Всё ещё Марлен

Одна из моих незначительных ошибок состояла в том, что я не уделяла должного внимания здешней ванной. Пёстрая плитка на полу, складывающаяся в серо-синие узоры, мраморные толстые столешницы с крупными разводами, расписная бутонами розовых роз раковина, огромная глубокая ванна, золотые изогнутые краны, обилие зеркал, стопка полотенец, пахнущих мятой, лиловое мыло и всё, что угодно душе. Главным преимуществом я сочла ванну, которую можно наполнить горяченной водой. Набрав такой воды, что от неё валил пар, я устроилась внутри, замечая, как быстро расслабляются мои мышцы и как снимается напряжение, которого, впрочем, в последнее время было не так уж много. На стенке ванны лежало пару вырванных листов с новыми стихами, которые, несомненно, вышли идеальными только благодаря обстановке в этой светлой расписной комнате. Сейчас же, вместо того, чтобы выжимать из себя поэзию, я изучала какую-то брошюру, принесённую в номер моим мужем. К слову о нём, стоило его имени промелькнуть в моём сознании, как дверь ванной раскрылась, а он оказался внутри, бросая взгляд сначала на меня, а потом на брошюру в моих руках. Отложив её, я отодвинулась к противоположному бортику, опираясь на него локтями. Так я могла получше разглядеть буравящего меня Барнса и попытаться разгадать значение его нечитаемого взгляда. Слегка поразившись пару, повисшему в ванной, он стянул футболку, подходя к запотевшим зеркалам. — Я изучила эти штуки, которые ты притащил. Как насчёт фермы с ламами? Может, сыроварня? Есть ещё парфюмерная лавка, но это более примитивно, — начала я. — А ещё тут есть что-то про пешие маршруты, но это вовсе бред. — Мы решили, что будем сидеть в номере, — напомнил Барнс и, умыв лицо, стал стаскивать с себя спортивные штаны. Он только вернулся с улицы. С утра мы не встречались, так что я не знала, по какой причине мужчина так открыто противоречил самому себе. — По коридорам гулял? — едко подметила я, пронзая его взглядом. Но не из-за дерзости собственных слов, а из-за того, как оперативно и спокойно он раздевался, позволяя наблюдать за этим. — Брал машину. — Чтобы затащить в номер и сидеть в ней? В общем, выбирай, чем мы сегодня займёмся. Баки зашагал в мою сторону, с прищуром глядя. Я, вполне себе предполагая его дальнейшие действия, притянула ноги к себе, освобождая ему другой край ванны. Благодарно кивнув, он перешагнул бортик, медленно погружаясь и оказываясь напротив. Судя по тому, как он мялся, Барнс сам ещё не до конца решил, стоит ли нам рисковать, высовываясь, вместо того, чтобы сидеть в номере, наслаждаясь ванной, джакузи и обществом друг друга. — Брось. Два дня тишины и полной неприкосновенности, — закатила глаза я, разминая плечо. — Нам не стоит беспокоиться. — Когда мы приехали, ты никуда не хотела, — напомнил Баки, наклоняя голову вбок. — Брошюры и энтузиазм — вот твоя вина. — Так я виновен? — изогнул бровь мужчина. — Если я чего-то хочу, то ты отказываешься. Если перестаю хотеть, то ты загораешься идеями. Тебе нравится противоречить, верно? — Предельно точно. — Почему я женился на тебе? — Ты мне скажи, — прищурилась я. Пододвинувшись к мужчине, я коротко поцеловала его и, прежде чем он успел опомниться, отстранилась, снова оказываясь на другом краю. Тёплая ванна и раздетый солдат напротив казались крайне соблазнительными, но если я хотела успеть вдохнуть свежего воздуха и перемолвиться со Швейцарией парой слов, то нужно было начинать собираться. Поднявшись, я вылезла из ванной, тянясь к нагретым полотенцам и ловя в затуманенном зеркале внимательный, слегка разочарованный взгляд мужа. — Ну так что? Ламы или сыроварня? — продолжила тему я. — Мне проще представить тебя рядом с едой, нежели с ламами. Я кивнула, вполне принимая ответ. При этом я смолчала, что мне вообще до сих пор тяжело представлять, что Барнс может быть в таких обстоятельствах, как свадьба, брак и супружеская поездка. Дерьмо, вообще-то, меня, сыроварен и ферм это тоже касалось. Был в подобных вылазках какой-то шарм, граничащий с экстримом. Пока Баки расслаблялся в украденной ванной, предаваясь предрассудкам на мой счёт, я в действительности хотела начинать собираться, но мне требовалось лишь переодеться. И пока у меня было время, чтобы не мариноваться под гнётом волнений Баки и самой не накручивать себя, озираясь по сторонам, я решила сделать хоть что-то полезное. Чуточку сложное, но крайне необходимое. Уже сейчас, раньше ожидаемого, я поняла, что обязана найти номер Ника Фьюри, который когда-то звонил мне, принимая отказ. С трудом верится, но с тех времён у меня остался тот же телефон. Пока я поддавалась злодейству и бежала от ответственности, он лежал в тумбочке, в нашей с Баки квартире, и ожидал нашего возвращения. Я никогда не записывала номеров, но в то же время не стирала историю звонков. Номер Джеймса был мне известен наизусть, я помнила четыре последние цифры телефона Ванды, а остальные исчезли вместе с предыдущей сим-картой. Настолько старой, что там хранился контакт мамы, Стива, Нат, Клинта и даже Сэма. Мобильники вообще имели малое значение для людей, вроде меня, и в этом не было ничего лестного. Единственный человек, которому могло что-то от меня понадобиться, жил бок о бок со мной. Ванда и Шури, как выяснилось, предпочитали письма и не оставляли бдительности, ну а кроме них в моей жизни не было никого такого, кто мог внезапно вспомнить обо мне, чтобы узнать, как дела. Впрочем, если всё было не так, я не знала об этом из-за нелюбви к звонкам и телефонным разговорам. Возможно, за последние годы я упустила сотни звонков от знакомых мне людей, которые могли звонить мне, как нормальные люди. Одна из сложностей поиска номера Ника состояла в том, чтобы определить его среди остальных. Сразу отметался вариант пропущенных или исходящих, а следом за тем и все, что не были скрыты. Следовательно, из нужного мне месяца подходил лишь единственный входящий звонок, который я приняла, несмотря на то, что номер телефона определялся как неизвестный. Но если это и было сложностью, занявшей около семи минут, основной являлась совсем другая — сохранить данные до худших времён и слепо надеяться, что номер Фьюри так и не изменился. И в самый последний, невозможно оттянутый момент, решиться на звонок и признание себя виновной и отчаянной. Настолько, чтобы согласиться на абсолютно любое предложение. Впервые я удалила всю историю вызовов, чтобы осталась лишь одна ячейка. Разблокировать телефон, открыть историю, нажать единственную кнопку. Проще простого. Вообще-то, я могла позвонить даже сейчас, чтобы не выжидать какого-то знака свыше, но стоило моему пальцу повиснуть над надписью «Неизвестный», как ванная вновь открылась, и из неё вышел Барнс. Заблокировав телефон, я сунула его в карман джинсов, вновь откладывая эту задачу. Я не могла позвонить ещё и потому, что задолжала себе и своему мужу один беззаботный день, в ходе которого мы безупречно отыгрываем нормальность.

* * *

Мы находились в Швейцарии не в горнолыжный сезон, но, тем не менее, вокруг было красиво и можно было найти, чем заняться. Выяснилось, что ближайшим к нам городом является Церматт — почти что полностью туристическое поселение, которое в данный момент времени казалось практически нелюдимым. Город занимал небольшую площадь, и почти все его дома находились на разных уровнях из-за сложности рельефа. Низкие, но квартирные дома, обилие магазинов, лавок, отелей, точек предоставления гидов и экипировки. Наверняка зимой здесь было не протолкнуться. Сейчас же мы могли прогуливаться, изредка натыкаясь на кого-то. Относительно сезонности и актуальности отдыха здесь, несомненно, Церматт казался унылым и заброшенным. Но относительно нас самих, я, кажется, начинала понимать, почему Земо предложил именно эту зимнюю страну. Как бы не воодушевляло это небольшое поселение и каменные великаны вокруг него, частично меня не отпускали мысли о том, что связывало нас с горами. Увы, в этом месте мы сталкивались с самыми худшими, в корне меняющими нас вещами, но, тем не менее, мы противоречили самим себе, так просто соглашаясь отправиться сюда. Гнёт немного спал, когда Баки тактично ответил на мой вопрос, сообщая, что меня держали по другую сторону хребта. О себе же он не сказал ни слова, чем лишь привлёк мой интерес. Мы давно не возвращались к темам прошлого, и чаще всего из-за нежелания влезать в душу и разбивать тонкие стенки, выстроенные годами, но в последнее время стало более чем очевидно, что подобным вещам уже не нарушить нашего равновесия. Наконец, мы взяли верх над обстоятельствами и попытками сломить нас, больше не давая воспоминаниям определять, что мы из себя представляем сейчас. И пусть это звучало чересчур возвышенно и самодовольно, но зато являлось чистой правдой. Для Баки это было результатом многочисленных бесед с психотерапевтами, для меня — показательное влияние Даркхолда на Ванду. — Как именно это случилось? Упасть с поезда в пропасть не слишком обычно, — поинтересовалась я, рассматривая то своё сияющее на солнце кольцо, то чересчур деловитого Баки, который бережно обходил арендованную машину, рассматривая со всех сторон и убеждаясь, что удачно поставил её. Вместо того, чтобы сразу дать ответ, он загнул зеркала на авто, а после перевёл взгляд на грубые горы, которые были как никогда близко, словно улавливая, почему я задаю этот вопрос. Убрав руки в рукава своей лёгкой куртки, он подошёл ко мне, а я двинулась в сторону домов, которые были выполнены в одном стиле. Невысокие, простые, геометрические, бежево-коричневые. Лишь одна единственная заострённая башня с часами и стройным флюгером выбивалась из общей массы. — Мы со Стивом пытались добраться до Золы, учёного и приближённого к Красному Черепу. Тогда он был лидером Гидры, — отозвался Барнс, глядя строго перед собой и говоря это с искусственной простотой и лёгкостью, с какой обычно вспоминали всё худшее в лучшие периоды. — Я оступился и упал прежде, чем Стив успел подать руку. Тогда он уже был суперсолдатом, а я всё ещё оставался простым сержантом с силой обычного человека. Будь это иначе, этого бы не случилось. Не знаю, что было дальше. Мне повезло, что я просто потерял сознание. Но я помню, что меня вытащили из ущелья. Помню, что тащили по снегу, а за мной был кровавый след. Тьма, лечение, пытки, насилие, тьма, задания, снова тьма. — Значит, просто оступился, — тихо вторила я, хотя на деле знатно ужаснулась. Уже давным давно пора было привыкнуть к подобным вещам, к крови и неудачам, к зловещим стечениям обстоятельств. Но нормальное времяпровождение имело в некотором роде противопоказание — здоровый взгляд на происходящее вокруг безумие. Вероятно, сам факт падения не был так страшен, но то, какую историю он запустил явно устрашало. Один неверный шаг, единожды скользящие пальцы — и ты падаешь с огромной высота в пропасть, лишаясь руки и становясь заложникам худшего из зол, убивая и не помня себя самого. — Ты всё ещё вспоминаешь об этом? — Ты знаешь ответ, — отозвался Барнс. — А о том, что было до падения? Служба, будни, семья? — Иногда. В основном Стива и маму. Ты бы ей не понравилась, — признался мужчина, и мы перешли дорогу, оказываясь в редком потоке пешеходов и чувствуя первые ароматы еды и закусок из лавок. — Нравиться кому-то — явно не моё лучшее умение. — А что насчёт тебя? Часто вспоминаешь о семье? — вдруг поинтересовался Баки, в некотором роде жаля меня. Этот едкий укус заключался лишь в том, что я оступилась, задавая подобный вопрос. Спрашивая о чём-то личном и давно скрытым пеленой прошлого, непременно наткнёшься на зеркальный эффект. — Никогда, — пожала плечами я, а ответ мой был почти чистейшей правдой. Мои мысли редко сводились к истокам. Если я вспоминала Флоренс, то это оборачивалось гневом и выпивкой, ведь моя обида оставалась вечной, права я была в этом или нет. Её болезнь, авария, из-за которой не стало отца и из-за которой появились Служители, маразм, паранойя и сотни причин, почему мы не могли быть близки. Я давно не зависела от семьи и не думала о них, чтобы вновь сердечно сожалеть об обиде, смерти и убийстве, которыми для нас всё закончилось. — Может, иногда о папе, — добавила я, слегка задумавшись. — Вообще-то, ты бы ему тоже не понравился. Увидев тебя в нашем доме, он бы осознал, что я выросла куда более чокнутой, чем Флоренс. Думаю, в сиротстве есть некоторый шарм. Мы завернули на пешеходную улицу, полную как открытых, так и открытых лавок. Согласно найденной карте, где-то в конце вымощенной улицы с клумбами и ёлками, высаженными ровными рядами, должен был находиться поворот к мосту. Пройдя по мосту над неширокой рекой и пару раз завернув, можно было попасть на сыроварню, на которой я помешалась. Она стала моим спасательным кругом и причиной выбираться из ванны и собственного заключения. Вспомнив о остережениях и шаткости безопасности нашего отдыха, я невольно обернулась, проверяя, не движется ли кто-то за нами прямо сейчас. Конечно, помимо нас здесь всё ещё были люди, но никто из них не походил на агентов, крайне заинтересованных в нас. И той пары, которую мы сочли подозрительной и потенциально опасной, тоже здесь не оказалось. — Я бы сказал то же самое, — хмыкнул Баки. — Если бы ты не была хотя бы на йоту чокнутой, то никогда бы не обратила на меня внимания, которым я оказался наделён. И нас бы здесь не оказалось. — Я не отрекаюсь от своего безумия, а несу его, как дар, — парировала я, бросая на Барнса оскорблённый взгляд. — Как скажешь, — отозвался мужчина, ненадолго замолкая, но после поворачиваясь ко мне с новым вопросом и предметом интереса. — Какие были твои первые мысли, когда ты увидела меня? — В смысле, когда я ещё была в себе? — переспросила я, но не получила ответа, потому что Джеймс не позволил бы себе так откровенно заявлять о моём состоянии на тот или же этот момент. Ответив положительно, он бы добровольно подтвердил, что я сильно изменилась и потеряла контроль над разумом. — Как бы ты выразился, ты просто был моим заданием. Я делала то, о чём меня попросили. Для меня, простой студентки, которая считала свою силу болезнью и отклонением, было честью помочь Стиву. Однако сразу после этого я планировала выйти из игры. Я никогда не боялась тебя, но и не думала, что смогу хоть немного приблизиться, если ты об этом. Ничего радикально ужасающего. — Кроме равнодушия, — подметил Баки. — Ты жил равнодушием годами, не тебе меня судить, — напомнила я. — Каковы тогда были твои отношения со Стивом, раз уж ты помогала ему? — Ого, это что, допрос с пристрастием? — изогнула бровь я. — Ты сама начала задавать вопросы. Я лишь кивнула, признавая, что первая копнула, интересуясь и пытаясь узнать хоть что-то новое, касательно прошлого. — Никакими. Я знала, что он — Капитан Америка, а я — никто. Этого было достаточно. Он тоже был одним из тех, кто втянул меня во всё это. Ванда пришла из-за него ко мне, а Стив вновь и вновь возвращался за мной. Даже когда я пыталась выйти из дела. Тогда это ещё было возможным, — отозвалась я. — Но не думаю, что это плохо. Я скучаю по Стиву, и, может, не сильно меньше твоего. Я благодарна, что он стоял передо мной и за меня, пока я сама не встала на ноги и не подняла его с колен. Это было чистой правдой. В том, что именно Роджерс всегда приходил за мной и пытался уберечь от ошибок, защищал и помогал избежать неприятностей, следуя по верному пути, было определённое значение. Его нахождение в моей жизни, в том числе после щелчка, когда все держались особняком, а мы — друг друга, оказало влияние на то, каким человеком я в итоге стала. Из всех, кого мы потеряли, больше всего мне не хватало старика Стива, пусть раньше я и старалась не думать об этом. Жизненные обстоятельства то и дело наталкивали о воспоминаниях о нём, хотелось мне того или нет. Именно из-за него однажды я столкнулась с Баки, именно он отправил нас двоих в Ваканду, именно его уход в пик нашей близости заставил сблизиться нас с Барнсом. Он словно заранее слепил нас друг для друга, чтобы мы не остались совершенно одни. И, быть может, первое время, глядя на Баки, я, как и он глядя на меня, видел Стива. Это смягчило потерю, но не стёрло её бесследно. Наши настоящие отношения с Барнсом начались уже после его прыжка через квантовый тоннель. Совместный переезд, адаптация к жизни, далёкой от геройства, становление Сэма Капитаном Америкой, свадьба, путешествие… И это лишь самое основное из основного, свидетелем чего ему не пришлось стать. — И что бы сказал Стив, увидев нас сейчас? — задал вопрос Баки, хотя ответ был отнюдь не обязательным. — В смысле, меркантильных и ушедших на покой? — изогнула бровь я. — Ты мне скажи. Он был твоим лучшим другом. Тогда Барнс замолчал. Но не из-за того, что ему нечего было сказать, а из-за того, что он пытался подобрать самые верные слова. Такие, которые действительно подошли бы кэпу и которые он мог произнести нам, узнав обо всём и оказавшись напротив. Мы уже подошли к мосту, оказываясь подальше от большей части домов и людей. С одной стороны, от нас был высокий нетронутый холм, а с другой — дорога, по которой, очевидно, ездили грузовые и торговые машины, огибая горы и попадая на другую сторону города. — Думаю, он бы сказал, что мы уже исправились и достигли своей вершины. Что он не мог бы пожелать нам чего-то ещё лучшего, чем мы имеем, и непременно рад, что когда-то столкнул нас, — наконец выдал Баки, глядя на меня с лёгкой улыбкой. — Сдержанно и тепло. Очень на него похоже, — согласилась я, касаясь холодного камня горы возле меня, о некоторые грани которого можно было рассечь ладонь. — Он бы ликовал из-за того, что именно он свёл нас. В сороковые я водил его на свидания с девчонками, рассказывая им, какое большое у него сердце и какая светлая душа. Это работало, потому что я разбирался в этом всём деле, а ещё носил форму сержанта, — поделился Баки. Мы шагнули на мост, наконец переходя его, чтобы добраться до нашей цели. — В двухтысячных всё стало иначе. — Ты назначал двойные свидания, ходил в форме и флиртовал? — поразилась я, оборачиваясь на мужчину, который шёл сзади. Он лишь сдержанно кивнул. — Только не говори, что всему виной твоё очаровательное личико. — Оно было таким. — Тогда я родилась не в ту эпоху, — решительно произнесла я. В самом деле, вряд ли его лицо серьёзно изменилось. Виной тому была введённая сыворотка суперсолдата, которая позволила Барнсу оставаться в форме десятилетиями. Если в нём что-то и изменилось, так это лишь некоторые частички облика. Черты лица огрубели от долгой злости и жестокости, у глаз собрались мелкие морщины от всего горя и потерь, на лбу и меж бровей углубились складки от хмурости и задумчивости. Но и в этих наблюдениях я бы никогда не призналась Баки, даже несмотря на то, что теперь он был моим мужем. Слишком много непозволительного любования мужчиной. — Жизнь в вечных переездах, неизвестности и военном положении не стоила бы сержанта Барнса, — попытался образумить меня Баки. — Словно мы с тобой не прошли другую войну, — напомнила я, ведя плечом и дожидаясь, когда мужчина выровняется со мной. — Слишком много откровенностей, мне даже не по себе. Хватит для разгона, ладно? Было приятно познакомиться. — Сам хотел предложить, — согласился Барнс, глухо усмехаясь моему очередному язвительному уколу. Наконец мы настигли производство, которое больше походило на частную ферму, скрытую в горах. За сетчатым забором было скрыто весьма длинное одноэтажное здание, местами отделанное камнем, а местами — ярко-коричневыми досками. За небольшим загоном, в центре которого красовались стога сухого сена, ходили и лежали козы, овцы, коровы. Вдоль дома, на небольшой полянке перед ним, в беседке в стороне и у загона, находились люди, большинство из которых что-то ели или просто глядели на животных. Немного поодаль от длинного здания, которое скорее всего являлось производством, стояла выкрашенная в красный лавка, украшенная искусственными цветами и окружённая спортивными велосипедами. Перед входом висела крупная деревянная табличка с ярко-чёрным словом «магазин». Под блеяние коз, далёкие звуки производственных машин и вдыхая ещё более свежий, дикий воздух, мы направились к этому магазину, который и являлся нашей целью. Через забор загона перевешивались дети, а около высокого стенда с картой и историей места пили лимонад двое пожилых людей. Баки затормозил, читая какой-то текст мелкими буквами, а я, не дожидаясь его, отправилась внутрь. Предаваться подробностям истории фермы, производству сыров и секретам всех рецептов было слишком даже для меня. Зайдя внутрь, я будто бы прозрела, осознавая, где же находилась большая часть пропащих туристов. Семьи, пожилые китайские путешественники, группа велосипедистов, а за стойкой всего два продавца: хрупкая и бледная шатенка и крупный рыжий мужчина, что-то громко объявляющий или рассказывающий. Свет в просторном магазине оказался приглушённым, но через окна, с солнечной стороны, сочилось немного лучей. На выложенном плиткой полу топтались все посетители, что-то рассматривая, обсуждая, будто бы пробуя. Стена за прилавком являлась витриной. От окна до окна тянулись полки, на которых хранились сырные головки. Они стояли стопками и изобиловали. Жёлтые, чёрно-коричневые, красные, белые, чёрные, глянцевые, матовые, будто припудренные. Внизу под углом стояли чёрные плетёные корзины, в которые был небрежно насыпан сыр треугольниками. У другой стены стоял длинный стеклянный холодильник. Некоторые сыры хранились в нём, а рядом с ними стояло молоко и мёд. Потолок одной из полок, стоящей напротив, был полностью засыпан зелёными и красными кистями спелого винограда. А в самом центре, над круглым столом, висела табличка на французском. И пусть я не знала языка, слово на ней крайне напоминало английское «дегустация», что многое объясняло. Прежде чем я продумала траекторию движения по магазину, блондинка в белой рубашке и чёрном переднике подхватила меня, озорно улыбаясь. Судя по двум косичкам и форме, она работала здесь, так что я поблагодарила собственную сообразительность. Если бы я сосредоточилась на сырных головках за прилавком, не замечая светловолосую краем глаза, но непременно подумала бы, что меня пытаются схватить. И чем бы это обернулось для продавщицы, единственным желанием которой было подвести меня к дегустационному столу — неизвестно. Довольно быстро выяснилось, что она не знает ни слова по-английски. Протолкнув меня через толпу болтающих людей, она подвела меня ко столу, молча указывая на нарезанные сыры и таблички перед ними. На каждой название указывалось на немецком, французском, итальянском, английском романшском. Выкрикнув что-то явно сугубо положительное, она похлопала меня по плечу и испарилась, будто её и не было. У противоположного края стола стояла седовласая дама, рассказывающая что-то о сырах и о том, как и с чем их есть, но её речь была для меня абсолютно неинтересна. Я не являлась истинным профессионалом и дотошным ценителем. К тому же, когда до меня дошло, что именно она рассказывает неравнодушным, взгляд мой упал на мужчину, который держал в руках бутылку вина и наливал в одноразовый стакан. Налив в стакан немного сухого — клянусь, я учуяла совершенный аромат, пусть между нами было ещё несколько людей — он передал его даме в уродливом свитере с ромашками и таксами. После налил ещё один и поставил бутылку ко множеству других, стоящий в центре стола. Взглянув на сыры, о названии которых я даже не догадывалась, я отдала предпочтение выбору вина, а после сыру под него. И оказавшись перед бутылками, я взяла бумажный стакан, внимательно читая этикетки. Это у меня получалось куда лучше. Во всей этой суете, через толпу желающих бесплатно попробовать каждый из видов сыра, протиснулся мужчина с подносом, полным белоснежных тарелок. На каждой из них лежало минимум восемь видов сыра, небольшая горсть винограда и соусница с мёдом. Прежде чем на это успели наброситься велосипедисты, я выхватила одну тарелку, возвращаясь к напиткам, выбор который знатно усложнился. — Вам налить вина? — раздался голос сбоку. Я повернулась, отправляя в рот маленький кусок какого-то твёрдого сыра. — Вы так внимательно выбираете, а я сомелье. Это оказался тот самый мужчина, который передал стакан женщине в безвкусном свитере. Даже сейчас она стояла рядом, а рука её лежала на голове русой девочки, уплетающей виноград. Женщина лет тридцати двух — дерьмово, учитывая, что самой мне было немногим меньше — смотрела на меня с широкой улыбкой, будто бы я являлась хрустальной люстрой, источающей свет. — К тому же, чтобы девушка сама наливала себе вино… Вы же говорите на английском? — Удивлена, что говорит кто-то помимо меня, — произнесла я, облизывая пальцы от крошек съеденного. — Просто налейте то, что подойдёт к лежащему на тарелке. — Тогда вам придётся знатно напиться, — хохотнул мужчина, тянясь к какой-то бутылке с красным вином. Я сжала пальцы на тарелке, борясь с собственной паранойей. Вряд ли бы ФБР, устроившие на меня охоту, прислали бы ещё агентов, к тому же, под прикрытием ребёнка, это было бы слишком для одной вселенской преступницы. Оглядевшись, я попыталась найти взглядом Баки, которого столь опрометчиво оставила на улице, ныряя в обитель сыра и улыбок. Стоит отметить, что оглядываться было тяжеловато, учитывая, что мне не хотелось встречаться взглядом с чересчур улыбчивой дамой. — Я не возражаю, — призналась я, принимая стакан, щедро наполненный вином, которые я тут же попробовала, благодарно кивая и планируя пройтись вдоль всего стола. — Отдыхаете здесь? — вдруг любезно спросила спутница сомелье, наклоняя голову вбок. Она оказалась настолько миниатюрной, что даже мне пришлось опустить взгляд, вместо того, чтобы по привычке поднять. — Вроде того, — отстранённо ответила я, утыкаясь в свою тарелку и отчаянно надеясь, что это обычный интерес слишком дружелюбных людей, находящихся в превосходном расположении духа. — Мы тоже. Туристов в это время мало, но зато дешевле, и природа воодушевляет. Вообще, Питт родился в Швейцарии, но они с семьёй рано переехали в Огайо. Я оттуда, — улыбнулась дама, поправляя накрученные кудри, а я поражённо вскинула брови, сдерживаясь от восхищения такой запредельной открытостью со стороны незнакомки. — Вас привлекла природа? — Просто отпуск выдался, — частично соврала я, не находя ничего лучше, чем спрятаться в своём стакане. К счастью, ко мне подоспела помощь. Знакомая крепкая рука легла на талию, из-за полной уверенности, что данный жест окажется незамеченным в такой тесноте. Возле меня возник Баки, который бегло рассмотрел мою тарелку, хватая с неё кусок пармезана. Опустив взгляд в эту самую тарелку, я ненадолго отключилась от спорного разговора, изучая содержимое. Французский рокфор, швейцарский твердейший сыр хобельказе из молока альпийских коров, эмменаль и английский чеддер, узнать который не было затруднительно. — У нас выдался, — исправилась я, бросая многозначительный взгляд на Барнса, а потом снова на настоящую или подставную семью напротив. Мы переглянулись лишь на мгновение, а мужчина уже понял мои предостережения и немую пользу с основательным вниманием пронаблюдать за этой семейкой, навязавшей своё общество любезностью. В таком случае, если чуйка подводила меня, то Барнса бы точно не подвела. — Это ваш муж? Здравствуйте! Я Питт, а это — Дейзи. Славно найти тут людей, с которыми можно поговорить на одном языке. Мы тут уже неделю и так и ни с кем не познакомились, — произнёс сомелье, протягивая руку и, встретившись с недолгой паузой, всё-таки получил рукопожатие и немой кивок. — Мы ездим по курортам Швейцарии с тех пор, как Шарлотте, нашей дочери, исполнилось три. В первый раз мы познакомились с очаровательными немцами, а в прошлом году с американцами из Лас-Вегаса. Если честно, вторые не выглядели как любители спорта и свежего воздуха, — хохотнула дама, указывая на своего ребёнка под ногами. — Скорее на любителей…крепких медикаментов. Если первым моим предположением было то, что они агенты, то вторым, что они истинные маньяки. А возможно, свингеры или любители групповухи, которые заманивают в свои сети другие пары. Конечно, всё это было маловероятно и крайне абсурдно, но мне казалось, что всё именно так. В последнюю очередь я допускала мысль, что на отдыхе все ведут себя так развязно. Просто мне не было об этом известно, так как я никогда никуда не ездила. — Кем вы работаете? Наверное, врачи или полиция, раз плотный график и еле выбрались в отпуск, — поинтересовалась дама. — Я, например, ветеринар. А мой муж сами уже знаете, кто. — Я пишу. А муж работает в охране, — выпалила я, прежде чем Барнсу пришло в голову придумать нечто ещё более невероятное и неправдоподобное. Я, по крайней мере, действительно писала стихи, а он мог защитить кого угодно от любой опасности. — Занятно. Давно вы в браке? — поинтересовался Питт. — Мы вот уже семь лет. Самые лучшие семь лет, верите или нет. — Четыре дня, — отозвалась я. — Так вы молодожёны! Поздравляю, самая лучшая пора. Питт, налей и этому скромному мужчине. Мы должны выпить за их счастье, — попросила женщина, а мужчина тут же принялся выполнять указание. — Не могу, за рулём. Спасибо за предложение, — тактично отозвался Баки. Маленькая девочка, судя по всему, Шарлотта, задёргала свою мать за рукав, и та нагнулась ей, чтобы услышать, что та хочет. Питт отвлёкся на новую порцию принесённых сыров, выуживая из кармана брюк очки, чтобы получше рассмотреть товар. Я же воспользовалась этой возможностью, снова выразительно глядя на Барнса и пытаясь понять, что он думает. Судя по спокойствию в его взгляде и тому, как он сжал руку на моей талии, в этом диалоге не было ничего причудливого. Конечно, кроме самого его факта, ведь обычно никто не нападал на нас с разговорами, только с пушками и угрозами ареста или смерти. Даже в его нейтральном выражении лица, которое он обычно надевал на себя, находясь в обществе, я даже почувствовала долю веселья. Дерьмо, этому молчаливому мужчине, который вечно всех в чём-то подозревал и искал в любых человеческих проявлениях худшее, нравилось наблюдать за наивностью и открытостью этих туристов. По тому, как он мимолётно повёл бровью, что могла увидеть только я, стало очевидно, что он даже готов продолжить. Разговаривая с этими людьми, которые пытались хоть что-то у нас узнать, терпя поражение, но при этом всякий раз выкладывая что-то о себе, он играл в некоторую игру. Столкнувшись с такой сладостью, мы буквально оказались лицом к лицу с эталоном нормальности, который диктовало общество. Для нас это казалось слишком ненормально из-за нашей личной ненормальности, так что я решила не подавлять желание мужчины повеселиться и примерить на себя маску туристов-молодожён, которые тоже не против с кем-то любезно пообщаться. — Я — Эда, а его зовут Эзра, — снова вступила я, слегка улыбаясь и беря со своей тарелки кусок маасдама. — Так что ты вычитал на улице? — Там была памятка о том, сколько национальных сыров здесь изготовляется и хранится в погребах. И о том, что здесь не забивают животных, молоко больших из которых берут прямо на месте, — сообщил Баки с особо вдумчивым видом. — Должно быть, ценителям эта информация сказала бы о большем, чем мне. — Если молоко сразу идёт на производство, прямо в сыроварню, то это действительно важно и ценно, — улыбнулся Питт. — Знаете, я немного разбираюсь, такая уж профессия. Мы тут впервые, но часто посещаем подобные места. Однажды мы были в испанском шато, так там Дейзи всем растрепала о моём деле и мне пришлось подбирать сыр для каждого посетителя экскурсии. Было неловко. — Может, подберёте и нам? — задала вопрос я, видя в нём возможность продемонстрировать нашу открытость и заинтересованность, и в то же время поскорее убраться отсюда с покупками. — Мило с вашей стороны. Возьмите эпуас, мягкий сыр из коровьего молока, не пожалеете. И на вашем месте я бы запасся здешним бри, взял бы целую головку и реблошон. Из швейцарского, несомненно, хобельказе. Его вы уже попробовали, — начал мужчина, вертя головой и суя нам сыры из запакованных пачек. — Это, наверное, самое удачное. И с бри рекомендую белое сухое вино. Можно ещё сладкое десертное. Шардоне, Совиньон блан или можете рискнуть попробовать с Мускатом или Сильванер. — Милый, я видела тут очень приличное Совиньон блан. Попробуйте с ним, должно понравиться, — вступила Дейзи, потирая шею и наконец убирая руку с бедного ребёнка. Та сразу отбежала к отцу, забирая с его почти что опустевшей тарелки последний виноград. Уподобившись ей, я тоже отправила ягоду в рот. — Вы далеко остановились или прямо в городе? — В Резиденции Гланс, — отозвалась я, передавая сыры Баки и начиная думать над путём отступления. — Наслышан! Видел фотографии. Должно быть, стоит безумных денег, — предположил Питт. — Дейзи, это резиденция прямо в горах. Дворец девятнадцатого века. Я рассказывал про зимние концерты живой музыки там, помнишь? — Верно, что-то припоминаю, — кивнула женщина. — Мы остановились на площади, прямо тут. Небольшой отель Церматт-что-то там. — Там на завтрак горячий шоколад! — пискнула девочка, а я удивилась, с какой улыбкой на неё посмотрел Барнс. Если бы он посмотрел бы так на меня, я бы, несомненно, испугалась, что что-то натворила, но ребёнок и родители были польщены этим мимолётным вниманием. — Да, а прямо напротив ресторан с неповторимым грилем. Нигде не ела подобного, — поделилась Дейзи, которую, видимо было элементарно чем-то впечатлить. — Я как раз безумно голодна, — взбодрилась я, стряхивая руку Баки с себя и оставляя недоеденные сыры на столе. Одним глотком прикончив вино, я поставила на эту же тарелку стакан. — Спасибо за то, что помогли с выбором. Нам, наверное, стоит поехать обедать, пока этот свежий воздух окончательно не доконал меня. — Не отказался бы от стейка, — признался Барнс, соглашаясь со мной. — Тогда не будем вас задерживать. Может, ещё пересечёмся. Мы собирались туда сегодня, — улыбнулся Питт, маша нам рукой, хотя мы были достаточно близко, чтобы он просто попрощался с нами на словах. Распрощавшись с этой причудливой семьёй, я поволокла Баки к кассе, расположение которой уже знала. Прежде чем положить товары на прилавок, я убрала один из сыров, осознавая, что нам столько не надо. Назвав вино, которое прежде упомянули наши мимолётные знакомые, я отошла, позволяя Баки расплатиться и убрать всё в картонный пакет. Наконец мы покинули магазин, вновь оказываясь на воздухе, пусть он частично и пропах едким козьим дерьмом. В любом случае, это было лучше, чем переполненная улыбающимися людьми лавка. — Просто безумие какое-то. Как у них не немеют щёки? Улыбаться, когда ешь, говоришь, молчишь, пьёшь… Эй, а вдруг мы наёмные убийцы или похитители детей? Прости, товарищ, не хотела напоминать о Гидре, но тем не менее, — пробормотала я, натягивая рукава и зажимая их ладонями. — Думаю, это нормально, — спокойно отозвался Барнс, имея ввиду поведение людей и то, что большинство покупатели пребывали в оптимистичном настрое. — Знаешь, что? Тогда мне не по душе нормальность, — изрекла я, вздыхая и немного ускоряясь, чтобы успевать за мужем. — Серьёзно? — Да. Потому что быть нормальным подозрительно. — Значит, ты больше не будешь пытаться. — Ни разу. Не моё, — кивнула я, дёргая плечами. Мы вернулись к машине тем же маршрутом, что и пришли. Холмы, горы, растительность, мост, пешая улица, проезжая часть, мокрая от утреннего дождя, который мы не застали. Баки положил наши покупки на заднее сидение, а после мы уселись в машину. Очевидно, что мы не собирались ехать не в какой гриль, учитывая, какой ресторан с опцией доставки в номер был в нашей гостинице. Пристегнувшись и расслабившись, я приникла к креслу, глядя, как мы выезжаем из города, вновь оказываясь на бесконечных дорожных серпантинах, обязанных привести нас обратно. Даже несмотря на это чуток навязчивое, ненужное знакомство, я сочла эту поездку удачной и очень даже нужной. Во-первых, мы сумели поговорить с кем-то ни о чём, частично избавляясь от паранойи и убеждаясь, что можем нормально разговаривать с чужаками. Эти люди стали первыми, перед кем я подтвердила, что Баки мой муж, чёрт возьми! Во-вторых, мы обзавелись обедом, которого лично мне будет достаточно. Мечтания о том, как приехав, я сброшу одежду, погружаясь в джакузи и обедая сыром с вином, я действительно немного проголодалась. В-третьих, я окончательно поняла, что пора прекращать попытки становления тем, кем я не являюсь. Анализируя личный прогресс и эту поездку, я вновь выудила из кармана телефон, открывая историю звонков и снова глядя на злосчастную ячейку с неизвестным номером. Мне снова не удавалось попросту опустить палец, чтобы попасть по ней и совершить звонок, потому что я не знала, с чего стоит начать, о чём рассказать и как истолковать желаемое. Как нужно было себя вести? «Привет, Ник, это Марлен. Помнишь меня, мы виделись на похоронах Тони Старка и пили водку вместе? Нет? А то, как я послала тебя, когда ты нуждался в помощи и наставнике для агентов? Да, это именно я. Так вот…я наломала дров и не отказалась бы от помощи, если ты способен мне её оказать». Это звучало слишком паршиво. В случае, если мне не хватало собранности и сил, чтобы позвонить и наконец всё решить, я могла бы хотя бы рассказать Баки о том, что сделала рывок, находя номер и зависая в шаге от звонка. Он бы оценил это, ведь его, как никого другого, волновало, что в итоге ждёт меня в будущем. Но мне не хотелось портить перспективами его воодушевление обычной, удачной и непринуждённой поездкой в Церматт. Закатив глаза, я убрала телефон обратно, решая подождать более подходящего момента. Вдруг Барнс издал звук, похожий то ли на ворчание, то ли на хрип, то ли на стон. Я вскинула голову, поворачиваясь к нему и замечая, что его лицо исказило гримасой. Одной рукой он сжимал руль до побеления костяшек, другой — зажимал переносицу, явно пытаясь унять боль. — Опять голова? — вопросила я, глядя то на его лицо, то на дорогу и приближающийся поворот. Мужчина ничего не ответил, на мгновение щурясь, а потом широко раскрывая глаза, смотря перед собой и совершая крутой поворот. Уже через секунду на его лице выступила мелкая, еле заметная испарина, а мышцы под курткой напряглись. Баки сжал челюсти, выпрямляя спину и пытаясь проморгаться. Обычно я мало тревожилась по чужим мимолётным болям, но конкретно эта повторялась вновь и вновь. Когда я только приехала, в день свадьбы, сейчас. Барнс, который мог стерпеть любую боль и замуровать глубоко под рёбрами любые чувства, позволял мне видеть свою мигрень, или что это там было. — Давно это? — спросила я, но мужчина лишь неоднозначно кивнул, направляя все силы на внимание на дорогу. — Поэтому ты всё время встаёшь раньше и уходишь? — О чём ты? — выдавил он сквозь зубы, отчего слова его стали злыми. — Я всё время просыпаюсь одна, часто засыпаю одна, ты всё время уходишь на улицу или на балкон. В этом дело? — поведала о своих наблюдениях я. — Всё нормально. — Я вижу. — Всё нормально, — с нажимом повторил Баки. Он шумно втянул воздух в лёгкие, а я сосредоточила всё своё внимание на нём, пытаясь понять, в чём дело. Если Барнс говорил, что всё нормально, значит, на деле было хуже обычного и одними ночными кошмарами всё не ограничивалось. Барнс слегка дёрнулся, будто теряя контроль над собой. Машина вильнула, и мы оказались впритык к ограде между асфальтом и горой, но я схватила руль, выкручивая его в другую сторону, чтобы выровнять нас. Баки бережно положил руку на мою, призывая опустить её, чем изрядно выбесил меня. Единственное, чего я хотела — это вернуться в гостиницу невредимой, а не показать ему, что он не может справиться сам, как Барнс мог подумать. Ругнувшись, я подняла взгляд, глядя вперёд через лобовое стекло. Мы снова вильнули и Джеймс взял крутой поворот на серпантинной дороге, из-за которого мне пришлось впиться пальцами в сидение. Мы выехали из-за горы, а нам навстречу — фура. Очевидно, доставляющая продукты в отдалённый курортный город. Для неё поворот был ещё сложнее, чем для нас, ведь дорога оказалась узкой, а склон слишком крутым. К тому же, выступ горы мешал видеть, кто движется навстречу. Я напряглась, сильнее сжимая сидение, боковым взглядом контролируя Барнса. Мы почти выровнялись и полностью оказались на своей полосе, когда его руки соскользнули с руля, а фура стала сигналить. Я постаралась перелезть через сидение, чтобы взяться за руль обеими руками, но ремень безопасности остановил меня, срабатывая при моём резком движении. — Дерьмо, Бак! — рыкнула я, толкая его локтем в грудь, надеясь привести в чувства. Яркие фонари фуры ослепили, делая лицо Барнса невероятно бледным. Я металась между вариантом окончательно перелезть и рулить и тем, чтобы привести мужчину в чувства. Он буквально потерял сознание, хотя ничто не предвещало этого. Теперь правила нарушил водитель огромной махины напротив. Сигналя, он попытался затормозить и прижаться к границе между дорогой и обрывом, отчего наше авто, стремительно идущее по диагонали, врезалось в него. От скорости нашего манёвра и моих тщетных попыток исправить ситуацию, нашу машину отбросило в сторону, я даже не имела возможности достать до тормоза. Оглушительно заскрипели тормоза фуры, которая под действием удара стала заваливаться на бок, ломая ограду. Она вполне себе могла разломить её и упасть в пропасть, но этого я уже не видела, так как нас повернуло. — Баки, ты нас прикончишь! Подъём! Раздался новый, неизвестный мне сигнал. Я оперлась ладонью в стекло своей двери, избегая удара и спешно отстёгивая ремень, чтобы всё же перелезть. Но как только я нашла достаточное количество точек опоры, кто-то врезался в наш бок со стороны Барнса, заставляя машину завертеться пуще прежнего. Голова закружилась, а картинка вокруг стала мелькать слишком стремительно. Между машиной и жизнями я выбрала жизни, так что надеясь, что мы не свалимся в пропасть, я оседлала пристёгнутого Баки, обвивая его руками и вжимаясь в тело. Поджав шею и спрятав лицо, я полуовала, как мы мощно о что-то ударяемся, а в волосы и на кисти рук летят стёкла. Меня отбросило назад, а спина хрустнула при соприкосновении с лобовым стеклом, которое, кажется, треснуло вовсе. При этом одной рукой я всё ещё впивалась в плечо Барнса, что уберегло меня от верной гибели и вылета из машины. Машина в последний раз резко подскочила, явно частично сминаясь в нескольких сантиметрах от нас, с той стороны, где я сидела несколькими секундами ранее. Вновь полетели осколки, а я подпрыгнула, ударяясь головой о потолок, отчего перед глазами всё окончательно поплыло, и я перестала видеть Баки, попытки спасения которого были мною тщетно предприняты. Я вспомнила, почему избегала возвышенных чувств и не поддавалась мерцающему счастью. Падая с такой высоты, непременно, ломаешь все кости.