***
— Антон, если ты сейчас же не перестанешь ворочаться, я тебя придушу вот этой подушкой, — Макаров с отстервенением смял лежащую под ухом наволочку с котятами и хмуро зыркнул на бессонного Шастуна. Тот на угрозу никак не отреагировал, продолжая образовывать вокруг себя кокон из скомканных простыни и одеяла. Спалось плохо. Антон крутил в голове всякие мысли. А любое развитие у него каких-либо мыслей обычно оканчивалось чем-то плохим. Внук Моревны, значит. Это такой до глупого очевидный факт, это звучит так логично и правильно, что Шастун готов тысячу раз пробить себе лоб ладонью за то, что не догадался раньше. И теперь из-за нескончаемых риторических вопросов к Арсению он не может уснуть. Где-то на грани сознания пульсирует шальная мысль, что, может быть, Арсений не спит тоже, но Антон решает отбросить ее куда подальше — не хватало прямо во время комендантского часа бежать через весь двор в Преподавательскую башню, выискивать спальню историка… Чтобы что? Чтобы его потом поймали и повели на ковер? Шастун уже успел нарисовать в голове реакции своих новых знакомых: в его воображении Павел Алексеевич выразительно выгибал бровь и скрещивал руки на груди; Дусмухаметов сверкал «понимающим» взглядом и кивал, мол, «Всякое случается». Рядом с ними неожиданно всплыла и Лиза: её невозмутимому лицу в его фантазиях позавидовал бы любой участник шоу «Рассмеёшься — проиграешь». За этими мыслями Антон не замечает, как погрузился в сон… Он не помнит, как оказался в этой лодке. Он понимает, что это — лодка, только по запаху сырой древесины. Волны качают его, словно убаюкивают в большой-большой люльке. Краем уха до него долетают смешки и чей-то бубнеж. Антон чувствует, что его руки сложены на груди, как у покойника. — Эй, писюны, — звонкий крик заставляет Шастуна распахнуть глаза. Он широко открывает рот, воздух со свистом проходит в лёгкие — словно он задержал дыхание по крайней мере на пару минут. — Дим, ты всех рыб решил распугать? — недовольно шипит знакомый голос. Арсений. Антон начинает видеть яснее — мир больше не плывет вокруг, а, наконец, обретает четкие грани. Звёзды над головой безопасно мерцают. — Ты со слишком большим состраданием относишься к своим подружкам, — Серёжа гогочет над этой остротой Позова. Антон скорее чувствует, чем слышит, как скрипит пирс и с облегчением распрямляются доски. — Давайте по кефиру и на боковую. — Кефир — это эвфемизм к алкоголю? — Нет, Арсений, это к голландскому штурвалу эвфемизм. Конечно я про кефир! Тело Антона во сне (Во сне ли? Всё кажется слишком реальным) решает, что неплохо было бы выбраться из позы покойника. И пока он с невероятным трудом расплетает конечности, Серёжа подаёт голос: — Дим, про штурвал — это было… Прям фу. — А что такого? — спрашивает Арсений с искренним удивлением в голосе. — Голландский штурвал — это какой-то плохой штурвал? — Скажем так, это не совсем про Голландию, и совершенно точно не про штурвалы, — Матвиенко мягко пытается выпутаться из пикантной темы разговора. Антон старается не расхохотаться в голос. «А этот Серёга забавный, — думает Шастун, игнорируя табун мурашек, прошедших по спине. — Теперь понятно, почему Арсений с ним дружит. Если бы у нас в офисе был такой челик, я бы тоже с ним дружил…» «Стоп. Я же во сне. Откуда я знаю, как говорит Сережа, если ни разу не видел его в живую?» Антон поднимается в лодке в полный рост и касается металлического края пирса. Под пальцами ощущения чуть смазанные, но суть холода металла он улавливает. Он же спит. Он же спит? Новая волна мурашек вызывает неконтролируемый приступ тревоги. Грудь словно сдавливает с обеих сторон, дышать становится труднее. Позади раздается отчётливый шепот. Волны его зовут. «Антон… Антон…». Антон очень хочет закричать. «Антон, внемли мени. Да будет воля Перуна, клянусь словом Велеса, пусть нити Морены соединят нас…» — АРС!.. Крик срывает Шастуну горло. Его хватает только на это. Гортань словно обхватывает пропахшая потом медная рука. Антон открывал и закрывал рот бесшумно, как оглушенная рыба, прибитая на берег после шторма. «Это кошмар, нужно просто посчитать пальцы на руках, или побежать, и все кончится, и все будет хорошо…» Но лицо не даёт опустить цепкая медная рука. Запах окрашивается кровью, Антона от него тошнит, он пытается дышать реже, но сердце предательски ускоряет темп, пока время вокруг замирает. Арсений останавливается резко, будто и вправду его услышал. Антон улыбается, мысленно умоляет: «Арсений, помоги, Арсений, спаси, Арсений…» Это сливается в единую тревожную строку, пока Шастун перестает чувствовать свои ноги. Они непроизвольно подкашиваются, но опоры не находят — он словно парит над землёй, и удерживает его от падения только убийственная железная хватка. Попов разворачивается на пятках и смотрит ему прямо в глаза. Но почему-то в голубых радужках Шастун резко перестает видеть уже привычного Арсения. Сейчас оттуда, из самой глубины, где сталкивается чернота и синева, глядит что-то, древнее самого Арсения, в чьем теле таится эта сила. — Убирайся прочь, — говорит он нечеловеческим голосом, и перед Антоном мелькает улыбка Марии Моревны — дикая, со звериным удовольствием от ощущения головы-трофея в руке. Такая же сейчас застыла на лице Арсения. Его пальцы, сведённые судорогой, наполняются неоново-синим цветом. — Я повторяю в последний раз, УБИРАЙСЯ ПРОЧЬ, ДИТКА. Антон чувствует, как резко пропадает рука с шеи, и ноги чувствуют под собой влажные доски. Колени больно ударяются о железный угол пирса, и Шастуна оглушает — он с громким плеском опускается под воду… На утро Антон увидел в потрескавшемся зеркале синяки на шее, до ужаса напоминавшие следы от пальцев.***
— Авва, — Тина с нежностью прикладывала к скуле Андрея кусок мокрой ваты, поджав губы. — Не все так плохо. Это ваш первый раз… — Не нужно жалости, — скривился Шастун, шмыгнув носом. — Я уже большой мальчик, и не такие ранения получал. Этот брыдкий Арсений и его папаша за этот шрам мне будут ещё лизать пятки сапогов, вымаливая о моем всепрощении, — губы Андрея дернулись в довольной усмешке. — Ну а их матушку я прощу. Всё-таки она получилась самой красивой из Моревичей. Канделаки прикусила щёку изнутри. Вкус крови её отрезвил. Надо не забывать — кроме тебя у этого мордофили есть и другие. Он променяет тебя на любую, как только найдет юбку покрасивей и попышнее. Он Тине не принадлежит. Но все разумные аргументы Канделаки разбиваются, когда они остаются одни. Когда он целует, вкладывая всю страсть, весь огонь души в её губы. Когда его большие ладони так хорошо ложатся на бёдра, а длинные пальцы так красиво смотрятся на… — Ты чё зависла? — хмуро бросил Андрей. Тина тряхнула головой, натянула на лицо улыбку и, промакнув тонкий свежий шрам ещё пару раз мокрой ватой, бросила ее на столик и достала банку с заживляющей мазью. — От заклинания, конечно, не спасет, но не даст разрастись ему ещё сильнее, — сказала этот словесный мусор Канделаки. Шастун про свойства мази знает и без неё. Кто из них отучился в ШУМе, сдал выпускные экзамены на высший балл и основал огромную организацию по борьбе с отпрысками от смешанных браков? Тина думает, что соглашаться быть «правой рукой» Шастуна было слишком глупо и безрассудно. Но она так хотела иметь эту власть. Она так хотела любить его. Быть ему верной и принадлежной. Нужной. У Андрея была особенность — он всегда держал свое слово. Врать не любил, и для него в этом не было необходимости — он верил всему тому, что говорил. Верил в свои убеждения, в которые пытался обернуть и других. И их отношения для Тины не были секретом с самого начала: он даёт ей контрольный пакет акций газеты «Заметки Сирин», достает для нее должность главного редактора этой же газеты и возможность управлять мнением общественности. Она даёт ему свою поддержку. И тело. Это было одним из условий. Канделаки было не впервой слышать и соглашаться на получение чего-то «через постель». Она никогда не считала это поводом для стыда и осуждения — если чего-то можно достичь быстрее и легче с точки зрения отношений «цена-качество», она даже не посмотрит в сторону сложного пути. Ведь у неё, надо отдать должное, было всё для того, чтобы быть успешной — природная харизма и красота, и, конечно, умение эту красоту и харизму поддерживать в самой лучшей форме. Но Андрей… В какой-то момент он перестал ей казаться «просто начальником». Его брови так забавно хмурились во время особенно тяжёлых размышлений, его глаза так блестели живой зеленью, когда успешно завершалась очередная вылазка, его руки так крепко обнимали Тину, пока она пересохшими губами прижималась к его колкой от щетины щеке, пытаясь выхватить ещё капельку, ещё крошечку тепла и нежности непоколебимого Шастуна… Она просто не могла в него не влюбиться. — Готово, — прошептала Канделаки, закрутив крышку на банке. — Спасибо, — Андрей тяжело поднялся с края гостевого диванчика и слепо клюнул Тину в макушку. Её словно прошибло током прямо по линии позвоночника. — Начинай собираться. Завтра мы отправимся на Юг. Канделаки поставила мазь в плетёную корзинку, но не убрала руку. — Значит, вы совсем не верите в план номер один? — Она прикусила губу и опустила взгляд. — Антон ещё слишком слаб для этой связи. Я чуть его не убил, пока пытался вытащить дух из тела, — Шастун ухмыльнулся. — Я даже благодарен этому Арсению в какой-то степени — если бы я продлил наш контакт хотя бы на минуту, Антон был бы мёртв. И вынашиваемый мной план тут же рухнул, не успев развиться. — Понятно, — сказала Тина. Хотя сказать хотелось совсем другое. Например: «Из тебя стратег, как из меня — хорошая журналистика». Или: «Я заебалась слушать твои бесконечные размышления о сыне». Или: «Иди сюда, я тебя хочу прямо сейчас, даже со свежим шрамом». — Доброй ночи, — Андрей щёлкнул пальцем, и огонь в камине утих, оставив комнату в приятном глазу полумраке. — Выдвигаемся на рассвете.***
— Антон, что-то случилось? Шастун тряхнул головой и поднял взгляд на обеспокоенного Сергея Вячеславовича. Тот, словно мать-наседка, упёр кулаки в бедра и прикусил губу. — Нет, всё в порядке, — просипел Антон и поморщился. Горло саднило, и каждое слово ему удавалось произносить с трудом. — Просто ты такой неразговорчивый сегодня… — Профессор Лазарев повел плечом, словно отгоняя от себя плохие мысли. — Вот я и надумал… Хорошо. Молодец. Продолжай работать. Шастун кивнул и снова уткнулся в учебник по чарам. Сегодня они учились накладывать заклинание метаморфозы, с помощью которого можно было «изменять видимую суть объекта при сохранении его начальных характеристик», как было сказано в книге. Антон снова и снова проходился глазами по строчкам, но осознание смысла предложения, сказанного ещё профессором Лазаревым почти полчаса назад, к нему так и не пришло. Его однокурсник, Егор, уже во всю пытался превратить матрёшку перед ним в супную миску. От старания высунув язык, он широко размахивал руками, и в какой-то момент так разошелся, что ударил рядом сидящего с ним тихого парня по носу. Но тот не растерялся и, напрягая жилистую шею, испещреную тату, начал громко орать на Егора: — Повеса, следи за своими плетьми! — А ты не раскидывайся оскорблениями с кем попало, смерд, — нахмурился Булаткин. Антон на этот «гениальный» диалог закатил глаза — ссора жабы и гадюки, картина маслом. У Булаткина золотая ложка в жопе благодаря «папуле», который носил на руках всех своих династических отпрысков («И всё-таки слухи по ШУМу расходились слишком быстро», — думалось Шастуну). А у Эда (Антону удалось расслышать имя в пылу разгоревшейся ссоры)… Что у него было? — Да мой отец в БЗЧК состоит, он таких шавок как ты держит в страхе, — выплюнул Эд, улыбаясь. Антон тяжело сглотнул. — Он с Шастуном общается на короткой ноге. Вся группа, до это старательно игнорировавшая перепалку двух отшибленных, тут же повернулась в их сторону. Какая-то девочка горячо зашептала склонившемуся к ней Тамби. Тот со смесью жалости и неловкости посмотрел на Антона. Он почувствовал, как его уши мгновенно запылали. — Да твоего Андрея мой отец в любой момент пришпилит, — самодовольно скрестил руки на груди Егор. — Он у меня что, зря Министр Магии? — Хуистр, — не унимался Эд. — Да ты вообще на пидораса похож. — Аж ты ж!.. Антон присвистнул и сделал в голове пометку — к Егору со спорами не лезть. Булаткин уже проворно оседлал бедра Эда и пару раз смачно заехал татуированному в нос и челюсть. Сергей Вячеславович в ужасе запищал: — Мальчики, немедленно прекратите этот цирк! Шастун, стрельнув взглядом по сторонам, спиной подполз к люку в полу, но его конспирация оказалась бесполезной — все ученики и в частности профессор Лазарев, визжавший: «Кровь! Теперь на моем дорогом ковралине кровь!» были заняты тем, что пытались разнять человеческий клубок из рук и ног, в которые превратились дерущиеся Егор и Эд. Антон рукой попытался нащупать чугунную ручку, но его пальцы неожиданно наткнулись на что-то теплое и влажное. Не успев издать и звука, Шастун оказался быстро утянут вниз, на винтовую лестницу. Над ним хлопнула крышка люка: крики и гул обеспокоенных волшебников и волшебниц стих. — Ты меня ткнул пальцем прям в десну, — голубые глаза недовольно блеснули в свете настенных лучин. Арсений осторожно коснулся верхней губы. — Прости, — бездумно улыбнулся Антон, нависая прямо над ним в полумраке узкой винтовой лестницы. Рядом с Арсением Шастуну стабильно отключало любое «рацио», и он молча продолжил наблюдать, как взъерошенный «профессор» поправлял полы своей мантии. — Зачем вы меня украли с занятия? — спросил Антон. Попов поднял взгляд и посмотрел Шастуну прямо в глаза. — Не украл, а временно одолжил у профессора Лазарева, — хмыкнул Арсений. — Тем более, ему сейчас точно не до твоей персоны — у него пубертатные мальчишки сходят с ума, пытаясь разрешить накопленное сексуальное напряжение через драку. Антон удивленно поднял брови, но ничего на последнюю фразу Попова не ответил. Арсений, оглядываясь через плечо, начал спускаться. — За мной. И в Преподавательской башне не шуми. — В Преподавательской башне?! — громко прошептал Антон и тут же об этом пожалел, закашлявшись. — Именно так там нельзя шуметь, — хихикнул Попов, и, не оборачиваясь на Шастуна, зашагал вниз, проворно перепрыгивая через каждые пару ступеней. Они, нервно оглядываясь по сторонам, перебежали по двору к самой крупной из башень. Антон старался не задавать лишних вопросов, просто наслаждаясь моментом — ему было страшно, что скоро их маленькое приключение с Арсением может закончиться, и придется возвращаться к привычному расписанию: после чар будет целых два академических часа зельеварения, на которых Харламов снова будет диктовать рецепт, иногда рыгая из-за того, что забыл выпить микстуру от изжоги; потом обед, на котором Лиза точно станет донимать его вопросами про шею — у них сегодня с Макаровым общее занятие по углублённой истории магии, он точно расскажет ей про сегодняшний Антонов кошмар… — Стоп, — Шастун застыл посреди мраморного пролета. Арсений успел его обогнать, но только на пару ступеней. — А у вас сегодня разве нет первой пары? Попов дёрнул уголком губ, но в остальном его лицо ничего не выражало. — Я дал студентам работу на дом, — просто ответил он, продолжив взбираться по широкой лестнице. — Не отставайте! Нужная дверь оказалась прямо напротив них. Арсений жестом показал Антону оставаться на месте, а сам подошёл, простучал по синему покрытию незамысловатую мелодию и сделал шаг назад. Спустя пару мгновений дверь открылась, и из нее высунулись бритый затылок и огромные карие глаза. — Серёж, не балуйся, открой нормально, — улыбнулся Арсений. Карие глаза покосились и недовольно сузились при виде Шастуна, но дверь открылась широко, и Матвиенко жестом пригласил их войти. Комната оказалась светлой, оделаной голубыми и бирюзовыми оттенками — даже прикроватный ковер с крупным ворсом был цветом был похож на морскую волну. Из окна открывался чудесный вид на бухту: сейчас на воде царил штиль. Туманно виднелись очертания Шлиссельбурга. — Вот тут я и живу, — Антон обернулся. Арсений стоял в паре шагов от него, в распахнутой мантии, один рукав которой съехал, оголив бледное плечо, покрытое родинками. В руках он сжимал коробочку с криво нарисованным на ней красным крестом. — Садись сюда. Попов кивнул на пуфик прямо посреди комнаты. Шастун, не отрывая взгляда от Арсения, присел и тяжело сглотнул. — Подержи, я сейчас, — он опустил на колени Шастуну коробочку, от которой резко несло йодом, и отошел к ширме, по пути стягивая с себя мантию. Антон заметил, как плавно перекатывались под кожей мышцы спины. «Весь в родинках», — резанула в голове мысль, когда Арсений и его предательски прикрытое частью мантии тело ниже поясницы скрылись за ширмой полностью. Шастун разочарованно отвернулся и встретился взглядом с нахмурившимся Сергеем. — И давно ты так на меня пялишься? — попытался разрядить обстановку Антон, ладонью потерев заднюю часть шеи. — Минуты две точно, — серьезно ответил Матвиенко, с нескрываемым отвращением продолжая сверлить взглядом Шастуна. Тот снова тяжело сглотнул и решил, что лучшим решением будет порассматривать жилище Арсения. Здесь всё было таким чистым и аккуратным, что Антон даже немножко позавидовал — в их комнате жило три самых «мужицких» мужика на свете, и поэтому с такими вещами, как уборка и заправленная кровать они не особо парились. А вот Арсений, похоже, другой: в комнате горела пара свечей, которые создавали уют и от которых пахло чем-то сладким. Светлые стены с рисунками незабудки не напрягали глаз, а потолок, украшенный картой звездного неба, создавал ощущение, что находишься в комнате не у преподавателя истории магии, а у маленькой девочки-подростка с безумной любовью к синему цвету. — Ты чего-то совсем загрустил, — мягко сказал Арсений, возвращаясь из-за ширмы к Антону. На нём теперь болтались широкие штаны и футболка с широким воротом, почти открывавшим то самое безбожное плечо, покрытое родинками. — У меня просто лицо такое, — Шастун дёрнул уголками губ и покосился на продолжавшего буравить его взглядом Матвиенко. Попов покачал головой и открыл коробочку. Запах йода усилился. — Матвиеныч, что скажешь по поводу состояния больного? — Залипает много, — Сергей скрестил руки на груди и двинул бровью. — Может, астральное тело оказалось таким сильным, что часть мозга атрофировалась из-за кислородного голодания? — Не пори чушь, — надул губы Арсений. Антон удивился — перед ним строит серьезного волшебника, а за глаза с «Матвиенычем» общается, словно им по пять лет. Несправедливо. — Скажи как есть. — Ртом, — ответил Матвиенко. — Арс, ну я тебе кто, балий? Если нужно освидетельствование, то это к Позу. — Никакой от тебя пользы, Сережкинс, — театрально вздохнул Попов, открыв какую-то особо приятно пахнущую банку. — Сейчас мазать тебя буду. Предупреждаю — эта штука холодная. Антон послушно кивнул, и в следующую секунду застыл, словно истукан: пальцы Арсения мягко коснулись места под кадыком и начали круговыми движениями втирать прохладную мазь. Попов на него почти не смотрел, с усердием проходясь взглядом по всем синякам. Шастун же пялил на волшебника во все глаза, чуть ли не с восторгом отмечая длинные ресницы и нос-кнопку, которые с такого ракурса смотрелись ещё красивей. Арсений в целом для Антона казался красивым с любых ракурсов. — Шастун, — интонацией выделил Серёжа. — Не залипай так открыто, Перуна ради. — А ты что, ревнуешь? — весело спросил Арсений, обернувшись на Матвиенко. — Не волнуйся, ты мой первый и единственный. — Я тебя ненавижу, — простонал Серёжа, и прикрыл лицо руками. Попов закрутил баночку обратно, небрежно закинул в коробочку и, развернувшись, чмокнул Матвиенко в висок. Антон замешкался. Вроде Арсений и Сережа на вид закадычные друзья, но его напрягает их излишняя тактильность. Отчего-то в Шастуне проснулась давно, как ему казалось, забытая ревность. Всё тело кричало: «Не трогать! Это — моё!», хотя Арсений ни при каких раскладах «его» не был. — Мне не нравится то, что делает Шастун, — прошептал Матвиенко серьезно. — Эта его стратегия… — …Больше похожа на конвульсии умирающего, — Арсений отошёл в другой угол комнаты, где находилась маленькая, похожа на жемчужную ракушку раковина с изящным краником. Он крутанул вентель и подставил под струю воды испачканную в мази руку. — Андрей действует непоследовательно. Почему он вообще был уверен, что сможет безболезненно проникнуть в сознание Антона? Он же буквально пару месяцев как волшебник, и лезть в неподготовленное сознание — это подписание себе смертного приговора. — Но если он пошел на это, значит, сможет решиться и на многое другое… — Эй, земляне, — Антон недовольно замахал руками. — Вам нормально, что вы обо мне болтаете в третьем лице, пока я в комнате? — Нормально, — рявкнул Серёжа. Антон тут же поджал к себе ноги. Картина достаточно комичная — коленки доставали до ушей, а пальцы отчаянно цеплялись за край пуфика. — Серж, он прав, — тряхнул Арсений головой. — Нужно рассказать. Матвиенко цокнул. Шастун заинтересовано бегал взглядом от него к замершему в углу комнаты Попову. Те тревожно между собой переглянулись. — Шастун, — собственная фамилия голосом Арсения звучала для Антона обезоруживающе. — Как много ты знаешь о пророчестве? — Обо мне и отце? — он скривился. — Ну, я должен буду его убить. Чёта такое говорил Стас. — Понятно, — кивнул скорее себе, чем Антону Попов и тяжело вздохнул, переведя взгляд на Серёжу. — Он ничего не знает. — Давай я, — Матвиенко устало почесал темя. — А то ты сейчас разревешься перед Тотошкой, — Попов недовольно цокнул, Антон, уже готовый было открыть рот и сказать Серёже самые нелицеприятные вещи, тут же заткнулся под его испепеляющим взглядом. — Так вот, Тотошка, слушай и внемай. Когда-то давно, когда тебя ещё и в проекте не было, твой отец выступал в Столице на площади со своей «гениальной», — Матвиенко поморщил нос на этом слове и нарисовал в воздухе кавычки. — идеей о борьбе за чистоту крови. Мол, современные волшебницы должны больше думать, с кем ложатся в койку, а благородные волшебники обязаны осеменять как можно больше магинь в округе. И в какой-то момент на сцену неизвестный бросил сферу с предсказанием, которая разбилась и начала орать на всю присутствующую публику, — Серёжа сделал паузу на этом моменте, прочистив горло. — Дословно не скажу, но суть такая: ты не просто должен убить своего отца. Тут речь идёт о том, кто кого. — То есть?.. — испуганно протянул Антон. Он эту мысль никак продолжать не хочет, вот прям совсем. — Если ты его не убьёшь, он должен будет уничтожить тебя, — Матвиенко сказал это так буднично, будто предложил Шастуну сходить в боулинг. — Ни один из вас не сможет жить спокойно, пока жив другой. «Гарри Поттера» читал? — Угу, — мрачно кивнул Антон. — Это как у Гарри и Воландеморта? — Своего рода, — Серёжа вздохнул. — Но это всё сложно, потому что ты вообще рождаться был не должен. — ЧЕГО? — Шастун от неожиданности свалился с пуфика и больно ударился об угол письменного стола. — Ну сам подумай, — Арсений, наконец, подал голос в этом разговоре. — У тебя же мама водная волшебница, отец — огненный маг. Такие дети обычно не доживают до зрелого возраста… — он капитулирующе поднял руки вверх. — Прости. Правда жизни. — Но я же есть, — нахмурившись, Антон потёр ушибленное бедро. — И я живой. — Ты — статистическое исключение, которое Пантеон для чего-то допустил в своей паутине судеб. Только бы понять, для чего… — Матвиенко широко зевнул, поднялся со стула и обернулся на Арсения. — Я спать. Слишком много экшена на одни сутки. Попов закатил глаза и проводил Сережу до двери. Тот что-то шепнул ему на ухо, зыркнул злобно в последний раз на Антона и скрылся в коридоре. Арсений прикрыл за ним дверь и, обернувшись к Шастуну, чуть сполз по ней и прикусил губу. Антон неосознанно коснулся шеи — та больше не болела. — Хотел спросить, — осторожно начал он, боясь пошевельнуться. — А вот сон, который я видел сегодня ночью… Вы там как вообще оказались? — Это был не то, чтобы совсем сон, — Арсений плюхнулся на кровать и раскинул в сторону руки. Футболка задралась, обнажив низ живота и дорожку волос. — Скорее, ты, а точнее твое астральное тело, проникло в реальность там, у бухты, и позвало нас на помощь. — Тебя, — невпопад встрял Антон. — Я звал тебя. Попов замолчал. В комнате повисла непонятная для Шастуна тишина — он не знал, злится ли сейчас Арсений, или просто думает. Но спустя несколько секунд Антон понял, что второе — волшебник подорвался с кровати и подбежал к шкафу, бегло пробегаясь взглядом по полкам. Его лицо озарила улыбка, когда он нашел что-то в глубине этого небесно-голубого чуда интерьера. — Я думаю, дело в этом, — Арсений с лицом победителя развернул перед Антоном его же толстовку. Ту самую, которую он отдал Попову вечером их первого знакомства. — В куске тряпки? — удивлённо протянул Шастун. — В твоём куске тряпки, — Попов выглядел так, словно уже разложил перед Антоном все найденные переменные и ждал, когда же тот сложит два и два. — В нашем мире закон обмена — один из самых главных. Если ты оказал мне какую-то услугу, то я должен вернуть тебе потраченную энергию любым другим доступным равноценным способом. Энергия не может уйти в никуда, иначе Хтонь начнет расти. Поэтому все эти «безвозмездные» дела у нас не работают. Добро всегда возвращается. — То есть я одолжил тебе толстовку, а за это ты спас меня от смерти? — Именно, — улыбнулся Арсений и потрепал Антона по кудрям. — Но ты тоже, конечно, сморозил — прям от смерти. Так, припугнул нападавшего. — И на этом спасибо, — Шастун от этих морщинок вокруг глаз и мягкого голоса так поплыл, что не заметил, как во дворе прогремел колокол. Первая пара кончилась.***
После огненного портала Тину всегда немного подташнивало — не ее это, норы и тоннели были намного роднее и безопаснее, но воплощение запасного плана Шастуна не терпело никакой потери времени, поэтому на рассвете они из поместья Андрея Александровича моментально телепортировалась на Юг. Ближайший к нужной точке портал находился от него в паре километров. Но они не учли, что город, в котором он стоял, оказался мертвым. Раскалённая песчаная дорога прожигала их ботинки насквозь. Солнце пекло, заставляло обливаться потом даже в хлопковых балахонах. Андрей недовольно вокал, все время опуская глаза к куску пергамента в руках. — Где они, — Шастун начинал откровенно звереть. — Обещали быть уже здесь в полдень. Самое убийственное время выбрали, сволочи… Канделаки усилием воли пыталась не упасть на колени прямо посреди пустынного города. Во рту жутко пересохло, ей хотелось пить. В мире сейчас не существовало лучшего дара, чем глоток свежей ледяной воды из источника. Когда Тина начала жалеть, что согласилась поехать на встречу с Андреем (которому жара в целом не вредила — огненные маги могут выдерживать и не такие температуры, а ныл он для вида), позади раздалось цоканье копыт, эхом разносившееся по улице. — Думал, мы вас не дождемся — помрем, — ехидно улыбнулся Андрей. Он поднял голову и прищурился, пытаясь разглядеть ездока. — Журавль? — Он самый, — хрипло ответил крупный мужчина. Его голос немного приглушала повязка на лице, шляпа была надвинута почти на лоб, так что можно было видеть только светлые глаза. — Здесь в паре сотен метров есть бывшее убежище. Пройдемся? — Хорошо, — кивнул Андрей и двинулся следом за ним. Спутница Журавля, изящная черноволосая девушка с голубыми глазами бросила взгляд на Тину. Канделаки махнула ей, и наездница протянула руку в знак приветствия. — Лось, — глухо донеслось из-под белой повязки. — Тина, — смущённо ответила на рукопожатие волшебница. Её руку тут же обхватили второй и подняли на гнедого коня. — Держитесь крепко, — бросила Лось через плечо. Тина испуганно кивнула, обвив руками ее талию. — Кету любит брыкаться. Она подшпорила его, и конь тут же понёсся по пыльной дороге вслед за удаляющимися на горизонте Шастуном и Журавлём.