Еретикам закон не писан

      Леону Годару часто доводилось работать «в поле», пусть это была не самая любимая часть его профессиональной деятельности. Он никогда не проявлял трусости, уповая на Всевышнего во всех своих делах, но и никогда не лез на рожон. Соизмерять риск и пользу временный нунций умел прекрасно.       Но сейчас, как старшего по званию, должность обязывала Леона Годара присоединиться к вигилантам в отражении намечающегося штурма Цитадели. К тому же, он никак не мог остаться в стороне от столь странных и неожиданных событий. Ни на своей памяти, ни в многочисленных примерах, на которых доводилось учиться, он не помнил такого, чтобы еретиков из Цитадели вигилантов пытались вызволить их собратья-вероотступники. Они бы ещё на учреждения святой инквизиции штурм совершили! Воистину, беспрецедентные дела творятся на Пьетасе, словно Господь Бог отвратил лик Свой от детей Своих. А может, и поделом. Ведь Господь может посылать испытания, но никогда не карает без вины.       Брат Леон направился к себе — переодеться в более удобную для выхода «в поле» одежду. Свернув в коридор офицерской казармы, он не без удивления заметил возле своей комнаты тощую фигуру в простой монашеской рясе. Брат Анри ожидал его под дверью, будто бы зная, что временный нунций вот-вот придёт. Услышав его шаги, тут же порывисто метнулся навстречу, решительно схватил за запястье одной рукой, вторая судорожно сжала чётки (должно быть, новые, вытащенные из каких-то неведомых запасов брата кармелита, взамен испорченных на местном кладбище):       — Иду с вами! — уверенно проговорил он. Брат Анри был ещё бледнее, чем при первой встрече и, кажется, ещё больше исхудал. Но глаза его горели огнём решимости и непреклонности. Потому временный нунций спросил только:       — Вы достаточно хорошо себя чувствуете, брат?       Ответом был резкий и энергичный кивок головой. Кармелит отпустил руку брата Леона и отступил, позволяя руководителю комиссии проследовать в его комнату. Когда через пять минут поспешных сборов служитель Священной канцелярии вышел в коридор, монах стоял на прежнем месте, терпеливо дожидаясь его. Не говоря более ни слова, оба стремительно направились в казармы, где поднятые по тревоге вигиланты уже были в полной готовности выдвигаться навстречу противнику. Ожидали только «милорда нунция». Торопливо облачившись в броню — не без помощи двух опытных вигилантов, — которая теперь уже была вполне впору, ещё и новёхонькая, — Леон Годар присоединился к мейстеру Люке.       Стройные ряды вигилантов выдвинулись из ворот цитадели и направились в сторону бунтовщиков. Пеших воинов сопровождало три «нарвала», четвёртый, командный, заняли мейстер Люка и временный нунций. Водитель транспорта выпустил автоматический дрон-разведчик, который тут же полетел, обгоняя идущих вигилантов, туда, где обосновались еретики. Оба командира — непосредственный и присланный — прильнули к голоэкрану, обозревая место будущего боя.       Оперативная обстановка отдавала откровенным фарсом.       Сектанты остановились на маленькой площади между двух приземистых многоквартирных домов, у статуи Святой Девы. Виртуальный нимб над головой Богородицы сиял даже в дневном свете. Её белые с багряным и золотым одежды развевались невидимым и неощутимым ветром. Еретики не рискнули приблизиться к статуе, словно источаемая ею благодать опаляла их про́клятые души. Они обосновались у стены дома, разожгли костры, расчертили огромную пентаграмму и расставили в её углах чёрные свечи, горящие негасимым пламенем. Трое главных, один впереди, двое за его спиной, встали у одного из лучей пентаграммы, и у каждого в руках был гримуар. Прочие еретики, рангом пониже, сели вокруг намалёванных знаков, сцепили руки и принялись петь мерзкие, извращённые тексты, адресуясь к владыке Преисподней. Они раскачивались из стороны в сторону, всё взвинчивая темп своих песнопений, завывая и вскрикивая время от времени. Растрёпанные волосы на непокрытых головах, горящие безумием глаза, перекошенные рты — всё это прекрасно было видно на голотрансляции.       Вигиланты развернули строй поперёк всех трёх улиц, сходящихся на площади Святой Девы со стороны Цитадели. Их стройные ряды были непоколебимы, они ждали приказа командира. Дрон-разведчик кружил над головами, фиксируя обстановку.       Из двух других улиц, с противоположной от вигилантов стороны, на удивление осторожно обходя устроивших шабаш прямо посреди города сектантов, хлынул поток обезумевших, неуправляемых горожан.       Выглядели они на редкость странно, дико и нелепо.       Вот пожилая женщина в весёленьком белье в цветочек, прозрачной юбке в пол и плотных ярко-зелёных чулках, в пелерине, повязанной под горло, с воткнутыми во всклокоченные волосы вилками и ложками, потрясая половником, ринулась на ряды вигилантов. Она с гиканьем перескочила через ближайшего к ней еретика, сидящего в магическом круге, и завопила:       — Ведьму ищете?! Я — ведьма! И со мной весь мой Ковен! Выходите, сёстры, не бойтесь, мы пострижём этих бедных овечек!       «Сёстры» не преминули присоединиться к своей заводиле. Оказалось их, правда, всего двое, но выглядели они не менее колоритно. Одна, взгромоздившись на уличную уборочную машину — явно инструмент её операторского ежедневного труда, — нареза́ла круги по площади, чудом не цепляя никого из беснующихся вокруг людей. Она вторила своей товарке:       — Мы Ковен! Я лечу на шабаш на своей метле!       Третья самопровозглашённая «ведьма», помоложе, но сильно в теле, одетая лишь в символическую набедренную повязку, размахивая огромными отвисшими грудями, бросалась с объятиями на всякого, кто оказывался рядом, и басовито сообщала:       — Я призвала и впустила в тело своё дух соблазна и похоти! Приди и вкуси мои дары!       Прочие мужчины и женщины в одеждах операторов и мещан представляли собой такую же неуправляемую, свихнувшуюся, фантасмагорическую толпу. Они визжали и плевались, кидались друг на друга то с лобызаниями, то с пинками и затрещинами. Они бессвязно выкрикивали что-то, а иногда принимались петь псалмы.       По впечатлению Леона Годара, на площади Святой Девы творилось нечто, по масштабам безумия явно превосходящее то, что недавно происходило на городском кладбище. За пару дней ситуация на Пьетасе только усугубилась, и по уму пора было вызывать отряды паладинов и боевых клириков, да пригнать установку «Благодати Господней».       Внезапно дверь одного из домов распахнулась — и оттуда рвануло нечто невообразимое, кошмарное: огромные, по колено человеку пауки, числом пять штук, с чудовищными мохнатыми лапами, путаясь в собственных конечностях, отталкивая друг друга и перегоняя, выкатились из дома. Следом за ними появилась трёхголовая собака, потом крошечный карлик в смешном колпачке, ещё один, и ещё, и снова трёхголовый пёс…       Брат Леон отпрянул от голоэкрана и непроизвольно перекрестился. А потом присмотрелся к новым врагам — и от сердца отлегло, он даже хмыкнул насмешливо опешившему мейстеру Люке:       — Это собаки! Обычные собаки в дурацких карнавальных нарядах. Каким же идиотом надо быть хозяину, чтобы так «нарядить» своего пса? Хватит! — решительно отрубил он. — Открывайте огонь, пора выкорчевать эту нечисть, пока хуже не стало!       — Но как же, милорд нунций? — воспротивился мейстер, — Помилуйте! Это ж честные христиане, они не виноваты. Вот эту вот, которая «дух похоти», прости меня Господь, я ещё девчонкой малой помню. Хорошая, смирная девочка, в пекарне трудится, с родителями вместе! Да и главная «ведьма» — вовсе не ведьма, она при архиве служит, мещанка, а сын её в магистры вышел, экзамен сдал… Они и на исповедь всегда ходят… Как быть? Не могу я по своим соседям огонь на поражение открыть.       — Хорошо, — обдумав слова мейстера Люки, согласился брат Леон, — давай команду бойцам окружить площадь по периметру, импульсники в режим оглушения. Успокоим твоих горожан для начала, главное, чтобы в тюрьме Цитадели для всех место нашлось. А вот как с их заводилами быть… Решим в процессе. Ладно, начинай!       Мейстер Люка передал команду по цепочке подчинённых, и ряды вигилантов дрогнули. Воины, шеренга за шеренгой, начали выстраиваться цепью и обходить сошедшую с ума толпу по кругу. Ряженые собаки кидались им под ноги с громким лаем, но нелепые костюмы им мешали, да и броня вигилантов надёжно защищала от укусов такой мелочи.       И тут из рядов вигилантов прямо в гущу толпы вырвался брат Анри. Глаза монаха по-настоящему пылали невозможным, нечеловеческим пламенем — ослепительно-белым, словно благодатный свет рвался из его естества наружу. Размахивая тяжёлыми чётками на мононити и не позволяя тем самым ни одному безумцу, ни одному еретику приблизиться к себе, кармелит дошёл до самой статуи Пресвятой Богородицы, встал рядом, обмотал вокруг запястья чётки так, чтобы распятие на них оказалось направленным в сторону творящих чёрную мессу сектантов, и воздел руку. Он по-прежнему не произнёс ни единого слова, но ему это и не было нужно.       Ослепительное сияние, что вырывалось из глаз брата-кармелита, окутало его голову, соперничая по яркости с нимбом над головой Святой Девы, потом оно охватило всю тощую фигуру монаха, объяло воздетую вверх руку, полыхнуло на распятии — и лазерным лучом ударило по пентаграмме.       Негасимые свечи погасли. Крепчайший пластбетон расплавился под лучом, мерзостные линии пентаграммы стёрлись, главного из еретиков сбило с ног, отбросив к стене, круг молящихся сектантов распался…       Воздух загустел и заискрился. Дрогнула земля, по пластбетону заструились трещины. В центре пентаграммы заклубилась беспросветная, ужасающая тьма, простёрла свои щупальца вокруг, загрохотала адовым громом, полыхнула алыми молниями…       — Нет!!! Не надо, брат Анри! — закричал Леон Годар, но было поздно.       Облако тьмы, клубившееся в центре разрушенной пентаграммы, в единый миг распалось — словно взорвалось изнутри. Мощная ударная волна хлестнула по всем, кто был на площади, сбила с ног и вжала в пластбетон вперемешку бунтовщиков и вигилантов, а особенно сильно ударила по стоящей в отдалении десантной технике. Хотя «нарвалы» теоретически были приспособлены для куда более значимых нагрузок и опасностей, на деле тёмной энергии, вырвавшейся из центра пентаграммы, удалось два транспорта сопровождения сдвинуть с места и протащить по улице, безжалостно давя тех, кто оказался на пути. Командный «нарвал» стоял наиболее неудачно — его крутануло, перевернуло, а затем впечатало в стену дома. Корпус снёс часть строения, опорные балки и детали конструкции камнепадом обрушились на транспорт, нос провалился в трещину в земле.       Его пассажиры не были готовы к такому повороту событий, все были без шлемов и не зафиксированы в креслах. Когда ударная волна «взорвавшейся» тьмы опрокинула «нарвал», встряхнув людей, словно бусины в погремушке, мейстера Люку и Леона Годара несколько раз ударило о внутреннюю обшивку машины. Командир вигилантов оказался слегка контужен, временный нунций потерял сознание. Меньше всех пострадал водитель, но возможности добраться до своих пассажиров у него не было — заклинило переборку между десантным и водительским отсеками.       И только статуе Святой Девы ничего не сделалось, да стоящий рядом с ней монах каким-то чудом не дрогнул, не упал, даже с места не сдвинулся. И всё так же не издал ни звука.       Орден братьев Пресвятой Девы Марии с горы Кармель насчитывал почти две тысячи лет истории. И за эти долгие годы переживал и периоды упадка, и времена расцвета. Примерно в девяностых годах XXIX столетия орден получил новую жизнь. Строго соблюдая тысячелетние традиции аскезы, вегетарианства, особых молитвенных практик и ограничения словесного общения, кармелиты начали привлекать в свои ряды выявленных перцепторов. Тех самых людей, что не просто молились, но и получали ответы на свои молитвы. Тех, кто был способен не только узреть видение, но и трактовать его. И даже тех, кто, обнаружив инфернальный Прорыв, был способен остановить его, уничтожив слуг нечистого и отправив их обратно туда, откуда они явились.       Впрочем, чтобы совершать подобные чудеса, не обязательно было состоять в ордене кармелитов. Ни святой Юфус, ни учитель Леона Годара, ныне кардинал Кайл Томас, кармелитами не были, однако тоже останавливали Прорывы.       А теперь пришёл черёд брата Анри Перра.       Едва ударная волна улеглась и люди начали подниматься на ноги, как из воронки, образовавшейся в центре пентаграммы, полилась вязкая смолистая масса. Чудовищное зловоние ударило в ноздри людей, не защищённых респираторами. Над бурлящей смолой взвились полчища жирных, лоснящихся мух. Мерзкие насекомые тучами налетали на всех, оказавшихся поблизости, облепливая и забиваясь в уши, ноздри, глаза. То один, то другой несчастный горожанин падал, окутанный шевелящимся, жужжащим сонмом. Вигилантам повезло чуть больше, под их броню мухи пробраться не могли. Зато могла добраться смола — словно разумное существо, она подползала к ногам, взбиралась выше, сковывала и изъязвляла плоть, разъедая даже доспехи.       Ещё больший хаос и ужас воцарился на площади Святой Девы, чем был до Прорыва.       И смола, и мухи пытались атаковать брата Анри — но отхлынули, едва коснувшись его светящейся благодатным светом рясы. Кармелит не опускал руку с распятием, вторую же вложил в узкую прохладную ладонь Пресвятой Девы, препоручая всего себя Её защите.       Мухи и смола, разбившись, словно об утёс, о монаха и статую, вдруг откатились, всосавшись обратно во всё расширяющийся провал. Там, где прошли две нечистые волны, остались жутко изуродованные, изъеденные тела. По большей части горожан, но и нескольких вигилантов тоже.       Но это было лишь начало. Из провала вдруг выскочила жуткая тварь, отдалённо напоминающая мёртвую собаку, — адская гончая. С доброго телёнка размером, с изъязвлённой кожей, сквозь прорехи в которой виднелись кости в ошмётках гнилой плоти, с матово поблёскивающими и едва заметно шевелящимися петлями кишечника в поджаром брюхе, с жуткими огромными когтями, кривыми жёлтыми клыками, торчащими в разные стороны, со слепыми бельмами глаз.       Ряженые собаки сектантов вмиг поджали хвосты и с воем ринулись прочь. Адская гончая, тоже взвыв на грани слышимости, понеслась следом, решив, видимо, в качестве разминки начать с мелкой и вёрткой добычи.       Следом за гончей из дыры полезли совсем уж жуткие твари, названия которым никто не знал: зубастые человеческие головы на паучьих лапках, гигантские слизняки, оставляющие за собой ядовитые кислотные следы, роящиеся тучи вновь вернувшихся мух, сросшиеся хвостами облезлые крысы, бесформенные комки из костей, паутины и гнилого мяса, сгустки удушливого дыма, обладающие собственным разумом и злой волей, потом показались призраки, — и кошмарная дыра в Преисподнюю на время заткнулась.       Очнувшиеся вигиланты открыли огонь по всей этой нечисти, водители оставшихся на ходу «нарвалов» тоже не дремали, задействовав огнемёты и бортовые лазеры. Визг, вой, крики боли, рёв адских тварей, низкое гудение лазеров и грохот выстрелов разрывали воздух. Нечисть кидалась на людей, собирая свою жуткую жатву. Вигиланты доблестно оборонялись сами и старались защитить горожан.       Брат Анри не двигался с места. Он ждал главного, того, кого призывали еретики-культисты.       И он пришёл. Из адской ямы воздвигся настоящий демон, известный под именем Мерихим. Его кожа была сплошь покрыта оспинами, гнойниками, язвами и багряными фестончатыми очагами рожистого воспаления, на голове виднелись пятна лишая, глаза слезились и сочились гноем, длинная зелёная сопля свисала из носа. В кривой пасти с тонкими обмётанными губами виднелись гнилые зубы. Истлевшие лохмотья едва прикрывали наготу тощего, измождённого тела — по сравнению с болезненной худобой Мерихима, брат-кармелит смотрелся вполне цветущим и крепким человеком. Рога на облезлой голове демона были обломанными, зазубренными и дряхлыми — казалось, они вот-вот развалятся. Вокруг головы Мерихима роились всё те же жирные, мерзкие мухи. Иногда они садились на раны и язвы, копошились там, оставляли блестящие яйца, которые тут же лопались, выпуская мерзких белёсых личинок. Крылья за спиной демона также не были обычными для адского отродья, а походили на тонкие и прозрачные крылья насекомых. Но и они вряд ли могли удержать Мерихима в воздухе, поскольку тоже были оборванными, дырявыми и ущербными.       Впрочем, демон летать не пытался.       Если брат кармелит ожидал именно его появления, то и адский посланник сразу понял, кто среди всего этого сброда представляет для него наибольший интерес. И двинулся к брату Анри.       Монах вскинул голову, сияющими очами бесстрашно глядя на порождение Преисподней. Он отпустил руку статуи Девы Марии, а вторую, с зажатым в ней распятием на чётках, простёр вперёд, навстречу демону. Вся фигура брата кармелита сияла благодатным светом, от которого Мерихим морщился и корчился. Словно заразившись безмолвием своего противника, демон не пытался вступить в полемику, как действовали обычно все демоны, а лишь издавал нечленораздельные звуки и стоны.       Брат Анри осенял демона крестными знамениями, и мерзкую тварь раз за разом откидывало на шаг назад, а человек наступал. Он отпустил чётки, удерживая их за одну бусину, и стал раскручивать, периодически обрушивая крест на демона. Распятие, соприкасаясь с демонической кожей, оставляло на ней глубокие дымящиеся ожоги. Всё больше и больше подпалин появлялось на траченой шкуре, — и демон завыл, зашипел, отшатнулся. Потом развернулся, подпрыгнул, неуклюже нырнул обратно в яму, из которой выбрался, — и был таков.       Адские отродья на площади — из тех, кого не уничтожили вигиланты и не затоптали горожане, сопротивлявшиеся не менее отчаянно, — заметив бегство своего предводителя, тоже дрогнули. Но бездонный провал в земле закрылся за Мерихимом, оставив тварей Прорыва на поверхности.       Брат Анри как подкошенный рухнул на колени. Свечение вокруг его фигуры поблекло и рассеялось. Он бессильно уронил руки, сгорбился и опустил голову на грудь, едва дыша.       И тут со стороны Цитадели на площадь въехали вигиланты на гравициклах, в воздух взмыли «ангелы» на реактивных ранцах и тяжёлой поступью вошли паладины, вооружённые мономолекулярными мечами и силовыми щитами. Это Жан-Жак Робер, наблюдавший из Цитадели за событиями, разворачивающимися на площади Святой Девы, взял на себя смелость вызвать подкрепление.       Вигиланты, увидев паладинов, тут же воспряли духом, поддержав огневой мощью явившуюся подмогу. Все вместе они ринулись в атаку, за считанные минуты стерев с лица земли большинство адских тварей. Оставшихся в живых горожан и сектантов заодно с ними собрали вместе и под конвоем препроводили в Цитадель. Пострадавший командирский «нарвал» поставили на колёса, извлекли из него всех троих пассажиров и отправили в лазарет. Заодно с героем сражения — братом Анри Перра.       Теперь Чрезвычайной комиссии предстояло отделить овец от козлищ и пролить свет истины на события, творящиеся на Пьетасе.