Еретикам закон не писан

      Вернувшись в Цитадель, Леон Годар первым делом отстранил с поста коменданта до выяснения всех обстоятельств дела и отправил в его личную комнату под охрану, а вместо него назначил мейстера Люку.       Задержанных идентифицировали при помощи глобальной базы данных ДНК, подвергли предварительному дознанию и открыли дела на каждого. О еретиках выяснилось любопытное: все они уже были судимы и отбывали срок за свои деяния в одной тюремной колонии, находящейся в соседней системе. Однако раскаялись, искупили вину и были освобождены на основании заключения комиссии Священной канцелярии. Мейстер Люка уверял, что об этом была докладная записка в архивах Цитадели.       Временный нунций лишь головой покачал, дивясь наглости и дерзости еретиков, рискнувших сразу после освобождения вновь приняться за старое.       Теперь ему предстояла одна из важнейших и неотъемлемых частей расследования — допросы. И эту работу брат Леон Годар любил. Ему нравилось общаться с людьми, но речь не шла о бытовом общении. Большинство из тех, кого ему доводилось допрашивать, были личностями непростыми, интересными и незаурядными. Они все несли в себе некую загадку, которую ему всякий раз предстояло отгадывать.       Разумеется, себе он оставил двух главных фигурантов — заместителя мэра Сан-Мишель мсье Дюваля и предводителя еретиков, фигуру таинственную и претенциозную. Остальных задержанных должны были допрашивать пьетасские дознаватели.       Через несколько часов после задержания участников «переговоров» мэр Сан-Мишель, как и следовало ожидать, попытался повлиять на руководство вигилантов, а через него — на Чрезвычайную комиссию, чтобы вызволить своего человека. Но Леон Годар предполагал подобное, а потому заранее велел мейстеру Люке ни при каких обстоятельствах не выпускать мсье Дюваля и держать его на особом контроле. Профессиональный опыт подсказывал следователю, что такой слизняк сдаст всех причастных, стоит только на него немного надавить.       Несомненно, Дюваль не был мозговым центром намечавшегося в системе Фидес сговора, и ниточка вела выше. Самым очевидным интересантом выглядел претендент на курфюрство фон Мансфельд. Но принцип Qui proudest давно не являлся определяющим в расследовании. Брат Леон взял себе на заметку проверить эту версию внимательнее по результатам первого допроса мсье Дюваля.       Ещё на этапе предварительного дознания тот предсказуемо указал на самого мэра Сан-Мишель. И замолчал, совершенно определённо ожидая, что его с минуты на минуту, по настоятельной просьбе непосредственного начальника, выпустят, рассыпаясь в извинениях.       Если распоясавшихся еретиков Пьетаса мсье Дюваль откровенно боялся, а с местными церковниками привык договариваться полюбовно, то молодого инквизитора он сперва воспринял как случайную досадную помеху и даже попытался качать права:       — Послушайте, молодой человек…       Но Леон быстро поставил чинушу на место, отчеканив:       — Я — временный нунций Священной канцелярии, глава Чрезвычайной комиссии Святого Престола с Нанта-Нуво, доктор Леон Годар. Потрудитесь обращаться ко мне подобающе и отвечать на все мои вопросы. Тогда, возможно, — подчёркиваю: возможно, — Ваша участь будет не столь печальна, сколь вырисовывается сейчас.       Заместитель мэра судорожно сглотнул. Леон удовлетворённо подумал: «Правильно, это меня надо бояться, меня…», но ни единый мускул не дрогнул на его лице, и вслух он произнёс:       — Вы ещё не поняли, мсье Дюваль? Вас назначили крайним. Никто не придёт Вас вызволять. И сейчас либо Вы чистосердечно мне всё рассказываете, либо я немедленно оформляю Ваш перевод на Нант-Нуво под юрисдикцию Священной канцелярии. А там — сами понимаете… — брат Леон многозначительно замолчал.       Дюваль ещё сомневался и пребывал в растерянности.       С одной стороны, в его солидном возрасте и на его посту он привык к почитанию и уважению со стороны простых смертных, да и церковники всегда со светскими властями были в полном согласии. А с другой — молодой инквизитор прибыл с самого Нанта-Нуво, то есть, их местные пьетасские проблемы и беды вышли на самый высокий уровень! Вряд ли с этим юношей удастся договориться, если уж у самого мэра не получается. В то, что в верхах на него и правда решили спустить всех собак, Дювалю верить не хотелось, и он полагал, что мэр всё же намеревается его вызволить.       — Но я ведь не сделал ничего плохого, — осторожно попытался прощупать почву заместитель мэра. — Я… лишь выполнял распоряжение моего непосредственного начальника. Еретиков необходимо было остановить, и мы приняли решение…       — Вы приняли решение предать Святой Престол? — жёстко уточнил брат Леон. — Ничем иным, кроме как предательством и преступлением против веры, ваша попытка пойти на уступки еретикам не является!       — Но ведь…       — Вы пытались спасти свои шкуры, чтобы вас не коснулись ни в малейшей степени бесчинства, творимые вероотступниками! Кто такие «мы»? Кто ещё виновен в преступлениях против Святой Церкви, кроме вас лично, мсье Дюваль?       Тут уже чинуша, недолго думая, вновь указал на причастность мэра, а через него — на нескольких более высокопоставленных чиновников. Участие в заговоре самого курфюрста де Бриенна заместитель мэра категорически отрицал — то ли не знал наверняка, то ли самоотверженно выгораживал высокого покровителя, то ли тот и вправду был ни при чём. И это тоже Леон взял на заметку.       Ничего большего от Дюваля на этом этапе расследования временный нунций не ожидал, потому передал его всё тем же местным дознавателям, а сам распорядился подготовить к допросу главного переговорщика от еретиков.       Тот был слеплен совсем из другого теста. Его допрос Леон Годар оставил напоследок, предвкушая преинтереснейшую беседу.       В процессе идентификации задержанных брат Леон убедился, что его догадка, возникшая во время «переговоров», оказалась верной: еретик принадлежал к магистерскому сословию и у него был голосовой имплантат. Более того, он имел церковный сан, что сразу же переводило его напрямую под юрисдикцию Святой инквизиции. Светская тюрьма ему не грозила, как бы ни шли на уступки сектантам власть предержащие в отчаянных попытках сдержать творящееся на Пьетасе безумие.       Мрачный каземат Цитадели вигилантов, куда по традиции заключили арестованных, настраивал на самые гнетущие мысли — даже инквизитора, очевидно находящегося по другую сторону тюремной решётки. Годар взбодрился, выпив чашку крепкого пьетасского кофе, и был морально готов к предстоящему.       Взглянув мимоходом через одностороннее окно на комнату, похоже, спешно переоборудованную для ведения допроса, брат Леон хмыкнул: «Здесь дознаватель должен чувствовать себя наравне с допрашиваемым? Вы ничего не перепутали?». На что мейстер Люка только виновато развёл руками: «Чем богаты, милорд нунций. Не сердитесь».       «Милорд нунций» не сердился. Он насколько возможно удобно расположился в кресле перед стоящим и прикованным к стойке, чтобы особо не дёргался, еретиком, а за его спиной, на скамье, смирно сидел Жан-Жак Робер с коммом наготове — на всякий случай, вдруг что-то понадобится уточнить или сделать. Возле входа застыли два охранника-вигиланта.       — Назови себя, — первым делом сказал следователь ровным голосом.       — К чему имя? Его ты и так знаешь. А я предпочитаю, чтобы меня называли Посредником, — ответил еретик. Он явно не был сломлен ни фактом ареста, ни предварительным дознанием. Самое интересное было впереди. Он не переживал, ибо наверняка думал, что всё, что сейчас происходит, в итоге разрешится как всегда, и его вместе с прочими скоро отпустят. Он не знал, что делами, творящимися на Пьетасе, заинтересовался сам Святой Престол, и что человек с жуткими льдисто-голубыми глазами, ведущий сейчас допрос, прибыл с Нанта-Нуво. Инквизиторов ведь и на Пьетасе хватало. А Леону Годару нужно было использовать этот факт в свою пользу.       Он спросил:       — И в чём ты посредничаешь?       — В договорах, в молитвах и мессах, — охотно ответил еретик. — Во всех сношениях между презренными смертными и моим Господином. В том, чтобы привести к Нему как можно больше последователей, проявивших себя достаточно разумными, или попотчевать Его кровью и плотью глупцов… Вот ты, святоша, из которых будешь?       Леон Годар не собирался давать сектанту возможность перехватить инициативу, но уровень его подготовки оценил по достоинству. Выглядело всё так, будто им попалась весьма непростая добыча, чуть ли не один из высших местных ересиархов. Но… в этом временный нунций был совсем не уверен — пока что еретики никоим образом не демонстрировали неосмотрительность. Сомнительно, чтобы они направили на подобные переговоры действительно кого-либо из верхушки. Скорее, излишне воодушевились своими успехами, а потому почувствовали силу.       — Чего молчишь? Засомневался? О, скажи, скажи эту глупость: «Я твёрд в своей вере, и тебе не сломить меня!». Вы все, все так говорите — и все неизбежно оказываетесь либо под жертвенным ножом, либо среди нас. Выбирай, пока есть возможность!       — Положим, я выбрал. Что ты можешь мне предложить?       — Посредничество! В полной мере. Только — сам понимаешь — для этого я должен быть на свободе.       — «На свободе», значит, — как бы взяв на заметку, почти про себя пробормотал следователь, но так, чтобы допрашиваемый его всё же услышал. Брату Леону нужно было, чтобы еретик решил, будто всё идёт своим чередом, с инквизитором вполне можно договориться, а весь фарс с задержанием во время переговоров — всего лишь попытка изобразить перед Святым Престолом старания подавить ересь, тогда как на самом деле пьетасские церковники полностью потеряли контроль над ситуацией.       — Разумеется! — радостно подтвердил еретик.       — Но почему я должен тебе верить? Вдруг обманешь? Докажи, что и правда имеешь силу! — проговорил инквизитор, в упор воззрившись на пленника льдисто-голубыми глазами.       — Хочешь доказательств? — рассмеялся еретик. — Да брось, это ведь просто! Я призывал своего Господина — и на мой зов явился Его посланник.       — Кто?       — Ты уже знаком с ним, святоша! Ты уже ощутил его присутствие, — он с вызовом посмотрел в пугающие блёклые глаза брата Леона, и страшно ему не было. Впрочем, на производимый собственной внешностью эффект временный нунций никогда не полагался.       — Я ощущаю лишь присутствие Всевышнего, — убеждённо произнёс он в ответ.       — Ха! Вот ты это и сказал! И ты хочешь уверить меня, святоша, что всё это сотворил твой бог? — продолжал глумиться еретик. — Ну, хорошо. Поиграем в загадки. Если ты настолько глуп, что не понимаешь очевидного, я дам тебе подсказку: он приходил неоднократно, пришёл сейчас и будет приходить вновь. Его замечали на Земле примерно каждую сотню лет. И всякий раз он собирал богатейшую жатву.       — Вот как? — Леон включился в игру. Он решил не мешать допрашиваемому, зная, что так сможет услышать куда больше, чем сам еретик намеревался говорить.       — Что, мало? Тогда ещё подсказка: он всегда добивается своей цели и, хотя ему приходится отступать, каждый раз он является в новом обличье, всё более и более смертоносном.       — И люди узнаю́т его?       — Люди! Страх людей пред силой Посланника моего Господина столь велик, что они всегда стремятся объяснить его деяния какими-то естественными причинами, боясь признать очевидное.       — То есть, ты хочешь уверить меня, что призвал... демона Мерихима, предводителя духов, вызывающих заразные болезни? И демон явился на зов? К тебе? — с легко читаемым скепсисом спросил брат Леон. Загадку он, конечно же, разгадал.       В то, что местные еретики могли вызвать одного из крупных демонов, временный нунций, разумеется, не верил. А вот то, что сами сектанты были в этом убеждены, более того, уверили в этом светские власти и население, — сомнений не вызывало.       Годар не спешил делать выводы относительно истоков и характера эпидемии — в ближайшее время с предварительным докладом по этому поводу должен был вернуться из Центрального госпиталя доктор Кох, и его мнение стоило добавить к общей картине.       Гораздо больше его интересовало отношение еретиков к Дарленду и степень участия последнего в разворачивающихся событиях. И эту загадку ещё предстояло разгадать. Разговор, как Леон Годар и предполагал, получался крайне интересным. Он решил, что уже можно раскрыть карты и обозначить перед еретиком то, что ситуацию держит под контролем Святой Престол. Пусть подёргается, понимая, что обладает важной информацией, но не может передать её своим сообщникам.       Инквизитор неуловимо изменился в лице, сбросив маску праздного местного дознавателя, отрабатывающего рутинный номер, его взгляд наполнился холодом:       — Что ты знаешь о человеке, называющем себя Дарлендом?       Еретик вздрогнул. Такое направление допроса вряд ли несло для него личную опасность, но он не ожидал вопроса и удивился осведомлённости допрашивающего его инквизитора.       — Он предатель, — выплюнул еретик. — Мой Господин велел убить его, как только любой из нас до него доберётся. Мой Господин хочет сам с ним… пообщаться. И мы, верные слуги Его, должны направить Дарленда на встречу с Господином.       — Значит, убить? И как вы намереваетесь это сделать? — брата Леона удивило резко враждебное отношение еретиков к Дарленду, но виду он не подал.       Однако не успел сектант ответить, как в допросную стремительно ворвался посыльный вигилант и горячо зашептал на ухо следователю:       — Милорд нунций, срочное донесение! Там такое случилось! Требуется ваше присутствие!       — Продолжим позже, — кинул, выходя, брат Леон и скрылся за дверью, поймав напоследок насмешку во взгляде еретика. Похоже, тот решил, что его пришли освободить.

***

      — Что у вас произошло? — сразу за порогом допросной спросил Леон Годар взбудораженного вигиланта.       — Милорд нунций, беда! В двух кварталах от Цитадели заметили сектантов. Они толпой идут сюда, впереди себя гонят простых горожан. Кордон прорвали, нескольких вигилантов ранили. Хвала Господу, не убили никого, но командир отряда заграждения совсем плох, в лазарете сейчас. Это же брат мой, милорд нунций, брат родной, вместе всю жизнь! Он меня, считай, растил, в люди вывел, в вигиланты следом за собой…       — Уповай на волю Божью, милостию Господней да исцелится, — прервал поток лишней информации брат Леон. — Продолжай, что ещё известно.       Вигилант с трудом, но собрался с мыслями:       — Городские стражи — вооружённые, и многие на сторону сектантов переметнулись. Не все, понятно, среди них достойных людей и честных христиан много, но есть и такие, что врага поддержать готовы.       — Понятно, — временный нунций слегка поморщился: докладывать по существу вигилант совершенно не умел, вряд ли ему светила успешная карьера. — Мейстер Люка сейчас где?       — В казарме, собирает всех, чтобы, значит, против этих, сектантов проклятых, пойти.       — Иди в казарму, вели мейстеру Люке подобрать для меня броню, я подойду чуть позже.       Вигилант умчался выполнять поручение. Инквизитор мимоходом подумал, что еретик-то, по сути, оказался прав — его действительно пришли вызволять и куда более масштабным способом, чем несчастного мсье Дюваля.       Из допросной выскользнул Жан-Жак Робер. Брат Леон посмотрел на него внимательно и, немного подумав, распорядился:       — Собери всю информацию, что удалось узнать от еретика и прочих задержанных. Как появится доктор Кох, запроси у него предварительный отчёт и попроси от моего имени, чтобы подготовил ещё и сопроводительную записку. Пусть изложит в ней все сопутствующие соображения, что он имеет по ситуации. И касательно эпидемии, и любые другие. Посети падре Моретти, возможно, у него тоже есть какие-либо замечания и мысли. Как соберёшь всю информацию — оформи в единый файл. Я вернусь — займусь анализом.       — Конечно, милорд, — слегка поклонившись, ответил ассистент. Вот у кого была перспектива со временем продвинуться по карьерной лестнице, так у этого молодого человека. Пусть пока Жан-Жак пребывал в низших церковных чинах, но окончил богословскую академию с отличием, проявлял служебное рвение и вообще был толковым и в меру инициативным. Идеальный помощник, закономерно доставшийся в ассистенты главе Чрезвычайной комиссии. Что ни говори, Его Превосходительство епископ Нантский-Нуво Амадео Джианни умел подбирать отличные кадры.