Полупадшие

Ты живешь у меня уже второй месяц. Все в твоем магазинчике напоминает тебе о нем, и теперь твои любимые книжки пылятся без своего хозяина, а корреспонденция копится у двери. Каждый день я смотрю, как ты спишь, сторожу твой покой, лелею твои медленно заживающие чувства. Стреляю глазами по сторонам, но нет и следа присутствия других ангелов, лишь демоны, посланные утащить меня в Ад, злобно и беспомощно взирают на нас из темных закоулков. Постепенно я перестаю их замечать. Мы особенно ничем не занимаемся - слоняемся по Лондону, завтракаем блинчиками с джемом, смотрим фильмы, ходим по магазинам. Вернее, это я закупаюсь всякой фигней, а ты следуешь за мной, как вагончик, потерявший свой паровоз и пристегнувшийся ко мне, стильному высокоскоростному локомотиву. Я примеряю шмотки, а ты смотришь восхищенно, и мне это нравится. Со скрипом тянешься к костюму благородного бордового цвета. Я застегиваю его на тебе в примерочной. - А что, тебе идет. Ты так много раз выбирал для них, для людей, но так редко для себя, я читаю это в твоих странно тихих глазах, и оставляю тебя наедине с твоим выбором. Ты выходишь из магазина с пакетом, и у меня внутри становится так тепло. А вечером, когда мы ужинаем, говоришь так просто и открыто: - Может, рванем куда-нибудь? Я материализую глобус в своих руках и раскручиваю его перед тобой. Ты с детским волнением прикасаешься к нему, останавливая вращение. Сан Франциско, ммм? Милое холмистое местечко, омываемое океаном, с туманами и викторианской архитектурой - как раз для тебя. - Прекрасный город! - твои глаза подергиваются дымкой воспоминаний, - Там я впервые попробовал медвежатину, а в одном из заведений подавали просто шикарный куриный пудинг, - ты гладишь себя по животу и подпрыгиваешь, - Но эти жуткие землетрясение и пожары! Неужели после такого там осталась хоть одна живая душа? - Это было больше ста лет назад, Азирафаэль, - напоминаю я тебе с улыбкой, - Его почти полностью перестроили. - О, - смущаешься ты, - Вот бы увидеть, каким он стал. Ты увидишь, Азирафаэль. Ты увидишь все, что тебе угодно. - Самолетом? - ты ежишься, будто тебе за шиворот накидали снега, - Может, лучше морем? Забавно. Ты ангел, но боишься летать. Я обещаю держать тебя за руку всю дорогу, и ты соглашаешься с робкой улыбкой, обнимающей мое сердце. *** В ночь перед вылетом я позволяю тебе делать со мной все, что угодно. Ты целуешь меня до тех пор, пока я не начинаю жаловаться, что скоро умру. - Нет уж, ты мне нужен живым, - смеешься, и в твоих глазах снова зажигаются далекие прекрасные звезды, те, что я поместил в самый центр Вселенной. Как же я люблю тебя. Люблю, как ты гладишь мое поджарое тело своими нежными ручками. О, я просто горю от этого адским пламенем, больше, пожалуйста, больше. - Все для тебя, родной, - шепчешь прямо в ухо, и Господи, куда подевался весь чертов воздух из моих легких? Заваливаешь меня комплиментами, словно та бестолочь из Древнего Рима лепестками роз своих гостей… Как его там… блять, не важно. Вот же блять, как твои руки прекрасны, каждый мой волосок, каждое маленькое перышко приподнимаются навстречу тебе и трепещут. Ты целуешь мою шею с приоткрытым ртом, останутся отметины. Длинный стон вырывается из моего горла, словно струя из огнемета. - Умница, какой ты умница… Рука на моем члене, и это уж слишком для меня. Чудо, мне нужно чудо, чтобы не кончить прямо сейчас… я молюсь об этой боли, и ты даешь ее мне, не давая телу вспыхнуть и прогореть в разрядке. Спасибо тебе. Так просто быть счастливым, так просто доверять тебе. Ты снова целуешь меня, и хотя мои губы уже болят, я отвечаю со страстью. Я в открытой, уязвимой позиции для тебя, возьми все что хочешь, возьми меня, возьми меня целиком, возьми меня по частям, как пожелаешь. Когда я шепчу тебе это в рот, ты всхлипываешь - он никогда не давал тебе этого? - Кроули, ебать-колотить! О, этот ответ более чем красноречив. Я просто горю до самого своего демонского ядра, когда ты бранишься. Я начинаю течь тебе в руку, ах, еще, скажи мне что-нибудь грязное, такое, что хоть всех святых выноси. - Злоебучий Ад! Как же хорошо! Ох, отсыпь мне еще немного своего сладкого чуда, Азирафаэль, иначе я лопну, растекусь, взорвусь. Я крепко сжимаю тебя внутри, и слова растворяются в животном мычании. Еби меня, Азирафаэль, не останавливайся. Между нашими телами лава и Ее слезы, пение райских птиц и вопли грешников, а церберы за окном воют так, что стекла дрожат. Я просто ебнусь сейчас от того, как нежно ты придерживаешь меня под коленом, при этом трахая так глубоко, что я ощущаю твой член в горле. Когда ты вжимаешь меня в постель всем своим прекрасным весом, каждым восхитительным килограммом, небеса меняются местами с землей, и мы падаем вместе в безразличную синюю пустоту, а наши крылья пылают. Я весь твой, я только твой, Азирафаэль. Мне не нужны Ад и Рай, не нужны прощение или отмщение, мне нужен только ты, как воздух, и я клянусь, если я перестану дышать тобой, мое сердце остановится в тот же миг. - А я - твой, - шепчешь ты, сгорая дотла вместе со мной. Эти долгожданные слова режут меня скальпелем, убивают и воскрешают одновременно. На краткий миг я чувствую себя заново родившимся, слетком, только-только пробующим крыльями воздух. - Кроули, ты плачешь! - от счастья, радость моя. От счастья любить тебя и быть любимым, здесь, изгнанным на землю, как простой смертный. Ради тебя я не раздумывая отдал бы свое бессмертие - кому оно нужно, если в нем нет ни капли твоего тепла, твоего света, твоей улыбки? - О, Кроули, - ты обнимаешь меня крепко-крепко. Агонизирующий, леденящий душу вой адских гончих утихает. *** В самолете ты жмешься ко мне, я стискиваю твою руку в своей, как и обещал. Ты вздыхаешь и устраиваешься головой на моем плече, а я напряженно смотрю в иллюминатор. Мне мерещится шестерка сияющих крыльев в дождливых небесах, но стоит мне сморгнуть, как наваждение исчезает. Ах, да пес с ним. Я целую тебя в лоб, и ты улыбаешься во сне. Когда я смотрю на твою улыбку и вспоминаю твои заветные слова, я чувствую, как дорога к грусти начинает зарастать.