Полегче

Себастьян поднялся с кровати на автомате, не дав себе труда даже продрать глаза как следует. Умылся, оделся, высветил темпус и в недоумении посмотрел на стенной календарь. Понял, что позорно продрых больше суток. Тревога привычно замораживала пальцы и ступни, завязывала внутренности тугим узлом и змеилась под кожей, пульсируя вместе с артериями. Чувство уже привычное, почти родное. На столе возле насеста совы обнаружилось письмо. Он вскрыл его, стараясь унять дрожь в пальцах. В последнее время Анна присылала их всё реже. Её письма стали короткими и бесцветными, она не реагировала на подначки и даже не злилась на дурацкие детские прозвища. И каждое такое послание Себ читал с замиранием сердца. Чувство тревоги нарастало, а время утекало, как песок сквозь пальцы. И ему казалось, что вместе с этим песком умирает, уходит и растворяется его сестра — его душа и сердце. А он ничего не может сделать. Он бесконечно злился на себя и выливал это чувство ведром помоев на каждого, кто смел напоминать о его бессилии и говорить об этом вслух. Он в последнее время частенько ловил себя на мысли, что безумно боится этих писем и поездок домой. Потому что каждый раз Анна становилась все слабее, всё больше походила на призрак и всё меньше напоминала его настоящую сестру. Будь его воля он бы предпочел никогда не видеть и не знать её такой, беспомощной, бледной, терзаемой болью и отчаянием. Это было сродни тому, как если бы его сестру медленно пытали у него на глазах. Он чувствовал отголоски её боли, её страха, отчаяния и полного всепоглощающего чувства беспомощности и разделял их, как мог. Он всегда думал, что вдвоем они могут вынести всё что угодно, они вместе плакали и смеялись и любое ощущение в их личном маленьком мирке всегда было разделено надвое. А теперь вся боль и ужас достались ей, и это было мучительно несправедливо. Он бы многое отдал, чтобы забрать её проклятие себе. Было бы даже не страшно умереть. Он начал поиски среди информации о тёмных искусствах только после того, как пришёл к этой мысли. Он никогда и никому вслух не признавался. Ему было страшно даже сформулировать это и облечь в слова, но в запретных знаниях он искал не лекарство. Потому что лекарства не существовало. Он искал способ изменить проклятие, перенаправить его разрушительную силу. Если получится — на себя, если нет — на кого-то другого. Лишь бы она осталась жива. Лишь бы больше не чувствовать этого исступленного отчаянного бессилия. Он прочёл письмо. Анна говорила будто не с ним, будто бы отчитывалась из необходимости, а не общалась с братом. Она не хотела его расстраивать, но и боялась вселить ложную надежду, поэтому писала сухо и невыразительно. Письмо было чуть длиннее, чем предыдущее и один этот факт обрадовал и принёс облегчение. Значит у неё хватило сил всё это написать, значит она может сидеть и держать перо, и ясно мыслить целых четыре абзаца. Больше всего он боялся открыть письмо от Анны и увидеть чужой почерк. Темпус показал половину шестого утра, соседи по общежитию начинали постепенно просыпаться и собираться на завтрак. Себ со всеми поздоровался, по привычке расточая приветливые улыбки. Запер письмо в ящике стола, где их уже лежала целая стопка. И принялся комплектовать сумки с учебниками, сначала свою, потом Оминиса. Тревога пожирала изнутри и требовала отвлечься, чем-то занять руки и голову. Оминис тоже проснулся и со своим обычным утренне-мрачным видом напяливал отглаженную форму. Он прекрасно слышал, что Себ улыбается, насвистывает что-то легкомысленное и перебрасывается шуточками с соседями по спальне. А ещё он прекрасно слышал напряжение, дрожь в его голосе и сбивчивое дыхание. По Сэллоу всегда были так очевидны его настроения, что Оминис всякий раз удивлялся, как другие этого не замечают. Они спустились на завтрак, отсидели положенное время на уроках. Наведались в класс трансфигурации, где Себастьяна заставили написать объяснительную по поводу прогула. Профессор Уизли, заранее предупрежденная Оминисом, не стала свирепствовать. Сгодилась пара строк и подпись, чистая формальность. Однако профессор очень настойчиво рекомендовала посетить больничное крыло, сурово смотрела поверх очков и так фальшиво строила обеспокоенное лицо, что Себ смылся из кабинета сразу, как представилась возможность. Оминис нашёл его в скриптории. Сейчас, после целых суток раздумий и самобичевания, когда Оми успел сотню раз взвесить и рассмотреть со всех сторон каждое сказанное в тот вечер слово, кабинет основателя ощущался уже не так зловеще. Он не перестал быть хранилищем ценнейших древних тайн и всё такое. Просто уже не так пугал и завораживал, как в то первое утро. В скриптории было сыро, как и во всех подземельях замка, холодно, как в дортуарных коридорах, и пахло пылью и плесенью сильнее, чем где-либо в Хогвартсе. Оминис поплотнее запахнул мантию и просканировал локацией комнату. Себастьян снова с маниакальным видом копался в книгах. Древние зачарованные шкафы ломились от свитков и старинных фолиантов, которые, казалось, могут развалиться от любого чиха. Оминис тоже принялся копаться, читать и осматривать. Он всесторонне обдумал гипотезу о пропаже его тёти, которую в ТУ ночь выдвинул Мелькор, его слова о наследии Мраксов. И теперь копался в древних знаниях с вполне конкретной целью: выяснить, что нашла в скриптории Ноктуа, и что так отчаянно хотели скрыть отец и директор.

***

Вечером в окно общежития постучалась сова. Ими открыла ставни, впуская морозный воздух и упитанную белоснежную птицу. Открепила письмо, погладила влажные от снега перышки. Сова уселась на подоконник и нахохлилась, явно приготовившись ожидать, пока Ими напишет ответ. Она смущенно посмотрела на птицу и нервно сжала пальцами края конверта. Имельда догадывалась от кого это, и не была уверена, что хочет знать, что внутри. Письмо было подписано размашистым почерком с вензелями и дурацкой ошибкой в поле пометок. Автор постоянно путал д и б и зачеркивал лишние хвостики букв. Это немного успокоило, и она вскрыла конверт. Конечно, письмо было от Нелс, и похоже она сильно нервничала, потому что путала местами слова и буквы, брызгала чернилами. А кое-где проглядывал отпечаток строк другого текста, как если бы лист положили поверх непросушенного письма. Похоже кто-то истратил уйму черновиков. Чем дольше Ими читала это нервное послание, тем шире становилась довольная улыбка. От извинений в письме сквозило нежностью и неловкостью. Вспомнилось, как тогда, в полумраке гриффиндоской спальни, Нелли смотрела на неё с искренним восхищением, завороженно и смущенно. Раскрасневшаяся с блестящими искорками в темно-карих глазах. Ими с довольным писком повалилась на кровать и перечитала всё в третий раз. Нелли неуклюже завуалированно звала её «прогуляться» вечером после отбоя на крышу астрономической башни. Ими перевернулась на постели, подминая под себя подушку и жмурясь, чтобы не начать орать и прыгать по комнате. После отбоя на астрономической башне назначали ТОЛЬКО свидания, об этом в Хоге знали все, начиная с самых мелких первокурсников и заканчивая преподавателями. После девяти вечера это место становилось сакральной территорией старших, традиции которой уважали. Младшие не лезли любопытными носами, а преподаватели делали вид, что башни вообще никогда не было в графике дежурств. Чтобы попасть сюда, требовалось заранее отметиться в специальном зачарованном бланке, который вывешивался в кладовке возле музыкального класса каждые две недели. Не допускались лица младше пятнадцати, а также директор Блэк. Подобных специальных укромных мест в замке было организовано несколько, и каждое существовало с незапамятных времён. Отдельное для деловых встреч, отдельное — для любовных, отдельное — для любителей одиночества. Другого способа уединиться надолго у многих просто не было, не всем разрешалось покидать территорию школы. Несмотря на количество ниш и пустых классов, волшебники — существа неугомонные и любопытные, а если они ещё и дети, запертые вместе на закрытой территории… Понятия личного пространства, личных вещей и уединения в таких условиях становились достаточно расплывчатыми. В этот момент в комнату завалились шумной компанией соседки, и Ими поспешила спрятать письмо и сесть за стол, как положено. Она приготовила перо, чернила и пергамент и застыла в нерешительности. Занавесила лицо волосами и составила пару черновиков, молясь, чтобы девочки не обратили внимания на её мучения, или хотя бы сделали вид. Отводящие внимание чары они бы заметили, так что она предпочла притвориться, будто страдает над эссе. Подумалось, что её вместо смотровой площадки зовут именно на крышу и этот момент нужно уточнить. Ответное письмо наконец начало оформляться во что-то более-менее приличное. Нелс расхаживала по спальне взад-вперёд вот уже добрых сорок минут и грызла ногти. Про себя ругала сову, десять раз перепроверила календарь, записку Софи с расчётами, собранную сумку и чары на ней. Она назначила встречу на сегодняшний вечер и теперь кляла себя за то, что так долго не решалась отправить письмо с приглашением. Что если она откажется банально из-за того, что не найдёт времени. Нелс нервно закусила кожу возле большого пальца и чуть не содрала её зубами, когда дернулась от стука в оконное стекло. Подскочила, впустила сову, и выговаривая, какая она несносная птица, отсыпала почти полную пачку печенья и нежно погладила её по перьям, забирая письмо. Сова благородно пропустила мимо ушей замечания хозяйки и принялась хрустеть печеньем. Нелс распечатала письмо, подписанное аккуратным квадратным почерком, и чуть не расплакалась от облегчения. Свидание состоится. Тем же вечером Нелс ждала Ими возле прохода на смотровую площадку. Она попросила надеть брюки и одеться потеплее. Подготовила небольшой купол над местом, где они будут сидеть с согревающими и отводящими внимание чарами. Обычно свидания проводили в теплых комнатах или на смотровой площадке, но Нелс решила, что крыша подойдёт им обеим гораздо больше. Она в сотый раз поправила неудобно сидящие штаны и плотнее закуталась в куртку. Одеться одновременно красиво и тепло не получилось и это немного расстраивало. Появилась Ими в брюках и темной зимней мантии, парадно расшитой фиолетовым шелком, невероятно изящная, как всегда. Высокая причёска, макияж, она явно тоже понимала происходящее, как свидание. Мозг споткнулся об эту мысль и Нелли на секунду повисла практически с открытым ртом. Нет она рассчитывала что Ими поймёт её правильно. Но только сейчас в полной мере осознала, что, если с ней согласились пойти на свидание, значит она может надеяться на что-то большее, чем дружба. Этим приглашением и ответом на него, они почти в открытую обсудили, что возможно начнут встречаться. Нелли усилием воли заставила себя подобрать челюсть и сделать нормальное лицо. Ими улыбнулась и кивнула на её школьную сумку. — Давно не виделись. А что это у тебя? — её забавляли реакции Нелс, непосредственные, эмоциональные и даже временами чрезмерные. Нелли демонстративно звякнула сумкой и лукаво улыбнулась. — Да так. Немножко подготовилась. Идём на крышу? — Мне было интересно, как ты собираешься это провернуть. Я же без метлы сегодня. — Именно поэтому — Нелс развернулась и жестом фокусника продемонстрировала лестницу ведущую на крышу, широкую и удобную, которой явно раньше здесь не было — именно поэтому я влезла туда заранее, вскрыла охранные чары на люке и трансфигурировала вот это. Она вспрыгнула на первую ступень и обернулась, галантно подавая руку. — Миледи? Ими усмехнулась и взялась за протянутую ладонь. Через секунду они оказались на крыше. Чистый морозный воздух почти искрился, ветра не было, а над головой, насколько хватало взгляда, простиралось бесконечное звездное небо. Дух захватывало от вида. В двух шагах на плоском участке крыши слабенько поблёскивал прозрачный купол чар. Внутри был расстелен плед, валялось несколько подушек и стояли тарелочки с едой. Нелли устроилась на одной из подушек и позвала Имельду сесть рядом. Она достала из сумки закуски сладости и вино, наполнила бокалы и в задумчивости уставилась на винную этикетку, не зная как начать разговор. Ими забрала у неё бутылку и заглянула в глаза. — Ты писала, что хочешь сказать что-то важное? От этого прямого взгляда, Нелс покраснела до кончиков ушей и замерла испуганным кроликом. — Да. Я хотела извиниться. — она отвела взгляд, продолжая сосредоточенно разглядывать свои руки. Ими смутилась. Наверное, зря спросила вот так сразу и в лоб. Наверное, надо было сначала хоть немного выпить. Нелли подняла на неё глаза. — Я хотела извиниться и объяснить. Я не хотела нарочно тебя сердить или нервировать. Я правда не понимаю, чем заслужила такое внимание, почему ты решила общаться со мной. Я думала тогда после нашего первого разговора, что ты пошутила, когда сказала, что будешь меня страховать. Но потом ты действительно прилетела. Несколько раз подряд ты прилетала и действительно была рядом. Слушала, смотрела и делала такое выражение лица. — Нелс отвела взгляд и стиснула кулаки так, что ногти впились в ладони. — Когда люди делают такое лицо, они обычно пытаются изобразить что им не всё равно. Но я ни разу не встречала таких, кто это подтверждал ещё и действиями. До тебя. — Она осторожно подняла глаза, не уверенная в том, какую реакцию ожидает увидеть. Ими выглядела ошарашенной. — То есть ты решила, что я притворяюсь? — Прости. — Нелли выставила вперед сложенные в молящем жесте ладони, отчасти подкрепляя свои слова, отчасти загораживаясь. Она опустила голову так, что волосы занавесили лицо. — Я действительно думала, что ты не станешь меня ловить. Ими в похожей попытке спрятать лицо потерла переносицу. — Я так и думала. Я вообще очень долго думала о том, почему ты решила так поступить. И до последнего не верила, что всё вот так просто, — она вздохнула. — Знаешь, почему я прилетала страховать тебя? Нелс подняла голову, в глазах у неё стояли слёзы. Ими продолжила. — Потому что меня восхищает твоя безбашенная храбрость. Потому что мне нравится слушать твои рассказы и смотреть, как ты тепло улыбаешься, глядя на меня. Мне нравится смешить и смущать тебя. Мне безумно тепло и уютно каждый раз, когда я в мыслях возвращаюсь к любому нашему разговору. А ещё мне кажется невероятно красивой твоя фигура, глаза, волосы и голос. И мне каждый раз было действительно страшно, что ты упадёшь. Настолько, что я даже пару специальных уроков взяла. — Чем дольше Ими говорила тем сильнее смущалась не в силах остановить этот поток сознания. От собственной честности начинал болеть желудок. Вот сейчас она поднимет глаза, увидит выражение отвращения и будет послана на все четыре стороны. В конце концов так уже было, и то, что она чувствует — не нормально. Или ещё хуже, Нелс расплачется и скажет. что у неё никогда не было такой хорошей подруги. Нелс действительно чуть не плакала, но глаз больше не отводила. И, удивительное дело, улыбалась. Счастливо и чуть безумно со слезами на глазах. — Подумать только, — на этих словах Ими дернулась как от удара, но Нелс этого не заметила и продолжила. — Ты действительно согласишься со мной встречаться? В небе один за другим начали появляться серебристые росчерки падающих звёзд. Имельда подняла ошарашенный взгляд. Нелли спешно вытирала слёзы, размазывая их ладонями по щекам и широко улыбаясь. Ими только и смогла выдавить дурацкое. — Ты плачешь? — Извини. Наверно выглядит ужасно глупо, — она в очередной раз вытерла глаза мокрой рукой. — Со мной иногда бывает, когда сильно радуюсь. Ими тепло улыбнулась, пододвинулась ближе, достала платок, и сама вытерла её мокрые щёки, второй рукой мягко придерживая Нелли за затылок. Провела рукой по её волосам: даже мягче чем представляла. Заглянула в глаза. — Я соглашусь. После этих слов Нелли уже откровенно расплакалась. Позорище конечно. Но кто бы такое спокойно выдержал. Когда лучшая девушка в школе расписывает, как ты прекрасна и даже сама предлагает встречаться. Имельда привлекла её к себе и Нелли окутал запах корицы и гвоздики, тепло. А ещё она услышала, как под самым ухом бешено бьется сердце. Из-за неё. Она снова всхлипнула, а Ими тихо рассмеялась, продолжая гладить её по волосам.

***

Парни просидели в скриптории до поздней ночи. Оминис копался в записях, Себастьян восстанавливал условия ритуала и изучал найденные артефакты. Он собирался провести небольшой эксперимент с накопителем и подобрать формулы для, как он выразился, «пробной версии» ритуала. Оми не стал ему мешать. Да, он имел больше опыта в ритуалистике и рассчитал бы всё быстрее. Однако в этот раз просто отказался помогать Себу в его изысканиях. Письма доктору Пьюси и его супруге были отправлены ещё вечером первого дня. Вот-вот он получит доступ к библиотеке древнейшего рода темных менталистов. А с ним, как он надеялся, и аргументы для медиков. Оминис рассчитывал убедить лечащего врача Мелькора осмотреть и Анну, однако для этого требовалось хоть чем-то подкрепить гипотезу, что они были прокляты одним и тем же заклинанием. И если до тех пор, пока Оми не выяснит всё что нужно, этому веснушчатому урагану требуется чем-то занять мозги, то почему бы не ритуалистикой. Оминис со вздохом перевернул ветхую страницу тяжелого фолианта. Свои мозги он занимал исследованием возможного «наследия» Мраксов и размышлениями о судьбе тёти. Ничего действительно полезного пока не нашлось, а мысли о Ноктуа приводили только к ещё большему количеству вопросов. Очередной фолиант библиотеки отказался открываться. Оминис повертел его в руках так и эдак, пытаясь найти тайный замок, просканировал на чары. На обложке красовалась надпись: «Что ты знаешь?». Оми раздраженно фыркнул. — Что я знаю… Себастьян поднялся с пола и подошел, вертя в руках кристалл накопитель. — Что там? — он взглянул на обложку. — А, опять оно. Я так и не понял, что за язык, и отложил подобные книги вон на тот стол. — Какой язык? — Надпись на обложке. Здесь ещё десяток таких, написанных на какой-то тарабарщине. Оминис удивленно направил палочку на книгу, потом на Себастьяна, и снова на книгу. Его лицо выглядело настолько по-детски ошарашенным, что Себ прыснул. Мракс перехватил палочку своим обычным небрежным жестом, зажимая её между средним и указательным пальцами левой руки, а ладонью правой провёл по обложке. Действительно символы были другими. Однако он отчетливо откуда-то знал, что здесь написано. Попробовал прочесть вслух по буквам и осознал, что шипит на парселтанге. Чуть не застонал в голос. — Серьёзно? Опять? Себастьян рукой вернул на место челюсть и в смятении растрепал волосы на затылке. — Не знал, что на нём ещё и писать можно. Книга с тихим щелчком открылась. Внутри в страницах было вырезано аккуратное углубление, в котором лежала ещё одна маленькая книжка, в кожаном переплёте с держателем для ручки. Оминис вынул её и просканировал чарами: потрескавшаяся обложка с тиснением гербовой змеи, рукописный текст на английском, страницы испещрены мелким корявым почерком, кое-где рисунки. С первых записей понятно, что дневник. Себастьян с кряхтением водрузил высокую стопку книг рядом с креслом друга. Оминис увлеченно читал, прокручивая палочку между пальцами. Даже призвал самопишущее перо, которое теперь висело в воздухе над пергаментом и время от времени делало пометки. Себ усмехнулся и решил не отвлекать, оставил книги и вернулся к своим расчётам. Примерно через двадцать минут он подскочил от внезапного грохота. — Что случилось? Оминис сидел весь красный, сжимая в пальцах исписанный пергамент. Дневник валялся в осколках гипсового бюста рядом с перевёрнутым столиком, в который, очевидно, приземлился. Оминис ответил слишком быстро и нервно. — Ничего. Себастьян поднял дневник, отряхнул от гипсовой пыли, и принялся спешно перелистывать. Оминис в ту же секунду оказался рядом и попытался отнять книгу. Себ уворачивался минуты две, хотя так толком ничего и не вычитал. Потом в него прилетел ступефай и Оми забрал дневник, красный как рак. Как только его освободили Себ первым делом проржался. А потом задал вполне закономерный вопрос. — Почему там имя Годрик попадается чаще, чем запятая? Оминис со вздохом вложил книгу обратно в тайник и убрал всю конструкцию на полку. По крайней мере теперь было понятно почему ни у Слизерина ни у Гриффиндора не осталось прямых наследников. Отчаянно хотелось нервно рассмеяться или выброситься в окно. Подумать только Салазар Слизерин был геем, кому расскажешь - назовут сумасшедшим. — Зато теперь, когда Корвин начнет в очередной раз орать что я «не Мраксовской породы» и вопрошать в кого я такой уродился, я буду salope точно знать в кого.