Индиго по крови

Это здание ненавидели все жители огромного мегаполиса. Ненавидели и боялись, презирали и страшились. Иностранцу было бы невдомек: с чего бы бояться обычной обшарпанной больницы? Его скорее бы заинтересовал вопрос, с чего в центре Токио стоит такое непрезентабельное медицинское учреждение. И если бы этот самый турист немного подумал, он понял бы, что ответ на этот вопрос лежит на самой поверхности: зачем тратить деньги на ремонт больницы, из которой не только ещё никто не мог выйти живым (кроме врачей, да и те не всегда), но и не задерживались на лечении более чем на 2-3 месяца. Три с половиной месяца – таков был рекорд, известный общественности. Общественности никогда не бывает известно абсолютно все. Но вот уже три с половиной года левое крыло здания было занято VIP-клиентом. И допускались туда только те, кто имел особый пропуск. И именно его сейчас показывал Саске. Юноша ненавидел это место за ту боль и горечь, которую испытывал каждый раз приходя сюда. Но одновременно это место было единственным, где он мог находиться, чувствуя себя относи-тельно спокойно. А причина всем эмоциям была одна – в этой больнице лежал Итачи. «Лежал! Да ему сейчас все равно где лежать, он ведь даже не почувствует, что умрет! Такой беспомощный сейчас, такой спокойный. Разве это его брат, который всегда был сильным. Разве это тот человек, который уже в тринадцать лет сумел убедить всех в своей мощи и несгибаемости? Разве это тот, кого называли гениям, впитавшем всю непобедимость некогда великого клана?» — Такие мысли были известны Саске уже очень хорошо. Они как заезженная пластинка, крутились у него в голове всякий раз, когда он приходил сюда – в палату № 203. — Привет, аники. Я снова здесь. Глупо наверно разговаривать с тобой, когда ты даже не слышишь меня, не то, что ответишь мне. Но когда я говорю, мне легче, как будто ты забираешь часть той боли, что переполняет меня изнутри и сжигает все то немногое светлое, что было во мне когда-то. – Тихий размеренный голос лишь иногда срывался, не справляясь с эмоциями, рвущимися наружу. – Как глупо! Каждый раз приходя, я говорю одно и тоже, думаю одно и тоже, но только эти слова часто удерживают меня на краю. Уже более двух часов Саске сидел рядом с кроватью Итачи. Он ничего не говорил, ничего не делал, просто не отрывал взгляда от осунувшегося лица брата, вспоминая всю их прошлую жизнь. Как много общего смеха, как много общего счастья! А проделок, в которые впутывался Саске, а доброму старшему брату приходилось вытаскивать его, иногда подставляясь саму. Флешбек. — Эй ты, красавчик! Подойди—ка ко мне! – Саске растерянно оглянулся, не понимая, что в действительности обращаются к нему. Наконец удостоверившись, что больше личностей подходящих на роль «красавчика» на ближайший километр не наблюдается, он поднял взгляд на говорившего. — Ну, что молчишь, падаль? Хотя правильно – молчи, а я найду для твоего детского ротика более интересное занятие! — неприятно оскалился огромный детина. В свои 9 лет Саске был довольно смышленым мальчиком, поэтому прекрасно понял какое именно «интересное занятие» для его рта собираются предложить, так что, не раздумывая долго, мальчик дернулся, собираясь спринтовать с места. Но его планы были бесцеремонно нарушены, рука этого извращенца схватила его за шиворот и несильно дернув, впечатала в стену. От в принципе несильного удара у Саске из глаз посыпались звездочки, прямо как в глупых американских мультиках, которые парень так не любил. Немного же оклемавшись, он понял, что стоит на коленях, а прямо перед его лицом возник уже возбужденный член. После увиденного, Саске с головой погрузился в панику, не чувствуя как хуй этого гребанного извращенца требовательно упирается ему в рот, не видя как детина внезапно отлетает от него как пушинка, не замечая теплых рук прижимающих его дрожащее тело к широкой груди, не реагируя на взгляд таких же как у него черных глаз, сейчас наполненных беспокойством, тревогой. Реальный мир он стал воспринимать резко, заметив за спиной брата массивную тень: — Аники!! – Вложил весь пережитый страх за брата в крик Саске, который ещё больше усилился, заметив руке противника нож. Итачи не успевал, это было очевидно всем, в том числе и ему. Поэтому единственное, что он успел — это прикрыть Саске. Старшего брата спасло только одно – нападавший был слишком пьян или обкурен, короче не в адекватном состоянии, поэтому не смог нанести смертельный удар... но на всю жизнь оставил на виске длинный ломаный шрам, который в последствии был прикрыт специально отращенными волосами. Конец Флешбек. Придя в себя, Саске с удивлением заметил, что улыбается. Улыбается не для того, чтобы в следующий момент выстрелить в спину, ведь это просто очередной приказ. Впервые он улыбался потому, что хотел. На секунду он просто поверил в то, что рано или поздно все будет хорошо. «Нда, как какое—то воспоминание может изменить мировоззрение человека, хоть и на время!» — Саске никогда не упускал случая поехидничать не только над окружающими, но и над самим собой, вот только об этом уже никто не догадывался. Испытывая непреодолимое желание посмотреть на доказательство реальности воспоминания, Саске протянув руку, убрал волосы Итачи и оцепенел: шрама не было! Заставляя себя сохранять хоть какое-то подобие спокойствия, юноша переместил руку на другой висок, хотя он никогда не путал нахождение шрама. В этот раз он тоже не препутал. Шрама не было. Ни с той стороны, ни с этой. И значить это могло только одно: перед Саске лежит не брат.