Une fois dans la vie

      Флоран никак не мог заснуть.       Ночь, забившаяся в каждый досягаемый и недосягаемый угол комнаты, будто бы только и делала, что давила, никак не помогая отойти ко сну. К сожалению, в такой кромешной тьме не было разницы, закрыты глаза или открыты.       Тревога никуда не ушла. Ему всё ещё было страшно. Страшно, что те бандиты бродят в окрестностях. Страшно, что Беранже не остановится, пока не избавится от свидетелей. Страшно, что мама тоже может быть в опасности. Вся эта какофония мыслей смешивалась в один большой, нескончаемый концерт, оглушая своей хаотичностью, и притом не издавая ни звука.       Завтрашний визит в жандармерию никак не утешал. Разве есть, о чём ещё спрашивать? Монтагю рассказал всё, что может требоваться, и что точно помнил. Придумывать какие-то ужасающие детали, лишь бы гарантировать арест Шеро, было бы не только бессмысленно, но и опасно: за такое и самому можно славно отхватить.       Перевернувшись на бок, юноша забарабанил пальцами по подушке. Ну, не сказать, что забарабанил — та была слишком мягкой, чтобы издать хоть какой-то шум. Попытка вытаращиться перед собой оказалась тщетной: нельзя было понять, где заканчивается одна часть мебели, а где начинается другая. Чёрт подери.       За весь вчерашний день Шарль так и не пришёл. Не появился ни в отделении, ни дома. Впрочем, винить его за это не хотелось. Скорее всего, он просто не сумел отпроситься у семьи. Тревожило даже не собственное одиночество, а огромное количество вещей, которые могли произойти с другом. Точно ли он в порядке? Всё ли с ним хорошо?       То, с каким энтузиазмом, с какой радостью он оповестил, что хочет помочь в поисках зацепок, прежде чем был вынужден уйти домой, заставило сердце ёкнуть. В его голосе не было страха — лишь мягкая уверенность. И, признаться честно, таким его Монтагю видел впервые. Чужая улыбка, пёстрая и заразительная, так естественно и по-родному легла на лицо приятеля, словно ей всегда-всегда суждено там быть. Естественно, что всем людям идёт счастье, но казалось, что сама эмоция появилась благодаря и ради Шарля.       Стоило подумать об этом, как и собственные губы расползлись в еле заметной ухмылке. Одного только воспоминания хватало, чтобы скрасить мрачное настроение, пусть и на короткий срок. Когда они были рядом, когда общались, весь мир преображался. И разъярённый дождь становился лишь монотонным бурчанием воды по крыше, и палящее солнце обделяло изматывающим жаром, и вечерний ветер задорно пробегал мимо, не впиваясь холодом в кости. Будто бы сама природа торжествовала.       Сам Флоран, конечно, торжествовал больше, чем весь мир. Если бы счастье можно было поместить в ладони, словно охапку ягод, то не хватило бы ни земли, ни неба, ни звёзд, чтобы измерить его. Каким бы всеобъемлющим не было умиротворение, искусно перемешанное с радостью, оно почему-то всегда ускользало из рук ровно в ту секунду, когда его пытались изловить и поместить в слова. Может, это оттого, что оно работает не в словах, а в ощущениях?       Разум, не затратив ни секунды, провёл параллель между этим самым чувством и… Богом. То, как сама суть и того, и другого была мимолётной, но какой отпечаток, какой след после себя оставляла, заставило даже удивиться. И правда: благоговение, вселившееся в душу, стоило узнать о концепции не просто самой религии, но и отдельных её аспектов, перенеслось и на равносильное обожание собственного друга. Особенное, трепетное отношение распространялось не только на изучение псалмов и заветов, но и на речи Шарля, словно тот был мессией во плоти. Чужой смех был таким же завораживающим и священным, как тетраграмматон. Несмотря на свою трудную жизнь, приятель сохранил в себе милостивую, человеческую сущность, прямо как Иисус Христос.       Да, может быть это — лишь случайность, но… Отрицать столько совпадений попросту неразумно. Пусть Библия не говорит о втором пророке, пусть Пресвятая Троица не примет в себя никаких дополнений. Ради собственного друга Монтагю был готов не только уверовать в апокрифу, но и, чего греха таить, согласиться с некоторыми еретическими толкованиями.       Дыхание спёрло от шока. Вот, почему общение с ним кажется особенным. Вот, почему рядом с ним безмерно комфортно. Вот, почему Флоран так не хочет с ним расставаться.