Quokka & Puppy

      — Сынмин, ты опять играешь слишком быстро, — с мягкой критикой в голосе проговорил Джисон, облокачиваясь на правую сторону фортепиано.       — Извините, сонсэнним, я задумался, — последовало тихое оправдание.       Сынмин еле заметно улыбнулся и перевëл взгляд на окно, по которому второй час барабанил сильный дождь, размывая некогда чёткий городской пейзаж. Его удары по оконным стёклам эхом разносились по практически пустой комнате, в которой большую часть пространства занимали инструменты, а освещением служила парочка подсвечников: один на фортепиано, другой на подоконнике рядом с ним.       Парню хотелось подстроиться под ритм природы, но, к его сожалению, он каждый раз терпел неудачу. И в этом, без всякого сомнения, был виноват человек справа.       — Что настолько сильно взволновало твою милую головку?       — Ничего такого.       Ким перенëс свой взор обратно на учителя музыки, далеко не один раз прокручивая в голове его комплимент. Когда их взгляды столкнулись, Сынмин просто не смог не сглотнуть накопившуюся слюну. Хан Джисон не в первый раз смотрит на него слишком внимательно, жадно, почти не моргает и, кажется, борется сам с собой. Ким, если честно, тоже.       Семья Сынмина наняла его месяц назад, когда другой учитель вдруг решил переехать, и с того времени жизнь молодого человека стала гораздо интереснее. Ким с того самого дня не переставал задаваться вопросом, как его родители вообще решились доверить "любимого" и единственного сыночка столь молодому учителю с небольшим опытом работы и не чистой аристократической кровью. Должно быть слухи, о таланте Хана оказалась сильнее их предрассудков.       Их не то чтобы большая разница в возрасте (всего лишь четыре года) и миловидная внешность старшего, которая явно делала его моложе, сыграли с Кимом злую шутку. Точнее с его сердцем и юношескими гормонами, что продолжали превращать его тело в податливое и мягкое желе.       Он ещё не дебютировал в обществе, а потому редко видел своих ровесников из-за сильной опеки родителей, а уж тем более таких притягательных, как Джисон. Сынмин сам прекрасно понимал, что во всей этой ситуации есть что-то неправильное, запретное, и, может быть, даже аморальное, но продолжал упиваться пристальными взглядами мистера Хана, позволять подольше прикасаться к своим рукам (в целях обучения, конечно) и специально совершать ошибки, чтобы хоть на секундочку заполучить его внимание.       Головой он осознавал, что для состоявшегося взрослого со стабильной работой, возможно, выглядит ещё совсем ребёнком, глупым юнцом, который не видел жизни, но вместе с этим не мог прекратить шептать заветное имя в темноте собственной комнаты, когда родители и слуги давно спали, а его желание только-только разгоралось из-за свежих воспоминаний урока — сладкого голоса учителя под ухом и его частых прикосновений к плечам. Сынмин продолжал предаваться этим сладким и запретным желаниям, тогда как его рука под одеялом набирала скорость...       — Давай я покажу, — почти прошептал Джисон и встал прямо за спиной Сынмина, из-за чего их тёплые тела, а в особенности плечи, соприкоснулись.       Длинные аристократичные пальцы Кима накрыли более короткие и шершавые ладони Хана, и они вместе, не разъединяя рук, медленно сыграли ту же мелодию, в которой только что ошибся младший.       — У тебя очень красивые руки, Сынмин. Уверен, что они хороши не только для игры на фортепиано, но и для других дел. Прекрасных дел... — прямо в ухо, обжигая своим дыханием и сжимая ладони Кима, прошептал учитель и музыка резко остановилась.       — Вы всем так преподаëте, сонсэнним? — со скрытым страхом, что он, вообще-то, не особенный, спросил Ким, не отводя взгляда от переплетённых рук на чёрно-белых клавишах.             И он совершенно не хотел представлять, как Джисон так же бережно и ласково прикасался к кому-то ещё кроме него. Ким не хотел верить в то, что старшего может априори тянуть к несовершеннолетним, хоть таковым он больше не является... Он уверен, что всё совсем не так. Учитель не такой.       — Только тебе, — следует уверенный ответ, и молодое сердечко Сынмина стучит быстрее и громче обычного.       Они играют ещё раз дуэтом с почти незаметными ошибками — руки младшего пару раз дрогнули, не выдержав сексуального напряжения, после чего бедро Кима что-то страстно сжало, и он полностью потерял контроль над музыкой. Сынмин прикусил губу от предвкушения, удерживая стон, и одобрительно накрыл чужую руку своей, ласково поглаживая большим пальцем.       — Ты готов к дополнительному уроку? — последовал еле слышный шепот прямо у правого уха, — Я сказал твоим родителям, что мы будем практиковать сложное произведение и придётся продлить занятие на полчаса. Нас никто не будет беспокоить, — Сынмин прикрыл глаза, но они резко распахнулись, когда Джисон оставил быстый поцелуй на его мочке. — Если ты, конечно, хочешь.       — Я... — запнулся он и, понимая, что словами не сможет выразить весь спектр эмоций, которые вызывал в нём Джисон, просто начал действовать.       Их носы столкнулись друг с другом из-за банального незнания Сынмина того, что голову необходимо немного наклонять в бок.       Со стороны Джисона послышался смешок.       — Повторяй за мной, — проговорил он, гладя прямо в неуверенные и не потерявшие детского блеска глазки, и чуть наклонился, — Главное, не забывай дышать.       Ким повторил за ним, и их губы грубо столкнулись в страстном и глубоком поцелуе. Сынмин чувствовал, как по его зубам гуляет чужой язык, как он сталкивался с его собственным, как смешивается их слюна. Это было до безумия приятно. Он не знал куда себя деть и что делать. Его неимоверно смущали чмокающие звуки, и он ощущал, как губы другого изгибались в весёлой улыбке, словно того забавляла его реакция.       С ним первый раз происходило подобное, поэтому он хрипло стонал в губы своего учителя и чувствовал, как начинал терять рассудок и контроль над собственным телом, по которому так нагло бродили чужие руки.       — Умница. Мой ученик так быстро учится.       После похвалы, Джисон парой быстрых движений расстегнул пуговицы и припал мокрыми, распухшими губами к обнажившейся молодой и бледной, как фарфор, шее. Сынмин чувствовал себя по-настоящему особенным, единственным в мире десертом, который так хотел поглотить его учитель, его Ханн-и. Парень резко и тяжело дышал, запрокинув назад голову, тогда как руки его переместились на чужую крепкую грудь. Губы его больно щипали. Язык Джисона пару раз задевал его кадык, и Ким на автомате задерживал дыхание.       — Сынмин-а, раздевайся. Я сейчас вернусь, — скомандовал учитель, и, быстро встав на ноги, зашагал к двери.       "Почему он остановился? Я сделал что-то не так? Раздеваться?" — как в замедленной съёмке повторялись слова в его голове.       Сынмина будто окатили холодной водой, его сердце замерло из-за чувства тревоги, но стоило только ему встретиться взглядом с Ханом, все сомнения и страхи мгновенно улетучились.       Старший на пути к двери успел снять с себя, видимо, ненавистный ему пиджак, и отшвырнуть его куда-то в сторону. Его широкие плечи скрывала чуть прозрачная белая рубашка, которая в области узкой талии смотрелась слишком широкой. Когда замок на двери громко щелкнул, Сынмин вдруг осознал, что всё это время сюда свободно мог войти кто-то ещё, что назад дороги нет, и он реально собирается переспать с сонсэннимом, и это осознание сладким предвкушением растеклось по всему его телу.       Он стал как можно быстрее расстегивать маленькие пуговицы, проклиная пальцы, что продолжали дрожать не столько от холода, сколько от нервов. Тем временем Хан с обнажённым торсом и аппетитно выпирающими грудными мышцами подошёл к нему. На его штанах виднелась выпуклость. Ким знал, что это. У него тоже встал.       "Господи, как горяч этот мужчина."       — Простите, я опять задумался, — пытался оправдаться Ким, стыдясь того, что потратил кучу времени на какие-то мысли и не успел выполнить, казалось бы, простую просьбу.       — Ш-ш-ш, — Джисон приложил палец к его губам, — Всё хорошо, и, пожалуйста, забудь о формальной речи. Хотя бы на сегодня, — в его голосе слышалась мольба, и Сынмин почти потерял способность мыслить.       — Да, сонсэ... — начал он, но потом осёкся. — Я могу называть тебя Ханн-и?       Это прозвище Сынмин придумал в первые дни их знакомства, и с того самого дня мечтал произнести вслух перед учителем.       Хан с секунду пялился на его лицо мутными зрачками, а потому вдруг уткнулся носом в чужое плечо и прохрипел:       — Какой же ты милый. В могилу меня сведешь... Иди сюда, — скомандовал он.       Они опять слились в поцелуе, но в этот раз, Джисон потянул младшего на себя, и тот, привстав, покорно упал в теплые и крепкие объятья, чувствуя как соприкасается их разгоряченная кожа в этом прохладном и слабоосвещенном помещении. Сынмин позволил себе смелее изучать талию и грудь другого, когда тот, после того как закончил расстегивать пуговицы на одежде Сынмина, продолжал жадно сминать его губы и нежно водить руками по шее и щекам.       Дождь продолжал ритмично барабанить по окнам, заглушая их мокрые звуки поцелуев и тихие стоны, которые они оба старались сдерживать из-за страха быть пойманными. В конце концов, не только у них есть ключ от кабинета музыки.       — Это так странно, — со слезами на глазах шептал Сынмин, когда спина его упиралась в уже закрытые крышкой клавиши фортепиано, а Джисон нависал сверху, успокаивающе целуя в спину и плечи. Он ввёл уже третий палец.       К Сынмину каждый день приходило множество учителей по самым разным предметам, и месяц назад, сразу же после достижения им совершеннолетия его, конечно же, проинструктировали о том, как обращаться с женщиной в постели. Он прежде никогда не чувствовал такой сильной неловкости, как в тот день. Даже с Джисоном прямо сейчас было вдвойне комфортнее. Но Джисон не женщина, а Сынмин не тот, кто будет сверху.       — Дальше будет приятнее, просто доверься мне, — шептал он откуда-то сзади. — Раздвинь ноги пошире.       И Сынмин верил. Он также знал, что вязкая жидкость, которую Хан перед этим налил на свои пальцы, должна была уменьшить трение, но всё ещё чувствовал, насколько внутри него туго. Этот дискомфорт от чего-то инородного вдруг резко исчез, сменяясь странным, но очень приятным чувством, когда Джисон сделал очередной толчок. Ким почти вскрикнул, но его рот резко накрыла ладонь Хана. Правильно, им нельзя шуметь.       — Мне понравилось, — пробормотал он в руку и быстро чмокнул её, засовывая один из пальцев в рот.       Джисон вдруг залился румянцем, убрал руку от рта другого и мягко развернул Сынмина лицом к себе.       — Мне тоже, — ответил тот, и слегка придавил коленкой твёрдый член младшего.       Ким тихо застонал и выгнулся в спине.       — Хочешь потрогать?       — Хочу.       И вот уже налитая кровью плоть оказалась сжата нежными пальцами Сынмина. Он чувствовал, что член Джисона был чуть больше и шире, чем его собственный, и от этого Ким ещё сильнее не понимал, как эта штуковина сможет поместиться в нём. Хан с хищной улыбкой следил за робкими поглаживаниями другого, иногда вздыхая от удовольствия. Затем они переросли в самую настоящую дрочку. Сынмин чуть сжимал и надавливал на уретру, выбивая из старшего сдавленные стоны удовольствия, от которых невольно дергался и его собственный член.       Сынмина повело под этим пристальным взглядом, и с его губ сорвался очередной хриплый и тихий стон. Он в последний раз провёл подушечками от самого основания до розовой головки и резко отдернул руку от органа учителя.       Его плоские, по его собственному мнению, ягодицы, Джисон крепко сжал, наваливаясь всем своим телом в объятья, на которые Сынмин охотно ответил. Возбужденные, испачканные семенной жидкостью члены столкнулись друг с другом, ещё сильнее возбуждая обоих.       Сынмин не помнит сколько ещё времени они потратили на одни лишь поцелуи. Было ясно, что Джисону их никогда не было и не будет достаточно. Кажется, всё его тело расцеловали с ног до головы далеко не один раз, но так бережно, что не осталось ни одного, даже самого маленького следа. На самом деле, ему даже грустно от этого. Вот бы Хан оставил на нём хотя бы крошечное багровое пятнышко, символизирующее, что Сынмин находится полностью в его власти, потому что Ким чувствовал себя именно так.       Когда они для большего удобства переместились на банкетку — широкий стул для двоих, предназначенный для игры на фортепиано, на которой до этого вместе играли, началась самая непонятная и смущающая для Сынмина часть.       Джисон буквально вжал его в этот обтянутый кожей "недостул" или точнее "перестул", а сам расположился между худых и бледных ног, подхватывая их в разведённом положении.       — Малыш, расслабься, можешь обнимать или как-то сжимать меня руками, и обязательно скажи мне, если захочешь, чтобы я остановился, договорились? — мягко прошептал Хан, и оставив легкий чмок на носу Кима, расположился у входа, с которого всё это время медленно стекала уже потеплевшая смазка.       — Договорились, — заикаясь, пробормотал Сынмин и прикрыл глаза.       Он почти забыл как дышать, когда горячая плоть погрузилась внутрь, а потом дошла до конца и остановилась. Сынмин морщился и шипел, чувствуя, как член Джисона дергался внутри него. Они будто бы стали единым целым — то чего он так долго и страстно желал.       — Я могу начать двигаться? — необычно для него высоким голосом спросил Джисон.       Сынмин разлепил глаза, слезящиеся от счастья и непривычных ощущений, и увидел, каким подавленным выглядел Хан. Ему было очень тяжело и больно сдерживаться.       — Да, Ханн-и.       А дальше всё происходило настолько странно и в то же время приятно, что несколько слезинок скатилось по острым скулам Кима. Он скулил в свою руку и губы, когда Джисон почти пожирал его во время поцелуя, притягивал любимого как можно ближе, зарывался носом в его загорелую шею, ногтями царапал широкую спину и сам не заметил, как кончил совершенно нетронутым.       Джисон сделал ещё несколько быстрых и глубоких толчков, а затем вскрикнул, и, подрагивая от удовольствия, навалился сверху, смешивая их жидкости. Ким кожей чувствовал его учащённое сердцебиение, которое сливалось с его собственным в одну красивую мелодию, которую ему хотелось слушать целую вечность.       — Я люблю тебя, — прошептал Сынмин, и Хан резко приподнялся на руках.       В его глазах блестели недоверие и страх. Оно и понятно. Сынмин богатый аристократ, к тому же, только недавно отпраздновавший день рождения, ещё не дебютировавший, и они по писаным и неписаным стандартами общества ни при каких обстоятельствах не могут быть вместе, но ему плевать на эти глупые стандарты с высокой колокольни.       — Сынмин-и, что ты такое говоришь? — грустно улыбаясь, с паникой в глазах пробормотал в ответ Джисон, и нежно приложил свою ладонь к щеке младшего.       — Забери меня отсюда, — заявил тот, и глаза Хана раскрылись ещё шире от шока. — У меня хорошее образование, я смогу работать, — он положил свою ладонь поверх его и прильнул к ней, — Если ты волнуешься о моих родителях, то я почти не вижусь с ними... Я... Мне очень одиноко без тебя. Я... Так не хочу отпускать тебя. Пожалуйста, забери меня.       Сынмин смотрел на него так уверенно и пристально, его белоснежные прямые зубы прикусили опухшую нижнюю губу в ожидании ответа, а из покрасневших глаз потекли новые мокрые дорожки, почти незаметные в свете заходящего солнца.       — Хорошо, я сделаю всё что ты захочешь, только не плачь. Договорились, малыш? Мне больно смотреть на твои слезы, не плачь, — бормотал Джисон, затем переплел пальцы на их правых руках и поцеловал Сынмина в тыльную сторону ладони. — Я тоже люблю тебя.