Драгоценный

Саурон стоял перед огромными дверями из черного оникса едва скрывая волнение. Он никогда не был в северном крыле крепости. Более того, даже случайное появление здесь других обитателей каралось едва ли не смертью. Здесь распологались покои мастера, и никто в здравом уме не осмелился бы побеспокоить его даже под страхом смертной казни. Это место по мрачности и зловещести могло бы сравниться с подземельями замка. Здесь царил вечный мрак и холод. Сумрак не трогал даже слабый свет факела — их здесь просто никогда не было. Хорошо, что обратившись летучую мышь он мог ориентироваться в темноте. Рыжий майа искренне не понимал, зачем мог подадобиться мастеру посреди ночи? Никогда прежде Мелькор не требовал его в ультимативной форме (как будто он умеет по-другому!) срочно явиться в его покои. Саурон едва успел залечить свежие раны после очередного посещения пыточной. Рыжий майа как раз отмокал в купельне, смывая кровь и расчесывая свои прекрасные рыжие волосы, когда его вырвали из приятной теплой неги и потребовали срочного присутствия. Саурон не успел даже пискнуть как огромные массивные двери открылись и неведавмая сила буквально втащила его в спальню. — Что во фразе явиться немедленно тебе непонятно? — язвительно поинтересовался наставник, смеряя нерадивого ученика насмешливым взглядом льдинисто-голубых глаз. Его смущение и растеряность только сильнее забавляли. — Простите, мастер, я… — Саурон потупил взгляд в пол, запрещая себе с любопытсвом оглядыватся по сторонам. Ему и так оказали великую честь допустив в свои покои. Оказали огромное доверие. — Раздевайся, — оборвал поток ненужных опровданей Мелькор. Его голос звучал резко и грубо, словно хлеские удары плети. Знакомый приказ, отданный в сумраке ночи звучал непривычно и неправильно вызывая страное волнение в груди. В чём он опять провинился?! Саурон потянулся к одежде, растегивая пуговицы дрожажими пальцами, проклиная свою нерешительность и волнение. Был бы у него очередной промах Мелькор бы уже отчитал, так ведь? Ему надо просто довериться, как он сказал себе ещё давным-давно, уходя с Мелькором в Утумно. Его дерганость и медлительность сегодня не злили учителя и вызывали только редкие смешки. Но вот от холодного взгляда, скользящего по обнаженому беззащитному телу охватывала странная дрожь. Хотелось сбежать, вылететь в окно обернувшись летучей мышью и больше никогда не возвращаться. Интуиция буквально вопила об опасности. Но рыжий майя был слишком зачарован стальным блеском серебристо-серых глаз, чтобы слушать внутренний голос. За столетия, проведеные под наставничеством Мелькора Саурон так и не научился противится его воле, да, откровено говоря, никогда и не желал. Он готов был принять что угодно. Мирился с холодностью и жестокостью, граничащими с откровеным принебреждением. Покорно терпел любые наказание, сомнительное обучение, нередко перетекающие в пытки и откровенное истязание. Саурон никогда не ставил под сомнение решения своего учителя. Всё, что бы ему не доставалось — необходимо, даже если он не всегда понимает причин. Мелькор оставался для него недосягаемым идеалом, величественным и могучим божеством, прекрасным в своей жестокости и разрушительной силе, пускай холодным и недосягаемым. «И что теперь?» Саурон все же решился поднять глаза, ища что-то отдаленно напоминающее крюк с цепями на потолке или у ближайшей стены, но не нашёл. — На кровать, на живот. «Зачем?» — едва не выпалил Саурон, но вовремя прикусил язык. Так странно видеть кованые узоры на изголовье и ниспадающий балдахин, а не холодный каменный стол и тяжёлые кандалы. «А может лучше все-таки в подвал? Я же здесь все кровью залью» — но сказать это вслух он так и не решился. Сделав несколько нерешительных шагов вперёд он снова поднял глаза от пола и встретился с холодным непроничамым взглядом наставника. В тусклом свете факелов его глаза казались практичеки черными. — Ты сегодня на редкость медлителен, — валар резко сокращает расстояние между ними. — Давай я помогу. Его буквально бросают на кровать. Так же резко переворачиваяют на живот, вздергивают на колени, а в следующую секунду широкая ладонь давит ему между лопаток, вжимая грудью в постель. Цепкие пальцы в волосах не позволяют поднять голову, бесцеремоно утыкая в подушку. В руках наставника собственное тело становится податливым, как раскалённое железо. От властных прикосновений сильных рук в черных перчатках кожа начинает странно гореть. Если бы наставник только коснулся его голыми руками! Майа был бы бесконечно счастлив. На тонких запясьях защелкиваются тяжелые металические кандалы приковывая его руки к изголовью; нежную кожу непрятно жжет. Особые, блокирующие магию, заторможенно отмечет Саурон. Мастер подготовил их специально для него, а значит, спланировал все заранее. Зачем все эти приготвления? Мелкор собирается использовать на нем что-то новое, выламывающие тело в агонии? Будет испытывать зелья и яды, вызывающие жар и галлюцинации? Почему не в лаборатории? — Да, вот так. Не смей менять позу или сдивагать ноги. Угрожающий шепот наставника вызываяет страный трепет. Кончики иссине черных волос касается спины, словно мягкий шелк. — Эру наградил тебе красивым телом, — задумчиво произносит Мелькор, проводит сильными пальцами от крыльев лопаток вдоль позвоночника, останавливаясь на пояснице и с удовольствием подмечает, как ученик подаётся ему навстречу. — Да ещё и возможностью меняться по собственному усмотрению. Но, пожалуй, лучше сделать уже не получится. Бледная кожа под его грубоватыми поглаживаниями наливается краснотой, а напряжённые мышцы расслабляются. Вот так. Лишнее напряжение сейчас только помешает. Середце бъется пойманной птицей, рвущейся из грудной клетки. Саурон может только радоваться, что рассыпавшиеся волосы скрывают лицо. Рыжий майа чувствал себя слишком открытым и уязивимым. Абсольным беззащитный, лишенный силы, способности влиять на ситуацию и даже наблюдать происходящее. Непредсказумость мастера и полная утрата контроля приводила его в смятение. — Ты уже познанал сладость плотских утех, Майрон? — вкрадчиво интересуется Мелькор. От глубкого низкого голоса по телу проходит сладкая дрожь. Обманчивая ласка безжалостного наставника пугает сильнее изощрённых пыток. — Нет, учитель… — Отчего же? Отчего? Мысли текли то вяло, то быстро, разрозненные, как напуганные рыбёшки. Не то чтобы это запрещалось или осуждалось. В конце концов, мастер Аулэ был очень счастлив в своем брачном союзе и не стремился лишать помощников возможности познать подобные радости. Но зачем было тратить свое время и силы на кого-то другого, когда вокруг был целый мир, совсем юный, только-только собиравшийся по кусочкам. Было столько планов, столько идей, и каждую нужно было проработать, согласовать с мастером Аулэ, потом воплотить в жизнь, попутно убирая или сглаживая неожиданные досадные мелочи. Тогда, казалось, не было ничего и никого важнее. И только потом Майрон понял, как можно отбросить все и отдать всего себя ради… Кажется, ему задали вопрос? — Труд и знания влекли меня намного больше. Свое время я предпочитал посвящать работе. — Тем хуже для тебя, — усмехается Малькор. В то же мгновение ладонь, все ещё скрытая грубой тканью кожаной перчатки, ложится на шею, предупреждающе сжимая и утыкая в подушку. Одновременно он чувствет стальную хватку на бедре. Кожу грубо сжимают, удерживая его на месте. С губ Саурона срывается приглушенный крик. Готовить его не стали, очевидно, посчитав это излишним. Рыжий майа задыхается от боли, словно его пронзили острым раскаленным кинжалом. Мелькор берёт его грубо и безжалостно, проникая одним яростым толчком. Валар запускает пальцы в шелк огненных волос и дергает на себя, заставляя сильньнее прогнутся в спине. — Надо же, я даже тебя не порвал. — Мелькор склоняется к самому уху своего новоиспеченного любовника, обводя языком ушую раковину, потом спускается ниже к беззащитной молочно-белой шее, безжалостно пачкая нетронутую кожу жгучими укусами. — А не такой уж ты невинный, как я погляжу. Саурон задушено всхлипывает, непроизвольно сжмаясь вокруг огромного пульсирующего члена. Трется щекой о простынь, кусает тонкие губы, изо всех сил сдерживая рвущийся из горла крик. Майа мечется по постели, сводя острые лопатки и беспомощно дергает руками. Однако даже сейчас не молит наставника остановиться. Лишь покорно выгибается под ним, подставляясь еще сильнее и сбивчиво дышит. — Признайся, Саурон, сколько раз ты трахал себя своими длинными трудолюбивыми пальцами? Как давно ты мечтаешь бесстыдно отдаться мне вместо того, чтобы практиковать ночами заклятия? — Простите, мастер, я… — Эру всемилостивый, откуда он это знает?! Саурон чувствует, как твердый член выскальзывает почти до самой головки. Краткий облегченый выдох. Мелькор усмехается и резко вгоняет его снова в дрожащее под ним тело, срываясь сразу на жесткий хаотичный ритм. Щадить этого неопытного юнца, давая ему время привыкнуть к постыдной боли в его планы не входит. Стон сорвавшийся с губ рыжего майа кажется Мелкору слишко мучительно сладким. Этот голос предательски дрожит, красиво отражаясь от стен. — Это не твоя вина. Кто бы смог устоять? Рыжего майя ведёт от властного низкого голоса, от тяжести сильного тела прижимающегося к его узкой спине. Казалось, руки наставника были по всюду: он чувствал их на волосах, ощущал, как сильные ладони сжимают бедра. Каждое грубое прикосновение горело на чувствительной коже словно ожег. Мелькор работает с ним как с металлом — жёстко, настойчиво, не жалея силы. Гнет, плавит, словно стремясь перековать под себя и придать желанную форму. И в этих могучих руках он мягок и податлив, как олово. И пока душа и разум рыжего маяй прибывали в хаосе и смятении, его тело отзывчиво откликалось, пробужаясь для темных порочных желаний. Боль никуда не исчезла, но словно с каждым движением затихала, приглушенная неизведаным удовольствием, острым и неправильным. Оно расходилось по телу горячей волной, заставляя трепетать и сладко сжиматься на особо резких толчках, словно желая удержать горячую плоть в себе. Рыжий мая стонет протяжно и сладко, выгибаясь под наставником игривой кошкой, вскидывая бедра. — Так для тебя это не наказание, а награда, да Саурон? — Да, мастер! Да! — стонал он отчаянно и иступлено. Влажные от слез янтарные глаза затянула пелена болезненного удовольстия. «Восхитительно» «Тебе сейчас очень больно, но ведь это именно та боль, которую ты жаждешь» Мелькор срывается и дёргает его за волосы, заставляя ещё сильнее прогнуться в спине. Ещё сильнее сжимает красивую тонкую шею, продолжая резко вбиватся в бьющееся под ним тело. Казалось, страх и легкое головокружение лишь сильнее усиливают ощущение, подталкивая к краю. Мелкор грубо вжимает своего ученика в постель, изливаясь. С садиским наслажденим он отмечает, как сильно рыжий маяй сжимает его внутри. Мятежный валар в последний момент расслаблят пальцы позволяя дышать снова. В ту же секунду Саурон срывается на хриплый протяжный крик. Его тело буквально выламывает от наслаждения. Рыжий мая пачкает семенем черный шёлк, обесилино падая на смятую постель. Скованные руки все ещё немного подрагивают над головой. «Поразительная отзывчивость»

***

— Я могу идти, мастер? — чуть слышно шелестит Саурон, кусая губы. Едва заметно поморщившись он осторожно садясь на кровати; сводить ноги все ещё больно, а бедра продолжают бесконтрольно дрожать. Рыжие волсы каскадом спадают на лицо скрывая блестящие янтарем глаза. Он не может поднять взгляд на Мелькора. Волна жгучего стыда грозится накрыть с головой, пусть даже в произошедшем не было ни капли его вины. Рыжему майя хочется исчезнуть, провольтся сквозь землю, обернуться чем-то маленьким и незаметным и вылететь в окно. Все что угодно, лишь бы не чувствать на себе пристальный взгляд серебристо-серых глаз. — Ты можешь остаться, — коварно улыбается Мелькор. — Не забивай себе голову глупостями, едва ли у тебя сейчас хватить сил обратиться даже в летучую мышь. Иди сюда. Наставник хлопает ладонью по черным простыням. Так он иногда подзывает молодых волчат, резвящихся в загоне для оборотней. — Благодарю, мастер, — тихо отзывается Саурон. Светлая застенчивая улыбка озаряет красивое лицо. Рыжий майая слишком потрясён проявленной заботой. Саурон был уверн, что ему в привычной язвительной манере прикажут прикрыться и убираться, если вообще на вышвырнут обнажённым за дверь. Неуклюже он забирается на постель, укладываясь на самом краю и сворачивается в комок. На этой огромной постели почему-то хочется казаться как можно меньше. — Спи, Майрон, — обманчиво-ласково произносит наставник невесомо касаясь растепаных рыжих волос. Рыжий майа доверчиво прикрыват глаза почти сразу проваливаясь в глубокий сон. Холодные как лед глаза скользят по обнаженному телу рядом, отмечаяя россыпь багрянно-красных укусов и синяков, украсивших тонку шею и острые плечи. Отпечатки его рук уже начали проступать на узких молочно-белых бедрах. Мелькор уверен: эти отметены Саурон будет носить с гордостью, словно ожерелье из драгоценных камней. Юный майа изначально обладал низким болевым порогом. Нежная чувствителая кожа, гибкое отзывчивое нетротнутое тело вместе с поразительной способностью отдавать боль делали его просто идеальной игрушкой. Магия основанная на соитии и крови оказалась одной из самых сильных и впечатляющих. Лучше, пожалуй, только жертвоприношения. Похоже, он обнаружил еще один прекрасный способ востанавливать силы. Мелькор чувствал особое темное удовлетворение от того, что творил с сознанием своего ученика, когда он был максимально уязвим и открыт. Мятежный валар искажал его, заполняя собственной тьмой и пробуждая самые порочные изващеные желания, стараясь ещё прочнее сплести в его сознании боль и наслаждение. Оскверняя очередное прекрасное непорочноее создание Эру мятежный валар испытывал особое удовольстие. Но если калеча эльфов или выводя драконов он набирал себе боевую силу, то это, о, это была особая, тонкая работа. С майа, созданными ещё до земли и воды, с целью творить и помогать он всегда был осторожен. Здесь нельзя было ломать, следовало работать медленно и расчётливо, как с витражным узором, чтобы незаметно, но необратимо исказить самую суть. Он сделает пылкое сердце Майрона черным, наполнит его собственным мраком, обратит последний его свет — самую искреннюю и чистую любовь в темное желание запретных удовольстий. Научит наслаждаться болью и жестокостью как самой изысканной лаской. Ему следовало в первый же день прибытия в Утумно вжать воодушевленного майа в ближайшую стену, а после бростить на грязый пол, сорвать светлые одеяния и взять прямо на холодных камнях, на глазах у обиталей мрачной крепости. Майрон наверняка рыдал бы под ним в голос, отчаянно вырывался и царапался, но ему бы понравилось. Какое упущение… Мелькор мог бы взять его на каменном столе прямо в пыточной, скованого, ослабленого и стекающего кровью. Мятежный валар невольно вспонил, как потрясающе смотрится Саурон закованым в цепи в полутьме подземелья. Как хрупкое тело извивается под ударами плети. Пожалуй, стоит немного разнообразить их, хм, повседневные занятия. Интересно, видит ли Илуватар, как Мелькор обращается с прекраснейшим из его созданий?