***
Он идиот, самый последний идиот. Может, частичка вины лежит и на нежных плечах Мины, которая не ответила ни на один из его продолжительных стуков, но ему уж точно не следовало открывать дверь её комнаты без разрешения. Или правильнее сказать "его"?... Джисон уже ни в чем не уверен. Ему просто хочется провалиться сквозь землю, стать невидимым или отмотать время назад, чтобы не чувствовать всей этой неловкости.***
Как только сильная рука Джисона чуть надавила на металлическую дверную ручку, его взору открылась обнажённая спина с белоснежной гладкой кожей, покрытой прекрасными родинками и те самые длинные локоны мечты, что в распущенном виде доходили чуть ли не до талии. Он не успел вымолвить ни единого слова, как Мина испуганно дёрнулась от скрипа и с широко открытыми глазами, в которых читалась паника, уставилась на него. И тут до Хана дошло, что на месте груди ничего нет. Точнее есть, но она уж точно не женская. — Что вы себе позволяете! — крикнула она — точнее, он, — и прикрыв верх ночнушкой, подбежала и захлопнула дверь за спиной Джисона, сердце которого сейчас колотилось со скоростью света больше не от шока, а от смущения. Он увидел любимого человека в одном нижнем белье, и пол здесь вообще не имеет значения. Уши, а затем и всё лицо парня порозовели. Он чувствовал, как они покалывают от жара, и прикусывал губу, не зная на чëм следует остановить взгляд. — Вы!... Вы!... Молчите, ничего мне не говорите! Никому не говорите! Мина (Стойте, а так ли его зовут на самом деле?) толкнул его в глубь комнаты и резким движением, от которого у Хана по ощущениям должен был вскоре образоваться синяк, развернул его лицом к стене. Послышался шорох ткани — он одевался. — Мне кажется, что я всё ещё люблю вас... — пробормотал Хан на автомате то, за чем изначально пришёл. Он до конца не осознавал всю степень абсурдности собственных слов. Тут его плечо сжали длинные пальцы рук, о которых он уже три недели грезил наяву и во сне. — Вы понимаете, какую глупость говорите? Думаю, нет, — услышал он откуда-то сзади и прикосновение исчезло. Джисону хотелось возразить, но вместо этого он повернулся на сто восемьдесят градусов и дрогнувшим голосом спросил: — Как вас на самом деле зовут? — Сынмин, — последовал быстрый ответ.***
Если бы не отец, любящий ходить налево, Сынмин бы и вовсе не появился на свет, его мать не умерла бы так рано от тяжёлой болезни, а этот подонок не заставил бы его жить настольно жалкой жизнью. Есть множество причин, почему мальчика не приняли бы в семью аристократа, но в сложившейся тогда ситуации смерть у маркизы пятилетней дочери, которая изначально родилась со слабым здоровьем, и стала тем самым исключением, почему Сынмина вписали в историю рода Ким. Маркиза после пережитого горя стала бездетной, у его отца просто не было иного выбора. Примерно лет с семи, когда человек уже более менее начинает понимать устройство мира, его не раз посещали мысли, в которых он представлял мир без некоего Ким Сынмина, мир без роковой ошибки его родителей. Они всплывали, как правило, неосознанно. Сынмин понимал, что так думать неправильно, но его рождение как будто испортило жизнь множеству людей, включая его собственную мать. Сынмин лишь замена, жалкое подобие благородной крови. Он ещё будучи ребёнком смирился с этим и отлично понимал, что его время подходит к концу. Вскоре, после двадцатилетия девушки начинают считаются старыми девами, и где-то к этому возрасту отец точно избавится от него под любым удобным для него предлогом по типу "замужество с иностранцем", и Ким наконец-то заживёт свободной жизнью. Его выгонят. Почти всю свою жизнь Сынмин скрывался под маской женщины: не занимался спортом, чтобы сохранить худое телосложение, наносил косметику, чтобы сгладить острые черты лица и сделать их более женственными, добавлял небольшие подкладки в области груди, отращивал волосы и никогда не позволял слугам помогать себе с ванной и переодеванием. Может быть, именно такой образ жизни виноват в его нынешних романтических и сексуальных предпочтениях. Ему нравятся мужчины. Это отвратительно, но на чаепитиях, которые он начал посещать с семнадцати лет, в окружении одних леди это считают нормой, ведь там он тоже "девушка" и может не скрывать себя — единственный плюс нынешнего положения. Он давно заметил какими глазами на него смотрит драгоценный сыночек графа Хана, настоящий аристократ, изнеженный любящими родителями. Он далеко не первый и, скорее всего, не последний, кто пал под чарами Кима. У Хана есть абсолютно всё, о чём так трепетно мечтал Сынмин. И больше всего его злил тот факт, что Джисон ни капельки не виноват в его жизненной ситуации и вообще очень хороший, образованный молодой человек. Милый парень, что продолжал при каждой встрече нежно просить о поцелуе, после чего прикасался губами к тыльной стороне его ладони, почти невесомо сжимая её маленькими пальчиками. Очаровашка, не умеющий скрывать чувства; настолько наивный, что ни за что бы в жизни не догадался об обмане. Сынмину нравятся мужчины, а Джисон похож на самый настоящий идеал. Он влюбился в старшего, и это очень и очень нехорошо. — Я случайно услышал, как отцы обсуждали наше замужество. В конце концов мы ровесники и начинаем выходить из брачного возраста, — сказал тогда Хан, и самообладание Сынмина впервые за долгое время затрещало по швам. Какой толк от их помолвки? Максимум пару лет прожить в сладкой лжи, чтобы ещё больше разочароваться в себе, а потом сбежать, оставив Хан и себя с разбитым сердцем? Ну уж нет. Сынмин был настроен решительно. Оставалось продержаться ещё недельку-другую и они оба окажутся вдали друг от друга. Джисон бы забыл о нём. Однако уже на следующий день Ким понял, как ошибался. Тот узнал о его секрете. И по чьей вине? Конечно же, Сынмина. Он слишком долго пробыл в гардеробной, погружённый в мысли, что пропустил все стуки в дверь. И даже после этого Джисон продолжал признаваться в любви? Он нормальный? — Сынмин... — медленно повторил Хан, и сердце Кима затрепетало от звука собственного имени — слишком давно он его слышал. — Я люблю вас, Сынмин. Может быть, это неправильно, но вы сами виноваты в том, что настолько прекрасны. — Вы меня совсем не знаете, — запротестовал он и от нервов начал накручивать один из локонов на указанный палец. Он прекрасный? Что за нонсенс? — Хотите сказать, что все те мысли, что вы говорили, привычки, которые время от времени показали мне, лишь притворство? Ваш любимый автор на самом деле не любимый? Что за глупости? — всё с таким же красным лицом проговорил Джисон, — Я полюбил вас далеко не за внешность. Что с того, что вы оказались мужчиной? Сынмину хотелось завыть от безысходности, но он лишь сжал подол юбки. — Вы невероятно наивны. Я не по собственному желанию ношу женское одеяние, мы никогда не сможем пожениться, и где-то через год я уеду из страны. Таких аргументов достаточно, чтобы вы наконец забыли обо мне!? — почти срываясь на крик, проговорил Сынмин. — Нет. — Нет? — с истерическим смешком переспросил Ким, а затем испуганно покосился на окна. Они оказались закрыты, а за ними никто не стоял. Какое облегчение. Нужно было раньше проверить это. Боковым зрением Сынмин видел, как Джисон с недоумением проследил за его взглядом. — Тогда что вы хотите от меня услышать? О боже, вы так сильно мне нравитесь, что мне самому уже противно от собственной неправильности! Почему я не родился женщиной, и не встретил вас в более подобающем виде!? Сынмин сорвался. После долгих лет лжи кто-то, кроме этих чёртовых "родителей" увидел его настоящего. Он хотел съязвить, но в итоге сломался и выдавил горькую правду. Он бы заплакал, но разучился, потому что слишком долго скрывал настоящие чувства, и поэтому его глаза только еле заметно блеснули за свету, тогда как дышать становилось всё труднее. Хорошо, что на нём не было корсета. Джисон, будто боясь напугать его ещё больше, медленно подошёл и как всегда спросил: — Разрешите коснуться вас... Сынмин чувствовал, что его трясло, поэтому кивнул и позволил парню довести себя до собственной кровати. Руки другого сжали его за предплечье, и даже через ткань блузки чувствовались их сила и теплота. Они оба сели. — Я... понимаю, что вам тяжело. Может, и не понимаю насколько сильно... — мягко начал Хан. — Но дайте мне, а главное себе шанс. У нас, как вы сказали, есть целый год. Давайте объявим помолвку, узнаем друг друга получше и уже потом решим, как поступить дальше. — Из тебя получился бы хороший дипломат, — попытался отшутиться Ким. Он помолчал несколько секунд, а затем его лицо приняло серьёзное выражение, — Я согласен. Вы мне слишком понравились, не могу заставить себя вам отказать. Сынмин боязливо заглянул в добрые и такие милые глаза Джисона, после чего его ладонь обвила рука старшего, нежно переплетая пальцы. Они одновременно усилили хватку, и лицо Хана расплылось в смущённой, но такой счастливой улыбке. Сынмин хотел бы повторить за ним, но после такой эмоциональной встряски его хватило только на облегченный вздох. Худшее позади.