Карп в сухой колее

      В комнате стоял полумрак и горький запах лекарственных трав, смешавшийся с глубоким и бальзамическим ароматом агаровых благовоний. Окна и двери были плотно закрыты, любые швы и щели, через которые мог бы проникнуть сквозняк, были забиты тряпками, было душно и невероятно жарко, воздух полнился влагой. Выставленные посреди комнаты жаровни были раскалены до предела.              Несколько свечей, пускай и ярких, едва ли справлялись с освещением, вокруг подступала ночная тьма. От плясавшего на крохотном фитиле света пламени две фигуры укрывал тонкий и нежный полог из невесомой лёгкой ткани, смазывая силуэты.              На постели в бреду метался «Хэ Циюй», дыхание его было частым, поверхностным. Единственный слой тонкого шёлка нательных одеяний лип к его телу от пота лихорадки. Щёки, окрашенные нездоровым румянцем, ярко контрастировали с остальной мертвенной бледностью.        Эту картину перед глазами видел Цао Сяошэ. Вот уже который раз он пытался напоить господина Хэ снадобьем, поднося пиалу с горячей жидкостью ко рту, но тот не прекращал бессознательно отворачиваться, стоило разгорячённому краю глиняной посудины коснуться его кожи. Если и получалось поднести её к губам, то отвар лился мимо. Цао Сяошэ в очередной раз провёл по чужому подбородку мягким тканевым платком.       Он прекрасно понимал, почему так. Отвар был и правда горьким. Это противоядие было, должно быть, самым мерзким из всех. К тому же его надлежало подавать исключительно в горячем виде. Такое трудно выпить даже в беспамятстве. Не счесть, сколько снадобья Цао Сяошэ уже потратил зря.              — Как же сложно… — пробормотал он, наполняя очередную пиалу. — Как мне с вами быть, м?              Господин Хэ не ответил, только вновь дёрнулся в попытке повернуться набок, но был остановлен Цао Сяошэ, тот ухватил его за плечо, притянув на прежнее место. Он с сомнением взглянул на пиалу. Если он потратит и эту чашу отвара, то приготовить новый займёт время, для этого снадобья были необходимы особенные травы, коих было не в слишком большом достатке, кроме того, Лан Ду — не тот яд, который привык выждать, а затем погубить свою жертву в медленных мучениях, совсем напротив, быстрое беспамятство и молниеносная смерть — именно так можно было описать Лан Ду. В случае же с «господином Хэ» времени прошло довольно-таки много. Было очередным чудом, что даже надышавшись гари, заразившись изрядным количеством демонической ци, тело Хэ Циюя смогло выдержать яд. Цао Сяошэ не знал подробностей, но ему было интересно, как так вышло и не связано ли это с небольшой, но чрезвычайно важной особенностью его подопечного?       Ход мысли прервал очередной натужный кашель «господина Хэ» и его резкий поворот набок. Цао Сяошэ терпеливо вернул его на место, вновь уложив ровно.        Почти всю ночь Цао Сяошэ потратил на попытки вывести яд. Не без помощи лекаря Сун, а, вообще-то, с прямым его содействием и руководством, ему это удалось. Почти. По правде говоря, он едва не утопил несчастного и многострадального не-совсем-господина-Хэ в бадье с лечебными травами, когда пытался искупать и очистить рану на плече, но, тем не менее, результат лечения оказался в некоторой степени действенным. Хотя рука, по которой пришёлся удар отравленным оружием, Цао Сяошэ не знал, каким именно, но по форме входного отверстия догадывался, что это может быть стилет, по-прежнему оставалась поражённой. Место удара отекло, посинело, яд расходился чёрными полосами и витками, в ход с венами, видневшимися на бледной, прозрачной коже, это отдалённо напоминало узоры облачного камня. Оставалось лишь надеяться, что этой рукой «Хэ Циюй» сможет владеть по-прежнему, потому как пока что она лежала плетью без движений.              Из-за того, что отравление было перенесено на ногах, яд успел углубиться во внутренние органы, дабы вывести его, необходимо было ввести тело в лихорадку, использовав для этого другой, не менее опасный яд. Крайне рискованный способ излечения, но за неимением другого выбирать не приходилось, в лучшем случае два яда должны нейтрализовать друг друга, а в худшем… Что ж, Цао Сяошэ старался не думать об этом. Оставалось только ждать.              Будет нехорошо, если его подопечный не сможет пережить эту ночь. Цао Сяошэ очень не хотелось столкнуться с вероятными последствиями.              Пока что он не имел понятия, как же влить в тело Хэ Циюя нужный отвар, хотя… Одна мысль всё же была. Он взвесил в руке пиалу и покосился на чайничек, там оставалось совсем немного, но даже такого количества должно хватить.              — Надеюсь, вы простите этого скромного за такую наглость, но вы сами отказываетесь лечиться как следует. Он произнёс это, словно вынося оправдание своим дальнейшим действиям, но не то чтобы он испытывал угрызения совести.              Цао Сяошэ вздохнул и махом осушил глиняную пиалу, после отставив её в сторону. Отвар он не проглотил, держал во рту, и кипяток обжёг язык. Вкупе с горечью трав это было и правда невыносимым сочетанием. Не отпуская плеча господина Хэ, крепко прижимая того к месту на случай, если он вновь начнёт ворочаться, другой рукой Цао Сяошэ обхватил его за подбородок, требовательно сжимая пальцы на нём и заставляя рот чуть приоткрыться, и, как только это вышло, он спешно прижался к чужим губам.        ***              Юн Шэнь сквозь пелену своего лихорадочного состояния мало что понимал. Он находился между сном и явью, его сознание мотало из стороны в сторону. Едва он пытался открыть глаза, как на него вновь накатывала сонная нега, утягивая во тьму цепкими лапами. Он словно наяву чувствовал, как раз за разом над ним смыкались потоки холодных вод, как они его уносили, не давали сделать и вдоха, не давали пошевелиться. Это пугало и заставляло дрожать, он желал вырваться. Юн Шэнь ненавидел бессилие.              Там, где бы он ни находился, было тепло, но он никак не мог согреться. В те моменты, когда была больше явь, он пытался подвинуться ближе к ускользающему теплу, но его быстро сменял пожирающий изнутри холод, напускаемый видением хладных вихрей, что обдавал промокшее тело, заставляя продрогнуть ещё больше. Почему промокшее? Ему казалось, что он сам источает холод и остужает всё вокруг. Как сжимать тающий снег в руках, расползающийся струями ледяной воды, так и он в своей слабости ощущал, как силы всё больше покидают его, а он не более чем талый снег, что вот-вот исчезнет, смешавшись с неукротимым течением горных вод, но…       Неожиданно он почувствовал, как его губы обдало жаром. Как этот жар попал в рот и спускался по горлу. Это было как глотать раскалённый металл. Невыносимо. Он попытался отодвинуться, но не вышло, его крепко удерживали на месте, тогда он попробовал открыть глаза, но веки были такими тяжёлыми и непослушными, удавалось лишь сильнее зажмуриться. Жар спускался ниже, и внутренний холод на удивление отступал. Некто, Юн Шэнь не понимал, кто, с силой льнул к нему, первым же желанием было отстраниться прочь. Он никогда не любил чужих касаний, а особенно настолько близко… Это было неприемлемо, но стоило этому поглощающему жару отстраниться, как Юн Шэнь почувствовал опустошение. Он глубоко вздохнул и сразу же закашлялся, он почувствовал, как с уголков его рта стекает горячая жидкость, которую он не смог проглотить. Она была отвратительная на вкус. Во рту жгло, язык онемел, и оставалась лишь землянистая горечь. С трудом он сглотнул вязкую слюну в попытках сбить послевкусие. По его подбородку прошлись чем-то мягким. Ткань?       Ощущение наполняющего тело тепла надолго не задержалось, холод вновь его окутывал, и Юн Шэнь крупно задрожал, а когда ощутил приблизившийся жар, обдавший так сильно, словно он находился над жаровней или над открытым пламенем, что языки его едва касались кожи, то даже этого, казалось, было недостаточно. Повинуясь сиюминутному порыву, он подался вперёд и снова почувствовал давление на своих губах, как их с силой раскрыли. Юн Шэнь потянулся рукой к теплу. Ослабшие пальцы коснулись чужого плеча и несильно сжали. Минуло мгновение, как вновь рот Юн Шэня заполнился неприятной, обжигающей жидкостью. Это точно был какой-то отвар.              Юн Шэнь дёрнулся, пальцы сжали нежную и гладкую ткань чужого одеяния. Терпеть подобное было невозможным, пусть вместе с этим тело наливалось таким необходимым живым теплом, его всё равно начинало тошнить, а от невозможности сделать хоть единый вдох было хуже. На пробу он мотнул головой, но его тут же надёжно зажали на месте, он ощутил, как рука, что некогда удерживала его за подбородок, быстро скользнула к затылку, прижимая сильнее. Тогда Юн Шэнь сжал зубы, но, ощутив, как прикусывает что-то мягкое, сразу же разжал их. Это не помешало железной солёности вмиг примешаться к пряности и горькости отвара. Это кровь?.. Некто отстранился. Юн Шэнь по-прежнему чувствовал, как его затылок крепко удерживали, а губы и щёки опаляет чужое дыхание. Его ресницы затрепетали, и едва он хотел приоткрыть глаза, почувствовав, что ему, наконец, хватает на это сил, как рука с затылка опустилась на шею и сдавила несколько точек. Мигом тело вновь начало слабеть, но это теперь была не болезненная слабость, а, наоборот, наконец, он чувствовал покой. Сон более не цеплялся за него в попытках силой утащить в свои объятия, а, напротив, Юн Шэнь мерно погружался в него. Уже без страха.              — Спите спокойно, господин Хэ.              Короткая тихая фраза, точно шелест листьев на ветру, раздалась над ухом необычайно чётко, но Юн Шэнь не успел её толком осознать, прежде чем провалился в желанное спокойное забытье. Он не увидел, как за бумажными окнами мрак ночи отступал, а на горизонте показалась алая полоса восходящего солнца, пожиравшая иссиня-чёрную тьму неба. Наступал рассвет.        ***       Когда Юн Шэнь открыл глаза, было уже светло. Он уставился на знакомый светло-голубой полог. Лёгкая ткань покачивалась на слабом ветру из окна. Витал едва ощутимый аромат агаровых благовоний, мягкий, точно шёлк. Трудно определить, который час, но точно перевалило за час змеи, и время шло к полудню. Издалека доносились приглушённые разговоры и тихий шелест мётел, каждое утро слуги сметали снег с дорожек и открытых террас.              Поместье Хэ.              Он сморгнул влагу с глаз. Потянувшись рукой и коснувшись щеки, Юн Шэнь понял, что плачет. Его облекала некая меланхоличная тоска, горевшая в былом месте концентрации духовных сил. Истолковать никак он это не мог. Слёзы сами собой бежали из его глаз, и даже стоило ему зажмуриться, это не прекратилось, лишь ресницы слегка слипались от солёной влажности. Стоило одной слезинке коснуться губ, как Юн Шэнь почувствовал, как они горят. Невольно он облизал губы и почувствовал отголосок знакомой горечи, и горечь эта отчего-то заставила жар прокатиться по всему телу. Юн Шэнь вздрогнул. Странное чувство отступило.              Потребовалось несколько ударов сердца, прежде чем он окончательно пришёл в себя и осознал, что же происходит. Тело чувствовалось необычайно лёгким, ещё ни разу за пребывание в нём он не ощущал подобного. Встрепенувшись, Юн Шэнь попытался подскочить на месте, но стоило ему приподняться, как плечо пронзило болью, точно вонзили кинжал, следом рука начала неметь. Откинувшись назад на мягкие подушки, усеивавшие кровать, он шумно выдохнул. Что же, возможно, лёгкость была обманчивой.              Образы и обрывки воспоминаний запестрили перед глазами, стоило лишь зажмуриться. Мысли находились в беспорядке. Стоило подумать о странном сне и явственном ощущении падения и погружения в стылую глубину, как Юн Шэнь почувствовал, что вновь сталкивается с бесконечной стеной в своём сознании, а лица и голоса людей, что он увидел, стираются из памяти, точно круги на воде. Попытки противостоять и зацепиться за мысль не вызвали ничего, кроме нарастающего головокружения.              Юн Шэнь протянул руку и тронул больное плечо. Пальцы столкнулись с мягкой, но чуть шершавой тканью повязки. Она была довольно объёмной, в ней явно не только бинты… Компресс? Юн Шэнь надавил пальцем и не сдержал болезненного всхлипа. Боль пульсациями отдалась по всей руке снова и рассыпалась вспышкой света в темноте зажмуренных глаз.              И тем не менее… Туман в мыслях рассеивался.              Юн Шэнь смог уцепиться за один-единственный образ. Меч в тёмных, как беззвёздный небосвод, ножнах.              И имя. Лан Сюань.              Оно было ему незнакомо. Как бы Юн Шэню ни хотелось отрицать столь досадный факт, но постепенно приходило отчётливое понимание, что с его памятью, как и с сознанием, определённо было что-то не так.              Особо сильный порыв ветра заставил полог кровати всколыхнуться, и за лёгкой тканью Юн Шэнь заметил мелькнувшую в другом конце комнаты тень. Кто-то ещё был здесь. Раздались мягкие и тихие шаги, некто ступал осторожно и внимательно. Раздался шорох, некто закрыл окно, вернув раму на место. Теперь звуки улицы стихли, и накатившую тишину разрезал стук шагов.              Юн Шэнь прекрасно помнил, как покинул поместье Хэ и что предшествовало этому, но из его памяти совершенно выпал момент, как он сюда вернулся. Он не знал, кто мог здесь быть. Может, кто-то из слуг? Вряд ли Су Эр, шаги того Юн Шэнь успел запомнить, и они всегда были довольно громкими, служка не обладал лёгкой поступью. Другие слуги… Не самая дружелюбная компания, вряд ли бы они стали сидеть в покоях ненавидимого ими господина.              Юн Шэнь напрягся всем телом, впившись взглядом в силуэт за тонкой тканью полога через полуприкрытые глаза. Всё же он решил прикинуться спящим. Если это был неприятель, то так его бдительность можно было бы усыпить и получить преимущество.              С тихим шелестом полог слегка приподнялся, а за ним показалось уже знакомое лицо. Цао Сяошэ. Он оглядел замершего и притворяющегося спящим Юн Шэня и вздохнул. Неужели сработало? В другой руке у него был небольшой поднос.              Юн Шэнь совершенно точно не мог верить этому человеку, и, как бы тот ни убеждал его в своей надёжности и честности, Юн Шэнь ни за что более не доверится этому подлецу. Чем больше он думал об этом, тем больше начинал злиться, то была злость на нелепую ситуацию, из которой он не видел выхода, на собственную слабость и на Цао Сяошэ, который определённо знал больше, чем удосуживался говорить, при этом уверяя в том, что готов помочь.              Цао Сяошэ наклонился и приблизился, высвобождая здоровую руку Юн Шэня из-под одеял. Он взялся за его запястье, считая пульс. Удовлетворившись результатом, Цао Сяошэ опустил поднос на кровать рядом. Юн Шэнь старался не шевелиться, продолжая создавать иллюзию того, что спит, но в то же время пытался рассмотреть происходящее. Поле его зрения было сильно ограничено, но поднос и его содержимое разглядеть всё же удалось. На подносе лежал небольшой кожаный футляр с тонкими серебряными иглами, небольшая керамическая шкатулка и широкая плошка, полная прозрачной, но плотной жидкости — точно не вода. Юн Шэнь видел, как Цао Сяошэ взял футляр и достал одну из игл. В следующий же момент он ощутил, как его запястья вновь коснулись. Первым порывом было вырваться, но ему удалось благоразумно остановить себя в этом.              Зачем это всё?              Цао Сяошэ сжал безымянный палец Юн Шэня и уколол его острым концом иглы, тот был настолько тонок, что Юн Шэнь почти не почувствовал. Показалась крошечная капля крови, тут же подхваченная. На остром серебряном кончике она казалась точно крошечным драгоценным рубином. Цао Сяошэ отпустил чужую руку, а иглу погрузил в плошку и размешал ею же, позже убрав на поднос. Он замер на несколько мгновений, всё ещё держа плошку в руках, а после отошёл ближе к окну. Юн Шэнь не преминул воспользоваться моментом и, стоило Цао Сяошэ отвернуться, дотянулся до футляра с иглами и незаметно достал одну оттуда, крепко сжав её в руке. Он повернулся, пряча сжимающую иглу руку среди ткани одеял.              Если ему не хотят рассказывать напрямую, Юн Шэнь решил, что принудит к правде.              Когда Цао Сяошэ вернулся, то вид его был хмурым. Это сильно отличалось от его точно приклеенной на лицо небольшой улыбки. Юн Шэню удалось уличить, когда тот не носил извечную маску лёгкой беззаботности. Он впервые чувствовал, что вот-вот выйдет из себя. Такой оглушающий порыв, грозивший вылиться наружу, испугал, но страх быстро был застлан злобой, что заставляла кровь бурлить и перекрывала все здравые мысли. Он до боли сжал тонкую иглу в руках, пока не почувствовал, как собственные ногти впиваются в ладонь.              Надо выждать совсем немного.              Вот Цао Сяошэ отставляет плошку и склоняется над Юн Шэнем, залезая на кровать, чтобы оказаться ближе, он стоит в крайне неустойчивом положении, опершись на одно колено, пока вторая нога свисает вниз. Он откидывает в сторону одеяла и тянется к отвороту нательного одеяния Юн Шэня, от ощущения лёгкого прикосновения к голой коже Юн Шэнь едва не дрожал от злости. Не успел Цао Сяошэ оголить чужое плечо, как Юн Шэнь ловко ударил его по ноге, заставив потерять равновесие, и когда тот начал заваливаться назад, быстро насел сверху, прижимая одну его руку к его же груди. Пусть больная рука плохо слушалась, но даже так у него получилось крепко схватить Цао Сяошэ. От резких движений поднос упал на пол с грохотом и звоном, наверняка там что-то успело разбиться. Реакция Цао Сяошэ оказалась довольно быстрой, и обездвижить себя полностью он не дал, и уже сам сжал ту руку Юн Шэня, что подставила спрятанную ранее иглу к его горлу.              — Господин Хэ, какое счастье, что вы… — Цао Сяошэ сразу же натянул привычное выражение лица и елейно улыбнулся.              — Закрой рот, — грубо отрезал Юн Шэнь, у него не было терпения слушать, как тот вьётся точно уж. Говорить было неприятно, горло драло и болело, слово обожжённое, а голос выходил сиплым. — Что, по-твоему, ты сейчас хотел сделать?              Лицо Цао Сяошэ дрогнуло всего на мгновение, но всё же лёгкая улыбка его не покинула. Он даже не сопротивлялся, только крепко сжимал руку Юн Шэня с иглой, что уже дрожала от напряжения, и не пытался отвести её в сторону.              — Осмотреть ваши раны, — спокойно и просто ответил Цао Сяошэ, — позволите?              Юн Шэнь c силой сжал чужую руку, но вряд ли это могло причинить хоть какое-то неудобство Цао Сяошэ, тот был расслаблен, и это хорошо чувствовалось, он позволял держать себя так, и от этой догадки Юн Шэня всё больше застилал гнев.              — Ты знал. Всё с самого начала знал, но лгал, — процедил он, пропустив чужие слова мимо ушей. Ему нужна была правда. — Зачем всё это нужно? В Павильоне Ароматов были хули-цзин, а хозяйка Павильона — ведьма, пожирающая жизненную силу. Тебе всё из этого было известно. Назови мне хоть одну причину, почему я не должен сейчас проткнуть твоё горло.              — Могу назвать целый ряд причин, одна из которых — вы об этом пожалеете.              — Сильно в этом сомневаюсь.              — Господин Хэ, уверяю, что не лгал вам, — медленно, с нажимом проговорил Цао Сяошэ. — Может, отпустите меня? Я бы не хотел…              Эти слова для Юн Шэня стали последней каплей, он не стал дослушивать и вырвал руку из чужой хватки, замахнувшись иглой, но тут Цао Сяошэ тоже пришёл в движение. Спустя короткий миг уже Юн Шэнь оказался прижат к кровати, он даже не успел понять как. Иглу выбили из его ладони лёгким надавливанием на точку чуть ниже большого пальца — рука ослабла и онемела, а игла с тихим звоном упала на пол. Юн Шэнь дёрнулся, но сдвинуться не мог, руки прижаты по сторонам от тела. Сбросить с себя Цао Сяошэ не представлялось возможным, несмотря на внешнюю худобу и тонкокостность, тот оказался довольно тяжёлым и сильным.              Юн Шэнь шумно выдохнул сквозь зубы. Такое резкое опрокидывание на спину не пошло на пользу его всё ещё больному плечу, и сейчас он чувствовал, как оно пульсирует от вынужденного положения. Боль немного разогнала туман злости в голове, и Юн Шэнь словно протрезвел. И почувствовал себя очень глупо. Что на него нашло?              — Я бы не хотел применять к вам силу, — договорил Цао Сяошэ, — но вы меня вынудили. Теперь, может, вы представите этому скромному возможность объясниться?              Юн Шэнь молчал, внимательно разглядывая человека напротив. Ранее он не то чтобы сильно рассматривал Цао Сяошэ, почти все их предыдущие встречи так или иначе Юн Шэнь более пребывал в собственных мыслях или был поглощён более важными вещами, в такие моменты он не особо сосредотачивался на том, что вокруг. Лицо Цао Сяошэ было абсолютно непримечательным, про таких людей впору было сказать: увидишь в толпе и не вспомнишь. Без ярких изъянов, разве что небольшая ранка на нижней губе, потемневшая от запёкшейся крови. Странно, Цао Сяошэ не был похож на того, кто станет кусать губы. Хотя много ли было Юн Шэню о нём известно? Нет. Совершенно не за что зацепиться. Под тёмными глазами, что были точно листья ивы, залегли тени, да и в целом выглядел Цао Сяошэ довольно уставшим, это было заметно, стоило ему стереть образ вечной доброжелательности с лица.              Цао Сяошэ, как видно, заметил, что злоба Юн Шэня сменилась растерянностью, и ослабил хватку, медленно отпуская его. Он поднялся с кровати и, оправив пришедшее в небольшой беспорядок одеяние, на этот раз лёгкое, Юн Шэнь заметил, что на том не было множества зимних накидок, в которые тот кутался раньше, и склонился к полу, поднимая упавшую шкатулку, та не укатилась далеко и не разбилась, в отличие от плошки. Она разбилась на крупные осколки, а некогда прозрачная жидкость, что теперь была чёрной, точно в ней размешали уголь, а не каплю крови, разлилась на пол.             — Я… — попытался начать Юн Шэнь, но тут же замолк, он не знал, что сказать.              Впервые он вышел из себя. Конечно, у него были причины злиться на Цао Сяошэ, он до сих пор был недоволен и зол, что от него скрыли такие важные детали и он едва не погиб в этом проклятом в прямом смысле публичном доме, но испытать настолько сильный порыв, чтобы броситься на другого человека, — такое было уже пугающим. Он едва контролировал себя.              С ним определённо было что-то не так. Непозволительным было дозволять чувствам брать верх над разумом!              — Что со мной? — вторя своим мыслям, прошептал Юн Шэнь настолько тихо, что казалось, это услышал лишь он сам, но нет.              — В вашем теле всё ещё остался яд, да и перенасыщение демонической ци не лучшим образом сказывается на выздоровлении, — тут же ответил Цао Сяошэ и развёл руками. — Вот уже в третий раз мне удалось отвадить вас от пути к Реке Забвения, всё же не хотел бы я, чтобы это стало традицией, но…              — Довольно, — оборвал Юн Шэнь, всё же слушать болтовню Цао Сяошэ было трудно. — Говори по делу.              — Хорошо, — вздохнул Цао Сяошэ и вновь приблизился к сидящему на кровати Юн Шэню и чуть наклонился. — Но для начала дайте всё же взглянуть на вашу рану. Это важно, если хотите оставаться в этом теле подольше.              Юн Шэню не слишком хотелось продолжать быть Хэ Циюем, но всё же он повернулся и сел так, чтобы дать Цао Сяошэ доступ к повязке, отвернув голову в другую сторону и перекинув волосы на другое плечо. Пришла мысль, что надо бы их как-то собрать в порядок.              — От вас я не утаивал ничего, мне и самому было известно не так много…       Юн Шэнь хмыкнул. Он, конечно, не верил в эти россказни.       — Я принёс вас в поместье на мече, когда в павильоне ароматов разразился пожар, — говорил Цао Сяошэ, пока медленно и аккуратно разбинтовывал плечо.              — У тебя есть меч?              Странно спрашивать такое у заклинателя, пускай и бродячего, хотя в том, что Цао Сяошэ в действительности являлся таковым, Юн Шэнь сомневался. Кроме того, меча при нём он ещё ни разу не видел.              — Да, — вопрос не задел Цао Сяошэ, и тот ответил так же спокойно. — Я нечасто им пользуюсь, но то была экстренная мера.              Юн Шэнь прошёлся взглядом по комнате и приметил кое-что необычное, а именно сложенные на стуле мантию и меч, прислонённый к стене чуть поодаль в простых, незатейливых ножнах из тёмного дерева. Совершенно непримечательный, под стать обладателю. Получается, Цао Сяошэ пробыл тут долго.              — А что же слуги? Мне запретили покидать поместье и заперли в покоях.              — О, по этой части можете благодарить Учителя. Он позаботился о том, чтобы никто не обнаружил вашей пропажи, вместо этого приставленные к вам слуги были заняты крепким сном. А потом пришёл этот скромный и сказал, что присмотрит за вами.              Юн Шэнь хмыкнул. Кто бы сомневался, что их опоят.              Цао Сяошэ меж тем полностью разбинтовал руку и вздохнул, ощупывая края раны. От неприятного ощущения касания к больному месту Юн Шэнь тихо шипел. Он чуть повернулся, чтобы взглянуть на раненое плечо, и, заметив полосы, расползавшиеся от раны чёрной паутиной, изумлённо замер.              — Последствия Лан Ду, — ответил Цао Сяошэ на неозвученный вопрос. — Вас ударили, хм, отравленным стилетом? Мне было бы проще вас лечить, знай я подробности. Этот яд чрезвычайно сильный, он мог вас убить, а вообще-то и должен был, но удача на вашей стороне, потому всё обошлось.              Юн Шэнь бы поспорил насчёт собственной удачи.              — Не стилет. Шпилька.              — Ох, отравленная шпилька? Надо же, должно быть, я пропустил что-то волнующее.              — Ей меня ударила служанка павильона ароматов, она приняла меня за заклинателя. Она… не хотела навредить, должно быть, подумала, что совершенствующегося такое не страшит, — пояснил Юн Шэнь и шумно втянул воздух, когда Цао Сяошэ начал наносить снадобье из шкатулки прямо на рану, не прошло и удара сердца, как рану начало нестерпимо жечь.              Шпилька, отравленная таким сильным ядом, была действительно смертоносным орудием. Не исключено, что Динсян носила её просто из самозащиты. Лан Ду был одним из немногих ядов, которым можно было навредить и хули-цзин, всё же первоначально эти демоны были лисами.              — Терпите, — отозвался Цао Сяошэ, наблюдая реакцию на лекарство, а после продолжил. — Рядом с Павильоном я видел Сюэ Чжу с некоей маленькой барышней — это та самая?              — Да, — сипло выдохнул Юн Шэнь, стараясь дышать ровно, но всё его плечо точно заливало огнём, и это было невыносимо. — Где она сейчас? У неё… У неё был ларец с духовными нефритами и… Ай!              Цао Сяошэ принялся забинтовывать рану и надавил особенно сильно, у Юн Шэня на мгновение потемнело в глазах, а больная рука дёрнулась.              — Она под стражей, как и Ху Иньлин, на разных условиях, конечно. Сюэ Чжу заступался за барышню до последнего, — усмехнулся Цао Сяошэ. — Хотя хули-цзин было бы лучше сразу заточить под горой, уж больно сильная демоница, но они всё хотят её допросить. Насколько мне известно, пока безуспешно.              Так, значит, Ху Иньлин удалось схватить. Юн Шэнь не слишком был обрадован такой новости. В иллюзии лисица говорила о том, что Хэ Циюй — вор, а он и понятия не имел, что же тот мог украсть у демоницы, что та выразилась настолько кровожадно.       «Я бы хотела самолично вырвать его прогнившее сердце, отплатить за кражу, ах, как это было бы замечательно. Этот урод слишком легко отделался...»        К тому же Юн Шэнь имел неосторожность раскрыть свою личность, использовав Небесную Печать, пусть это произошло и неумышленно, он сам до сих пор не понимал, как так вышло, но если хули-цзин будут допрашивать, может ли она рассказать и об этом?.. Тревожным мыслям не было конца.              Обрывок Небесной Печати видели также и Сюэ Чжу с Динсян. Юн Шэнь сам того не планируя, подставился ещё больше. Оставалось лишь уповать на то, что они не поймут, что же это такое было, в конце концов, незавершённая печать была сложна в узнавании.              — А Чэнь Ляомин? И… Что вообще произошло после того, как начался пожар?              — Госпоже Чэнь удалось сбежать, и сейчас её ищут. Это прискорбно, потому как поймать ведьму, владеющую тенями, — непростая задача, — Цао Сяошэ закончил перевязывать плечо и затянул крепкий узел на повязке. — Всё, готово.              Юн Шэнь поправил нательную рубаху, вновь натянув её на плечо, и повернулся к Цао Сяошэ, который в это время принялся убирать все свои принадлежности.              — Что касается гостей Павильона, многих удалось вывести до разразившегося огня, но… Многие всё ещё в тяжёлом состоянии из-за отравленного вина. А вот сам Павильон Ароматов сгорел дотла вместе с теми, кому повезло меньше. Даже сейчас приблизиться к пепелищу нельзя, божественный огонь всё чадит. Удалось сдержать его, но не потушить… Откуда же он мог взяться? — хитро улыбнулся Цао Сяошэ.              Отрадно было слышать, что обошлось меньшим числом жертв, чем могло бы. Похоже, тогда Си Ин не зря тянул время.       — Если бы ты был со мной откровенен, этого могло и не случиться. — процедил Юн Шэнь, потирая больную руку.              — Точно так же, как если бы вы послушали меня и следовали плану, — отбил Цао Сяошэ, не снимая улыбки. — У вас наверняка есть ещё вопросы, так вот, лучше их обсудить вместе с моим Учителем.              О, совершенно точно, у Юн Шэня были вопросы к старику Сун. Он нахмурился, погружаясь в неприятные мысли, и поднялся с кровати. От резкой смены положения закружилась голова. Цао Сяошэ, кажется, продолжил болтать, но Юн Шэнь уже не вслушивался в его слова и принялся искать то, во что он мог бы одеться. Всё же ходить даже по собственному, вернее, Хэ Циюя, поместью в нательном белье было не слишком приемлемо.              — Помочь вам? — раздалось совсем близко, когда Юн Шэнь завязывал второй слой халата. Он вздрогнул.              — Нет, — отрезал Юн Шэнь. — Лучше пойди прочь.              На самом деле, одеваться с одной рабочей рукой было действительно неудобно, но просить Цао Сяошэ о помощи Юн Шэнь был не намерен. Хитрый, подлый змей его неимоверно раздражал, и с каждой новой его фразой Юн Шэнь закипал всё больше. Нельзя было позволить себе вновь позорно сорваться. Он должен был быть выше эмоций и порывов. Лучше было какое-то время побыть одному.              Юн Шэнь и не взглянул в его сторону, продолжая медленно завязывать халат.              — Что же, тогда буду ждать вас в лекарской... — вздохнул Цао Сяошэ. — И ещё, постарайтесь не наткнуться на ваших горячо любимых родственников. Особенно на вашу цзе-цзе.              — Почему же? — Юн Шэнь остановился и нахмурился.              Старшая сестра Хэ Циюя — Хэ Цимин. Она передавала ему некую записку... Про которую он в своё время успешно забыл, и найти её сейчас было бы чем-то невозможным. Всё же стоило тогда сразу её прочесть. Впрочем... Хэ Циюй был равнодушен к семье и с теплом не относился ни к кому, поэтому наверняка не будет странным, если Юн Шэнь пренебрежёт посланием.              — Поглядите на это.              Юн Шэню пришлось всё-таки обернуться, и он увидел в руках Цао Сяошэ белую мантию, украшенную серебристой вышивкой орхидей. Мантия Юэлань, которую ему одолжила Хэ Цимин.              — Красиво, не правда ли? Вам эти цвета и правда шли, — Цао Сяошэ встряхнул мантию в руках и вывернул её наизнанку, показывая подкладку. — Но вот незадача.              Подкладка была испещрена тонкой вязью едва заметных символов, складывающихся в заклинание. Заклинание?! Юн Шэнь пригляделся и действительно в переплетении серебристых линий он узнал печати Истинной сущности… Это было прескверно. Хэ Цимин не так проста.              — Похоже, что ваша цзе-цзе имеет некоторые мысли насчёт вас, — Цао Сяошэ свернул плащ в тюк. — Будьте осторожны.              Юн Шэнь помрачнел и кивнул. Что же, ситуация не планировала становиться проще.              ***              На сборы у него ушло некоторое время. Около половины шичэня он потратил на то, чтобы привести себя в порядок. Обычно со сборами и утренними делами ему помогал Су Эр. Сейчас же в обилии завязок и слоёв обычного одеяния Хэ Циюя ему пришлось разбираться самостоятельно. Волосы он так и не смог забрать в причёску, которую ему обычно делали, а потому просто перевязал их в низкий хвост. Хэ Циюй походил на мертвеца, поднятого из могилы.              Чувствовал себя Юн Шэнь в этом теле примерно так же.              Он не собирался торопиться к лекарю Сун, были и другие вещи, более важные. Например, поиски того, что же мог украсть у демоницы Хэ Циюй. Наверняка это было что-то важное... Может, какой-то артефакт? Но где он мог его спрятать? Или же молодой господин Хэ его перепродал или вовсе проиграл в игорном доме, который так любил посещать? Су Эра действительно не хватало как никогда, нужно было вернуть мальчишку назад в услужение, тот знал достаточно много о своём хозяине, везде таскался за ним хвостом. Наверняка знал и о Павильоне Ароматов и подробностях того, чем там занимался Хэ Циюй.              Юн Шэнь решил обшарить все углы и подозрительные доски на предмет тайника, но всё было безуспешно, пока он не подошёл к кровати и не услышал, как половица тихо скрипнула под его ногой. Как странно.              Он надавил ногой ещё. Скрип повторился, а доска чуть прогнулась. Юн Шэнь опустился перед подозрительным местом и принялся искать, как же можно поддеть доску. В конце концов, посадив себе пару заноз, он сумел открыть волнующий тайник. В небольшом углублении он нашёл пожелтевшую и истлевшую со временем тетрадь, переплёт был стар, и с неё так и вываливались листы, а также небольшую шкатулку. Разложив находки перед собой, Юн Шэнь оглядел их. Запылённая тетрадь была полна неких записей, явно выведенных рукой Хэ Циюя, придётся потратить время, прежде чем он сможет хоть что-то там разобрать, а шкатулка же… Она была маленькой, с ладонь, из чёрного лакированного дерева, изысканная вещица, с серебряными узорчатыми пластинами, и запертая. Это… То самое? Юн Шэнь всё же не мог быть уверен наверняка. Возможно, это просто всего-навсего была личная вещь Хэ Циюя, но тогда зачем же её прятать? Ничего от этой шкатулки он не чувствовал, да и не смог бы, наверное, теперь его тело было опустошено и не держало в себе ни капли духовных сил, как, впрочем, и всегда.              Попытки открыть шкатулку не увенчались успехом. Она была заперта, но замка Юн Шэнь не видел. Он решил оставить её в тайнике, пока не разберётся, что же это за вещица, а вот к тетради с записями Хэ Циюя он планировал ещё вернуться, возможно, она смогла бы пролить свет на происходящее, а пока…              Юн Шэнь повернулся к окну. Белый солнечный диск, такой далёкий и холодный, укрывался туманом облаков. Час лошади в самом разгаре. Долго же он тут провозился. Стоило отправиться к лекарю Сун, к тому же он уже окончательно собрал воедино всё то, что готовился сказать.              Поднявшись с пола и отряхнув подол своего чёрного одеяния, отчего-то Юн Шэню не захотелось надевать белое, пусть ранее он постоянно носил этот цвет, он двинулся к выходу из покоев. За дверьми никого не было, но двор преобразился. Слуги, работавшие с самого утра, постарались на славу, украшая всё поместье к Чуньцзе. Всё пестрило красным. Яркие фонари висели вдоль галереи, переплетение алых лент, свисавшее с козырьков, мирно покачивалось на морозном ветру. Это было и вправду красиво.              Засмотревшись на преобразившийся двор, Юн Шэнь подошёл ближе к ограждавшим сад перилам и, положив на них руки, ощутил едва заметный тычок. Он опустил взгляд и заметил, что рядом сидела, недовольно хлопая крыльями, маленькая ласточка.              Чернильный дух.       Юн Шэнь сразу понял, чьё же это могло быть послание, и это не слишком радовало.