Всё ещё Марлен

Если сначала мои сомнения были почти что шуточными и совершенно невесомыми, то с каждой минутой, приближающей меня к дому, они становились до кошмарного серьёзными. Я даже не знаю, сколько точно времени меня не было! Вдруг за это время Баки переехал из давящих воспоминаниями стен? Вдруг возненавидел меня за импульсивное решение? Вдруг забыл и нашёл кого-то более спокойного и уравновешенного? Заботливого, но обычного? Это, разумеется, было пиком вероятного бреда. Такого просто не могло случиться, ведь я отлично знала Баки. Его лучшим другом был Стив Роджерс, который застрял во льдах на семьдесят лет, за которые сам Барнс успел стать машиной для убийств. Но Капитан Америка очнулся, Зимний Солдат исчез, а их дружба воскресла и стала ещё крепче, будто их и не разделяло семьдесят лет эволюции, зла и фантастических проблем. Меня же точно не было намного меньше, нежели семьдесят лет, так что, фактически, особых поводов для волнения не было. Но, тем не менее, выходя из такси и окидывая взглядом знакомый фасад здания, находя взглядом то самое окно, которое я видела первым делом, просыпаясь по утрам, и свет в котором обозначал, кто первый вернулся домой, я всё ещё чувствовала некую нервозность, подобно маленькой неопытной девчонке в первый день обучения в университете. На мгновение прикрыв глаза, я напомнила себе о том, что моя жизнь буквально кишела событиями, которые по степени серьёзности и способности внушать страх стоят непозволительно далеко от элементарного возвращения домой. Десятки падений, скачки во времени, убийства, кровь, пришельцы… разве может всё это быть менее страшно, чем встреча с Баки после долгой разлуки? Медлить в подобных ситуациях было просто унизительно, так что, как только такси скрылось за ближайшим поворотам, отрезая меня от возможности вновь вернуться к стратегии побега, я поспешила войти в парадную, прикладывая карточку к домофону. Дверь впустила меня без проблем, как старого доброго жителя, который ненадолго уезжал к родственникам в Огайо или в Дрезден. В этом доме не было лифта. Он был стар, и я благодарила судьбу за это, ведь тем самым я выигрывала время. Каблуки ударялись о каждую из ступеней, а эхо лёгких ударов разносилось по всей лестнице, оповещая о моём приближении. Прожив здесь некоторое количество времени, я прекрасно знала, что в тихих квартирах превосходно слышно, если кто-то перемещается по парадной. А если в ней кто-то курит, то запах непременно просочится в квартиры даже через самые узкие щели. А ещё я прекрасно знала, пусть и в самой глубине души, что, если Баки дома, то он один. Быть может, у него работает телевизор или же на сковородке скворчит масло, но, как только я окажусь на этаж выше, он несомненно узнает о том, что я здесь, пусть и не будет знать, что это именно я. В животе неприятно заныло, а ноги онемели то ли от каблуков, то ли от напряжения. Ты сдаёшь позиции, Марлен Каллен. Ведь, по сути, тебе попросту нужно войти в собственную квартиру и осведомить своего же парня о том, что ты жива и не сбежала от него, выбирая самые сюрреалистичные предлоги. Дверь в квартиру была всё та же. Стискивая ключи в руке, я медленно, почти что беззвучно вставила нужный в замочную скважину, будто бы за громкость и неосторожность меня могли расстрелять. Когда ключ идеально вошёл, а рефлексы уже подсказывали, что нужно его дважды повернуть, я заодно убедилась, что замки всё те же, а, следовательно, и владельцы — тоже. Одиножды я провернула ключ. Раздался звонкий щелчок, но эхо практически сразу унесло его. Как только звук растворился в пространстве, я провернула вновь, кладя пальцы на ручку и готовясь открыть эту треклятую дверь. Люди вроде Баки Барнса — отпетые параноики, пусть то и проявляется в одних лишь мелочах. Живя в одиночестве и прекрасно зная, что люди очень любят ударять ножами в спины, начинаешь прислушиваться к любым звукам, воспринимая их за правду, а не за иллюзию. Так что, если я и могла судить о Барнсе, то предположила бы, что эти два звонких щелчка привлекли бы его внимание, чем бы он не был занят и какие бы шумы не раздавались в квартире. Он бы оторвался от дел, выходя в небольшую, тёмную прихожую, пронзительно глядя на дверь и испепеляя её теми самыми глазами, столь похожими на льдинки. В первую очередь, он бы предположил, что это его психотерапевт, Сэм или, быть может, даже сбежавший Гельмут. Сразу после этого он решил бы, что это кто-то крайне мстительный, кого он знал со времён Гидры и работы на неё. И только потом он бы допустил скользкую, прохладную мыль о том, что это могла быть я. Без предупреждения, в самый неожиданный момент. Появиться и сразить наповал, но не красотой, а импульсивностью и страстью к неожиданностям. Я дала ему фору. Допустила погрешность, во время которой он мог бы добраться до прихожей из самой дальней точки этой крохотной квартирки и прокрутить все возможные варианты. И только после этого, заодно дав фору и своему сердцу, которые оказывало прямое влияние на лёгкие и дыхание, я распахнула дверь достаточно широко, чтобы открыть себе вид на уже знакомые места. На крохотное помещение с выключенным светом, на пол, который заскрипит, как только я перешагну порог, и на арку, ведущую на кухню-гостиную, в которой как раз-таки и застыл Баки, пронзая меня тем самым взглядом, который я рассчитывала увидеть. Джеймс был меньше, чем в шести футах от меня, но почему-то мне показалось, что он на другом конце земного шара, и, чтобы добраться до него, мне нужно приложить вдвое больше усилий, чем я уже приложила. И это несмотря на то, что он был точно таким же, каким я его оставила. Всё тот же лоб, изнизанный морщинками задумчивости, тёмные брови, под которыми скрыты враждебные, недоверчивые глаза уставшего от жизни человека, впадины на щеках и желваки, что бегают по лицу от напряжения и слишком плотно сжатых челюстей. Еле заметные мешки под глазами, что появлялись только после ночных кошмаров, явно недавно обновлённая стрижка, значительно отросшая щетина и снова кофта, которая ему слегка тесновата. Этот промежуток времени, что мы провели порознь, не отбросил на него критических теней, меняющих мужчину до неузнаваемости, а значит, меня не было не так уж долго. Но я прекрасно помнила нашу последнюю встречу. В последний раз, когда мы стояли на таком расстоянии друг от друга, мы целились из оружия, будучи в шаге от того, чтобы деморализовать свои души и оскверниться пулями за справедливость. Впервые за долгое время я ощутила что-то наподобие тошноты, вызванной собственной эмоциональной неустойчивостью. Элементарные черты лица, которые я прекрасно помнила и которые не потерпели изменений, вызывали смешанные эмоции, отдающие в висках. Эйфория зашкаливала оттого, что передо мной был всё тот же человек, именно тот, которого я мечтала увидеть каждый чёртов день, находясь в заточении чёрной магии и допущенного безумия. Но что он мог сказать обо мне? Ведь это время изменило меня куда сильнее, чем могло. Разумеется, это была всё та же я, ищущая искупления, исправления и каждый день пытающаяся избавиться от частичек собственной души, как от зависимости. Вероятно, я допустила хоть какие-то изменения, смогла что-то исправить, а что-то добавить. Но внешне от Марлен, которую он полюбил и которую ждал, практически ничего не осталось. Шаткая ситуация, возможно, прибавила мне пару лет, пусть я и не выглядела на свой возраст из-за влияния Служителей на организм. Кожа приобрела палый оттенок от количества времени, проведённого вдали от солнца, под куполом проклятья, магии и границ влияния Даркхолда. Я была обязана осторожничать после внушения этому миру собственной смерти. В самом деле, эта легенда должна была жить вместе со мной, а потому яркие рыжие волосы, которыми одарили меня гены Флоренс, сменились на синие. Кожу покрывали чёрные рисунки, создающие новые отличительные черты, что никак не вязались с той Марлен Каллен, которую считали мёртвой и даже не собирались когда-либо увидеть. Но вот, после всех попыток лишить мир собственного зла и выбросов боли, представляющих из себя побочные эффекты героизма, я снова здесь. Являю себя, готовая отвечать и реабилитироваться, если мне позволят это после стольких лет ошибочных деяний. И на пятки мне вновь наступает нервозность, вызванная тем, что я даже предположить не могу, что подумает Баки об обновлённой обёртке своей возлюбленной. Наверное, мы оба выглядели взволнованными и чересчур потерянными, в тот момент, когда наконец-то должны были найтись. Я спешила сюда, зная, что только рядом с Баки смогу хоть что-то исправить, и прекрасно помня, сколько обещаний дала перед исчезновением. Он же наверняка ждал моего возвращения, слишком размытого и туманного, даже не предполагая, каким оно будет. Да, вероятно, меньше всего верилось, что я вернусь средь бела дня, открывая дверь ключом и волнуясь из-за оттенка собственной кожи. — Кофе? — вдруг раздался его голос, который, кажется, стал ещё ниже, чего я не ожидала. Кофе. Грёбанный кофе стал единственным способом коммуникации для двух людей, разделённых ложью ФБР и легендой о смерти. Но хуже всего было то, что это лучшее, что он мог сказать, а я бы не отказалась от дозы кофеина после изнуряющего полёта, полного предположений. — Да, пожалуй, — кивнула я. Но Баки не сдвинулся с места. Он продолжил стоять, будто бы желая в чём-то убедиться или, может, что-то уточнить. Мужчина дал нам обоим с минуту, чтобы убедиться, что всё нормально, и мы действительно встретились. Неужели он допускал мысль, что я могла обмануть, тогда, где-то в дождливом, туманном переулке, отделяющем нас от погони? Опустив взгляд и прокрутив ключи на пальце, я покачала головой, вновь смотря на Баки. Он замер не в ожидании, а в нерешительности, вызванной утёкшим временем. Вероятно, на него обрушилось куда больше вопросов и предположений, чем на меня, так что я взяла инициативу в свои руки, оставляя вещи и решительно идя на встречу к Барнсу, ещё не успевшему распахнуть приветственные объятия, будто бы я могла осудить его за чувства. Обхватив его руками, я впервые за долгое время ощутила себя на своём месте. Касание плоти о плоть вызвало больше уверенности, чем когда-либо. То странное, гнетущее ощущение, магнитом тянущее меня домой, испарилось, будто бы его и не бывало. Мои руки легли на его широкую, слишком напряжённую спину, а голова покоилась на груди. Виском я ощущала те армейские медальоны, которые он никогда не снимал, и даже их холод сквозь кофту казался мне верным. Барнс был всё таким же крепким, таким же большим и почти что безграничным. Он всё так же пах кожей, метолом, чем-то резким и пудровым. Я ожидала, что он обнимет меня в ответ, чтобы почувствовать тепло и удостовериться, что это всё то же тело, которое он прекрасно выучил и мог бы узнать с закрытыми руками, но он обхватил меня так, будто мы падали из самолёта, норовя разбиться о твёрдую, холодную землю, смещая все кости со своих мест. Его стальная хватка сковала меня так, что я могла бы вовсе оторвать ноги от пола, зная, что не упаду, а лицо его зарылось между волосами и плечом, вдыхая мой неизменный запах. Хотя, быть может, от меня всё ещё пахло белоснежным снегом и гарью, но вряд ли это имело смысл. Я прикрыла глаза, предполагая, что столкнусь с той тьмой, в которой падала и блуждала, кружилась, пока не погружалась в сон. А потом, открывая глаза, ворочалась, не понимая, почему не могу уснуть, почему ноют мышцы и тянет сухожилия, будто бы мне неудобно. Но сейчас этого не произошло, потому что, закрывая глаза, я лишь чётче ощущала, что тело моё полностью во власти другого. Удерживающего, в чём нет смысла. Пытающегося сдавить, лишь бы я не сдвинулась с места. — Ещё немного, и нам придётся собирать мои рёбра из осколков, — пробубнила я, с трудом разлепляя глаза и делая глубокий вдох. Не потому, что мне не хватало воздуха, а потому, что хотелось впитать тот аромат, который так стыдливо стал забываться из-за разлуки, но тут же возродился в памяти. Баки, послушно, разжал хватку, а я уловила лёгкое скольжение пластин его протеза. Мужчина позволил мне отстраниться, но только для того, чтобы увидеть моё лицо вблизи. — Откуда ты? — вопросил он, сдвигая брови. Весьма очевидный вопрос для человека, который даже предположить не мог, куда исчезла его главная опора в столь злостном мире, полном охотников. Тяжело жить с мыслью, что твоё мышление слишком узко, чтобы знать, где кто-то, от кого можно ожидать чего угодно, мне это прекрасно известно, ведь однажды я не могла найти Ванду. — Считай, что прямо с фронта. Немного повздорила со Стрэнджем, побывала в нескольких вселенных, поболтала с Пегги Картер и достала Ванду из храма, возведённого в её честь, — сообщила я, делая шаг назад и откидывая волосы. — Ничего нового или из ряда вон выходящего. — Действительно, — в задумчивости кивнул Баки, разворачиваясь, чтобы пройти на кухню. Несколько раз он бросил взгляд через плечо, будто бы проверяя, иду ли я за ним. Разумеется, я шла! Шла, но отставая, ведь каждый шаг в собственной квартире, каждый характерный скрип дощатого пола, тень от окна или тюля, потёртость на бронзовой дверной ручке или цветок напоминали мне о чём-то. Например, о том, когда я в последний раз была дома. О, это было непозволительно давно. Тогда, когда я ещё не подозревала, чем для меня обернётся очередная вольность. Последний раз я была здесь, в своей ванной, заливая её кровью и борясь с жаром и болью. И всё ради того, чтобы добиться свободы, которой меня всё время лишали и от которой отгораживали. Но даже в тот момент я отдавала себе отчёт о своих действиях, зная, что смогу разобраться, какими бы ни были последствия. Тогда мне не было известно, что придётся в спешке покидать квартиру, оставляя всё в обилии крови. Я спешила, зная, что вернусь, но не сделала этого. Представляю, каково было Баки прийти домой, зная, что в считанные часы весь мир узнает о моей смерти, и увидеть перед собой ванную, пол и раковину в моей засохшей, почерневшей крови. На душе стало как-то мерзко и склизко, и я потёрла шрам на шее, который впервые за долгое время напомнил о себе фантомным дискомфортом. Мужчина прошёл на кухню, всерьёз начиная заниматься приготовлением кофе, а я уселась за обеденным столом так, чтобы видеть его спину и движение. В какой-то мере это могло быть нездорово, но мне хотелось впитывать знакомую манеру, жесты и малейшие взгляды, эмоции. Будто бы подобные наблюдения имели накопительный характер и могли заполнить собой всё то время, которое я не видела Барнса. Я определённо чётко замечала за собой это безумие, одержимость и чувственную нехватку одного конкретного человека. Отдавала отчёт в том, что моё поведение отлично от привычного даже для самой себя. Но мне нужно было время, чтобы элементарно освоиться, адаптироваться и свыкнуться с тем, что всё постепенно возвращается на круги своя. Света в квартире не было. Только солнце, пробирающееся через занавески и крыши других домов, освещало пространство, придавая ему полуденные холодные тона. Мне показалось, что мебели стало меньше, но на деле просто не хватало вещей собак. Лежанки, миски, цепи, висящие на крючках. Всего этого не осталось точно так же, как и их самих. — Твой план сработал. Все поверили, что ты разбилась, пусть никто и не видел тела, — произнёс мужчина, не поворачиваясь и посвящая всего себя приготовлению кофе. Выглядел он не на шутку деловито и занято. — Я в этом не сомневалась, — отозвалась я, вытягивая ноги под столом и опираясь спиной на стул. — Это верно. Риски были велики. Тебя бы убили, если бы ты хотя бы немного просчиталась. И если бы рассказала мне, так ведь? — Наверняка. — Так и думал, — удовлетворённо кивнул Барнс, а я была уверена, что он поджал губы, вполне удовлетворённый тем, что я обделила его знаниями не из-за нелюбви и недоверия, а в целях предосторожности. — Раз уж ты здесь, значит, тебе больше ничего не угрожает. А если так, ты можешь рассказать, что ты тогда задумала, я прав? Я закусила губу, сдерживая улыбку. Этот вопрос, определённо, тоже относился к тем, которые могли терзать его всё то время, которое меня не было. Что сделала Марлен Каллен, чтобы о ней все забыли? Какой силой нужно обладать, чтобы уйти от орды агентов и вооружённых солдат? Как много нужно времени, чтобы подстроить всё так безукоризненно, чтобы без проблем сбежать из заточения? Есть ли у меня сообщники? Если да, то почему не он? Что вообще было в моей голове? Кем надо быть, чтобы рисковать жизнью и ставить на кон свою судьбу, жизнь и биение сердца? Так резко и хладно оставлять того, благодаря кому это сердце бьётся? — Да, прав. Вот только где моя гарантия, что я действительно могу рассказать тебе всё? Ничего не скрывая и поглядывая на дверь квартиры, которую могут взять штурмом? Я безумно скучала по Барнсу. Я хотела к нему, ведь не эта грёбанная квартира была моим домом, а он. Два брошенных на произвол судьбы и в объятия тяготам исправления и самотерзаниям человека. Оставленные выживать и платить за ошибки погибших товарищей вместе, ценой всего, включая благополучие. Мы не могли друг без друга, это очевидно. Мы свыклись и научились любить, так что об исконности и верности сердечных дел даже не стоило больше говорить. Мы могли бы оставить тему двух людей, но что насчёт общности? Внешних факторов, бок о бок с которыми мы были обязаны находиться? Мои воспоминания не были обрывочными, нет. Я всегда помнила всё и дословно, если это имело значение и врезалось в память. Последняя встреча и попытка урегулировать страшную проблему, отложить решение моей судьбы, относились именно к таким воспоминаниям. И я помню всё, что предпринимал Баки, чтобы вернуть меня в доброе здравие и утихомирить, пока город не взлетел в воздух из-за моего нежелания сдаваться. Да, весьма упрямо и эгоистично, но все мы не без греха, так ведь? Барнс наконец-то обернулся, дожидаясь, пока стоящий на плите кофе приготовится. Он развёл руки, кладя ладони на столешницу и вопросительно глядя на меня. — Ты мне не доверяешь? — уточнил он, немного опуская голову и глядя на меня из-под бровей. С любопытством и настоящей озадаченностью. — Я сказал им, чтобы они не шли за нами. Сказал, что сам приведу тебя. И я правда намерен это сделать, но я не хочу вредить тебе, — начала я, повторяя слова Барнса и замечая, как его брови медленно ползут наверх, а морщинки на лбу углубляются. — Я помогу, только давай вернёмся и убедим всех, что всё в порядке? — Ты всё запомнила, — утвердительно и слегка восхищённо произнёс Баки. Но впечатление, отпечатывающиеся на его лице быстро сменилось привычной угрюмостью. — Можешь не волноваться, никто не будет брать тебя штурмом. Ты ведь не забыла, что в итоге я сделал всё по-твоему? Ровно так, как ты хотела. Соврал полиции и примерил маску скорби. Этого недостаточно? — Я польщена. Этого достаточно, мне просто хотелось убедиться, что ничего не изменилось, — произнесла я, начиная улавливать аромат кофе и понимая, что я обязана раскрыть свой план, спасший мою жизнь. — Я была с Вандой. Ещё тогда, в ФБР, я узнала, что она взяла в заложники целый город, заставляя его жителей следовать своему сценарию. Именно поэтому раньше не удавалось её обнаружить — Ванда создала купол, через который не проходили никакие виды связи, в том числе… потусторонние. Мне удалось выйти на неё только после этих новостей, когда Максимофф сама бежала от своих ошибок. А дальше ничего сложного — просто бежала туда же, куда и она. — Она держала в заложниках город? Как у неё это вышло? — Это самое начало, милый. Ты просто не представляешь, на что наша подруга способна, — заверила я, с упованием глядя на озадаченного Барнса. Я и забыла, что то, что для меня норма и нечто привычное, для него нонсенс. — Ванда способна контролировать разум, а силы её безграничны. Она была убита горем, Вижен и Пьетро погибли, оставляя её. Горе делает нас сильнее. Не людей, мутантов. А её оно переполняло, вот всё и сошло с рук. Мужчина отвёл взгляд куда-то в сторону, будто бы пытаясь осмыслить новости. В последний раз он видел Ванду на похоронах Тони Старка, в момент затяжного уныния и полного бессилия, приправленного скорбью о множестве друзей. Баки нужно было время, чтобы смириться с тем, что мутанты могут становиться сильнее. Но, тем не менее, выждав не больше минуты, я продолжила: — Я узнала, что она провинилась и натворила дел. Фактически, со мной произошло то же самое. И мы обе думали о бегстве, так что я весьма быстро поняла, что нужна ей точно так же, как и она мне. В тот момент, когда не просто народ, а правительство и службы безопасности ополчились против нас, мы должны были держаться вместе, — объяснилась я, складывая руки в замок и кладя их на стол. — Но прежде, чем прекратить сеять мрак, Ванда помогла мне в последний раз. Я предположила, что она способна сделать с нужными мне людьми то же самое, что сделала со своими заложниками. — Безумие, — бросил Баки, качая головой и глядя в ноги. — А я как раз не спрашивала мнения, — парировала я, но мои слова вызвали только усмешку. — У меня уже был алгоритм действий, так что мне нужно было просто добраться до Ванды и уточнить, способна ли она на то, что я задумала. Ей нужно было проникнуть в моё сознание и увидеть нужные лица. Тех, кто должен счесть меня мёртвой. И она смогла сделать это, видя многих из людей только в воспоминаниях. Конечно, некоторых из них она знала лично, но роли это не играло. Всё получилось, и мы смогли избавиться от преследования. Баки, мы смогли дышать спокойно, зная, что за нами не следуют палачи. — Вы наделали много дел. — Нам ли не знать, — грустно хмыкнула я. — Мы долгое время сидели тихо, потому что нуждались в умиротворении. Такое бывает, когда выкладываешься на все сто. Но у Ванды был Даркхолд, из-за которого всё снова пошло под откос. И тебе это сильно не понравится. — Что за Даркхолд? — Книга чёрной магии. Ванде была посвящена целая глава, а я поедала души людей, помнишь? Смерть, мрак, всё такое, — закатила глаза я. — Сначала мы просто изучали его. Особую страсть к нему питала Максимофф. Но всё было в порядке, пока книга не стала изучать Ванду. Сейчас я попробую всё объяснить, но не гарантирую, что ты всё поймёшь, ладно? — Попробую, — пообещал Баки, снова отворачиваясь и наливая кофе в кружку. Я дождалась, когда он принесёт её мне и сядет напротив, готовый слушать. — Ванде было одиноко, а в городе, который она взяла в заложники, в Вествью, у неё были и Вижен, и дети, и Пьетро. Сбежав, она снова оказалась одна и не знала, что делать. Но она нашла девочку по имени Америка. Америка из другой вселенной. То есть, мира, существующего параллельно с нашим, но с другими законами, жителями, инфраструктурой. В большинстве из них есть другие варианты нас самих. Тебя, меня, её. Чёрт, в какой-то из них Стрэндж вообще был краской или желе! В общем, эта Америка могла перемещаться между вселенных и попала в нашу, где встретила Стрэнджа. Он должен был её защищать, но он не знал, от чего именно. Потом выяснилось, что от Ванды, ведь она охотилась на Америку, чтобы попасть в другую вселенную, где есть её дети. Она хотела быть с ними, забрать их у другой Ванды и снова зажить нормально, — проговорила я. — Ты говоришь о других вселенных? — изогнул бровь Баки, отпивая из моей кружки, прежде, чем это успела сделать я. — А тебя это удивляет? Если ты забыл, то мы вели войну с инопланетянами, — напомнила я. — Ну, ты хотя бы понимаешь, о чём я говорю. В общем, Ванда была готова убить Америку ради чужих детей, поскольку это были дети другой Ванды, Стрэндж защищал Америку, а я защищала Ванду, которая наша Ванда. Нам удалось выяснить, что именно Даркхолд так влияет на Максимофф, так что потом мы все ополчились против него. Проще говоря, Ванда была готова убить подростка, Верховного мага и, может, даже меня, ради детей, которые даже не были её. Она хотела забрать их у матери, а силам её не было предела. На этом я закончила свой катастрофически сжатый пересказ, понимая, что этого и так достаточно, чтобы голова Баки вспухла от новостей и вещей, которые есть в этом мире. — Всё вышло из-под контроля. Я до последнего была на стороне Ванды, но в какой-то момент она перешла черту. Даже в моих глазах её поведение стало слишком уж хладнокровным и зловещим, — произнесла я. — Я видела Америку, которая боялась своей же силы. Видела этих сыновей, которые боялись Ванды и защищали свою настоящую мать. И мне не нужно быть эмпатом, чтобы понять, какую боль это причиняет Ванде. Мне пришлось остановить её, но главное заключается в том, что, глядя на неё и её ошибки, которые она совершала прямо передо мной и за которые платила, я поняла, что платить придётся и мне. Мужчина заглянул мне в глаза, замирая и считывая всё несказанное. Он мог беспрепятственно делать это, потому что знал меня и был знаком с ходом мыслей. Он искал ответы и итог, которые я не успела озвучить. — Ты вернулась не потому, что всё улеглось, а потому, что наконец готова исправить всё то, что допустила и сделала, — догадался он. — Если это возможно, — медленно кивнула я, подтверждая. — Мои плечи не столь сильны, как у Атлантов, а ноша, собранная по частичкам именно мной, стала слишком тяжёлой. Я знаю, что совершила много ошибок, пусть и не всегда признавала это. Но нельзя бежать вечно, если эта вечность в моём распоряжении. Думаю, пора прекращать увиливать — пора со всем разобраться и вернуться в строй. Трудно поверить, но мне нужна нормальная жизнь. Потому что я знаю, к чему приведёт та, которую я проживала в последние годы. Баки отмер лишь через минуту, грустно улыбаясь мне и сжимая челюсти. Он смотрел на меня своими блестящими глазами так, будто бы я была пророком, взявшим ответственность определить дату конца света. Наверняка дело было в том, что, как бы тяжело мне не пришлось из-за своего решения и что бы не ждало впереди, я наконец-то говорила то, что он давно хотел услышать. И причиной тому служило только искреннее желание обезопасить меня. О какой безопасности мы могли говорить сейчас, когда в моих долгах оказалось столько криминала и грехов? — Ты изменилась, — произнёс он, еле заметно кивая и, скорее всего, самому себе. — Особо хорошенькая? — Несомненно. Но я не о том, — поджал губы он, а между бровей залегла задумчивая морщинка. — Не только выглядишь по-другому, но и говоришь иначе. — Не говори так. Я могу передумать, сочтя это за минус. — Нет, это не так, — качнул головой Барнс. — Когда возьмёшься за работу? Нахмурившись, я снова оглядела квартиру и наконец отпила кофе, о котором мечтала последние несколько минут. Рассказывая всю правду и впервые озвучивая свои праведные планы и мысли, я чувствовала себя на своём месте и так спокойно, будто бы нет ничего невозможного. — Я бывала в других вселенных, Бак. Была там, где живы те, кого мы потеряли. Там, где Пегги Картер столько же лет, сколько и мне. Я вытащила сломленную подругу из завалов, спасая от смерти и ошибок, а потом решилась перечеркнуть всю свою жизнь, чтобы очистить собственную совесть и душу, — произнесла я. — Думаю, если ты не возражаешь, то мне нужно немного времени, прежде чем получить по заслугам. Мне хотелось бы немного пожить. — У меня нет цели лишить себя свободы и нормальной жизни. Никогда не было, — отозвался Барнс. — Если тебе нужно время — хорошо, ведь только тебе решать. Думаю, нам обоим нужно время. Это действительно было так. Он глядел на меня с сочувствием, ведь это было самое жалкое желание, которое я могла озвучить. Просто пожить и напоследок отдохнуть, ведя себя как обычный человек. Стать жертвой рутины, спать в одной кровати с тем, кого любишь, готовить или наблюдать за готовкой, работать на простой работе. Хотя бы попробовать построить имитацию той жизни, что есть у нормальных людей. — Кстати, о времени. Как ты провёл своё? — поинтересовалась я, склоняя голову вбок. Мужчина уже открыл рот, чтобы ответить, но тут же закрыл его, озабоченный и напускающий делового вида. Он расправил плечи, касаясь спиной стула и многозначительно глядя на меня. — Ходил на терапию, занимался твоим магазином. Спорт, тишина, собственные мозги и никакого геройства. Я понятливо кивнула, не зная, что и сказать. Слишком сжато и отлично от того, чем нагрузила его я. — Тогда ты дала мне обещание, это ты помнишь? — вдруг снова заговорил Барнс, снимая ту пелену отчаяния, вызванного тем, с чем мне придётся столкнуться из-за собственных действий. Мы оба прекрасно понимали, что стоит мне сдаться — как всё хорошее закончится. — Помнишь, как назвала меня в последний раз? Вскинув брови, я невесело усмехнулась. Конечно, я помнила. Прекрасно и дословно, как и всё остальное. Потому что я говорила не ради того, чтобы говорить, а ради того, чтобы Баки знал правду. Сейчас это казалось таким далёким и чётким одновременно. В ушах шумел дождь, вдали гудели сирены, а я разбрасывалась самыми романтичными обещаниями, подобными которым не разбрасываются люди вроде Зимнего Солдата и Пожирательницы Душ. Возвращение и брак — вот два условия, которые поставил мне Барнс, прежде, чем довериться и отпустить. А я согласилась, потому что была готова на всё ради спасения, да и условия его были проще некуда. Является ли проблемой возвращение домой, к тому, кто определённо давным-давно стал твоей судьбой и незаменимым человеком? Явно не для уставшей от холода, одиночества и презрения личности. — Женишок, — усмехнулась я, поднимая взгляд и замечая лёгкое сияние в глазах смотрящего. — У меня отменная память, чего не скажешь об исполнительности. Но да, я помню, что обещала. — И как у тебя дела с обещаниями? — Словно ты не знал, когда просил о них, — отмахнулась я, медленно поднимаясь из-за стола. Ему лучше всех было известно, что я всегда держу обещания, чего бы мне это ни стоило. — Это ведь подождёт до завтра? Мне бы хотелось привести себя в порядок и разобрать вещи, раз уж я вернулась домой, — произнесла я, но, не дожидаясь ответа, забрала свои вещи, уходя в спальню. Думаю, ответы на свои вопросы он тоже прекрасно знал, а спрашивал приличия ради. Мне было трудно так просто выразить своё очевидное для нас обоих согласие хотя бы потому, что я только вернулась и ещё не успела выдохнуть, выдавая мужчине целую историю, достойную книги. И вместо того, чтобы взяться за разбор оставшихся вещей, я лишь бросила взгляд на открытый шкаф, где всё ещё хранились мои старые вещи, сложенные в аккуратные стопки. Джеймс имел все ответы и знал, что я вернусь. Он ждал этого, оставляя всё моё неприкосновенным. Приземлившись на низкую кровать и утонув в матрасе, я взглянула на свои руки — проводники проклятой силы, изнизанные изображениями змей. Смирившись с тишиной — Баки остался сидеть на месте, ещё не придумав, как быть дальше и стоит ли, в его понимании, мозолить мне глаза — и, оглядев пустую, небольшую комнату, я взмахнула рукой. Прямо передо мной, возле открытого шкафа, появился небольшой сероватый, блестящий сгусток. Медленно, пластично и невероятно утончённо, он принялся преобразовываться, изменяя свою форму. Вскоре вместо простого помутнения в воздухе передо мной сидел призрачный доберман. Он вскочил на свои высокие лапы, заостряя стоячие уши. Величественный и статный, он стал гоняться за собственным хвостом, кружась и резво подпрыгивая. Я слышала фантомные звуки: звон цепей, скрежет когтей об пол, обрывистое, глухое дыхание. Этот призрачный образ был похож на тех псов, которых я потеряла. Он стал собирательным образом из каждого из них, хотя бы ненадолго радуя мой взор. Слабо, устало улыбнувшись, я коснулась его рукой, начиная махать ей, чтобы избавиться от игривого, ложно-радостного призрака, как от едкого сигаретного дыма. От него ничего не осталось, а спальня снова опустела, давя своими голыми стенами и призывая браться за дело, вновь осваиваясь.