***
Мы довольно быстро пробежались до театра Гарнье из-за усилившегося снега. Если честно, то мне не хотелось в тот момент возвращаться назад. Ведь я наконец-то, спустя столько лет, встретился с Уанси. И мне максимально не хотелось сейчас объясняться перед своей супругой. Я бы предпочел скрыться от всех и побеседовать со своим другом в каком-нибудь тихом уединенном месте. Все эти три года я очень долго размышлял о том, что скажу Уанслеру, если встречу. О самой встрече: как и где она могла бы пройти. Очень часто думал именно о нем. Почему он так поступил. Почему не рассказал мне. Боялся, что я не одобрю его отношения? Да глупость. Я ведь всегда и во всем поддерживал его. Или же причина иная? Забежав во внутрь, я совсем позабыл, что все еще крепко держал Уанса за руку. И так провел его на глазах у всех присутствующих знающих и не знающих меня прямо до помещения рестобара. — То есть... Как уехала? Я отыскал в баре своего прислугу Мартина. И обнаружил его одного, дожидающегося меня, чтобы сообщить... — Да, месье Дюбуа. Заказала такси и покинула театр. — Но ведь мы договаривались... Меня не было всего... В спешке я позабыл о времени. Я понятия не имел, сколько прошло с момента, как я отправил жену с прислугой в бар. — Двадцать минут. — Как?.. Спохватившись, я машинально потянулся к карману за своими золотыми часами, пристегнутыми цепочкой к жакету, чтобы удостовериться словам Мартина. Но понял, что жакет сейчас на Уанслере. Меня окутало недоумение. После чего я понял, что и правда оббегал весь театр и окрестности —что ну никак не могло занять у меня пять минут. Рядом стоял Уанс, которого я все еще держал за руку. Но после пристального и неоднозначного взгляда слуги на мою руку, я опомнился и быстро отпустил запястье своего замерзшего друга. Нервно усмехнувшись, дабы избежать недоразумения, я представил юношу Мартину. — Это Уанслер, месье Уанслер Леруа. Супруг известной примы Мишель Леруа. — Бывший супруг. Парень спокойно поправил меня. Я посмотрел на него и понял, как оплошал. Ведь я сделал умозаключение без какого-либо подтверждения от Уанса. Мне стало противно от своей глупости. — Прости, мне следовало... — Ничего. Повисло неловкое молчание, которое поспешил разорвать слуга. — Вам заказать такси, или вы останетесь на второй акт? Я взглянул на Уанса: тот стоял и виновато смотрел в пол, иногда поглядывая, то на меня, то на слугу, то на дверь, от чего я незамедлительно дал уверенный ответ. — Остаюсь.***
Конечно же я не пошел на спектакль. Конечно же и он не пошел на спектакль. Мы остались в рестобаре. Он был совершенно пуст из-за начавшегося второго акта — что было только нам на руку. Слугу я отпустил домой с просьбой передать Клэр, чтобы сегодня меня не ждала. Я знал, что это грозило мне большим скандалом и, даже, возможно, разводом. Но сейчас меня это трогало меньше всего. Ведь на данный момент меня волновал только он. Заняв в дальнем углу столик, мы первое время молча сверлили друг друга потерянными взглядами, потягивая мягкий с оттенками древесины и пряностей Хейвен Хилл до тех пор, пока Уанс первым не разорвал молчание. — Неловко получилось. Мне не хотелось, чтобы он чувствовал себя виноватым. Особенно из-за этой женщины, с которой меня связывал только документ о заключении брака. И я кинул небрежное: — Ничего. Перебесится. Я знал, что нам нужно было о многом поговорить. Без этого нам не обойтись. И больше не сдерживаюсь. — Почему ты мне тогда не рассказал? Только не говори опять, что не мог. Парень молчал. Он все еще был в моем жакете. С волос капали мелкие капли растаявшего снега. Взглядом он прожигал дыру в "верхушке айсберга" льда на дне бокала допитого бурбона. Я щелкнул пальцами, как знак официанту подлить нам еще и оставить графин на столе. Дождавшись его ухода, Уанс все-таки решил ответить на мой вопрос. — Она не хотела. Я видел, с какой тяжестью давалось ему каждое слово. Мне не хотелось продолжать этот "допрос". Но я не мог иначе. Я уже был заведен. Я жаждал этого разговора столько лет. Столько лет надеялся на эту встречу. Хотел узнать причину. Что же все-таки сподвигло Уанса так резко бросить все и уехать с Парижа. — Но тем не менее она взяла твою фамилию. Уанслер все это время не смел подымать на меня взгляд. Он смотрел, то на стол, то на мрачное окружение заведения. Но не на меня. Нагнетающий мотив Тони Беннетта еще больше усугублял и без того тяжелую обстановку. Внезапно игла патефона соскочила с пластинки и рестобар погрузился в кромешную тишину. Я был этому рад, ведь не переносил джаз, да еще и такой невеселый. Уанс глубоко вздохнул, словно выпускал пар накопившихся эмоций и, наконец, посмотрел на меня. У меня заколотилось в груди. Казалось, что в такой тишине этот бешеный стук могла расслышать каждая живая душа театра. Его взгляд был подобен айсбергу, от которого сгинул корабль именуемый моей смелостью. К счастью, бармен подошел к патефону, чтобы заменить пластинку, теперь зал наполнился куда более ненавязчивой композицией чего-то из репертуара Шанталь Шамберлан, заглушая мой стук сердца, который отдавался мне прямиком в виски. Кажется, я перегнул палку и вывел Уанси из себя. Я ожидал, что он вот-вот сорвется с места и покинет зал. Но нет. Юноша начал монолог. Я не смел его перебивать и пропускал через себя каждое его слово. И то, что я услышал, повергло меня в сильнейший шок. Как оказалось, я был прав. Он и правда тогда уехал из Парижа со своей невестой, а после и женой — Мишель Леруа. Она, на то время, была никому неизвестной ученицей хореографической школы Гранд Опера, расположенной в пригороде Парижа. И всегда мечтала стать примой. Но бедность семьи затрудняла ее стремления к цели, и ей приходилось подрабатывать в магазине музыкальных инструментов, там, где Уанс приобрел гитару для меня, и там же он и познакомился с ней. У них завязалось общение. А после и первые чувства. Первое время Уанс спонсировал расходы Мишель, что помогало ей пробиться на первые балетные роли. Но теперь это требовало длительных разъездов по всей Франции. Мой друг принимает решение продать мне свою половину пакетов акций и пустить все деньги на развитие и становление своей невесты как примы. Уанслер добился своего: она стала примой, а после и женой, но на покрытие затрат на гастроли не всегда хватало средств, а деньги с продажи доли бизнеса Уанса стремительно встретили свой конец. Ему пришлось устраиваться на множество различных подработок. Чтобы его жене хватало на все. Но денег все так же было недостаточно. Близилось первое выступление Мишель в качестве примы в самом крупном театре Франции — Опера Гарнье. Девушка дала ясно понять, что ждет от Уанслера дорогостоящее концертное платье и диадему, в противном случае она грозилась, что отношения с парнем встретят свой конец. Выбор Уанса был очевиден. Но шеф отказал юноше в просьбе дать ему больше дней на подработки. В другие места его не принимали, или платили слишком мало. Время поджимало, до конца недели нужно было приобрести наряд для выступления. Уанслер вынужден был пойти на отчаянный шаг — криминал, чтобы раздобыть денег в срок. Он попытался ограбить ночью ресторан, в которым подрабатывал кухонным рабочим. Но у него не вышло. Суд закончился его проигрышем. Ему дали срок заключения на два года. Но за хорошее поведение его выпустили уже через год. Сразу же после освобождения, юноша направился к Мишель. Но узнал, что она не живет больше в той съемной квартире. Теперь она живет в особняке с новым богатым покровителем. И был отдан приказ не подпускать Уанслера Леруа даже к ограждению дома. В настоящий момент все, что парню было позволено, это наблюдать за ней только с задних рядов самых дешевых мест театра. И все, что осталось в душе у юноши — это боль и разочарование от своей первой несчастной любви. После окончания монолога повисло долгое молчание. Казалось, что все в радиусе метров так десяти умерло или погрузилось в вакуум. Уанс допил второй бокал крепкого напитка, и вновь опустил глаза в пол. Я решил, что нельзя этому молчанию затягиваться еще дальше и разрушил его. — Прости... Я и подумать не мог, что ты пережил такое... Юноша поднял глаза. Я снова был пойман в ловушку леденящих аквамаринов, выбраться из которой мне было подобно испытанию. Но Уанси, видимо, не понравилось, что его история произвела на меня такое шокирующее впечатление и решил развеять мой страх отшутившись. — Знаешь, не очень-то приятно спать на голом бетонном полу, когда у изголовья бегают крысы. А в качестве одеяла: в лучшем случае, пыльная мешковина, в худшем — только свои руки, растирающие плечи от холода. Парень рассмеялся, что звучало через силу и с болью в голосе. И подумать не мог, что жизнь Уанси могла стать гораздо хуже, чем наша во время обучения в университете. Мне тяжело было даже представить, как я ложусь на грязный и ледяной бетон, не то что вообще спать. А тут еще и крысы... Я слышал о смертельных исходах, при их групповом нападении на людей. Мне нужно было ему ответить, но я уже боялся сказать лишнее, что могло как-либо задеть Уанси, потому просто предложил ему еще выпить. Тот ответил слабым кивком. — Спасибо, что выслушал. Это окончательно добило меня. Я ощутил себя предателем. — Тебе не за что меня благодарить, ведь я... Я не был рядом с тобой, когда тебе нужна была моя помощь. Я не имею право больше быть твоим другом... — Грид, ты не представляешь, как я счастлив, что встретил тебя. Я не верил, что когда-либо вообще смогу снова тебя увидеть, будучи в таком дерьме. Я снова ощутил на себе этот аквамариновый пронзительный взгляд. Еле решаясь, все-таки поднимаю глаза. Теперь его взор больше не был пугающе-ледяным, ясно-голубые камни искрились добротой и теплом. А его улыбка, хоть и практически незаметная, но она была наверно его самой искренней эмоцией за весь сегодняшний вечер. — Уанси, я тоже счастлив... Безумно счастлив. Я резко подорвался со стула и обнял его, так крепко, что почувствовал стук его сердца. Теперь мне уже не нужно было заниматься подбором правильных слов. Мне было обидно за него. Обидно за то, что я не мог быть рядом, когда ему было так тяжело, когда ему действительно нужна была помощь. Кажется, я уже не мог удерживать свои сентименты. — Гридли, успокойся. Я точно не стою твоих слез. Я прижал его еще крепче, зарывшись в его уже высохшие мягкие волосы, тихо всхлипнул. — Если ты их не стоишь, то в этом мире не существует человека, кто мог бы стоить их. Мне было плевать на то, что подумают работники заведения, плевать на то, каким размазней я сейчас выгляжу. Я скучал по нему. Скучал по его голосу, по объятиям с ним. Я скучал совсем не как друзья, скучают по своим друзьям. Я нуждался в нем. И я давно понял для себя, что никогда не испытывал ни к кому тех чувств, какие испытывал к нему. И теперь язык мой не повернется назвать их "дружескими". — Грид... ли... Дышать не могу... Пусти... Я поспешно разжимаю руки из объятий и замечаю на его лице слезы. — Уанс... Он буркнул под нос недовольное "идиот" и зажмурив глаза отвернулся в сторону, позволяя слезам сделать дорожки на лице и упасть на стол. Я улыбнулся. Мне стало немного легче от понимания, что теперь он снова рядом. И теперь я твердо решил, что так просто не отпущу своего Уанси никуда и никогда. — А ты, я смотрю, тоже уже женат? — Да... Так вышло... Но если честно, как таковой любви у нас и не было. Даже сейчас она буквально притащила меня сюда. — М-да... Я заметил. — Но, я все-таки рад, что пришел сюда. — Тебя так впечатлил балет? — Меня впечатлил не балет. А ты. Уанс выпучил на меня глаза, ровно так же, как сделал это тогда в переулке, когда впервые за столько лет увидел меня. После взгляд наполнился нотками флирта. Губы растянулись в улыбке. — Не уж то так сильно скучал по мне? Я не видел его еще таким. Его новая защитная реакция меня поразила. За столь небольшой промежуток времени он так сильно изменился. Но мне было совсем не до шуток. — Представь себе. Скучал. Уанс сделался серьезнее. — Знаешь, Гриндли.... Я тоже. Наши колени невесомо соприкоснулись. Я слегка зарделся и немного отодвинулся. Но почувствовал, как кончики его пальцев начиная с указательного скользнули к моим и ласково провели по их тыльной стороне. — А ведь пока я стоял и курил, я думал вернуться за пальто, но не возвращаться на второй акт. Я на секунду глянул на его худую, ледяную руку, меня это еще сильнее смутило, и я тут же отвел взгляд. Но пальцы не убрал. Напротив, я даже слегка замкнул кончиками своих пальцев его. Он смотрел мне прямо в глаза, а я метался взглядом по мрачному винтажному интерьеру рестобара, бегая взглядом, то по стене, то по красным скатертям на столах, то по резвой пластинке патефона, словно залетевший в комнату воробей. — Подумать только, я ведь не хотел уже идти в вестибюль... А если бы все-таки не пошел, я бы не встретил тебя. — Но ведь этого не случилось, так? К чему думать сейчас о плохом развитии событий? Заводной ритм Рэя Чарльза сменился композицией вальса, которую мне ранее не доводилось слышать. Я почувствовал, как мои пальцы крепко схватили чужие костяшки и потянули вперед. Один миг и я уже стоял плотно прижатый к чужому твердому стану. Послышался глухой грузный звук упавшего на паркет моего жакета. Уанс начал меня кружить в танце, но я не умел танцевать вальс, от того с трудом поспевал за его шагом, попутно отдавливая себе и ему туфли. Тем не менее, меня поразило его новое умение, ведь насколько мне помнилось, он всегда отнекивался от парных танцев. — Где ты научился так танцевать? — В местах лишения свободы и не такому научишься. Я, кстати, теперь прекрасно умею играть в покер. — Тяжело представить, как мужчины в полосатых пижамах, которые заключены, возможно даже за убийства, танцуют в камерах вальс. — В полосатых? Да нет, уже в оранжевых. На самом деле там не настолько все плохо, каким описывали нам это место родители и преподаватели, грозясь нас туда отправить за нарушение закона. Но и романтизировать это место я не стану. — Так воодушевленно описываешь, словно желаешь повторить этот экспириенс? — Ну нет уж. Танец немного разрядил обстановку между нами и я стал смелее себя чувствовать с Уансом. Каждый новый факт о нем вызывал во мне бурю новых эмоций. Я просто понимал, что эти три года ни капли не повлияли на меня, но так сильно изменили Уанси. Не смотря на все пережитое, он продолжал смеяться и, казалось, наслаждался каждым мгновением жизни. Он по истине все эти три года жил, а не существовал. А я, в свою очередь, утопая в роскоши только и делал, что злился на алчность жены и заглушал головную боль таблетками от мигрени. Теперь я еще сильнее осознал для себя, как же сильно нуждался в Уанси. Но нуждался ли он во мне? Композиция закончилась и я, не давая Уанслеру снова пуститься в па, сближаюсь с ним. Мы посмотрели друг другу в глаза. Я хотел сделать то, на что не хватило отваги тогда, перед его отъездом. То, на что и сейчас я с трудом нашел в себе смелость. То, что могло передать мои чувства точнее любых красноречивых од. То, на что, возможно, я не получу взаимности... Поцелуй. Я слишком долго задержал взгляд на его губах, что успел рассмотреть на них каждый изгиб, каждую трещинку, каждую частицу обветренной кожи. Я медленно приближался к его лицу и понимал, что Уанс не против. Ведь он не отстранялся. И даже не собирался. Только наоборот. С его губ сошла заигрывающая улыбка. Он серьезно смотрел через полуопущенные веки, то на мои глаза, то на мои губы. Свои слегка приоткрыл. — Только не убегай больше от меня. Ладно? — А то что? Он снова натянул на себя эту защитную флирт-улыбочку. Я больше не мог томить, ведь понимал, что вот-вот растеряю последние остатки смелости. Со всей своей решимостью кладу руки ему на плечи и в миг разрываю расстояние между нашими губами. Мой поцелуй был скромным, почти девственным, но стоило мне отстраниться на сантиметр, как я почувствовал руки, внезапно зарывшиеся в затылке и притянувшие меня вперед к его губам. Грубое, дерзкое проникновение языка в мой рот вынудило меня раскрыть глаза. На меня в упор из под рыжей челки смотрели два небесно-кристальных аквамарина. От такого взгляда я совсем потерялся, я никогда ранее и не думал, что он мог так пронзительно смотреть, даже во время чего-то интимного вроде поцелуя. Мне стало несколько неловко, от чего я вновь закрыл глаза. Так мне было спокойнее. Я отдался во власть страстного поцелуя, и сам того не заметил, как отвечал на него с той же силой и напористостью. Его руки охватили мою талию и плотно прижали к чужому корпусу, даже еще плотнее, чем во время танца. Я немного разжал пальцы, которыми со страха, как мне показалось, через-чур сильно сдавил его плечи. Одной рукой я нырнул в его рыжие пряди, которые уже окончательно высохли, сохранив слегка небрежный, но от этого не менее сексуальный вид склеившихся между собой прядей. Он тоже не отставал от меня. Его все еще прохладная рука скользнула под мою заправленную рубашку и совершила променад по позвоночнику вверх. Я все еще был плотно прижат Уансом к себе, от чего дыхание спирало и становилось жарко и тесно в брюках. Кажется, мои вздохи набрали слишком высокие ноты, от чего Уанслер первым разорвал поцелуй и прошептал на ухо своим хрипловатым голосом: — Пойдем отсюда, а то мы смущаем официантов.