(Без)духовные практики

      Шура думал, что скоро молчание начнет давить, но ручка пресса никак не опускалась, вместо тревоги размахивая флагом ожидания. Алексей всегда нёс с собой на плечах какое-то странное чувство, описать которое Балу не смог бы и на трезвую голову, что уж говорить, если в ту под жарким солнцем ударило пиво. Ощущение было, словно встань рядом и волновать тебя не будет уже вообще ничего, абсолютно. Но только сердце каждый раз билось так, что невольно хотелось скрестить руки на груди и сдавить покрепче, – да успокойся ты, ну, ничего же не случилось, весь этот человек твой. Твой. Балу сейчас рассматривал его, как будто впервые видел. Тот курил, смакуя каждую затяжку, не жмурился, витая где-то в своих мыслях. Наверняка уже давно почувствовал на себе взгляд, потому что в какой-то момент расплылся в широкой улыбке, являя отсутствующую четвёрку. Промолчал. А взглядом басист раз за разом скользил по чужим губам. Как там было? Вечером встретимся.... — Где нашёл? Молодой человек выдохнул серый дым, наблюдая за завитками в воздухе, а затем провёл языком по нижней губе. Совсем не эротично, словно слизывая крошку, но Шуру от желания прижаться лбом в чужое широкое плечо удержало только желание дойти, а не доползти до Миши с Князем. Лёша был только после концерта, вспотевший, с мокрой насквозь футболкой, от запаха его тела Шура бы точно одурел, а потом приставал бы к их бешеным весь вечер, потому что никакая дрочка не заменит настоящий близкий контакт. Благо ветерок сейчас сдувал со лба жар восхищения. — Сам купил. Александр втянул никотин в себя слишком быстро, отчего тут же подавился, не слишком презентабельно закашлявшись, что вызвало глухой смех у младшего Горшенёва. Эта чёртова помада... Очаровывала и раздражала одновременно. Лёше шло, это было абсолютно под его образ готического принца, но вместе с тем рука тянулась к его губам, чтобы растереть всё это безобразие по щекам и подбородку. Интересно, она вообще растирается? Саша скользнул взглядом по сигарете в чужих руках и невесело хмыкнул. Растирается. На фильтре был характерный след. Вытолкнув из себя остатки кашля, Шура невольно скосил глаза в сторону груди, обтянутой чёрной тканью футболки и тут же спешно заинтересовался проезжающей мимо машиной. — Саш, — позвал вдруг Алексей чуть хриплым после сигарет поверх разгоряченного от концерта голосом, после чего Шура услышал, как тот потушил окурок о крышку мусорки, — Грим сотру и приду к вам. Чего мы, куда потом? Дальше пить? — Нет. Нет, стой, подожди, — вместо ответа перебил его Балунов, как-то внезапно даже для себя, но не смутился, пьяно шагнул в сторону, то ли от, то ли по направлению к Ягоде, он сам не смог отследить, — Не стирай. Лицо последнего вытянулось и, кажется, Лёша пожалел, что выкинул сигарету так рано. Посмотреть в покрытое плешивещим слоем белого грима лицо, все же, пришлось. Захотелось на подсознательном уровне столкнуться с гипнотическими карими глазами, что он и сделал – цепкий взгляд приворожил его, словно укротитель дудочкой, и Балу понял, что непременно потянулся бы следом, если бы Лёша захотел. Чужой взгляд заблестел. Искры пробежали по всей радужке, мазнули по зрачку и исчезли в нём, потонув, как в густом гуталине. Алексей аккуратно взял его за руку и оттеснил немного ближе к углу. Прошёлся пальцами, почти невесомо, по молнии джинс. Оба молчали, Шура тяжело дышал, приоткрыв рот, – жара, разумеется. Он бы совсем не удивился, если бы воздух меж ними двумя начал плавиться, отражаясь волнами в тени уходящего солнца. Балунову было плевать, он поддался вперёд, полной грудью вдыхая пыль от кирпичной стены сзади себя, а сам положил ладонь на чёрные штаны, спасибо, что не кожаные, иначе Сашу можно было бы собирать по частям, а затем крепко сжал. Сверху послышался рваный вздох. Размеры. Сраные размеры Горшеневых, что в рост, что в.... Даже сквозь ткань, ещё слегка привставший, Балу чувствовал, как чужой член начинает недвусмысленно выпирать. А затем отпустил, словно обжёгся о здравую мысль. — Ты че, машины, дорога, выход... — прошипел он, откидываясь назад, когда Ягода всё с той же непонимающей улыбкой вдавил его в стену, целуя в уголок губ, а затем поднял голову, уткнувшись за ухо, шумно выдохнув через нос на то. Балу показалось, что у него сейчас ноги подогнутся. На всякий случай схватился за чужой плащ, закрыв их сбоку, как занавеской. Лёша ничего не ответил, уже спускался ниже, к шее, не кусался, не оставлял засосы, только целовал, да слегка сжимал напряжёнными губами. Блять, эти бы губы, да на.... Александр подавился вздохом, когда высокий молодой человек сложился на колени из положения стоя. Чёртовы ноги Лëши. Тот сводил ими с ума не только на сцене. — Лëх, машины... Дверь... Ладно, хрен с ними, с машинами – на скорости и правда не видно, а даже если и так, у обоих длинные волосы, хрен разберëшь, если не вглядываться, верно? А вот выход... Сейчас мог ещё кто-то подтянуться покурить. Да и вообще, удивительно, что после концерта здесь не было никого, кроме них двоих. Ягода не отвечал, смотрел своими острыми глазами, цеплялся, словно постоянно шептал дурманящим голосом прямо в мозг: «Нет, нет, смотри на меня, не вздумай отводить взгляд, смотри, ощущай, наслаждайся». И ради каждого пункта Шура был готов убить. Начал молодой человек со внутренней стороны бёдра, выцеловывал каждый сантиметр, словно отмеряя, и казалось, что эти поцелуи проходили сквозь ткань и оставались на коже. Сигарета выпала из пальцев сама собой, но за смольные волосы Балунов не хватал, предпочитая прижиматься к стене за собой. А Лёша поднялся выше – не стеснялся, целовал прямо поверх паха, не забывая прижиматься губами, отчего Александр шипел, ругаясь в мыслях на ремень, на обстановку, на всё вокруг.... Ох, видели бы «Кукрыниксы» своего солиста. Поцелуи по футболке по поясу, животу, вверх по торсу.... Вместе с поцелуями поднимался и Леша, так плавно, словно бы ему в колени был встроен механизм. Выдохнув, Саша скользнул второй рукой под чужой верх, прилипший к охуенному телу, к груди, а затем, не отказывая себе в удовольствии, сжал, чуть царапая пальцами кожу, большим пальцем надавив на сосок и потянув тот в сторону, отчего послышался сдавленный вздох, прежде чем широкая ладонь без предупреждения скользнула под ремень. — Лех, увидят... Никакой реакции, только горячее дыхание под ухом уже вновь выпрямившегося Алексея. Плащ вновь стал тонкой стенкой меж желаемым и действительным, а вот рука жила своей жизнью, поглаживая, сминая так, что задницей и копчиком Балу елозил по стене. Наверняка весь зад будет в кирпичной крошке. — Увидят, значит увидят, — только и произнёс Ягода с такой большой паузой, что за движениями чужой сухой ладони и попыткой вырваться, наконец, из-под гипноза, Шура не сразу понял о чем он. Но даже когда понял, выдохнуть ему не дали, поймав поток воздуха глубоким поцелуем. Целовался младший Горшенёв скверно. Но, сука, так охуенно... Скверно, потому что постоянно бился зубами, ему не хватало терпения, чтобы просто насладиться моментом. Охуенно, потому что он отдавал в поцелуй всего себя, широкими мазками удовольствия прошибал всё тело. Отстраняться не хотелось, только ощущать. Конечно помада смазалась. А Балу делал всё, чтобы этому поспособствовать. Целовался, как в последний раз. Кажется, ещё немного и начнёт поглощать Горшенёва вместе со всеми его тараканами в голове. Приоткрыв глаза и скользнув взглядом за плечо Алексею, Шура увидел, как в замедленной съëмке, проезжающую мимо машину и недовольное лицо водителя в ней. Всё длилось не больше секунды. Заметно? Понятно, что это сосутся два парня? Живот Балунова слегка дёрнулся, где-то внутри холодом скрутилось осознание, что все эти проезжающие мимо люди могли знать и видеть. Ягода не дал подумать. С жарким вздохом отстранился, глядя в замеревшие на этой мысли голубые глаза, а затем, видимо, чтобы привести в чувства, положил ладонь Саши себе на щеку, второй рукой сжал покрепче его член и вдруг начал тереть тот сквозь ткань, поглаживая и слегка царапая, цепляя нижнее бельё, почти дразнил, отчего Шуру нехило подкидывало бёдрами навстречу. Балунов зашипел, матерясь сквозь зубы, и поднял голову вверх, правда, тут же опустил её обратно, с упоением положив большой палец на чужие губы, провёл с нажимом в сторону, наблюдая за тем, как чёрная матовая помада оставляет след. Какое же затраханное лицо сейчас было у Ягоды, с совершенно по-шлюшьи размазанным гримом. А что бы было, если бы он выебал его прямо сейчас? Балу перемялся с ноги на ногу, ощущая размеренную ласку головки, а затем протолкнул палец сквозь Лëшины губы, оттянув щеку. Он не повёл и ухом. Обхватил губами, смотрел, сука, смотрел в глаза, пока абсолютно по-блядски, одновременно с тем невинно, вылизывал этот чёртов палец, заставляя тот скользить вдоль ряда зубов, цеплял клыком, прикусывая. А затем вдруг обхватил запястье своей ладонью и отстранился, прикрыл глаза лишь на мгновение, прежде чем пройтись влажной дорожкой прямо по линии сердца, уводя язык к выемке меж указательным и средним, а затем подняться с основания к подушечкам, и вобрать пальцы в рот. Проходился по каждой фаланге, сосал, втягивая щеки, а Балунов был готов упасть перед ним на колени, потому что ноги конкретно подгибались от всего него в целом, сердце быстро стучало, оглушало. Движения второй руки ускорились, пока Лёша не переставал вылизывать пальцы и ладонь, проходясь по каждой венке на тыльной стороне, цепляя каждую неровность. Шура понял, что долго не протянет, толкался вперед, пытаясь увеличить трение и давление, хватался свободной рукой за широкое плечо, уже чувствовал, как жар обхватил изнутри и.... Замычал громко, когда у основания крепко сжалась рука, – Лёша успел пробраться под трусы, пережимая член, так и не дав кончить. Ягода прикусил ребро его ладони и только после этого отпустил, проговорив прямо на ухо своим охуенным, низким от шепота и возбуждения голосом: — Салфеток нет. В туалете не хочу. Дома, Саш. Дома. И отстранился, вытащив руку из джинсов. Шура был готов сейчас, как ребёнок, затоптать ногами и задергаться, начав истерику, потому что кончить хотелось ужасно. Но он промолчал. Пожалел, что в пальцах нет сигареты. Алексей тем временем широко провёл тыльной стороной ладони по губам, размазывая помаду окончательно, стирая ту часть, которая стиралась, а затем, оглушенный гудком машины за спиной, поспешил исчезнуть за дверью чёрного входа. Определённо довольно улыбался, гаденыш. К ребятам за стол Балу возвращался в растрëпанных чувствах. Естественно, он не пошёл в туалет дрочить, а самостоятельно после таких прелюдий возбуждение схлынывать не хотело. Едва он сёл за стол, как столкнулся со сложным взглядом Князя, и не менее сложным залипом на него Миши. — Че это у тебя за следы на футболке? — Спросил наконец старший Горшенёв, прекратив отлетать. Князь же отправил в рот кусок нарезки. Ничего не сказал, но смотрел весьма красноречиво. Балунов цыкнул, кинув взгляд вниз. На штанах видно не было, а вот на белой футболке следы от поцелуев от самого паха вверх оказались очень даже заметны. Взяв стакан с пивом, кажется, Поручика, Балунов глубоко глотнул, сделав вид, что это пластиковое чудо заводской промышленности ему всегда и принадлежало. — Да принт, пацаны, забейте. Откуда он успел появиться за полчаса отсутствия, он решил не уточнять. Андрей хмыкнул и, приподнявшись, перегнулся через стол, глядя куда-то в сторону. Балу проследил за его взглядом. — С шеи и губ сотри шелкографию, пока ребята с перекура не подтянулись. Покраснев ушами, Балу спешно начал тереть кожу. По направлению к столику уже шёл, отвлекаясь на просящих автограф, умытый и без грима, Ягода.