Драгоценный

В подземелье замка почти нет света. Только пламя факелов дрожит на холодных, покрытых зеленоватой мозаикой плесени стенах. Витиеватая лестница уходит вниз, теряясь в кромешном мраке, словно уходит в нутро огромного чудовища. Молодой чародей ведёт плечами, сбрасывая морок. Где-то там, в глубине, слышатся нестихающие мучительные крики. Подземелья замка и пыточные — не то место, в котором Саурон хотел бы сейчас находиться. И тем не менее рыжий майа оказывается здесь с завидным постоянством, даже чаще презренных эльдар. — Ты самое никчёмное и бесполезное творение Эру! — Мелькор наступает на него, нависая отвесной скалой, заставляя невольно отступить назад. Саурон загнанно смотрит на своего наставника, вдыхая спёртый холодный воздух. Даже безмолвные стены, кажется, давят на него, сжимаясь вокруг мрачными холодными сводами. — Ничего доверить нельзя! С чем я должен работать? Уверен, поручи я тебе горстку камней, через час она бы рассыпалась в прах! — Но, учитель… — майа почти уверен, что на этот раз его вины нет. Может, разве что незначительная. В конце концов, они ещё не так много работали с квенди, и им только предстоит выяснить, как долго те живут без еды и воды, подвергаясь при этом непростым экспериментам с тёмной магией. — Кто позволил тебе открывать твой поганый рот? — от хлёсткой пощёчины голова майа резко дёргается в сторону. Прекрасное юное лицо на мгновение искажает гримаса боли. Саурон неосознанно касается разбитых губ кончиками изящных пальцев. Тонкая струйка крови быстро соскальзывает по подбородку и стекает по длинной белой шее. Мелькор не даёт ему опомниться, тут же сжимая пальцы на горле и резко отрывая рыжего майа от пола. — Ты абсолютно безнадёжен! Самый никчёмный и бесполезный из моих учеников, — язвительно выплёвывает Мелькор. Янтарные глаза потрясённо смотрят на разъярённого вала. Саурон отчаянно пытается сделать спасительный вдох, цепкие пальцы впиваются в кожу перчаток, но так же быстро отпускают, подобно опалившимся о свечу насекомым. — Знаешь, что я сделал с твоими предшественниками? — льдистые глаза наставника опасно щурятся, приобретая серебристо-стальной оттенок. — К ним хочешь? Может, мне тебя вместо эльфов на опыты пустить? Хоть какая-то польза будет от такого бесполезного создания. Майа, зажатый в смертельной хватке, бестолково мотает головой, пытаясь вдохнуть. В янтарных глазах мелькает ужас и зарождающаяся паника. Мелькор чувствует тёмное удовлетворение. Ему нравится видеть на лице ученика выражение страха, боли и вынужденной покорности. Нравится намного больше, чем своеволие и дерзость. Странно даже, что сейчас Саурон не принимает попыток спастись, никак не препятствуя собственному удушению. Мог бы хоть попытаться освободить сдавленное горло. Такое слепое доверие и обожание хотя и льстили непомерному эго Мелькора, но порой изрядно раздражали. Где-то в чертогах разума мелькает шальная мысль: от рук наставника майа готов умереть. Горло жжёт огнём, искаженное злобой лицо вала расплывается перед глазами. Сознание начинает меркнуть, но в последний момент Мелькор разжимает-таки пальцы, брезгливо отбрасывая нерадивого ученика. — Встань! — острый носок сапога врезается под рёбра, заставляя рыжего майа подавиться воздухом. Саурон поднимает на наставника затравленный взгляд, пытаясь что-то сказать, но из ноющего горла вырываются только хрип и кашель. Суровое лицо Мелькора начинает вновь расплываться: видимо, майа сильно приложился головой. Проклятое тело! И всё равно даже сейчас Саурон смотрит со странным, почти исступлённым обожанием. — Раздевайся, — холодно приказывает наставник. Саурон чувствует лёгкое головокружение. Неуклюже стараясь сохранить равновесие, всё ещё пошатываясь, он быстро начинает расстёгивать пуговицы, почти вырывая их с мясом. Лучше уж больше не перечить и не испытывать терпение мятежного вала. Пальцы предательски дрожат. Над головой слышится издевательский смешок. Саурон сам не может понять причину охватившего его волнения. Мелькор заставлял его раздеваться каждый раз, когда майа принимал заслуженную кару. И всё-таки снимать одежду под пристальным взглядом наставника почему-то жутко неловко. Серебряно-серые глаза лишают воли, заставляют чувствовать себя странно. Саурон думает: пусть лучше Мелькор разорвёт ненужные тряпки или медленно срежет с его тела острым зазубренным ножом, касаясь лезвием беззащитной кожи. — Развернись спиной и отойди к стене, — Мелькор неожиданно оказывается рядом, горячее дыхание обжигает ушную раковину. — Подними руки вверх. Так, лишённый возможности видеть своего наставника и будучи совершенно обнажённым и беспомощным, Саурон чувствует себя уязвимо. Что достанется ему сейчас? — Выше, — в голосе Мелькора чувствуется сталь. Чтобы исполнить приказ, майа приходится встать на кончики пальцев, выгнувшись струной, демонстрируя природную гибкость обретённого им тела. В ту же секунду тяжёлые кандалы смыкаются на его запястьях. Холодный металл неприятно жжёт кожу, но это — мелочи. Пугает то, что Мелькор, очевидно, изготовил оковы, сдерживающие магию, специально для него. Не будет возможности не то что выбраться, но даже использовать регенерацию в полную силу. Едва ли он когда-то признается вслух, но такие предосторожности пугают. Зачем? Ведь майа и так никогда бы не осмелился нарушить приказ и позволить своим ранам исцелиться. Если так положено, он будет смиренно терпеть жжение и боль на месте содранной кожи. А к этому все и идёт: края намеренно плохо обработаны, они раздерут руки до мяса. — Теперь у тебя будет достаточно времени обдумать свою лень и бестолковые промахи, — умехается Мелькор. Ещё раз скользит по телу майа нечитаемым взглядом и оставляет того в одиночестве и темноте камеры. Только когда за наставником закрывается железная дверь, Саурон обречённо вздыхает. Да уж, времени у него, и правда, с лихвой. Рыжий майа склоняет голову, меланхолично разглядывая поросшие мхом и плесенью каменные стены. Даже такая мелкая нетребовательная растительность в Утумно выживает с трудом. Йаванне надо гордиться не Древами, а этими вот живучими мелочами: выдерживать суровые условия крепости Мелькора может далеко не всё. Саурон уже успел сосчитать и бледные пятна плесени, и тонкие дорожки мха между кладкой, и глубокие трещины на потолке. А чем здесь ещё заниматься? Истошные крики эльфов, полные боли и предсмертной агонии, отвлекали и раздражали: акустика во мрачных подземельях была отличной. Саурон досадливо морщится, когда до его чувствительного слуха долетают очередные душераздирающие вопли. Майа легко может представить, что именно сейчас творится в лаборатории, ведь ему не раз приходилось ассистировать наставнику и наблюдать за ходом его работы. Те несчастные, кому всё же посчастливилось пережить вмешательство в заложенную самим создателем природу, сейчас наверняка завидовали мёртвым. Саурон прекрасно осознаёт, зачем его бросили здесь одного на неопределённое время. Страх неминуемых пыток гораздо страшнее самих пыток. Ожидание боли многократно усиливает саму боль, истощая и внушая ужас. Этим тонким манипуляциям его учил сам Мелькор. Впрочем, Саурон не напуган, ему просто смертельно скучно. Это унылое место навевает тоску. О, Эру, до чего же бесполезная трата времени! От стояния на кончиках пальцев начинает противно сводить икры. Запястья жжёт: тонкая кожа стёрлась до крови, и теперь отдаётся фоновой болью в уставших руках. Именно эта боль не даёт Саурону погрузиться в свой разум или задремать, вновь и вновь вовращая к реальности. Мысли плавно текут совсем не в том направлении. Всё из-за этих бестолковых квенди! Теперь ещё и поди придумай, как не дать им передохнуть раньше времени! Это походило на балансирование на тонком, плохо натянутом канате — изводить пленников пытками, не давая при этом умереть. Ирония заключалась в том, что Саурон сам оказывался на пыточном столе намного чаще. И вовсе не потому, что регулярно допускал ошибки и вызывал гнев наставника, вовсе нет. Просто это являлось неотъемлемой частью его обучения. Мелькор справедливо считал, что стоит непрерывно работать над стойкостью и выносливостью. У наставника были слишком могущественные враги. Более того, если однажды валар всё-таки возьмут эльфов под опеку, в их распоряжении будет ещё одна огромная армия. И если Саурон попадёт к ним в плен, его немендленно подвергнут самому жестокому допросу. Майа должен быть достаточно выносливым и обладать несгибаемой волей, чтобы не выдать тайны своего наставника. И Саурон за такую жёсткую, но практичную подготовку был искренне благодарен. К тому же, это помогало изучить один из наиболее неприятных моментов, связанных с их пребыванием здесь: их тела всё больше уподоблялись телам эльдар. И как тяжело ни было бы это признавать, этот процесс требовал внимания. Стоило изучить со всех сторон собственную слабость, чтобы иметь возможность искоренить или хотя бы по возможности уменьшить её. Поэтому на пыточном столе майа оказывался с завидным постоянством. Впрочем, представление о стойкости было у Мелькора весьма своеобразным. Терпеть, стиснув зубы, невыносимую боль или сохранять отстранённое лицо от него вовсе не требовалось. Довольно быстро выяснилось, что это пустая трата сил, и вообще, крики и учащённое дыхание помогают справляться с болью. Так что кричать Саурону великодушно разрешалось. Да и всё равно его здесь никто не мог увидеть или услышать, кроме самого Мелькора. Более того, по наблюдениям самого майа, кричать ему пришлось бы в любом случае. А если он пытался сдерживаться и терпеть из последних сил, наставник только удваивал усердия, делая пытки по-настоящему невыносимыми. Поэтому противиться и сдерживать эмоции изначально не имело никакого смысла. Где-то на границе сознания мелькала иногда непрошенная мысль, что Мелькору просто нравится слушать его вопли, но Саурон сразу отметал её. И всё-таки майа не совсем понимал, зачем наставник заставлял его раздеваться с завидным постоянством. Да, так в разы усиливалось чувство беззащитности. И всё же… Эльфов ведь наставник не раздевал. По крайней мере, больше, чем требовалось. Может, всё дело в том, что эльфы были ему слишком омерзительны? Нет, Саурон никогда не стыдился своего тела. Просто нахождение на холодном каменном столе совершенно обнажённым, прикованным цепями, точно жертвенное животное, вызывало противоречивые чувства. Иногда Мелькор бросал его там на долгие часы, оставляя разлядывать нечищенные пыточные инструменты, блестящие от его собственой крови. А порой, когда на наставника находил какой-то особый пыл, на потолке пыточной появлялось зеркало, в котором отражались проводимые с Сауроном опасные и болезненные манипуляции. Так что да, майа прекрасно знал, что испытывали эльфы. Только в отличие от Саурона, они умирали слишком быстро. Майа чувствовал себя странно. В глубине души он мечтал, чтобы учитель коснулся его, только каждое прикосновение приносило невыносимую боль. Если ли бы только Мелькор снял перчатки и коснулся его своими руками… Саурон давно научился различать шаги наставника. Когда дверь скрипит за его спиной, майа внутренне ликует: он не ожидал увидеть учителя так скоро. Ему кажется, прошло всего-то около двенадцати часов. А ведь наставник запросто мог бросить его здесь на пару дней без воды и полноценного сна. Значит, Мелькор пребывает в относительно хорошем расположении духа. Что, впрочем, ни в коем случае не освобождает майа от заслуженного наказания. Саурон заметно оживляется, неосознанно втягивая носом воздух. От наставника пахнет кровью, огнём и чужим страхом. Пеплом и дымом. Запах наполняет лёгкие сладким ядом. Обнажённой спиной майа чувствует тепло нависающего над ним тела. Наставник словно заполняет собой всё пространство. — Вижу, ты уже успел по мне соскучиться, да, Саурон? Мелькор обладает способностью не просто считывать, но и ощущать чужие эмоции. Его нерадивый ученик всё ещё не трепещет от страха. В майа переплетаются только воодушевление и какая-то странная, абсолютно неуместная радость от его появления. Мелькор ненадолго останавливается у противоположной стены, задумчиво выбирая плеть. Первый удар обрушивается на Саурона неожиданно и резко, заставляя задыхаться от острой пронзительной боли. Плеть до крови рассекает кожу на лопатке. Удары сыпятся один за другим, заставляя изящное хрупкое тело майа извиваться и биться в цепях, желая инстинктивно уйти от прикосновения. Саурон лишь сильнее ранит тонкие запястья, его руки и плечи сводит мучительной судорогой, кровь алыми потёками стекает по бледной коже, капая с локтей на грязный каменный пол. Саурон отстранённо отмечает, что, кажется, он всё же повредил вены и сухожилия. Мелькор явно не рассчитывает сил и не даёт майа время отдышаться. Саурон знает: даже к сильной боли можно привыкнуть, если постепенно увеличивать силу и частоту ударов. Так они, в основном, и делали во время тренировок. Саурон кусает губы, обрывая поток мыслей: он заслуживает наказания, а значит, должен принимать его с достоинством. По крайней мере, Мелькор хотя бы не использует плеть-кошку с острыми металлическими наконечниками, способными рассечь кожу до самых рёбер. Хуже неё — только с маленькими крючками на концах. Плеть извивается подобно ядовитой змее. Мелькор дёргает за цепи, разворачивая Саурона к себе лицом, снова замахивается, и удар обжигает грудь, оставляя безобразные красные рубцы. Острый наконечник рассекает правый сосок, и майа заходится истошным криком. Саурон больше не сдерживает себя, он кричит и стонет от обжигающей боли, срывая голос. Горячие слёзы стекают по бледным щекам. Глядя на своего ученика, Мелькор наконец чувствует удовлетворение. Протяжные, отражающиеся от стен крики ласкают слух, дразнят садистские инстинкты мятежного вала. Он осматривает свою работу со всех сторон. Изящная спина и крылья лопаток покрыты глубокими кровоточащими ранами. Взгляд Мелькора скользит по ним, оценивая красивый изгиб, мимолётно останавливаясь на тонкой пояснице и упругих бёдрах, спускается к длинным ногам. Красоте майа позавидовали бы многие эльфы. В отличие от самого Мелькора, Саурону вряд ли пойдут уродливые глубокие шрамы. Наверное, это можно назвать кощунством — ранить такое красивое создание. Вот только сам Мелькор всегда стремился разрушать что-то прекрасное. К тому же, вала лучше многих других знал: это обманчиво хрупкое тело способно выдержать многое. Мелькор усмехается собственным мыслям. Саурон задыхается от криков и бесцельно дёргается в цепях, словно пойманная в сети паука бабочка. Огненно-рыжие волосы липнут к лопаткам, пропитанные свежей кровью. И даже сейчас он не молит о пощаде. Неужели такая мысль ни разу не приходила в эту рыжую голову? Мелькор думает, что Саурону идёт страдание. Майа обладает потрясающей способностью отдавать боль. Мятежный вала вовсе не злится на своего ученика, он продолжает истязания исключительно ради своей прихоти. Занятия тёмной магией, создание теневой завесы и выведение новых живых существ отнимают массу сил. Так почему бы не восстановить их столь приятным и быстрым способом? Рука Мелькора нащупывает рычаг в стене и безжалостно опускает его вниз. В ту же секунду с разбитых губ майа срывается истошный крик. Саурона резко вздёргивают в воздух, отрывая от пола. Узкие плечи изгибаются под неправильным углом. Видимо, он всё-таки вывернул суставы. — Надеюсь, ты больше меня не подведёшь? — холодно интересуется Мелькор. Рука в чёрной перчатке уже почти привычным жестом дёргает за волосы, вынуждая смотреть в безжалостные глаза мучителя. — Нет, мастер, — с губ несчастного срывается лишь жалкий шёпот. Вторая ладонь ложится на горло, пальцы касаются бледного лица. Мелькор бесцеремонно вертит его так и этак, оценивая плачевное состояние своего ученика. Дышит Саурон часто и прерывисто, его взгляд затуманен от боли и слез, а зрачки неестественно расширены. Мелькор в восторге от этого зрелища, но понимает, что ещё недостаточно удовлетворил свою жажду боли и крови. Однако если он продолжит прямо сейчас, Саурон просто лишится сознания, так и не дав ему насытиться. Вала расстёгивает кандалы, и обессиленное тело падает к его ногам. Мелькор вправляет вывихнутые плечи резко и без предупреждения. Саурон даже не кричит, просто сидит на коленях у его ног, покорно склонив голову. Руки плетьми повисают вдоль тела: ему больно шевелить сейчас даже кончиками пальцев. При всей его выносливости и способности к восстановлению сейчас ситуацию лучше не усугублять. Мелькор снова осматривает его, чувствуя мрачное удовольствие: видеть рыжего майа на коленях у своих ног ему определённо нравится. Израненного, сломленного и такого покорного. Как ни неприятно это признавать, но физических пыток на сегодня достаточно. Мелькор, конечно, тиран, но не дурак. Глупо калечить собственных подчинённых по прихоти. Ему нужен работоспособный помощник, а не бессильный балласт. Майа должен прийти в норму к завтрашнему утру, а значит, пора немного менять направление. — Умоляй, — жёсткие пальцы наставника больно впиваются в рыжие пряди, заставляя Саурона запрокинуть голову. — Или я развоплощу тебя прямо сейчас. Майа потрясённо смотрит на Мелькора широко раскрытыми глазами. Его взгляд — ещё мутный от боли, напуганный и сбитый с толку. Мятежный вала кривится: Саурон что, не понимает, что именно от него хотят? Вот же бестолочь! Мелькор раздражённо цокает языком и резко притягивает чужую голову к своему паху, попутно высвобождая твёрдый, стремительно наливающийся кровью член. Растерянный майа беспомощно таращится, бросая робкий взгляд на наставника из-под длинных рыжих ресниц. Бледные щёки начинают предательски пылать. Мелькор уже собирается отвесить нерадивому ученику пощёчину за медлительность, но Саурон наконец покорно раскрывает красиво очерченные губы и касается головки робким трепетным поцелуем. Нежно обхватывает губами, сдвигая крайнюю плоть, дразнит уретру горячим языком. Потом на пробу лижет круговыми движениями головку, пропуская глубже в горячий влажный рот. Работает он нелепо и неумело, но как всегда с энтузиазмом и полной самоотдачей. В голове Саурона царит полнейший хаос. Ему позволили коснуться тела наставника, пусть и столь грязым способом! Это должно быть унизительно, но всё, о чём он может думать, — как доставить Мелькору удовольствие. Вала склоняет голову, наблюдая за действиями ученика с едва скрываемым презрением. Это вовсе не то, на что он рассчитывал. Саурон не попытался сопротивляться даже для видимости. Ему должно быть мерзко, унизительно, противно и больно. Хотя… — Так сильно не хочешь становиться бесплотным духом? — язвительно выплёвывает Мелькор. — Тебе настолько нравится это жалкое слабое тело? Скулы рыжего майа вспыхивают от стыда. От жестоких слов тело вздрагивает, но вместе с тем дрожит от порочного неосознанного желания. — Отвратительно. Старайся лучше, — глухой удар опускается на правую щёку, обжигая её резкой постыдной болью. Голову резко ведёт в сторону, разбитые губы снова начинают кровить. Саурон поднимает на наставника затравленный взгляд, полный скрытой обиды, непонимания и затаённого страха. — Всё тебе нужно объяснять, да? Открой рот шире, — холодно приказывает Мелькор. Цепкие пальцы вцепляются в волосы у самых корней, крепко фиксируя голову. Правая ладонь ложится на горло, предупреждающе сжимая, пальцы больно давят на нижнюю челюсть. Член наставника теперь проникает в рот резко и глубоко, и Саурон испуганно распахивает глаза, интуитивно пытаясь отстраниться. Мелькор сильнее давит на его затылок, буквально натягивая майа на таранящий его член, утыкая лицом в покрытую тёмными волосами кожу. Мелькор имеет его бесцеремонно и грубо. Саурон задыхается и давится, слёзы стекают по пылающим щекам. Но это не мешает Мелькору с садистским удовольствием протолкнуть член в спазмирующее горло, всё так же холодно взирая в блестящие янтарные глаза майа. Вала отстраняет ученика, в последний момент резко оттягивая за волосы. Член с влажным звуком выскальзывает изо рта, влажная паутинка слюны натягивается между головкой и приоткрытыми губами. Мелькор изливается прямо на пылающее румянцем лицо, пачкая окровавленные губы, щёки и даже рыжие волосы в горячем семени. Саурон так и продолжает сидеть на полу сломанной куклой, глядя на наставника широко раскрытыми от шока глазами. Чёрные зрачки почти полностью затапливают радужку, грудь вздымается от частого, порывистого дыхания. Неосознанно он тянется к лицу изящной дрожащей ладонью. Неловким, почти детским движением стирает белёсую жидкость с лица. Кровь на запястьях уже запеклась, и кольцевидные раны выделяются на коже, словно гротескное украшение. Мелькор скользит по телу рыжего майа холодным, нечитаемым взглядом, отмечая странное, абсолютно неуместное возбуждение своего ученика. Впрочем, тот сам вряд ли сейчас в состоянии правильно оценить реакцию собственного тела. — Хоть какая-то польза от такого никчёмного создания, — презрительно бросает Мелькор. — Приведи себя в порядок. Продолжим завтра.