Всё ещё Марлен

Из раза в раз, беря обещания и напоминая о них, фактически, Баки делал мне предложение. То самое, что делают нормальные люди, которые хотят узаконить свои здоровые отношения. Да, он делал это в весьма странной, крайне оригинальной манере, но, по крайней мере, он действительно это делал. Джеймс предлагал мне стать его женой после всех событий, травм, разлук и ошибок, что были у нас на двоих. Говоря о предложении и браке, мы говорим и о регистрации отношений, быть может, даже о какой-никакой церемонии. Это белый цвет, счастливая музыка, парные кольца, живые цветы, фарсовые улыбки и веселье, от которого болят щёки и дёсны. Одно лишь обращение «женишок» склоняло меня ко всей этой атмосфере и определённым обязательствам. И мне казалось, что всё это слишком статично, традиционно и чересчур банально, нормально. Будто бы во всю эту атмосферу отпаренных костюмов и колец на шелковистых подушечках не могли вписаться люди вроде нас. Нет, не то чтобы я не хотела всего этого и отрекалась от собственных же слов. Я грезила о дозе нормальности. Хотела вновь вкусить чего-то такого, что должно радовать людей и быть в порядке вещей. Все эти отношения, совместная жизнь, животные, брак, работа, дети, упаси меня Люцифер, Лилит и все приближённые. Просто испытать на себе хоть что-то из этого, прежде чем вновь нырнуть с головой в проблемы, связанные со смертью, суперспособностями, убийствами и поглощёнными душами. И сейчас, проснувшись немногим раньше Барнса, с которым вновь было крайне непривычно делить кровать, глядя на вполне себе привычное лицо, не искажённое гримасой кошмара, я абсолютно точно понимала, что нам нужно торопиться. Неизвестно, сколько у нас времени. Вероятно, в ближайшее время мне не удастся так просто сдаться, наплевав на Баки, планы и отношения, которые можно восстановить. А вероятно, что уже через сорок восемь часов всему миру станет известно о том, что я жива, и это обрубит мне руки и ноги. Ни на мгновение меня не посещали сомнения касательно того, стоит ли вступать в брак, выходить замуж, чёрт меня дери, раз уж я всерьёз об этом размышляю Но я много думала о том, в какой момент это сделать и как провести этот день, едко выбивающийся из рутины и, вообще-то, имеющий большое значение. Повернувшись на бок и получив возможность с удобством смотреть на спящего мужчину, я скинула с ног одеяло. Сразу за Баки, через оконную раму, пробивались первые лучи солнца, отчаянно борющиеся с утренней пасмурностью. Форточка была приоткрыта, разгоняя душный воздух, отчего занавески колыхались, а тело огибали потоки свежего, бодрящего воздуха. Казалось бы, я только вернулась в свою постель, но мне хотелось поскорее выбраться оттуда. Потому что погода и сам воздух диктовали мне. Потому что моё шаткое и неоднозначное положение подсказывали мне, что впереди — неизвестное количество времени. Потому что я понимала, что, раз уж выиграла это время, то должна была использовать его в полной мере. Приподнявшись на локтях, я наклонилась поближе к Баки, пронзая его испепеляющим взглядом, ведь знала: если он уже вне глубокого сна, то непременно раскроет глаза, ощущая повышенное внимание. Но этого не произошло, будто бы только я возжелала прожить отведённое мне время максимально верно и полезно. Тогда я скинула одеяло и с него, изрядно печалясь от встречи с пижамными штанами и старой, поношенной футболкой. Бионическая рука Барнса покоилась вдоль туловища, в то время как здоровая лежала прямо поверх сердца. Перевесившись через его спокойное тело, я коснулась пальцами холодного металла, будто бы оживающего подо мной. Малейшего контакта оказалось достаточно, чтобы умные пластины зашевелились, издавая лёгкий звук, пронзающий тишину. Только это движение и механический шумок заставили мужчину открыть глаза. На мгновение мне показалось, что я здорово ошиблась, будя его подобным образом. Долгое время он был в этой кровати один, а ещё задолго до этого спал слишком чутко, будучи жертвой недоверия, кошмаров и опасностей, которые способны преследовать бывших серийных убийц и солдатов самой злостной секретной организации по производству живого оружия. Я предостереглась, вполне допуская, что могу столкнуться со злым взглядом, а может, и со стальной хваткой, виной которой — выработанные сотней лет рефлексы. Но ничего не произошло. Чертовски трудно допустить это, но он просто открыл заспанные глаза. Ещё мутные, но быстро проясняющиеся и концентрирующиеся на моей дерзости. — Почему ты всё ещё в кровати? — вопросила я, сползая к краю и свешивая ноги прежде, чем он успел хоть что-то ответить. Встряхнув головой и взбодрившись, я поправила волосы, щекочущие спину. — Потому что ещё восемь, — хрипло ответил Барнс, искушая меня лишний раз порадоваться возвращению. Мужчина даже не собирался двигаться, иначе бы я уловила его движения. — Прошло восемь часов из суток, а ты всё ещё здесь. Мы ничего не успеем, вставай, — потрепала его по ноге я, вновь бросая взгляд на приоткрытое окно. Только теперь я стала улавливать шум машинных моторов, скрип педалей велосипедов и остальные уличные шумы, будто бы взбодрившиеся вместе с нами. — У нас есть планы? — уточнил мужчина. Я была готова поклясться, что он поднялся на локти, как и я несколькими минутами ранее. Это читалось в шуршании и уловимых движениях. Обернувшись на него, я нахмурила брови. Внутри я была здорово воодушевлена и довольна собой, ведь я точно определила его позу. Он привстал, глядя на меня всё ещё полузакрытыми глазами и поглаживая собственный живот, будто бы сильно проголодался. Одеяло распласталось между нами, никому не нужное и похожее на гусеницу. Он всё-таки изменился. Баки просыпался, как нормальный человек, который знает, что ему некуда торопиться и вот-вот не случится ничего серьёзного, если это уже не произошло. Раньше он делал это как солдат. Просыпался раньше, взбадриваясь в мгновение ока, готовый отражать любые неожиданные удары. Мне нравилось вгонять его в задумчивость, ведь, по сути, наши планы были только в моей голове. Не подтверждённые, не оглашённые, вероятно, слишком торопливые. — Мы женимся или нет? — Женимся? Наконец-то его глаза распахнулись в полную силу. — Да, — невозмутимо кивнула я, отворачиваясь и вновь бросая задумчивый взгляд на шкаф. В этот день нужно было выглядеть хотя бы немного торжественно, что у меня получалось лучше всего, будь то похороны врага или праздник первого беззаботного дня. — Сегодня? — Ты против? Ты был готов к этому уже тогда, когда впервые увидел меня. — Сейчас? — Можем подождать визита ФБР, если ты настаиваешь. — Я не… — Превосходно. Мне не удалось полностью определить дальнейшие движения Баки, ведь, по сути, я не сильно-то следила за этом, да и слишком резким стало движение воздуха ха моей спиной. Кажется, мужчина добрался меня, беря в охапку и опрокидывая на собственную грудную клетку, будто бы малое дитя. Оказавшись в очередном захвате, я сдула волосы с лица, вопросительно сведя брови, взглянула на Барнса, который сканировал меня, словно имел в глазах вживлённый детектор лжи. — Ты говоришь о свадьбе, — то ли объяснил, то ли уточнил Баки, на что я кивнула. — О празднике. — Жутко. — О добровольном связывании рук. Наручниках, ключ от которых будет у меня. — Так теперь характеризуется брак? Я могу передумать, — прищурилась я, глядя, как Барнс мучается, сдерживая ликующую улыбку и сохраняя спокойствие. — О белом платье и помолвочном кольце, — продолжил он. — Ужасно. — Об узаконивании нашего союза. — Просто мрак. — Тогда зачем соглашаешься и торопишься? — нахмурился он, но лишь оттого, что не мог меня понять. Пожав плечами, я вырвалась из его хватки, перекатываясь и оказываясь напротив него, на четвереньках. Моё лицо было в нескольких сантиметрах от его, изучая текстуру кожи, капилляры на белках глаз и складочки на пухлых губах. Будто бы в этот знаменательный день все эти мельчайшие детали обрели весомое значение и играли решающую роль. Теперь я была детектором лжи, определяющим, взаправду ли я соглашаюсь на эту авантюру. В конце концов, не выдержав собственной скрытности, я пожала плечами. — Люблю ужасное и мрачное, — оправдалась я, а Баки, весьма удачно устроившийся на кровати, обхватил крупными ладонями моё лицо. Я думала, он наконец поцелует меня, ведь он ни разу не сделал этого с момента моего приезда, но он не поцеловал снова. Только лишь посмотрел, как на особо ценную фарфоровую статуэтку, которую имеет честь держать в руках. — Как мы это сделаем? — вдруг произнёс Баки. — Мы придём за лицензией, и я скажу, что я Джеймс Бьюкенен Барнс, а ты — что Марлен Каллен? — Иначе и быть не может, — смутилась я. — Марлен Каллен мертва, — напомнил Барнс. — Во-первых, Марлен Каллен не одна на весь мир. А во-вторых, вряд ли Ванда захватила своим обманом весь мир, включая мэрии, суды и чешские ЗАГСы, — парировала я. — Но только одна Марлен Каллен может выходить замуж за Джеймса Бьюкенена Барнса, — серьёзно продолжил мужчина. — Мы будем иметь дело напрямую с законом. Если заявление окажется на глазах не у того человека, то мы попадёмся в собственную ловушку. Не уверен, что Баки Барнсу и мёртвой Каллен так легко получить лицензию на брак. — К чему ты клонишь? — Церковный брак. Я вскинула брови, смахивая ладони мужчины со своего лица. Казалось, они касаются напрямую души, пачкая её сквернословием. Я попыталась слезть с кровати, но Джеймс обхватил мою талию руками, якобы призывая оставаться на месте. — В жизни не затащишь меня в церковь. Церковь! Церковь и я! Стоит мне переступить порог, как я воспламенюсь, будто факел из вампира, — категорично заявила я. — Никто из нас не святой, но, боюсь, так это не работает, — качнул головой Барнс. — Это единственный наш шанс. Так увеличивается вероятность того, что всё пройдёт гладко. Что тебя не отнимут у меня прямо у алтаря. — Я атеистка. — Священнику не обязательно знать об этом. — Я буквально поедаю души, — прошипела я, тыкая в мужчину пальцем, но он лишь отвёл его в сторону, убирая обратно в мой кулак. — Я задерживаю их, мешая попасть в рай. Или в ад. Или во что там верит этот слепой народ. — Об этом тем более необязательно, — решительно заявил Баки, заправляя мои волосы за уши. — Просто зайти, заявить, улыбнуться, получить бумажку и забыть, как дурное видение. — Ты тоже улыбнёшься? — скептично вопросила я, изгибая бровь. — Так уж и быть, — прикрыл глаза Барнс, приобретая подозрительно блаженный вид. — Ну? Он торопил меня, а я оказалась в тупике. Прямо-таки в религиозном капкане, придавленная золотистым куполом с остриём в виде креста. Мои отношения с Господом были весьма натянутыми, ведь я — человек-опровержение Библии и полный её антоним. Я никогда не поминала Бога, не переступала порога церкви, даже если речь шла о похоронах и чужих свадьбах. Моё сердце не ёкало от звона колоколов, и внутри никогда не теплилось желание любоваться иконами и алтарями. Иисус исчез для меня в тот день, когда сама смерть забралась в моё тело, заседая в нём и не отпуская по сей день. Когда адская смерть стала толкать меня творить смерть собственноручно, и когда жажду и голод стали утолять одни лишь человеческие души. Было ли в этом хоть что-то божественное или ангельское? Определённо нет. То, что существовало внутри меня и вместе со мной каждый день напоминало мне про то, что Бог — всего лишь образ, лелеющий чувства простых людей. Я избегала разговоров об этом, потому что знала, что они могут затянуться навеки. Но вот сама ситуация и институт брака в Праге вынуждал меня на что-то немыслимое, топчущее моё эго и мнения. Однако, да, это был наш единственный вариант. А отказываться от цели только из-за непостижимого, несуществующего образа, было слишком глупо. — Церковь так церковь, — закатила глаза я, наконец-то получая поцелуй, который послужил некоторым поощрением. — Нужно надеть что-то особенное? Не хочу заставлять иконы смущаться. — Просто надень всё самое закрытое, ладно? — Как монашка? — Нет, Марлен, просто… приличное, — с трудом подобрал слово Баки, выбирая самое тактичное из всех. Я кивнула, в задумчивости открывая шкаф и сразу отбрасывая всё, что связано с декольте, разрезами на ногах, черепами, безбожными крестами-пустышками, открытыми плечами, животами, коленями и прочим, что могло показаться слишком неуместным в церкви, где я не собираюсь исповедоваться или начинать свой религиозный путь. Подумать только! Чтобы потешить своё свободолюбие и угодить любимому мужчине, я всерьёз задумываюсь над тем, как выглядеть в церкви и стоит ли туда вообще ходить! Это казалось мне чересчур ненормальным, а, следовательно, являлось самым что ни на есть нормальным и естественным поведением. — Так какой у нас дальнейший план? — спросила я, раздосадовано вытаскивая с полок самые скучные вещи, которые только могла найти. — Я думал, он у тебя в голове, — отозвался Баки, наконец-то поднимаясь с кровати. Пройдя мимо меня и через плечо взглянув на вещи в моих руках, он скрылся в кухне. Судя по мерзкому звону, он собирался выпить воды, прежде чем начать собираться в, чёрт её дери, церковь. — Дать о себе знать, назначить бракосочетание на ближайшее свободное время и начать ждать. А ещё подготовиться. — Нужно найти белое платье, — произнесла я, стягивая ночную футболку и меняя на светлую рубашку с золотистыми пуговицами. — И костюм, — раздалось с кухни. — И кольца. — Их здесь носят на правой или на левой руке? В нашем случае лучше знать заранее, сам понимаешь. — На правой. Я удовлетворённо кивнула, пусть и знала, что Барнс этого не увидит. Допив воду, он помыл стакан и скрылся в ванной, а я надела брюки, не представляя, как можно выглядеть настолько скучно. В течение пяти минут я боролась с искушениям, и оно меня победило. Чтобы хоть как-то скрасить уныние, никак не сочетающееся с этим днём, я добавила корсет с лямками, доходящий до нижней точки груди. Ни кожи, ни латекса, ничего вызывающего — только спицы и чёрная матовая ткань, мастерски подчёркивающая талию и разбавляющая приторную официальность. Вскоре мы с Баки оперативно поменялись местами: я скрылась в ванной, заплетая волосы в косу, смирно покоящуюся на плече, а Барнс занял позицию у шкафа, надевая самую приличную кофту по размеру, простые тёмные джинсы и перчатки. Сверху мужчина надел лёгкую куртку, так что кожаные перчатки смотрелись не так вызывающе. Он мудро поступил, скрывая бионическую руку то ли в знак почтения церкви, то ли в знак уважения той скуки, что была надета на мне. И меньше, чем через час, мы впервые за долгое время вместе вышли на улицу. И сделали мы это для того, чтобы посетить церковь, мать вашу. Прага, которую мы быстро и практически беспочвенно выбрали для жизни, славилась своими архитектурными ансамблями, долгостроями и смесями всевозможных направлений. К числу особо выдающихся зданий, расположенных в центральной и самой старой части города, относилось обилие храмов, церквей и соборов. Мы жили в старой части города, но не в самом его центре, так что, когда Баки, будто бы всезнающий гид с чётким маршрутом, повёл меня вдоль Карлова моста, сворачивая на непримечательные, тёмные улицы, лишённые туристического внимания и изобилия прохожих, я стала улавливать, куда именно он меня ведёт. И, если предположения мои были верны, то Барнс начинал постепенно сходить с ума, в совершенно непривычной манере относясь к нашему браку слишком чувственно. Мы пересекли последнюю проезжую часть, оказываясь на полностью пешеходном острове. Стоило только высоко задрать голову, как из общей ванильной, коричневатой массы выделялись купола и башни, служащие для нас маяками. Я чётко видела, что Баки взял курс на самую высокую, бирюзовую башню, возвышающуюся над всеми остальными и принадлежащую одному из древнейших долгостроев, один лишь вид которого ужасал и восхищал своими масштабами. В городе, полном безлюдных точек, административных центров и небольших, ухоженных церквушек на любой вкус и любую веру, он выбрал самое масштабное, притягательное для людей строение — Собор Святого Вита. Обогнав мужчину, я перегородила ему путь, разводя руки и желая остановить. Он не собирался этого делать, поэтому мне пришлось вышагивать вслепую, спиной вперёд. — Ты издеваешься? — прошипела я, ориентируясь на голоса вокруг и уверяясь, что никого не собью. — Это собор. Самый большой и самый святой. Я была согласна на церковь, а не на это. — Ты была согласна на брак со мной, — поправил меня Барнс. — В день в нём бывают тысячи людей. Думаешь, они все католики? — Он ещё и католический! Я не знаю ничего о католиках. — Я подготовился, — многозначительно произнёс мужчина, мягко отстраняя меня в сторону и кивая в сторону собора. Потупив взгляд, я последовала за ним, стараясь не отставать от торопливого шага. Что означало это уверенное, задумчивое и горделивое «Я подготовился» из его уст? Несомненно, как и всегда, у меня были самые несуразные и безумные предположения на этот счёт, но даже по моим меркам это было слишком. Я оставила его одного, дав обещание вернуться. Я буквально обрекла Баки сидеть в Праге, привязывая его к себе обещанием выполнить его желание. Барнс остался в полном неведении, запертый, словно заложник, и не знающий, когда именно ждать моего возвращения. К тому же, у него было достаточно времени, в которое — хотя бы самую малость — входили мысли обо мне и всех словах, что я наговорила. Но какова была вероятность, что он не просто думал, но и действовал? Без меня, за спиной, подготавливая идеальную почву для того, чтобы связать мне руки и заставить выполнить обещанное, на случай, если я передумаю. Для ничего не знающего человека вся эта история может показаться нездоровой и жестокой, эгоистичной по отношению друг другу, но читать её в таком ключе было огромной ошибкой. Каждый подобный случай, внезапно вскрывшееся в рассуждениях факты указывали на то, что в нашем союзе оба звена достаточно умны и расчётливы, пусть и имеют абсолютно разные тактики. Я чертовски ошибалась, думая, что, в силу своего кругозора и зацикленности на планах, смогу контролировать ситуацию. У Баки было достаточно свободного времени, а может, даже больше, чтобы делать то же самое. Иными словами, пока я грезила о далёком браке и встрече с Барнсом после вынужденной разлуки, он, переполненный уверенностью и перспективами нормальной жизни, занимался тем, что заведомо изучал способы женитьбы. Да, слишком спорно и маловероятно, но так оно и было! Иначе как объяснить, что, только-только встретившись, он завел эту тему? Что он так просто согласился с моей авантюрой, пронзившей разум с самого утра? Что он с такой уверенностью вёл меня в Собор Святого Вита, когда меня распирало от сомнений этой идеи? «Я подготовился» — вот, что ставило точку в этой истории и размышлениях, подтверждая, что он действительно ни раз думал о свадьбе, в совершенно несвойственной его хладному, скупому мужскому сердцу, манере. Мне же оставалось лишь следовать за ним, исполняя роль рычага, запустившего всю эту давно готовую систему. Всё большие и большие фрагменты собора выглядывали из-за других зданий, а я заведомо знала, что мы так и не увидим его полностью: слишком причудливо его расположение и слишком велики масштабы. Каждая моя мысль, каждое суждение, заявление и сомнение в очередной раз указывали на то, насколько я не религиозный человек, но живя в центре Праге, работая здесь и общаясь с коренным людом, мне удалось, точнее, пришлось многое узнать об этом мрачном Соборе Святого Вита, повидавшем не одну смерть. Мне не раз приходилось проходить мимо него, бросая взгляды, так что не описать его внешние фасады, как и внутренние залы с их историей, мне просто не позволяли навязанные знания. Собор Святого Вита строился веками, передавался из одних архитектурных рук в другие и терпел множество преображений и новшеств, внедрение которых продолжалось и до сих пор. Он стал чёрной жемчужиной подлинной средневековой готики, разбавленной элементами барокко и завершённой неоготическими фрагментами. Говоря заумными словами, я до неприлично узкого обобщаю все те внешние характеристики, которые способны цеплять человеческий, особенно мрачный взор. На данный момент основным отталкивающим фактом для меня было то, что этот собор являлся одним из религиозных центров Чехии. Таким образом, своим нахождением я бы осквернила его, а он бы своей праведностью обесчестил меня. Даже родившись и прожив большую часть жизни в Нью-Йорке, беспощадно засаженном громадными небоскрёбами, я не могла в полной мере судить о просторах и объёмах собора. Описывать его, услышанные о нём факты и вычитанные из брошюр мелочи я могла критически фрагментарно, но была обязана. В первую очередь, для самой себя, чтобы примириться мыслью, что, по мнению Баки, именно это детище гнетущей готической культуры — потенциальное пространство для проведения нашей свадебной церемонии. Собор Святого Вита тянулся в небо, стремился ввысь. Его классические готические башни походили на тонкое, покрытое вековой пылью и местами порвавшееся кружево. Над парадным входом, некогда именуемым Золотыми воротами, расположилась огромная мозаика, мрачное название которой никак не вязалось с той святостью и райской девственностью, что обычно диктовали церкви и соборы. Сцена Страшного Суда, выполненная из миллионов кусочков цветного стекла, привлекала внимания, зазывая тронутых умом внутрь. Чуть левее от входа к зданию собора удачно примыкала колокольная башня, отличающаяся от основного строения своим барочным куполом. С западной же стороны виделось три входных портала, притягивающие внимание роскошью барельефов и ещё одним сценическим изображением — процессом стройки собора. Над этими входными порталами как раз-таки и возвышались «кружевные башни», разделённые величественным и широким окном-розеттой. Разумеется, в силу вычурности, усердия и оправдания долгому строительству, окно также являлось витражом, изображающем легенду о создании мира. Я опускаю множество подробностей, включая два позолоченных циферблата, действующие колокола, стрельчатые окна, мелкие витражные розетки, арочные проёмы, колонны и прочие детали, чудом сливающиеся воедино, ведь даже коренной житель не сможет предоставить полного описания собора. Мне же было просто необходимо вообразить его, внести ясность и осознать, какое религиозное пристанище станет для меня первым за долгие годы. Обобщая одни лишь внешние характеристики, я могла отметить, что место это снаружи слишком мрачно и смертоносно, слишком вечно, древне и истерзано, чтобы быть святым. Оно граничило с кончинами, видела великое, терпело изменения, от которых не было отдыха. Собор жил, будто бы отвергая свою суть и диктуя совсем другие, мрачные мысли. И меня сбивали странные отклики, что я чувствовала внутри. Лёгкие притягивающие пульсации, уходящие к собору и отражающиеся уже от моей собственной сути. Но, к превеликой удаче, времени не было на анализ и перенос образов архитектурных на образы внутренние. Мы были не на лекции архитектурной кафедры, а направлялись в собор с определённой, довольно-таки важной целью. Порог собора отделял простые наблюдения от правды, опровергая все мои суждения. Дверям было достаточно приоткрыться, а скрипу их разнестись эхом, чтобы я увидела, насколько светлой может быть обречённая готика. Внутри всё было совсем иначе. Не так, как мне виделось и предполагалось. Мы пришли слишком рано, людей ещё не было. От стен отражался шёпот немногочисленных разговоров. Баки, зайдя внутрь, придержал мне дверь, а я помедлила, изучая обстановку и поднимая глаза на мужчину. Он терпеливо дожидался, когда я воспротивлюсь самой себе, входя внутрь. — Переступлю порог — сгорю дотла, — довольно-таки тихо произнесла я, уважая тишину и не привлекая лишнего внимания. — Это так не работает, — покачал головой Барнс, вовремя скрывая улыбку. Сглотнув вязкую слюну, я перешагнула через порог, торопливо ступая обеими ногами на пол собора. Джеймс, поступая весьма предательски и завидев мужчин в одеяниях до пола, поспешил, не дожидаясь меня. Я же отстала, медленно вышагивая по твёрдому, холодному полу и осматриваясь по сторонам. Я планирую выходить замуж, и делать я это собираюсь в католическом соборе, серьёзно. Пока мой инициативный жених собирался договариваться о заключении брака в ближайшее время, выдавая себя за католика, что само по себе казалось абсурдным, я имела возможность рассмотреть внутренности собора, столь разнящиеся с фасадами. Первое, что бросалось в глаза — слишком великий масштаб для небольшой церемонии. Мы не обсуждали, будем ли кого-то звать, а если и будем, то в каком количестве, но, в любом случае, приглашённых были бы единицы. Далее внимание перетекало к высоким сводам собора, стрельчатым аркам, галереям в боковых нефах и мощным колоннам, принимающих на себя весьма большой вес. Помимо обилия прохладного дневного света, в зал, заполненный длинными скамьями, проникали и цветные лучи. Они проходили через многочисленные витражи, изображающие самые разные сцены и выполненные по мотивам библейской истории. Само собой, я не знала никаких библейских историй — только слышала об истории возникновения знаменитых в Праге витражей. Среди колонн и девятнадцати богато украшенных скамей, затесался и звучный орган с трубами самых разных диаметров. Расписные элементы с изображением ангелов, золочёные статуи и прочие элементы, делающие орган ещё более массивным, чем он является на самом деле. Я находила слегка сбивающим с толку то, что находиться здесь не было так уж критично, как я представляла. Тяжёлые стены не давили на меня, внутренние органы не кипели в крови, а Служители не нашёптывали мне о том, что я предаю саму себя и их, находясь в этом месте. Приличия ради, я оторвалась от разглядывания архитектурных извращений во всех их проявлениях, догоняя Барнса, который уже успел поймать священника, пытаясь что-то у него выяснить. Я как раз-таки шла по широкому проходу между скамеек, когда и Баки, и седовласый мужчина со слишком довольной физиономией повернулись на меня, глядя так, будто бы видели впервые. По крайней мере, Барнс видел меня множество раз, так что его особые внимательность и собранность были ни к чему. — Это возможно. Через пять дней, в полдень. Достаточно того, что я — католик, да и церемония планируется небольшая, — сообщил Барнс поразительно много фактов для человека, который только что завязал разговор. — Так ведь? — Так, — кивнула я, огибая священника на приличном расстоянии, будто бы его одеяния могут меня убить. Я встала возле Барнса, глядя на престарелого мужчину. Его серые глаза, скрытые за круглыми, на вид хрупкими очками, прошлись по скрытым под перчатками рукам Баки, а после — по моим убранным волосам. Его расслабление и даже едва ощутимая радость испарились, когда глаза его встретились с моими. Вероятно, он вполне нейтрально относился к необычным цветам, материалам и предпочтениям в одежде, но не имел никакого отношения к особенностям внешности вроде разных глаз. И, возможно, прядям седых волос среди потока тёмно-синих. Но тем не менее, с неподдельным любопытством рассмотрев нас, он удовлетворённо кивнул, доставая из-за пояса книжку, облачённую в кожаную обложку. — Для меня будет честь провести церемонию. У вас есть свидетельство о выполнении требований закона о семье для заключения церковного брака? Оно выдаётся в органах ЗАГСа, — весьма доброжелательно вопросил мужчина, а мы переглянулись. Родители Баки наверняка умерли лет сто назад. А я вовсе убила Флоренс, беспощадно вонзая в неё нож. Раз за разом. Расслабляясь и обретая покой. О каком свидетельстве может идти речь? — Разумеется, с этим не было проблем, — спокойно произнёс Баки, запуская руку в карман, а я опустила взгляд на свою обувь, чтобы не высказать одним лишь взглядом свои мысли. У нас не могло быть этой бумаги хотя бы потому, что весь этот процесс мы начали только сейчас. И потому, что я не могла предоставить никому свои документы, существующие в базах данных, потому что по сей день считаюсь мёртвой! Бывший Зимний Солдат, работавший на злостную организацию, действительно хорошо подготовился, используя все свои умения и лазейки, раз уж смог подделать документы вроде этих. Вероятно, об этом нам ещё предстояло поговорить. — Превосходно, — кивнул священник, вчитываясь в бумагу и убирая в свою книгу. На полях он сделал какую-то пометку, наверняка связанную со временем и датой. — Сколько будет приглашённых? — Не больше пяти, — сразу ответила я, и это маленькое число явно угодило ему. — Закрытая церемония. Очень мудро, — одобрил он, убирая книгу. — В соборе девятнадцать капелл. Раньше их использовали для молитв одного знатного семейства, хранения их реликвий, размещения певчих и останков, но сейчас мы заключаем в них и брак одной семьи. Они меньше главного зала и одну из них можно закрыть на короткий срок. Готовы выбрать одну из них? — Нам нравится та, что за золотыми воротами, — отозвался Баки. Ни разу её не видела, чёрт его дери. Мужчины продолжили обсуждать какие-то организационные вопросы, а я лишь с заинтересованным видом соглашалась со всеми словами Баки, ничего не ведая и не зная о грядущей церемонии. Всё, что я слышала, было своего рода новостями, но вполне себе приемлемыми, так что я старалась не влезать в их разговоры. Однако и от них меня отвлекали горящие, плавящиеся свечи, сотни изображений ангелов и Христа, позолота и те самые невысокие ворота, о которых говорил Барнс. Они, к слову, тоже показались мне приемлемыми. Священник записал все детали, которые диктовал ему Джеймс. Мне всегда казалось, что невесты должны заниматься подобными вопросами, но я явно не вписывалась в тот стандарт невест, о которых говорили подобные вещи. Ложь накладывалась на ложь, и на этой рыхлой почве вырисовывалась весьма неплохая организация небольшой церемонии. Я думала, что мне и моему моральному равновесию придёт конец, когда пришло время жать друг другу руки, а священник оказался левшой. — У вас железная хватка, — подметил старик, пожимая бионическую руку Баки, а я проглотила смех, который пришёлся бы совсем не к месту. Они распрощались. Священник, поздравив нас и наговорив пустословной лести, отправился дальше по своим делам, а я поймала Баки за локоть, двигаясь в сторону выхода и больше не обращая никакого внимания на фрески, витражи, золото, иконы и прочие детали, никак не воздействующие на проклятый душами усопших организм. — Ты не католик. У нас не должно быть никакой бумаги. Я думала, что мы, точнее, и ты, и я, здесь впервые, — отчеканила я, дотягиваясь до его уха и торопливо выходя на светлую, прогретую улицу. Стоило нам выйти, как я достала пачку сигарет, закуривая и щурясь от слепящего солнца. — Я многому научился за годы с тобой. Например, строить планы на обмане, — парировал Барнс, оглядывая площадь и вполне удовлетворяя меня ответом. — Остались кольца, одежда и гости. — Многовато для одного дня. Мне уже достаточно предсвадебных хлопот, — закатила глаза я, выдыхая дым. — Проголодалась? — Хочу выпить. — Ведёшь себя так, будто тебя выдают замуж насильно, — еле заметно улыбнулся Барнс. — За столетнего старика странной профессии, с металлическим протезом и психотерапевтом? — изогнула бровь я, толкая его в плечо и делая шаг в сторону, прежде чем он успел бы ответить мне тем же, а может, чем-либо похуже. — Да нет, вполне добровольно. — Я женюсь на трупе. Мы квиты, — отозвался он. — Кстати об этом, у нас есть нерешённый вопрос: как ты собираешься звать кого-то, если мертва? — Поэтому я и хочу выпить. Нужно над этим подумать, — отмахнулась я. — Зайдём в бар? — предложил он. — Пожалуй, — согласилась я, а мы наконец-то сдвинулись с места, зная, куда идти дальше. День только начинался, но я уже предала саму себя, ведь, по сути, действовала абсолютно противоположно тому, что от меня могли ожидать. Впереди ещё было пять дней подготовки, а значит, пять дней свободы, ограниченной только элементарными хлопотами. Всё ощущалось как-то не так, непривычно и неправильно. И служило это главным показателем того, что я действительно наконец-то поступаю так, как надо и как хочу. Дьявол, кажется, я в самом деле через пять дней выхожу замуж.