(Без)духовные практики

      Андрей понял, что что-то не так, когда на саундчеке Альберт вдруг зашипел в перерыве и что-то поправил под рубашкой. Андрей понял, что что-то не так, когда его гитарист споткнулся о порожек в коридоре перед выходом на сцену и вдруг замер, чуть присев на мгновение, прикрыв глаза.       У Князева была проблема, рефлекс, выработанный тридцатью годами выступлений – на концертах, от драйва да ещё и весьма чёткого ассоциативного ряда, одной маленькой детали хватало, чтобы стояк был обеспечен до самого конца, а ещё следующие пару часов после него Князь представлял собой батарейку, скидывая с себя остатки адреналина. Время шло, ничего не менялось. И вроде, пятьдесят лет, возраст такой, что уже и либидо должно идти на спад. Куда там. Скакал не так активно, а вот стояло по прежнему с такой силой, что хоть волком вой прямо со сцены. От пота, от шума, от бьющегося сердца. И, конечно же, каждый его партнёр из их большой и дружной семьи был в курсе этой особенности его организма и рефлекса, как у собаки Павлова. Правда, один некогда беззубый создатель этого самого рефлекса порой удивлялся, как в первый раз. Но Горшенёва на его сцене уже давно не было. В театре окопался, родимый. Зато была одна задница, белобрысый обладатель которой пусть и подтрунивал, но никогда до греха перед людьми не доводил, даже, кажется, сочувствовал.       Первые аккорды, Ирина расходится на скрипке, бас оглушает привычными мотивами, гитара.... Всё. Началось. Альберт никогда не отставал даже на мгновение, научился читать мысли не хуже Михи, репетировал до потери пульса, даже несмотря на то, что с его талантами это было не нужно. Опоздал всего на мгновение. Этого мгновения Князю хватило, чтобы вновь понять, что что-то не так, так что даже работая на зал, приветствуя всех своим видом, успел задержать внимание на Визенберге. Концерт ещё не разошёлся, всё только начиналось, а тот уже был красный настолько, что, казалось, бежал наперегонки на длинную дистанцию. Ага, из точки «А» в точку «Пиздец». Сегодня Альберт был не такой активный, как обычно. Не прыгал, не мотал башкой, почти стоял на месте, иногда рвано дергаясь вперёд на особо резких поворотах песен, в перерывах между ними то и дело поправляя рукава рубашки. Нет, Князю казалось или... Князю казалось или когда гитарист пел на бэк-вокале, он слышал, что его голос слегка сбивается? И когда это у него не хватало голоса? Всë было совсем не так. Потому что когда Князь подошёл к Визенбергу в качестве части их шоу, на деле едва успел убрать свой микрофон в сторону во время окончания припева, потому что совершенно чётко услышал тихий стон. В ушах запульсировало сердце. Блять, нет. Он не мог так поступить с ним. Не сейчас, не во время такой максимальной уязвимости. Надо было себя отрезвить, мысли пошли совсем не в сторону песен. Взяв бутылку воды, Князев плеснул из той себе на лицо, шумно выдохнув, а затем начал плескать в зал, позволяя немного освежиться первым рядам танцпола. Наверняка те находились в ещё большей духоте. Тем не менее, Визенберг тоже, пусть и был засранцем, должен был прийти в себя, а потому Андрей от души плеснул в того водой, смеясь взглядом, играя со зрителем. Бог знает, какая сила заставила его не выронить микрофон, а ещё не знал какая сила удержала ткань его бриджей от образования дырки прямо в паху. По ощущениям, они должны были лопнуть. Зал, особенно женская его часть, взорвался громким восторженным воплем. Видимо, все решили, что это часть шоу, хотя остальные участники группы недоуменно завращали головами в поиске причины такой бурной реакции посреди "Охотника". Причина стояла во влажной белоснежной рубашке, которая обтянула кожаные ремни на груди, уходящие, судя по всему, к паху и плечам. Продолжить петь стоило невероятных усилий, а петь и не выдавать ничем то, что по ощущениям яйца скоро взорвутся, ещё больших. Уже после концерта Князь ушёл со сцены так быстро, как никогда раньше. Стоял в коридоре, отмахиваясь и от Жени, и от Ирины, мол, потом, всё потом, мне надо подышать. Стирал ладонями пот с лица, когда на горизонте, наконец, замаячил Альберт на подгибающихся ногах. Кажется, он и сам не был рад своей идее, был красный, как рак, и пытался улизнуть из-под взгляда Князя. Не получилось. Андрей положил тяжелую руку ему на плечи, приобняв, а Визенберг опустил глаза в пол и пожевал нижнюю губу. — Андрюш... Не надо. Ещё как надо. Опустив ладонь, пользуясь отсутствием живых душ, пока они медленно шли до комнаты отдыха, мужчина решил проверить свою мысль и провёл поверх джинсов пальцами, по ложбинке меж ягодиц, а затем надавил. Ответом на немой вопрос, мучивший ещё с начала концерта, ему был громкий стон, эхом отозвавшимся от стен. У Князя даже перед глазами потемнело на мгновение. Сердце не желало успокаиваться. Он не помнил, как они добрались до отеля. Помнил только, что в такси Альберт пытался ослабить давление портупеи, но получил внимательный взгляд голубых глаз и тихую просьбу убрать от себя руки. Ещё в ДК гитарист хотел улизнуть в туалет, избавить себя от страданий, которые по глупости сам себе и устроил, но всё это Андрей прекрасно понимал. И не позволил. Хотел мучить его на сцене? У него получилось, выступление вышло сногсшибательным, с фанфарами. Пусть мучается дальше. А в номере они даже не успели снять обувь. Едва дверь захлопнулась за ними неаккуратным Княжеским движением, как Андрей придавил Альберта к стене, настойчиво целуя. Визенберг ещё даже ответить не успел, а пальцы Князя уже расстегивали пуговицы сверху вниз, сантиметр за сантиметром являя скрытое под белой тканью. Ремни. Кожаные. Они плотно обхватывали грудь, плечи и предплечья, торс, и уходили вниз, под кромку джинсов, к паху. Сейчас, в полной тишине, Князев отчётливо услышал жужжание. Достаточно громкое для желания просто над ним поиздеваться. Черт. Он ткнулся губами с бóльшим напором, Альберт же податливо приоткрыл рот, поняв, что проиграл в этой битве ещё на сцене, не справившись с управлением. Рубашка отправилась на пол, а длинные пальцы гитариста уже тянули за его ремень на бриджах, приспуская давление, уже казавшееся невыносимым. Андрей довольно промычал в его губы, а затем потянул за портупею, отчего Визенберг весь как-то подтянулся. И какие сейчас нахрен прелюдии? Едва ли не двумя движениями Андрей Сергеевич стянул с Альберта низ, тому осталось лишь быстро скинуть обувь и стряхнуть ненужную ткань с ног, а затем подхватил под бёдрами, вжимая в стену, почти сложив пополам. Не прерывая жадный и влажный поцелуй, вылизывал партнёра, ловя вновь и вновь язык, пока гитарист плавился, вздрагивал от каждого движения. Пришлось придавить его к стене ещё сильнее, – сжать ногами пояс так, чтобы держаться оказалось для Визенберга задачей куда сложнее, чем обычно. Только после этого Князь смог освободить одну руку и нащупать основание вибратора. — Андрюш, вытащи, прошу, — взмолился мужчина под ним прямо в губы, шепча и, кажется, будучи на грани, чтобы сорваться на всхлипы. Естественно, Андрей не собирался его слушать. Начал двигать рукой, входил быстро и часто, обхватил поудобнее — судя по форме, изогнутая игрушка, специально, чтобы подавать импульсы прямо в простату. Какой молодец, сам себе подлянку и устроил. Князев частил, почти не выходил, утыкался игрушкой вновь и вновь, чувствуя, как извивается гитарист в его руках. Стоны наполнили номер, высокие и несдержанные, Визенберг дергался, откидывал голову назад, стукаясь о стену, затем зарывался носом в короткие волосы Андрея, сжимая пальцы на плечах, почти до царапин даже сквозь черно-красную футболку. — Альбертик, а могли обойтись дрочкой в туалете, — с насмешкой хмыкнул Князь, но оба прекрасно знали, что желали именно такого завершения ночи. Когда пятки упёрлись в копчик особенно остро, Андрей с влажным хлюпаньем вытащил вибратор и откинул тот на коридорный пуфик, приспустив бриджи с нижним бельём, совсем ненамного. Альберт загнанно дышал, то и дело сглатывал, у самого стояло так, что было больно смотреть, поэтому Князев здраво рассудил, что высказать всё, что он думает по сегодняшнему поводу можно и потом. Помогая себе рукой, он прижался головкой к уже растянутому и смазанному колечку мышц, а затем надавил, медленно проникая внутрь. Жар и теснота чужого тела, так сильно желаемого уже несколько часов, кружили голову. Более того, Визенберг сам качнул бёдрами на встречу, закрыл ладонью себе рот, чтобы глухо простонать, зажмурившись, а затем вернул ладонь обратно – поза была не слишком устойчивая. Это послужило сигналом к более активным действиям, Андрей глубоко входил, до самого конца, толкался, заставляя Альберта подпрыгивать в его руках, жадно осматривал его тело, перетянутое ремнями. Наверняка под ними останутся красные следы, пройтись по которым можно будет языком, успокаивая жжение, либо раздражая то ещё больше. От этих мыслей словно стало куда легче поддерживать скорость. Толчки заставляли Визенберга стирать спину о портупею и стену, а тот лишь постанывал, цепляясь крепче за широкие плечи, жарко целуя Князева, мыча в губы, шептал то и дело что-то нецензурное, влажно чмокая губами всякий раз, как отстранялся. Шлепки тела о тело и жаркое дыхание уже двух мужчин заполнили пространство небольшого номера, пальцы Князя сжимались на чужих бёдрах. В очередной раз глубоко толкнувшись до конца, он разорвал новый поцелуй и уткнулся мокрым от пота лбом в чужое плечо, выдохнув с подобием рыка. Зацепил кожаный ремень зубами, а затем достаточно грубо толкнулся до конца. Альберт вскрикнул, тут же кончив от трения зажатого меж их телами члена и глубокого толчка, крупно содрогнулся всем телом, в то время, как Андрей перевёл дыхание и вновь начал двигаться в уже расслабленном, бьющемся в оргазме и оттого более чувствительном, теле, слушая до невозможности горячие стоны, двигаясь во всю длину быстро и резко, пока не почувствовал как подсобрался его живот, а затем вновь глубоко толкнулся. Волна удовольствия прошибла всё тело, с такой мощью, будто на него сверху и правда обрушилось всё давление океана. А может это была усталость из-за долгой поддержки на руках восьмидесятикилограммового мужчины во время активных действий? Дышать получалось через раз, перед глазами плясали звёздочки. Но всё же, один момент стоило прояснить. — Ладно, восемь пять в твою пользу.