Все дороги ведут в...

(Генрих) — Вальтер! — ужасается кто-то в доме, из которого только что вылетел призрак. — Какие тонкие стены, — шепчет Генрих, чуть наклоняясь ближе к Рейнхарду. — В этой стране никто не умеет строить дома. Рейнхард криво улыбается в ответ, одним уголком губ. Призрака некого «Вальтера» они не узнают. Кажется. Генрих косится в сторону своего любовника, именно Райни присматривается к незнакомцу — Генрих его не узнает. Кажется. Нет, человека с такой бородкой он точно не знал, да и волосы… Хм. Почему же смотрит Рейнхард? Генриху это не нравится, но «почему» он не ответит себе и сам. Имя у мужчины не особенно испанское, если мягко выразиться. — Мы его знаем? — ещё тише спрашивает Генрих. Рейнхард полу-кивает, но прищуривается и продолжает всматриваться в призрачную фигуру перед ними. Тот, к слову, успокоился: он как из дома вылетел прямо на них, так и замер. Таращился поначалу, но можно списать на удивление. Он ведь какую-то минуту назад был жив! Генрих за последние лет десять и забывать начал, какого было иметь тело. Нет, у призрачного существования точно было достаточно плюсов: ничего не болит, больше опасаться не нужно, что выследят или узнают, и самый главный бонус — Райни. Которого даже можно касаться, а не как прошлые годы гадать: кажется, или его, и правда, приняли призрачные руки того, кого он не видит. Но о «незнакомце». — Вы умерли, сеньор, — сдаётся Рейнхард. Он обращается по-испански, криво — но понятно. Надо же, Генрих и не знал, что любовник язык знал. — Скучно было, — тише говорит Гейдрих, явно взгляд заметив. — К тому же, я всегда был рядом, когда учил его ты. Логично, не поспоришь. Теперь они оба «криво, но понятно» говорили на латиноамериканском испанском, понахватавшись на месте. Только что умерший мужчина настороженно смотрит на Рейнхарда. Потом переводит глаза на Генриха. Потом обратно. Он замер. Плечом только чуть ведёт: Генрих присматривается и поэтому обращает внимание. Держится мужчина даже слишком хорошо, не выдаёт себя ни в чём. — Любопытства ради, — продолжает Рейнхард, раз тот по-прежнему упрямо молчит, но и не уходит, — о чём вы думали, когда погибли? Мужчина моргает. Коротко так, что выдает скрытое удивление. Генрих присматривается к одежде: но она незнакомца тоже не выдаёт. Они плюс-минус одного возраста, что на Генрихе, что на незнакомце совершенно обычная местная одежда: рубашка да брюки. Обычного цвета, обычного покроя, в общем, совершенно не привлекающие внимания. Даже, хм, слишком обычные. Но Генрих, понятное дело, скрывался, что подталкивает к мысли, что этот мужчина с, возможно, немецким именем в Аргентине тоже скрывался. — Оно так работает, — спокойно поясняет Рейнхард. Он давно обо всём догадался, дольше был бестелесным духом. — Мы не можем далеко отойти от того, к чему или кому нас привязало. А привязывает к последнему, о чём думал, когда умер. Гейдрих улыбается уголком губ и поворачивается к Гиммлеру. Тот хмыкает и качает головой. Да-да, и так далее. Они к друг другу навсегда приклеены. — … привязывает к последнему?.. — растеряно повторяет за Рейнхардом незнакомец. Пока что по-испански, но вот следующее он кричит уже по-немецки. — Но ведь тогда получается-! СЕВА НЕ СМЕЙ! И бросается обратно в дом. — Шелленберг, — рассеяно, но с очевидной усмешкой в голове, выдыхает Рейнхард. — Вальтер. — Шелленберг? — удивляется Генрих и выгибает одну бровь. — Точно, — кивает Рейнхард. Что никак не поясняет, кому кричал Шелленберг и почему так бросился обратно в свой дом. — Как думаешь, — рассуждает Генрих, поглаживая Рейнхарда по руке, одним большим пальцем, внимание привлекать ему не нужно, но так, от жеста отказаться не хочет, — у них там массовое убийство? Это было бы интересно, последние годы в городах, где они побывали особенно тихо. — На нападение не похоже, иначе бы кричали. Яд? — предполагает Рейнхард. По лицу видно, ему тоже любопытно. Они переглядываются. Генрих шагает вперёд первым.