Con los pobres de la tierra quiero yo mi suerte echar Y antes de morirme quiero Echar mis versos del alma
Он долго заливался, пока не заметил, что поймал слушателя. Подбежал к старику, протягивая ладонь для монет, и невольно взглянул под шляпу сеньора. В темноте ему показалось, что на него смотрит сама смерть с острыми скулами и огненными, как угли, глазами, и испугавшись, кинулся в сторону не дождавшись гонорара. Тайвин поискал монеты в кармане и кинул одну в сторону, где шлепали босые пятки по каменной дороге. Тайвин задрал голову и посмотрел на полную луну, выглядывающую из-за сумрачной колокольни, и вдруг задался вопросом, который подкарауливал его много месяцев, но отчетливо воплотился только теперь, в эту теплую приятную ночь. Понравилось бы здесь Джоанне?Глава 4. Три года скитаний
22 ноября 2023 г. в 19:21
Тайвин жевал сигарету. Прищурившись, он поднял глаза к солнцу — греет мягко, ласково, но пройдет пару часов и оно выжжет все вокруг. Утро было раннее. Дорога оставалась пустой и тихой, слышалось, как в пальмах перекрикиваются попугаи.
— Живее, — крикнул Тайвин и высунулся в окно грузовика.
— Ya voy, мистер Гáрон!
От деревца отошел красивый смуглый юноша и, застегивая на ходу ширинку, наклонился к решетке радиатора. С мгновенье он приладил кривой стартер и со всех сил, до покраснения, начал крутить его, чуть не переломав себе пальцы. Грузовик фыркнул и резко зарычал. Завелся. Юноша вытер руки об штанины и запрыгнул в машину. Опустил ручник и покатил ленивый грузовик по дороге.
Они двигались вдоль скал, по извилистому серпантину, с которого открывались волнующий сердце вид. Бескрайний, далекий океан со скачущими по нему белыми пенистыми гребешками волн. Где-то вдалеке одиноко качалась рыбацкая лодка. Маленький человечек закидывал сети. Правее, по линии дикого пляжа гнулись к песку кокосовые пальмы, и теплый нежный ветер трепал их длинные широкие листья. Здесь хорошо, задумался Тайвин и бросил окурок в окно.
Грузовик съехал с асфальта на грунтовую дорогу, поднимая за собой желтую пыль. Они тряслись на кочках, попутно разбирая редкие указатели на обочине. Кругом было пусто, им никто не попался навстречу, даже какой-нибудь деревенский на облепленном мухами муле. Приходилось искать нужную дорогу наугад. Тайвин раздраженно бил пальцами по колену, зато его водитель оставался блаженно спокоен, даже весел.
Его звали Луис Гарза. Его кожа от природы была ровного смуглого оттенка, и издалека он был похож на индуса или цыгана. Все его черты лица были правильными и изящными. Тонкие выразительные брови, длинные ресницы, ровный нос, очерченные линия рта. Свои густые черные волосы он всегда зализывал назад, открывая высокий лоб — признак ума, которого Тайвин, честно говоря, так и не нашел. В этом юноше запросто могла бы течь кровь мексиканских принцев, но сколько бы справок о нем не наводили — всегда приходили в тупик. Он был подкидышем, без рода и племени, без прошлого и будущего, ужасно ленивым и жадным до денег.
Они ехали молча до тех пор, пока в воздухе не запахло жженым сахаром. Минув рощицу, им открылись затерянные среди гор поля тростника. В высоких зарослях виднелись загорелые, лоснящиеся от пота спины. Воздух над полями гудел от звонких песен и хруста, срезаемых мачете стеблей. Когда грузовик мчался мимо ограждений, рабочие отвлекались и провожали машину немым взглядом. Гарза, придерживая руль одной рукой, махал им другой, но не из приветствия, но горделивого празднества.
— Я никогда не буду таким, — сказал он и поглядел на себя в зеркало.
— Не будешь, — кивнул Тайвин, — до тех пор, пока ты верен мне. Помни, кому ты обязан своим благополучием.
— Ну да, сэр, вам, это так. Но вы говорили, что в Америке мы можем заработать больше. Почему вы не хотите вернуться?
Тайвин молчал. Он и сам не знал ответа. Его скитания затянулись на три года, и с каждым днем ему все больше хотелось остаться. Его путь пролегал через Ямайку и Кубу, извивался вдоль Пуэрто-Рико, Барбуды и Тринидада, топтался на Гаити и Доминикане. Он побывал везде, где зарождалась жизнь Нового Света. Видел старые, поросшие сорняками крепости и ржавые пушки минувших эпох, гулял по улицам, вылощенным тысячами босых ног негров и индейцев, сапогами приватиров и солдат, башмаками рыбаков, шелковыми туфлями аристократов и клириков. Встретил тысячи разных лиц: смуглых, белых, желтых, косоглазых и круглых, твердолобых и хитрых, простодушных и жадных. И каждая из этих голов говорила на таких же разных и неизвестных ему языках.
Он гулял на грани роскоши и тотальной нищеты. Обзаводился деньгами и мгновенно терял их в непонятных авантюрах. Образ той жизни отразился и на его внешности: костюмы были аккуратны, но уже обвисли и протерлись на локтях, шляпы мялись на сгибах и теряли форму. Но Тайвин ходил горделиво, говорил не спеша, манерно ел и все думали, что он почтенный англичанин, прибывший прогреть на тропическом солнце слабые кости. Порой это играло ему на руку, ибо все белые американцы принимали его за своего или равному себе, что позволяло Тайвину заводить самые неожиданные и полезные знакомства.
Он очень хорошо помнил слова Джоанны — он был ничем. Пустышкой. Он так и не обзавелся добрым именем, не имел ни репутации, ни дома, а значит, грязь позора не могла к нему прилипнуть. То, что он оставался странствующей тенью, развязывало руки, чтобы влезать в самые сомнительные сделки. Якшаясь с подозрительными и темными личностями, он устраивал махинации с поддельными банковскими чеками, искал клиентуру для контрабанды, торговал поддельными завещаниями, а однажды даже влез в сделку с белым порошком, который ему назвали «веселой мукой». Но то предприятие показалось ему настолько топким и опасным, что больше он не пытался подобным заниматься. Через неделю сменил имя, жилье и завязал все старые знакомства. Все пришлось начинать сначала. Но ничего Тайвина не смущало — он жил с твердой убежденностью, взращенной еще в далеком прошлом: если никто не видел — значит, ничего не было. Все, что делалось в тайне, оставалось для него чем-то ненастоящим, как сон или фантазия, которые можно одним движением смахнуть с лица и двигаться дальше.
— Сэр? — спросил Гарза, объезжая кочку.
— Там идет снег, — подытожил Тайвин и откинулся на сиденье.
Грузовик встал у заболоченного места, на первый взгляд необитаемого. Тайвин спрыгнул на землю и быстро отыскал тропу, некогда расчищенную от зарослей мачете. Она вела к запрятанной хибаре с крышей из пальмовых листьев, без окон, без дверей, лишь с темным неровным отверстием в стене. Тайвин быстро окинул хижину взглядом и решительно зашел внутрь.
— Hay alguien aquí? — крикнул он в темноту.
Никто не ответил. Тайвин зажег спичку и поднял над головой. Перед ним блеснули десяток медных перегонных кубов, пустые бутылки, тазы с темной патокой, меж ними валялись тряпки, ошметки тростника, ящики. Тайвин зажег еще две спички и тщательно все изучил. Потом он вышел на улицу и снова крикнул:
— Raul! Estas aqui?
Вокруг царила тишина. Их окружали дикие влажные заросли, сквозь которые еле пробивался полуденный солнечный свет. Гарза ходил вдоль хижины, пугая птиц на ветках. Он наткнулся на мертвую свинью. Кто-то отрезал ей голову и насадил на кол от забора. Остальная туша лежала нетронутой и уже начала распухать. Гарза прошел мимо и вдруг наткнулся на зрелище похуже:
— Aquí! Aquí! Rápido! — крикнул он и аккуратно отошел.
Тайвин выскочил из хижины и поспешил на голос. Отодвигая листву тамариндов, он увидел растянутый меж стволов гамак. Внутри лежал худощавый мулат со скомканными, как слежавшаяся шерсть, волосами. Из головы, прямо из темечка у него торчало тяжелое лезвие мачете. Кровь, стекавшая по его лицу и голому торсу, запеклась и превратилась в корку.
— Он воровал тростник с плантаций, — сказал Тайвин спокойно. — Я его предупреждал. Он не послушал.
— Salgamos de aquí, — встревожился Гарза и оглянулся. — Сэр, надо уходить. Если нас кто-то увидит, скажет, что нигера убили мы.
— Он должен мне восемнадцать ящиков рома, — строго напомнил Тайвин. — Ищи их.
Гарза, засуетившись, побежал в хижину. Тайвин с минуту разглядывал труп, о чем-то крепко задумавшись. Он осторожно проверил карманы в штанах мулата и, не найдя в них своих денег, отступил. Вытер платком руки и последовал за в хижину. В земляном полу, усеянном опилками, они отыскали отверстие. Внизу, под деревянным люком, были спрятаны ящики. Их насчиталось десять. Гарза достал одну холодную бутылку и взял пробу.
— Ну и говно, сэр, — поморщился он и сплюнул. — Вы, гринго, совсем не разбираетесь в выпивке.
— Это не имеет значения, — отмахнулся Тайвин и мысленно подсчитал убыток. Он быстро сделал записи в блокноте и так же быстро его убрал.
— Неужели он купит?
— Да. Отнеси все в машину.
Он заплатил мулату пятнадцать центов за бутылку, которая отправится на пароходе с бананами в Америку. Там, под полами, рабочие-бедолаги, желая спастись от тоски, будут платить доллар за рюмку. Прибыль колоссальная, но Тайвин ее не получит. Ему заплатят за перепроданный ром чуть больше, чем он деревенским самогонщикам. Учитывая его положения, не так это было и плохо.
— Вы не боитесь вести дела с Филом? — спросил Гарза, вытаскивая ящики на землю. — Я слышал у него какие-то проблемы с местными.
— Его проблемы меня не касаются. Формально нас ничего не связывает, — Тайвин достал часы из жилета. — Торопись, Гарза. У меня с ним сегодня встреча.
Они вернулись в город ближе к вечеру, после сиесты. Тайвин высадился у рынка и дождался, чтобы грузовик уехал. Он тщательно оберегал свое жилище, и не хотел, чтобы лишние глаза знали, где он обитал. Ему пришлось пройти пешком два квартала, затем свернуть в проулок и спуститься по разбитой мостовой в глухой тупик, где паслись на газоне куры.
Тайвин снимал две комнаты у одной вдовы-креолки в старом, вросшем в землю доме с массивными балконами. Нигде ему еще не удавалось прожить так долго, как здесь. Ни одна квартира не успевала наполниться им: его привычками, ритмом и усталостью. Порой у него не было денег, чтобы переночевать в кровати, а иногда приходилось убегать от нажитых врагов и спать на ступенях старинных испанских дворцов и соборов, закутавшись в плащ. Имена он менял так же часто и беспрерывно, как адреса. В первые месяцы, когда он только высадился в Кингстоне и услышал, что война закончилась, он жил под именем Шомберга, но позже посчитал, что такая фамилия слишком броская и сменил ее на другую. С тех пор он надел и сбросил десяток личин, каждый раз представляясь серым, незапоминающимся именем, но оставляя неизгладимое впечатление у каждого, с кем хоть немного сходился.
В последнее время дела его шли лучше. Он нашел дело, которое кормило его, и давало возможность прилично существовать. Тайвин отыскал скромное и чисто жилье, и крепко обосновался среди выбеленных известью стен. Там было немного мебели из темного дерева: кровать, на которой он мог вытянуться в полный рост, высокий комод, заменяющий ему стол, шкаф и торшер с красным абажуром. Больше всего ему нравилось тяжелые ставни — они напоминало ему о доме. Тоскливыми вечерами он сидел с сигаретой у окна, слушал цикад, трещавших в листве цветущего олеандра, и вспоминал о прошлой своей жизни. Иногда он думал о Джоанне, но тут же старался отогнать ее образ из закрытых век.
Раз в неделю вдова-креолка прибирала его квартиру, стирала белье и носила ему завтрак, состоящий из вареного яйца, поджаренного хлебца и густого, черного кофе. Хоть вдова и была одинокой стареющей женщиной, она никогда не пыталась любопытствовать и лезть в жизнь постояльца, не слушала сплетен, не копалась в его вещах. Тайвин замечал это и великодушно платил ей больше, чем требовалось.
Под вечер, когда жара спала, а небо стало черным, как жерло угольной печи, пришла пора собираться на встречу с Филом. Тайвин снял с плечиков и разложил на кровати два костюма. Один был песочный, для тайных дел и ежедневных походов в закусочные, другой — серый, парадный. Туфли у него были всего одни, их выбирать не пришлось. Он тщательно побрился перед зеркалом, надушил щеки одеколоном и отправился в ресторан, где его уже ждали.
Ресторан находился в центре города, и его гигантская неоновая вывеска освещала собой площадь и проезжающие мимо такси, отбрасывала тень на старые колониальные фасады особняков. Оттуда слышалась только английская речь, а на балконах мелькали пресыщенные белые лица. Из распахнутых окон доносился неспешный блюз, и запах дорогого табака стелился по этажам. Тайвин расплатился с водителем и горделиво вошел в фойе.
— Я к мистеру Корнеру, — сказал он метрдотелю.
Тот елейно улыбнулся и ответил на безупречном английском.
— Мистер Корнер ждет вас. Прошу, я покажу вам стол.
Они поднимались по парадной лестнице на самый верх, и спешащие официанты уступали дорогу. Под стеклянной, купольной крышей ему открылся блеск богатой жизни. Его слепили тяжелые позолоченные люстры, с ярким белым светом, тысячекратно отражавшимся в серебряных подносах и приборах. Меж столиками стояли пальмы в кадках и укрывали интимные разговоры гостей. Где-то в начале зала играл оркестр, а некоторые джентльмены курили на балконах и болтали о делах. Тайвин как никогда был близок к роскоши. Его окутали запахи хорошо прожаренных стейков и дымящихся крабов, запах вина и взрывающегося шампанского.
Метрдотель указал на нужный столик, а затем на террасу, где спиной к залу стоял упитанный человек и в задумчивости посасывал папиросу. Он лениво разглядывал призрачные огоньки города, смахивая пепел на головы прохожих. Тайвин подошел к нему и молча встал рядом, облокотившись на чугунные перила. Он незаметно достал свои дешевые сигареты и закурил.
— Мистер Гарон! — вдруг взревел Фил Корнер. Он развернулся и протянул короткие пальцы с аляповатым блестящим кольцом. Это был упитанный и медлительный делец с все еще черными, вьющимися, волосами. Сам он любил называть себя доном Филиппо. Тайвин познакомился с ним месяц назад и сразу понял, что перед ним человек единожды разбогатевший, а теперь, забытый, неумело прожирающий плоды своей удачи. — Вы как раз вовремя. Дела лучше обсуждать перед едой, не находите?
Тайвин печально вернулся в реальность и пожал руку в ответ. Дон Филиппо по-свойски хлопнул его по плечу.
— Что предпочитаете пить?
— Анисовую.
— Не ром? — улыбнулся дон и направился к столу.
Мистер Гарон был представлен четырем пар глаз. За полукруглым диваном, прикрытым лапами декоративных растений, сидел некий щеголеватый плантатор с западной части острова. Он добродушно кивнул гостю, две молоденькие близняшки переглянулись и хихикнули. Официант тут же поднес коктейли для дам, стопку анисовой, три стакан виски и ведерко колотого льда для шампанского.
— Давно ведете здесь дела? — спросил плантатор, закинув ногу на ногу. — Что-то я не слышал о вас раньше. У кого вы закупаете ром?
— Ну-ну! Где твоя тактичность? — прервал его дон Филиппо, тяжело усаживаясь за стол. — Мистер Гарон, вы сами откуда? Чикаго, Нью-Йорк, может быть Бостон? Я слышу ваш акцент, но никак не могу разобрать откуда он.
— Боюсь, на карте места не найти, — сухо ответил Тайвин и взял свою стопку.
— Я в Америке лет шестнадцать не был, — продолжил дон Филиппо. — И не желаю возвращаться. Тут тепло, дешево и всюду католики. Я, понимаете, ирландской крови, и уж если хорониться, так здесь, — он оторвал сигару и весело рассмеялся. — Только вы этого не дождётесь!
Болтовня ни о чем. Тайвин, сжав зубы, слушал и кивал. Он скучал по временам, когда сам вел русло разговоров, мог заставить всех молчать или говорить только то, что требовалось. В другой раз он давно бы отослал этих баловней и занялся настоящим делом. Но он не мог. Он был лишь ожившим духом своего ослепительного прошлого.
Тайвин просидел с ними битый час, так и не начав беседу о сделке. Он курил, пил и поглядывал на соседние столики, забитые американскими богачами и оскудевающей аристократии Европы, бежавшей от нищеты и разрушений в Новый Свет. В дыму сигар Тайвин засмотрелся на повесу в смокинге, вальяжно развалившемся на диване под золотым светом люстр — белокурого, ленивого и довольного судьбой. Мужчина, будто уловив на себе пристальный взгляд, обернулся и одарил старика скользящей улыбкой и помахал ему правой рукой.
Как неловко. Тайвин пристально глядел на него, не в силах вспомнить, где с ним раньше встречался. Лицо казалось до безумия знакомым. Его глаза, рот, манеры — где-то они точно виделись. Молодой мужчина вдруг перестал улыбаться. Он сочувственно посмотрел на старика и медленно опустил глаза к полу, словно фитиль угасающей свечи.
— Мой сын… — пробормотал Тайвин и привстал, жадно впиваясь в него взглядом.
Вид на мгновенье загородил официант с сервировочной тележкой. Табачный дым рассеялся и иллюзия пала. На диване сидел совершенно незнакомый ему человек.
— Что там, мистер Гарон, — посмотрел на него дон Филиппо. — Ваши знакомые?
— Да, — солгал Тайвин и уселся обратно. Его будто выбили из колеи, он рассеяно молчал, а потом наперекор заданной теме разговора произнес:
— Мы желали обсудить мои поставки рома. Наши прежние условия в силе?
Дон Филиппо отмахнулся, будто от назойливой мухи, и расплылся в тупой, ничего не значащей гримасе, бормоча под нос: «Да-да, конечно, да». У него были широкие, дряблые щеки и маленькие, спокойные глаза. Вдруг он расшевелился и поставил на стол деревянный резной ящичек и легко открыл его. Внутри лежали крепкие душистые сигары. Дон Филиппо провел рукой:
— Выбирайте! Дела обсудим позже. Зачем спешить?
Болтаясь по всем островам Карибов, Тайвин ни разу не пробовал их. Он видел, как темнокожие колдуньи в ритуалах окуривают ими деревянных божков или привораживают бойцовских петухов, чтобы те выиграли в предстоящей схватке. Дон Филиппо отрезал гильотиной кончик сигары и вручил ее гостю.
Никто не предупредил Тайвина, что сигары не впускают в легкие. Он с интересом принял ее, повертел в руке и затянулся — грудь стянуло едким дымом, он побледнел и из-за всех сил раскашлялся, согнувшись над столом. Две девушки тут же над ним засмеялись, Дон Филиппо сдержал улыбку, а плантатор что-то весело затараторил одной из близняшек.
Тайвин выпрямился и отбросил сигару. Лицом он оставался невозмутим — но ярость кипучей магмой разливалась в его голове. Он чувствовал себя дураком. И разом возненавидел их всех — этих тупых девиц, жирного Фила, метрдотеля, официантов, всех гостей, которые сидели рядом и слышали его кашель.
— Поговорим о деле, — сухо сказал Тайвин. Ему вдруг до тошнотворности надоело сидеть в этом пышном, недоступном для него ресторане, где он чувствовал себя прилипалой.
— Да-да, мистер Гарон, — вздохнул дон Филиппо. Он много кивал, порой, без причины, просто размышляя о чем-то про себя. — О делах… да. Поговорите лучше с Зигги, точнее мистером Эшенбахом. Он же всем занимается.
— Где его найти, — спросил Тайвин, и Фил опять улыбнулся.
— Да вот же он, я вас не представил.
Нечаянно Тайвин заметил, что за столом сидела еще одна неприметная фигура. Все это время, прикрывшись папоротником в кадках, с ними за одним столом сидел некий человек с внимательным, немигающий взглядом гадюки, острым носом и тонкими сухими губами. Он ни пил, ни курил, не пытался говорить, не смеялся. Возможно, он подошел недавно и никак о себе не заявил, но Тайвин не был в том уверен. Он запомнил незнакомца по другой причине — у того были тонкие, аккуратно подстриженные бакенбарды едва тронутые сединой.
Вместо рукопожатия или приветствия мистер Эшенбах слегка кивнул.
— Выйдем на воздух, — сказал Тайвин и, не дожидаясь ответа, встал из-за стола. Ему не хотелось оставаться на территории, столь стратегически не выгодной для него. Эшенбах легко последовал за ним.
Они прошлись немного от ресторана по уходящей вниз улочке и встали у фонтана, в котором плескались голуби. Тайвин, расстегнув пиджак, молча курил и следил за водой, Эшенбах также молча его ждал. «Я не курю», — сказал он, когда ему протянули пачку, но звучало это так, словно он брезгует дешевым табаком.
— Вы мне не нравитесь, — вдруг сказал Эшенбах.
— Люди, которые говорили мне это в глаза, терпели неудачи, — равнодушно отозвался Тайвин. — Сотрудничайте со мной и получите больше.
— Не думаю. Фил доверяет вам, и мне придется сделать то же самое. Итак, мистер Корнер мелочится не будет. Партию меньше сотни мы рассматривать не будем.
— Вы получите сто двадцать.
— Прекрасно. Для начала мне надо взглянуть на качество. Привозите ваш ром — детали обсудим позже.
— Нет, — твердо ответил Тайвин и бросил окурок в воду. — Мы с мистером Корнером обо всем договорились. Его устраивает качество. От вас, мистер Эшенбах, требуется только финансовая сторона вопроса.
Тот и бровью не повел. Пожал плечами.
— Если вы ведете дела только с Филом, требуйте оплаты с него. Зачем мы тут стоит? Вы ведь за ужином все обсудили. Не так ли? — хитро заметил он.
Тайвин бросил на него кислый взгляд.
— Хорошо, я пойду вам навстречу, мистер Эшенбах. Завтра в пять мой человек привезет ром.
Тот слегка фыркнул, снова улыбнулся и его глаза таинственно блеснули в свете полной луны. Они пожали друг другу руки, но не разошлись, а продолжали стоять у фонтана.
— Мне необходимо знать, как долго вы сможете вести дело, — чуть слышно произнес Эшенбах.
— Столько, сколько потребуется, — ответил Тайвин. — Чем обусловлен ваш интерес?
— Я смотрю в будущее, мистер Гарон. Если вы не в состоянии будете продолжать наше сотрудничество, мне придется искать другого поставщика, — он вдруг сузил глаза и спросил весьма серьезно. — Что с вами? Туберкулез? Рак? Сколько вам осталось. Говорите честно, это останется только между нами.
— Не сомневайтесь, я переживу вас, — мрачно ответил Тайвин и резким тоном своим обозначил конец их беседы.
Он долго смотрел в его черные, блестящие глаза, пока Эшенбах не поморщился и не отвел взгляд. Прокашлялся и кивнул.
Они разошлись, как два дуэлянта — поспешно и без лишних слов. Тайвин не стал возвращаться в ресторан, в этот жалкий клочок Элизиума. Пары унижения еще витали в том воздухе. То, что с ним произошло в зале, он считал неприемлемым. Ему казалось, что он уже все видел и все пробовал — его нечем больше поразить и застать врасплох. Все новое сучило ошибки, которые он мог с позором совершить на людях и притупить свою и без того тяжело приобретённую репутацию. Время его второй юности кончилось — он предпочитал ничему не удивляться.
Тайвин побрел к ограде, сунув руки в карманы. Ему нравилось бродить ночами по городу. Он гулял по крутым тесным улочкам, окунаясь в свои мысли. Ему нравилась увядшая красота старинных облупленных домов и тихих квадратных внутренних двориков, нравилось глядеть на черепичные крыши с высоты, мерить время по часам с одной стрелкой. Он обманывал себя и порой очень успешно, что стоит на пороге дома, где все знакомо и понятно, где каждое его слово имеет вес, и каждый кивок заставляет людей подчиняться. По пути ему попался уличный музыкант, запевающий новенькую песню: