В тени золотого мира

      Тайвин понял, что не получит ответа от Джоанны в тот день, когда из сердца города зазвонил скорбный колокол.       На площади собралась толпа. Люди топтались и вытягивали шеи, вглядываясь в мрачный портал собора. На ступенях толкались журналисты с блокнотами, пытались заглянуть за тяжелые обитые железом двери и выцепить друзей или родственников покойного. Воздух гудел и полнился сплетнями и догадками. С каждой минутой праздный интерес крепчал и разрастался, как шторм в море. Люди все пребывали, словно невидимый пастух согнал их на площадь в этот душный день.       Наконец, двери медленно раскрылись и из жерла собора потянулись немногочисленные знакомые покойного, хотя кто-то среди них узнавал чиновников или больших людей города. Вслед за ними четверо крепких мужчин несли черный лакированный гроб. Толпа неохотно стала расступаться, чтобы гроб донесли до катафалка.       Тайвин стоял в самом далекой части площади и беспокойно следил за похоронной процессией. Как бы он не тянулся вверх — видел лишь затылки, платки и шляпы. Он спросил у старухи рядом:       — Кого хоронят?       — А… какого-то американца.       — Кем он был?       Старуха поморщилась и махнула на него рукой, мол, не приставай ко мне. Тогда Тайвин свистнул пробегающему мимо мальчугану с газетой и выкупил за одно сентаво. На пятой странице крупными буквами было написано примерно следующее: «Убийство донна Филиппо, — Тайвин сжал бумагу, что та помялась по бокам. — Накануне вечером сеньор Фил Корнер был найден на своей вилле. Его обнаружили с разбитой головой. Было установлено, что покойный был выброшен с балкона своим компаньоном сеньором Эшенбахом. Сейчас его разыскивает полиция». Далее следовала статься с подробным описанием расследования, но Тайвин ее уже не читал. Скомкал газету и выбросил ее вон.       Он не верил своим глазам. Прошло полгода, как они вели вместе дела. Их предприятие стало таким успешным, что Тайвин впервые разжился хорошими постоянными деньгами. Он мог себе позволить оставлять чаевые официантам. Купил вторую пару туфель и даже приобрел серебряный портсигар с изображениями золотистых тигров и львов. Фил постоянно просил все больше и больше рома — пришлось искать склад в негритянском районе да пару охранников. Луи Гарза воодушевленный заработком сказал однажды: «Сэр! Вы даже из говна сделаете выручку!» За что был обдан жестким и недовольным взглядом.       Гроб уложили в катафалк и закидали цветами и лентами. Всхлипывающая старая дама в черной мантилье долго держалась за золотистые ручки гроба, пока один из сеньоров в серой шляпе не отвел ее в сторону. Похоронная процессия, а вместе с ними и толпа, журналисты, попрошайки тронулась по узкой мощеной улице. Откуда-то появился оркестр из ряженых музыкантов и уныло задул в трубы Шопена. Тайвин словно водоворотом подхватило и потянуло со всеми вниз по улице, в направлении кладбища. Его зажали со всех сторон и он, повинуясь течению, угрюмо последовал за всеми.       — Кто он вообще такой? — слышалось откуда-то сзади.       — А, черт его знает!       — Как будто губернатора везут или генерала. Так посмотришь, все возомнили о себе черт знает что. Чем больше фанфар, тем меньше заслуг.       За пышным катафалком медленно, чтобы не отдавить колесами ноги, ехал автомобиль с опущенными шторами. Изредка их отгибали, и внутри показывалось никому не известное лицо. Говорили, что это не то брат, не то друг покойного, но правды никто не знал. Людей будто становилось еще больше. Кто-то разбрасывал монеты по земле, и босые ребятишки или просящие милостыню убогие сбегались на них, а потом присоединялись к процессии. С балконов и из открытых ставней выглядывали удивленные лица жителей. Тромбоны гудели, заглушая крики и вздохи. Тайвин пытался выбраться из толчеи, но всякий раз его отбрасывало обратно: он замедлялся, чтобы отстать, но новоприбывшие толкали его вперед, пока он не оказался рядом с автомобилем, а потом и вовсе с гробом.       Ему стало не по себе. Он подумал о собственных похоронах. Должно быть, колокола звенели на всю Королевскую Гавань, как на праздник. Его, униженного, мертвого, выпотрошили, завернули в саван и выставили на обозрение, чтобы все убедились — он мертв. Тогда, затаив дыхание, выползли вельможи и знать, надели маски скорби, чтобы потом, отвернувшись, праздновать его кончину. Таращились на его бездыханное тело, тихо ликуя, что он больше не встанет, что больше рука его не дотянется до них. Они смеялись над ним, теперь безнаказанно, твердя, что его постигла справедливая кара. Великие похороны для почтенного государственного мужа. Трубили о нем на всю столицу, на все королевства, провожали его, склонив головы, притворно стеная. Нарядили его в лучший доспех, снабдили лощадей плюмажами, выставили караул и чествовали — чествовали! — чтобы навсегда предать забвению.       Тайвин поднял голову от земли и вернулся в душную толкотню на улице. Ему показалось, что кто-то взобрался по катафалку на гроб и бойко, свесив ноги, смотрел на всех сверху вниз. Низкая фигура загораживала солнце, и трудно было, не щурясь, разглядеть черты лица. Никто из процессии не замечал его, все двигались дальше под музыку оркестра, кричали, кидали сорванные мимоходом цветы, поднимали с земли деньги. Тайвин украдкой поглядывал на гроб, пока не обнаружил, что на нем сидел безобразный карлик. Его дерзкие глаза были устремлены точно на старика — он не сводил их, не замечал ничего вокруг. Тайвин резко встал. Толпа, шедшая вперед, омывала его, как вода островок, легонько толкая по плечам. Карлик нагло улыбнулся и крикнул:       — Я сохранил ее в память о тебе, отец!       Его короткие руки взметнули что-то в воздух. На солнце блеснула золотая монета. Пролетев над головами, она упала в гущу ног и исчезла в пыли и грязи.       Улица плавно заворачивала. Сначала скрылся оркестр, а за ним катафалк с автомобилем, потом журналисты, затем самые оживлённые зрители, потом ребятишки, за ними зеваки. Люди потянулись следом, неторопливо исчезая за поворотом, а Тайвин так и стоял, пригвождённый к месту. Улочка вдруг опустела и стала совсем тихой, даже не обитаемой. Ставни закрылись, пыль осела, где-то в клетке заорал бойцовский петух.       На веранде, прикрыв глаза, качалась в кресле вдова-креолка. Половицы под ее весом уютно поскрипывали. Время от времени, она прикладывала к темным губам кукурузную трубку и, не просыпаясь, выдувала крепкий табачный дым. Но сквозь дрему и лень, от нее ничего не скрывалось. Она слышала, как закипает кофий на кухне, как падают на землю переспелые плоды папайи во дворе и как шаркают ноги ее единственного постояльца на дороге. Вдова наклонила голову и мягко ему улыбнулась.       — Почту принесли? — сходу спросил он ее на испанском.       — Нет, сеньор. Сегодня тоже нет, — вдова поднялась на ноги, кутаясь в пестрый платок. — Будете куриный бульон? Наварила целую кастрюлю.       Тайвин не ответил. Поднялся по ступеням и мрачно прошел мимо. Тогда вдова, улавливая его печаль, аккуратно взяла его под локоть и повела на кухню.       — Ждете весточки из дома, а? — спросила она, снимая турку с огня.       — Откушаете бульона, сеньор Гарон?       Тайвин, задумавшись, курил рядом и тупо глядел, как вдова разливает тягучий кофий по маленьким фаянсовым кружкам.       — Моего дома не существует, — медленно произнес он, выдувая дым из ноздрей.       — Разве такое бывает? — удивилась хозяйка. — Наш дом там, с кем мы оставили своего сердце.       Она напевала под нос какую-то мелодию и бойко орудовала на кухне. Положила на тарелку жареных бананов и скромный кусочек рыбы, налила кофий, проверила бульон. Не поворачиваясь, вдова вдруг сказала:       — Может, его потеряли?       — Что потеряли? — не понял Тайвин. Он почти не слушал.       — Ну письмо, письмо! То, которое вы отправили. Может, его потеряли где-то или украли?       — Нет, нет, вряд ли, — помотал головой Тайвин. Он, к разочарованию хозяйки, отказался от еды и, выбросив окурок в окно, молча поднялся к себе.       Несколько отойдя от утренних потрясений, он стал серьезно думать о внезапной смерти донна Филиппо. В первую очередь он думал о своей судьбе. У него на руках осталась оплата за прошлые поставки, а так же целый склад теперь ненужного рома. Дело простаивало, но это было не самое страшное.       Он боялся — и не без оснований — что полицейские ищейки рано или поздно выйдут на него, и уж непременно заинтересуются его персоной. Тогда выплывут на поверхность все его тайные махинации, поддельные имена, уклоны от налогов и черт знает что еще. Его наверняка посадят в тюрьму. Тайвин точно не знал, как действует правосудие в этих краях, но прекрасно понимал, что если его кинут в темницу, уже никто и никогда не сможет вытащить его оттуда. С документами у него было не в порядке, а знания языка едва ли хватило, чтобы грамотно объяснится с судьей или адвокатом. Он опасался полиции и закона — больше оставаться на прежнем месте он не мог. Как нечисть, на которую упал рассеянный луч света, он тут же шарахнулся и пополз в тень. Сколько у него было времени? Тайвин прикинул в уме. День, два, но не больше. Впрочем, вполне достаточно, чтобы собрать вещи и убежать. Но что дальше? Опять все начинать сначала?       Тайвин вышел из дома и отправился искать Луиса Гарзу. Тот жил в гостиницах, иногда ночевал у знакомых или случайных подружек. Поплутав по городу, Тайвин решил заглянуть в «Нуэва пэрла» и не прогадал. Это был дешевый отель с балконами, выходившими прямо на пыльную улицу. На одном из них стояла скучающего вида девушка. Она была обернута в одно полотенце и без смущения вглядывалась в каждого прохожего мужчину. Проходящие мимо сеньоры задирали головы и глядели на нее, не моргая. Тайвин узнал в ней девушку Лу.       — Где Гарза? — спросил он ее, постучавшись в номер.       — Мы знакомы?.. — протянула девушка. Она была смуглой, с широкими бедрами. Придерживая одной рукой полотенце, она открыла дверь в надежде увидеть сердечного друга, но вместо него стоял сухой старик с сигаретой.       — Нет, — ответил он, не переходя порога. — Луис сказал, когда вернется?       — Так ведь нет… — снова протянула она и пожала голыми плечами. — С ним что-то случилось, я думаю… Сначала немец, потом вы.       — Сюда приходил немец? — насторожился Тайвин.       — Да, рано утром. Еще темно было. Я слышала, как они разговаривают. Потом тот, фриц который, ушел, а Лу вернулся ко мне. Но он был так взволнован… Потом ушел и больше не появлялся.       Они молчал смотрели друг на друга. Она в полотенце, он с прилипшей сигаретой. Ему хотелось еще что-нибудь спросить, ей хотелось еще что-нибудь ответить.       — Я внесу за тебя счет, — властно сказал Тайвин, будто неоплаченный номер был его заботой.       — О, нет-нет! — помотала головой девушка. — Не надо. Лу придет и со всем разберется.       — Ты думаешь?       — Лу не такой. Он вернется, даже если у него неприятности.       Тайвин равнодушно хмыкнул и вернулся на улицу. Он стоял в тени, пропуская проезжающие автомобили, а потом перебежал дорогу. Он думал, сходить на виллу донна Филиппо и посмотреть, что там творится, но позже решил, что там кишат следователи и вряд ли ему удастся узнать что-то большее, чем написано в газетах.       Его больше беспокоил визит Зигги Эшенбаха и то, что Гарза не сообщил ему об этом. Вряд ли это было предательством, но самонадеянность и горячность вполне были свойственны юноше. Куда он мог пропасть, было совершенно непонятно, и Тайвин отправился домой, чтобы спокойно поразмыслить над кустом олеандра из окна.       Вдова мыла посуду в тазе, повернувшись спиной к веранде. Мыльная пена выплескивалась на стол и стекала по скатерти на половицы. Хозяйка нагнулась, чтобы поднять упавшее с плеча полотенце, и увидела перед собой две запыленных ботинка. Закатав рукава, вдова выровнялась и довольно улыбнулась вернувшемуся старику. Она явно владела доброй вестью.       — А вот и вы! Я же говорила, что ваше письмо украли, мистер Гарон. Но теперь-то вы его найдете.       — О чем вы?       — Добрые полицейские пришли, чтобы вам помочь.       Тайвин сначала решил, что ослышался. Но с каждой новой секундой смысл слов дотягивался до его мозга, и он почувствовал, что-то внутри него обвалилось. Он понизил голос до шепота.       — Когда?       — Да вот, полчаса назад, не больше, — ответила вдова простодушно. — Они сказали, что подождут вас наверху. Наверное, хотят, чтобы вы бумажки всякие подписали.       — То есть они сейчас там? — он указал пальцем в потолок.       — Да, сеньор, поторопитесь.       Тайвин молчал. Как они нашли его так быстро? До него долетал еле слышный топот ног наверху и возня. Прямо сейчас все его вещи разбирают и рассматривают, изучают и обнюхивают каждый отрезок его обители. Тайвин очень четко понял, что больше туда вернуться не сможет. Собственно, там не было каких-то остро необходимых вещей — по горькому опыту он привык хранить поддельные документы и деньги в месте подальше от того, где спит. Но все же было кое-что, с чем расставаться было болезненно горько. Фолиант по банковскому делу, а точнее заложенная внутри фотокарточка. Надо было брать ее с собой! Всегда держать при себе! В кармане! Вдруг ярость ударила его в висок — он стукнул кулаком по столу, но тут же себя одёрнул. Он сам не понял, отчего так разозлился. Не потому ли, что Джоанну, в эту самую минуту, пожирали сластолюбивые мужские глаза? Сколько теперь бездельников будут глазеть на нее, трогать ее грязными пальцами и передавать из рук в руки, выкуривая трубки? В каком участке она будет висеть, пришпиленная к стене или какому-то бумажнику? Сколько мужиков будут лапать ее, забирая каждый раз в туалет? Он злился на себя, злился на Жан, злился на ее дурной, гнусный, порочный характер.       Тайвин поспешил убраться подальше, и стоило ему только выйти на солнце, как из его собственного окна кто-то закричал:       — Él está aquí!       Тайвин успел заметить серые фуражки и белые воротнички. Он тут же, растягивая на ходу пиджак, бросился бежать. Вылетел на шумную улицу, скрываясь за грузовиками и двухколесными экипажами, и слышал за собой крики и топот ног. Тайвин локтями отталкивал прохожих, дико, как загнанный зверь, ища глазами лазейки. Полиция не отставала. Они догоняли его с другой стороны улицы, надрываясь до покраснения угрозами.       Отчаянная мысль сверкнула в голове. Тайвин притормозил и свернул во дворы. Полицейские бросились за ним наискосок. Они на мгновенье потеряли его из виду среди растянутого на веревках свежего белья, но, срывая простыни, уловили его убегающую спину. Тайвин, все больше углубляясь в проулки, приметил впереди ящики из-под бананов. Их кто-то свалил в кучу около каменной ограды. С проворностью школяра, он влез на эти ящики, бросился на ограду и, превозмогая, перелез через забор. Он спрыгнул на землю и оказался на смежной улице, но с ужасом понял, что она тупиковая. Следом, один полицейский попытался повторить его трюк и перелезть через ограду, двое других кинулись в обход. Тайвин выиграл немного времени, но что делать дальше не знал.       Он быстро вывернул свой пиджак наизнанку. Подкладка была зеленой — он надеялся этой скорой переменой немного сбить преследователей. Надвинул шляпу на глаза и зашагал вперед. Под полосатым тканевым навесом, привязанным к стене старого дома, стояло множество столов. За ними днями напролет играли до одури в домино и шахматы старики с бездельниками. Они, оперившись локтями в доски, скрупулёзно продумывали стратегии, и будто не замечали всей жизни вокруг. Тайвин нагло уселся за один из столов и принял участливый вид в партии, а сам пытался унять участившееся дыхание.       Через минуту мимо пробежала полиция. Три фуражки замедлились, быстро оглядывая столы. Тайвин сидел боком и чуть поднял голову, поглядев в их сторону из-под шляпы.       — Un anciano pasó corriendo. Quién lo vio? — спросил один запыхавшийся полицейский. Он демонстративно постучал по ладони дубинкой. Именно он перелезал через забор.       Никто ему не ответил. Все с мгновенье оторвались от досок и столов, поглядели на стражей и продолжили играть дальше. Двое полицейских выругались и побежали вперед, один еще постоял с мгновенье, неуверенно высматривая беглеца, и поспешил догнать товарищей. Тайвин, сжимая колени ладонями, свободно выдохнул. Ради приличия он посидел за столом еще немного, наблюдая, как строится рисунок из черных костяшек, и уже собирался вставать, как один усатый пуэрториканец резко спросил его:       — Por qué corrieron tras de ti?       — Я не говорю по-испански, — соврал Тайвин и помахал ему рукой в знак непонимания.       Тут же четыре руки схватили его за плечи и усадили обратно. Пуэрториканец развернул стул спинкой к груди, и заговорил на хорошем беглом английском:       — Не много ли вы хотите, янки? Вы приезжаете на чужую землю и перестраиваете все так, как хотите вы. А мы еще обязаны говорить на вашем языке? — он придвинулся еще ближе, готовый вот-вот схватиться за лацкан его пиджака. — Что ты натворил, старик? Может, надо было тебя сдать?       Тишина повисла в шахматном клубе. Соседние столы опять отвлеклись и поглядели на них.       — Я тебе не враг, — ответил Тайвин и, вспомнив лозунги, услышанные на коммунистических собраниях, плюнул ему в лицо фразой. — Ваши земли продают политики.       — И то верно, — кивнул пуэрториканец и вздохнул. — Честно, я не выдал им тебя только потому, что знаю: ты сгниешь быстрее, чем суд доберется до тебя. Ты не дурак и уберешься из этой страны в свою.       Тайвин не отвечал ему. Он смерил пуэрториканца глубоким взглядом, в котором запечатались и презрение, и раздражение, глухая насмешка. Сжимающие его плечи руки ослабли — его отпустили. Тайвин встал, не сводя глаз с пуэрториканца, и ушел горделиво и неспешно в вывернутом наизнанку пиджаке.       Он устал.       Не столько от уходящего дня, сколько от пустой непрекращающейся беготни. Он нырял из одного дня в другой, задержав дыхание и подолгу терпев. Были, конечно, прелести такой жизни, ведь все, что происходило сегодня, завтра уже не существовало. Он открыл для себя новую грань бытия, ведь раньше никогда не знал, каково это — жить только собою. Но порой прожитые годы наваливались на него тяжелым оползнем и тащили куда-то в темноту, в покой, и будто бы лечь обратно в могилу было бы лучшим для него исходом.       Со временем он потерял цель. Она сбилась под натиском лени, спирта, солнца, волн. Запуталась в тугом клубке его странствий и уже пропала. Тайвин не мог вспомнить, ради чего он терпел все эти унижения. Мечта о новом роде казалась далекой и призрачной, как паутина в углу потолка. Потолок! Теперь у него даже квартиры нет! Его прекрасной, чистой квартиры! Мысли его снова вернулись к Джоанне. Теперь даже если она напишет ему письмо, он его не получит — вместе с домом он оставил и адрес, указанный на конверте. Что-то смутно беспокоило его. Он подозревал, что Жан все равно ему не напишет, хоть он завалит ее посланиями.       Тайвин пришел в патио, где обычно обедал, и сел под медленными лопастями вентилятора, помахивая на себя соломенной шляпой. Хозяин принес ему бутылку пива и бутерброд с потрохами. Тайвин принял их, но есть не стал. Куда деваться дальше, он придумать пока не мог и рассеяно глядел в распахнутые настежь окна, в которые изредка влетал теплый ветер. В какой-то момент он услышал над собой слабый голос:       — Мистер Гарон, сэр… Я знал, что вы здесь.       К нему, отделившись от дурно пахнущей тени, подсел Луис Гарза. Выглядел он плачевно. Губа разбита и в уголке рта засохла кровь, один глаз вспух от сильного тумака, вся одежда грязная и потная. Он кисло улыбнулся и достал зубами из пачки сигарету. Тайвин молча его разглядывал.       — Фил Корнер убит, — сказал Гарза. — Подозревают фрица, но он сбежал. Утром они поймали меня и хотели утащить в участок. Но им меня не так легко сцапать, — он закурил и тяжело вздохнул. — Надо валить, сэр. Дело дрянь, они ищут козла отпущения.       — Ты сказал, что работаешь на меня? — быстро спросил Тайвин и придвинулся.       — Нет, сэр, — не мигая, отбарабанил Гараза. И Тайвин ему отчего-то не поверил.       — Но мне кажется, — продолжил юноша, — они и без того все знают. Им надо повесить на кого-то убийство. Черт, все дружки Фила на дно легли, лучше и вам так же сделать. Вдруг еще припомнят того мертвого нигера с болот? Может, свалить на Ямайку? Сэр? У вас есть план?       Тайвин отвернулся к окну. Все ссыпалось у него на глазах. Он разглядывал опухшее лицо Гарзы и думал, что мог бы выглядеть примерно так же, поймай его часом раньше.       — Я расплатился с тобой, — проговорил Тайвин, подумав. — Более в твоих услугах не нуждаюсь.       — Но сэр… — растерялся Гарза. — Если хотите, я поеду с вами на Ямайку. Знаю, все придется начать с начала, но думаю, у вас все получится. Я буду вашими ушами, я разузнаю, как и что можно будет сделать.       Тайвин был польщен его наивной преданностью, какие встречались у оруженосцев во времена его молодости.       — И вот еще, сэр, — понизил голос Гарза. — Со мной говорил фриц. Он нашел меня сегодня утром, ну еще до того, как со мной… ну вы понимаете. Он просил передать вам кое-что. У него есть для вас предложение.       Юноша запустил руку под рубашку и вынул сложенную вчетверо бумагу. Выровнял ее ладонью на столе, он протянул записку Тайвину.       «Дорогой мистер Гарон, я всегда уважал ваш предприимчивый ум, — гласил аккуратный вываренный подчерк. — Скажу вам сразу, я не имею никакого отношения к смерти мистера Корнера. Меня хотят подставить, большего сказать не могу. Наши дела шли успешно, и было бы глупо бросить все и разбежаться в разные стороны. Я предлагаю вам сделку. У вас есть товар, у меня информация. Я знаю, где и по каким ценам можно выгодно продать ром в Америке. Будем же отныне друзьями. Ваш помощник знает, где меня искать».       Подписи не было.       Тайвин уныло хмыкнул и убрал послание к себе. Гарза внимательно смотрел ему в лицо, ожидая последующих действий.       Хитер, подумал Тайвин про фрица. Наверняка выдал его, оставив какой-то невинный след на вилле Фила, и быстро обратил гнев закона на него. Уровнял, так сказать, силы. Даже если Тайвин захочет его сдать, не сможет этого сделать, потому как находится примерно в том же положении. А если это ловушка? Тайвин посмотрел на Гарзу. Он мог сговориться с фрицем, что было маловероятно, но все-таки возможно.       — Ты приведешь его ко мне. Место я назначу сам.       — Хорошо, сэр, — пожал плечами Лу. — Только особо мне бегать по городу нельзя, сами понимаете…       — Ты сделаешь так, как я говорю, — сухо отрезал Тайвин.       Гарза нервно покусывал губу и теребил воротничок рубашки. Он боялся попасться и уже не раз подумывал бросить старика и убежать в горы, чтобы спрятаться там на год-другой. Но его манила чарующая властность своего покровителя. Он смутно чуял, что поставив все на карту, сможет получить в сотни раз больше. Тайвин объяснил, где устроит встречу, и, расплатившись за пиво, вышел из патио, оставив юношу в одиночестве сидеть под вялыми лопастями вентилятора.

***

      Вдоль ограды пробирались две тени. Одна была дерганная, настороженная, пробиралась медленно, сжимая у груди саквояж. Вторая была развязная, даже бодрая — указывала рукой, куда идти. Вдруг первый остановился и помотал головой:       — Я туда не пойду. Там может быть засада.       — Ты не доверяешь мистеру Гарону?       — Конечно же, нет!       — Тогда зачем ты дал обратную связь, фриц?       Гарза хлопнул Эшенбаха по плечу и криво улыбнулся при свете звезд.       — Не бойся. Именно здесь тебя и не будут искать.       Они юркнули в густой мрак и оказались на кладбище. Их встретили молчаливые склепы и поросшие плесенью мраморные изваяния ангелов. На редких кустах трещали цикады. Гарза и Эшенбах украдкой пробирались вглубь кладбища, изредка поглядывая по сторонам. Никого, кроме них, здесь быть не должно — последние посетители ушли еще вечером, и охранник закрыл за ними ворота на тяжелый замок. Он мог прогуливаться по дорожкам, рассекая мрак светом масляной лампы, но сейчас все было мирно.       На развилках стояли указатели с направлениями, будто покойники поднимались из земли и бродили вдоль оград, а утром, спеша скрыться от посторонних глаз, спешили вернуться на свои места и сверялись с указателями. Каждая могила была помпезней предыдущей. Гранитные колонны, позолоченные статуи, мраморные черепа и каменные таблички с латинскими изречениями. Будто бы покойные даже после смерти тщеславились перед своими соседями в пышности и важности. Нет, смерть не уровняла их, а лишь напомнила беднякам, что нет и не будет у них ничего общего.       Вдалеке, при сером лунном свете, открылся одинокий силуэт, восседающий на плоской плите. Он не видел ночных визитеров, ибо сидел к ним спиной и, задрав череп, смотрел на звезды. Ночные светила интересовали его явно больше. Однако шуршание гравия отвлекло его созерцание. Он прислушался и повернулся на шум. Глаза его яростно сверкнули.       — На кой черт надо было встречаться именно здесь? — гневно прошептал Эшенбах.       — Я должен быть уверен, что вы не поставите меня в неловкое положение, — тихо и спокойно ответил Тайвин.       — Меня разыскивают! Разумеется, неловкое положение только у меня, если я захочу…       — Теперь к делу, — перебил его Тайвин. Голос его вдруг стал серьезным и жестким. — Кто убил Фила.       Эшенбах недовольно фыркнул.       — Я пришел говорить о деньгах, а не о Филе.       — Нет, Зигги, мы будем говорить об убийстве мистера Корнера.       Фриц видел строгое лицо старика, перед тем, как его колени согнулись от удара. Саквояж выпал из рук, шляпа слетела и покатилась по земле. Он рухнул на могильную плиту, точно рядом с Тайвином. Гарза завел ему руки за спину и толкнул к земле. Эшенбах заныл, задрожал, как овца перед убоем.       — Не тебе решать, о чем говорить, — услышал он холодный, словно метал, голос. — Мы не ровны с тобою.       — Не знаю, не знаю! Клянусь! — завизжал Эшенбах, и вмиг спесь его пропала.       — Думай, — ответил Тайвин.       — Черт, я говорил ему… У Фила врагов было до хрена… — фриц застонал, когда Гарза вдавил его в плиту сильнее. — Сахар во время войны взлетел в цене троекратно. Фил был компаньоном одной компании, которая поставляла сахар солдатам. Деньги лились рекой. Они сколотили бешеный капитал, но Фил не хотел делиться. Он не собирался платить за землю, на которой этот сахар вырос. После войны он неудачно вложился в одно предприятие и поругался с местными политиканами. Друзей у него осталось мало, никто не хотел за него заступаться. Ему давно припоминали старые грешки, но он ничего не хотел делать. Вот и получил. Его местные заказали. Мне-то оно зачем нужно? Укусить руку, которая меня кормит? Теперь им просто надо свалить убийство. Меня больше некому защитить! Людей с моим акцентом теперь нигде не уважают!       — У него были враги в Америке? — подумав, спросил Тайвин.       — Не знаю, может и были. Среди ирландцев. Но может, и нет, мне не известно, я только занимался деньгами!       Тайвин дал знак и Гарза отпустил фрица. Тот, бухтя, поднялся на ноги и, обеспокоено поглядывая по сторонам, заговорил снова.       — Зачем нам быть врагами, мистер Браун! Я хотел предложить свои услуги! Позвольте мне работать с вами. Послушайте, у меня есть информация. Я знаю клиентуру Фила, знаю, кому давать взятки, как провести ром в Америку. У вас есть товар. Давайте займемся делом сами, без третьих лиц.       Тайвин не ответил ему. Он поднялся со своего пригретого места и стал бродить меж скорбных изваяний и оград. Признаться честно, ему не хотелось возвращаться. Он столкнулся с тем, что его личные желания шли наперекор тому, что требовал долг, теперь уже новый. Уже однажды он пренебрег голос разума и сделал все наперекор рассудку, отчего все, в конце концов, в его жизни перекосилось.       Что-то качнулось и превратилось в бесповоротный хаос. До сих пор он не понимал, отчего его преследовали неудачи, пока не наткнулся на то, что признавать никак не хотелось. Все шло из рук вон плохо только потому, что он отдал свою судьбу на волю случая и чужих решений, предаваясь ленивой обыденности. Давно следовала взять поводья в свои руки и, натянув их, пришпорить волю и удачу, созидая жизнь под своим началом.       И Жан больше перед глазами нет.       Тайвин зашел под ветви тамаринда и тяжело вздохнул. Его взгляд скользнул куда-то на север кладбища, где уже целый день лежал под землей дон Филиппо. Ему вспомнился его прекрасный сад на вилле. Повезло ему умереть в таком месте, подумал Тайвин. Лежать в зелени пальм и гуаяка и испускать дух под крики попугая и дуновения солоноватого воздуха, доносившегося с океана. Какая чудесная кончина! И он поклялся себе, что вернётся. Обязательно вернется. Вернется. Когда дела будут улажены, когда он снова станет богат. Он придет сюда, на эти прекрасные земли и встретит свою смерть так, как сам посчитает нужным.       — Пусть так. Я возьму тебя на службу, но ты подчинишься мне полностью, — Тайвин вышел из тени дерева, и бескровное его лицо резко очертилось в лунном свете. Он был грозен и властен. — Ты будешь верен мне. Ты выполнишь любой мой приказ. Ты возьмешь на себя вину и сядешь в темницу, если понадобится. Взамен, я сделаю тебя богаче, чем все твои предки. Ты озолотишь себя и всех грядущих сыновей и дочерей.       Эшенбах, сжав губы, молчал. Он коротко кивнул и тихо, почти что шепотом:       — Вы излагаетесь витиевато, но я согласен, мистер Гарон. Или как лучше вас называть?