Quokka & Puppy

      Хан Джисон любит Ким Сынмина — это прописанная истина точно такая же, как и то, что Сынмин не любит его в ответ.       Джисон не знал, что когда-нибудь его жизнь настолько сильно изменится из-за одного единственного человека. Человека, который первое время даже не знал о его существовании, который не имел с ним абсолютно ничего общего, кроме университета и той же специальности.       Спросите, как тогда Хан влюбился? А всё началось с маленьких , казались бы, не имеющих на первый взгляд значения вещей.       Джисон в какой-то момент поймал себя на мысли, что не может перестать наблюдать за одним из своих однокурсников. Его взгляд продолжал возвращаться к милому личику Сынмина и до его такой редкой, но до безумия очаровательной улыбки с брекетами на идеально белых и ровных зубах. Тихий, мелодичный смех, что срывался с тонких розовых губ парня всегда, словно специальный радар, находили уши Хана, и он не мог не улыбаться, услышав его даже в самой громкой толпе.       Джисон не любит людей, но Сынмин был исключением.       Они несколько раз обменивались простыми фразами, так как их группы друзей чудесным образом пересекались. Для Джисона это было пыткой. Он постоянно краснел, пытался заправить за ухо слишком короткие для подобных действий прядки волос и отчаянно старался не пялиться на объект воздыхания из-за страха быть пойманным, если не самим Сынмином, то его друзьями. Со стороны чужие чувства всегда заметнее.       Головой Джисон прекрасно понимал, в какой странной и ненормативной ситуации оказался, но не мог заставить себя остановиться. От одного взгляда на Кима, он падал всё глубже в пучину нежных чувств. Ему становилось невыносимо больно от мысли, что он не сможет хотя бы раз в день видеть Сынмина. Он стал ему жизненно необходим. Он стал его кислородом, его миром.       И нет, он не влюбился в парня чисто из-за внешности. Хоть Сынмин часто говорил с сарказмом и подшучивал над своими друзьями, Джисон видел, какой он на самом деле замечательный и самоотверженный человек.       Сынмин был одним из тех, кто, если понадобится, и вступится за тебя, и поможет не только с учёбой, но и с любой затруднительной ситуацией. По крайней мере он постарается помочь, вложит в это все свои силы и время.       Однажды Хан случайно увидел, как Сынмин подходил покормить брошенных щеночков. Их оставили в узком переулке прямо между магазинами, в один из которых и шёл Джисон, пока не услышал знакомый голос, а взгляд его не зацепился за человеческий силуэт.       — Простите, но я не могу вас забрать, простите... — бормотал Ким чуть ли не плача от грусти и сострадания.       Маленькие создания окружили его, быстро виляя своими маленькими хвостиками. Они энергично тёрлись об ноги и просили человеческой ласки, подставляя крошечные головки под его большие руки.       Джисон наблюдал за этой картиной, пока его сердце бешено колотилось, по той причине, что он увидел неизвестную никому кроме него самого сторону Сынмина, и одновременно разрывалось за этих малюток.       В тот день, прямо посреди улицы, его легкие первый раз сдавило что-то. На секунду стало тяжело дышать, а с губ почти сорвался кашель. Хан вовремя прикрыл рот кистью руки и убежал прочь в надежде, что Сынмин его не услышал и не увидел. На ладони остался кровавый след.       Ханахаки. Очень редкая и смертельноопасная болезнь со сто процентным летальным исходом, если больной, конечно, не решится на хирургическое вмешательство.       Джисон не решился. Он убеждён, что Сынмин его судьба, и уж лучше продолжать тянуться к безнадёжному розовому будущему и в итоге умереть счастливым, чем навсегда лишиться способности любить, лишиться Сынмина...       Первое время было терпимо. Скрывать болезнь не составило почти никакого труда, ведь Хан часто заболевал простудой, и никто из его друзей уже не удивлялся внезапному кашлю и частым просьбам отойти в туалет, где Джисон, склонившись над унитазом или раковиной, сплёвывал вытянутые белые лепестки с кровавыми пятнами.       Ромашки — любимые цветы Сынмина. Цветы, которые из-за него и он полюбил всем сердцем, да так сильно, что в его гардеробе стали появляться вещи в виде них. Они казались Джисону драгоценным доказательством чистой любви к предмету своего воздыхания.       Иногда он забывался, промывал лепестки водой и подолгу любовался ими, будто произведением искусства.       Он не мог и не хотел ненавидеть их, несмотря на жжение в легких и приступы удушья, которые с каждым днём становились всё мучительнее и продолжительнее.       Думает ли Сынмин о ком-то другом? Смотрит ли на кого-то своими влюблёнными щенячьими глазками? Хан уверен, что да, и этот человек, кто бы он ни был ужасен. От осознания что его любимый Сынмин может достаться какому-то мудаку Джисону хотелось бесстыдно разреветься, не сдерживая громких стонов и всхлипываний.       Хан знал, что между ними ничего и никогда не было и не будет, но раны нанесённые невзаимной влюблённостью продолжали кровоточить с новой силой, периодически заживая в уродливые шрамы, которые спустя какое-то время снова открывались.       Сынмин часть его жизни, и он лучше умрёт чем когда-либо забудет его.       Изо дня в день Джисон повторял эти слова как мантру, не замечая обеспокоенных взглядов Чана и Чанбина. Они уже пытались выдавить из него хоть какое-то объяснение касательно его текущего состояния, потому что, по их наблюдениям, с ним явно что-то происходило, но ничего не вышло. Он молчал и отнекивался.       Хотелось бы, чтобы всё это оказалось лишь длинным горько-сладким сном, и Джисон в первые за последние месяцы проснулся бы без боли в груди и белых лепестков на губах. Он сделал глубокий вдох, чувствуя сотни острых покалываний в легких, в которых с каждым днем становилось всё теснее и теснее из-за уже целого букета ромашек, чьи соцветия становились всё крупнее, а корни прорастали глубже в органы.       Так больно. Опять унитаз, на ладонях лежал уже целый цветок, а на нём блестели жгучие слëзы, что бесшумно капали на керамическую плитку. Безумно сильно хотелось коснуться Сынмина, хотя бы пальчиком провести по его обнажённой коже. Но Хан не мог. Он лишь пил очередную порцию обезболивающего.       Хорошо, что никто не увидел его в таком жалком состоянии.       У Джисона осталось катастрофически мало времени. Приступы удушья учащались, а откашливаться цветами становилось всё тяжелее, физически и морально больнее. Чувства стали настолько сильны, настолько заполонили весь его разум, что Хан больше не мог стоять в стороне. Пришло время сделать шаг навстречу, хоть он и был полностью уверен в провале.       Как удачно, что Чан решил организовать мини вечеринку для своих, чтобы поближе познакомиться с друзьями Феликса, его названным братом из Австралии, который как раз и дружил с Сынмином.       И вот, когда закончилась часть со знакомством друг с другом, Хан уже смирившийся со своей участью, смог без жалкой дрожи в голосе позвать Кима на разговор. Тот окинул его быстрым взглядом и без дополнительных вопросов со своей стороны согласился. Даже первым открыл дверь в подъезд. Джисону оставалось только, удивленно хлопая глазками, плестись следом. В карманах шуршали сухие салфетки, которые тот продолжал трогать дрожащими руками. Они стали его рутиной на случай внезапного кашля.       Они не успели отойти от многоэтажного дома и на десять метров, как Джисон, пока его не пронзил внимательный взгляд Сынмина, пока он видел перед собой лишь его широкую спину, решился произнести заветные слова.       — Ты мне очень нравишься, — Хан испытал огромное облегчение и сам не заметил, как его глаза стали влажными, а взгляд помутнел. — Я люблю тебя, — продолжил он и попытался сморгуть влагу.       Сынмин медленно развернулся. Его лицо, к удивлению Джисона, выглядело измотанным, что вообще не бросалось в глаза там, в помещении. Он утратил свой щенячий озорной блеск, и, кажется, исхудал.       — Пожалуйста, подожди меня, — хрипло и с ноткой вины бросил он, смотря в землю и пиная крошечный камешек.       Хан не знал, что двигало Сынмином в тот момент, но он был готов согласиться на его просьбу при любых обстоятельствах, даже под угрозой смерти.       — Назови причину. Почему, я должен это сделать? — эти слова дались ему с трудом. Джисон стиснул зубы.       — Это прозвучит очень эгоистично, но я не могу сказать. Я... так устал, — С искажённым лицом бормотал Сынмин. — Пожалуйста, позволь мне попытаться полюбить тебя в ответ.       Конечно, Джисон согласился. Есть ли у него выбор? Нет. Впереди только смерть, а Сынмин его единственная надежда выжить, его яд, его лекарство, его кислород.