***
Театр находился в невзрачном здании, зажатом по сторонам похоронным бюро и адвокатской конторой. Афишу прибили золотистыми гвоздями к дверям, а плакаты с предстоящими спектаклями были наклеены изнутри на широкие витрины. На улицу смотрели наряженные актеры предстоящих выступлений, а под ними размещались напечатанные мелким шрифтом цены. Над главным входом висели разноцветные фонари, которые сейчас были выключены. В тот слякотный день, когда Тайвин нашел путь по салфетке, театр был закрыт, хотя через витрины можно были разглядеть включенный свет. Он читал афишу, когда припомнил, что уже бывал здесь раньше — в свою самую первую ночь. Вот только не заприметил место, потому как боялся упустить из виду Джоанну. Покрутившись у входа, Тайвин пару раз постучал и подергал ручки дверей. Никто не соизволил выглянуть. Тогда он предпринял другой способ забраться внутрь. Завернув за угол, можно было попасть во внутренние дворы и там, среди мусорок, отыскать облупившуюся дверь. Тайвин дернул ее — ему открылся длинный, как кишка, неосвещенный коридор. Он сделал шаг вперед, окликнул кого-нибудь, и дверь за ним с грохотом захлопнулась. Тайвин крался на ощупь, попутно обозначая свое присутствие голосом. Никто ему не отвечал. Он запнулся об ступеньку и чуть не упал — коридор закручивался и ввел верх. Вдалеке обозначилась узкая полоска света. Резкая, почти белая, она манила еще и веселыми голосами. Тайвин подошел ближе и вошел в слепящий свет софитов. — О! Вы посмотрите! Какое лицо, какой взгляд! Очень выразительно. Мне нравится. Вы на какого пришли пробоваться? Не на короля Клавдия ли? Или аббата Карлоса Эррера? — Я ищу женщину, — произнес Тайвин со сцены, загораживаясь рукой от яркого света. — Как и все мы! — Она была у вас актрисой. Когда глаза привыкли, Тайвин обнаружил, что стоит на не декорированной сцене. На паркете мелом нарисовали круг, и он встал ровно в него. Впереди множились ряды пустых кресел, а в самой середине сидел женоподобный мужчина с листками. Лицо у нее было нежное, чувственное, веки накрашены. Он назвался Джином и «режиссером цирка уродов». Рядом сидела рыжая девица с томным взглядом и длинными ресницами. На ней была расшитая звездами накидка и блестящая корона из фольги. Выглядела она эффектно. Не представилась. — Конечно! Наш золотоносный талисман! — рассмеялся Джин, когда услышал имя. — Раньше она собирала полные залы. День за днем! Первые места всегда были раскуплены. Плакаты сдирали и уносили с собой. Удивительное было время. — При том, что актриса из нее так себе, — едко заметила рыжая женщина. — Нет, у нее был потенциал, — поспорил Джин. — Как ей шла роль Галатеи! — Мордашка у нее, конечно, милая, но дура дурой. Текстов совсем не учила. Не удивлюсь, если она читать не умела. — Ее бы тогда не взяли в телефонистки, — опять парировал режиссер. — Зачем она вообще ушла? Как по мне, она сама не знает, чего хочет. — Довольно! — прервал их Тайвин, и его голос властным эхом разлетелся по пустому залу. — Где ее искать. — О, это было неплохо, — закивал Джин и черкнул в свой блокнот. — Милашка Дафни давно к нам не заходит. Куда нам — челяди — водится с ней! Зазналась! Что поделать, когда выскакиваешь в высший свет, забываешь о старых друзьях. — Джин, ты расскажи про лимузин, — толкнула его в бок рыжая. — Что тут рассказывать, — развел он руками. — Да, мы видели ее полгода назад. Каталась в лимузине с каким-то богачом. Я его не знаю. — Она похорошела, — призналась девица. — Старая истина гласит, что деньги женщине к лицу. Особенно наивным дурочкам. Не такого исхода он ожидал. Лимузин смутил его. Оказывается, жизнь Жан вдруг счастливо наладилась. Она сбросила старую чешую и обновилась, снова позабыв о нем. Из комнаты с протекающим потолком в сверкающий лимузин! Теперь ему стало ясно, отчего она не отвечала на его письма. Зачем! Заблудший призрак прошлого изыди из ослепительного блеска дня! Не волочись за молодостью, красотой и шумным праздником веселья. Стань пеплом и исчезни навсегда. — Все. Нам некогда, мы тут работает, — прервал его Джин и махнул листком, чтобы уходил со сцены. Тайвин ловко слез на пол и услышал, как рыжая говорила приятелю. — Подожди, я покажу ему открытку. — А! Покажи, — Джин повернулся к гостю и сказал раздраженно. — Она ведь соизволила летом всем нам разослать открытки. Что же, и на этом спасибо. Рыжая актриса, поправляя корону, вылезла из рядов сидений и, подхватив Тайвина под локоть, повела в темные кулуары. Он повиновался ей. Снова густая темнота обволокла его, но теперь его вела девушка, которая видела ход в темноте, словно кошка. «Осторожно, тут ступенька», — предупредила она и постучала каблуком об пол. Они оказались в маленькой комнате с зеркалами, освещенной старым примусом. Свет четырехкратно повторялся в отражении, отчего его пламени хватало для коморки. Это оказалась женская гримерная. В ней уже переодевалась непонятная женщина с пепельными волосами. Она была в одних чулках и трусиках. Таких тонких трусиков Тайвин в своей жизни никогда не видел и задержался на них дольше, чем следовало. Рыжая вдруг шикнула коллеге: — Прикройся! Я же не одна. Блондинка подняла равнодушные глаза и сказала легко и просто: — Пусть смотрит, он же старик. Они уже ничего не чувствуют. Рыжая, закатила глаза, задернула занавеску и отвела Тайвина в другую сторону гримерной. Тут у нее был личный туалетный столик. Она начала перебирать все ящики, выкладывая все содержимое наружу: бутылочки с пудрой, футляры, коробки с лентами, перья, румяна. Открытка была на самом дне четвертого ящика. Тайвин принял ее и повертел в руках. Обыкновенная открытка с фотографией какого-то готического собора. Сзади были строчки на неизвестном ему языке. — Что это? — не понял он. — Стихи, — пояснила девица и показала пальчиком на надпись в уголке. — Видите, это Амьен. — Какой штат? — Да что вы, — девушка улыбнулась, — это же во Франции. Тайвин не поверил ей. Он долго глядел на собор, на напечатанные строчки стихов, значения которых он понять не мог, на надпись от руки: «With love, Daphne». Рыжая девица села на столик, раскачивая ногами. — Думаете, она вернется? — спросила она. — Некоторые там годами живут. — Не важно, — Тайвин дернул плечами и вернул открытку. — Прощайте. Опять шел дождь. Капало с крыш, капало с электрических проводов, капало с зонтов и кепок. Фары машин отражались в асфальте, словно в темном зеркале. Воздух наполнился влажной тоской. Тайвин, поддавшись легкой сентиментальности, подумал, что зря приехал: никто и ничто не ждало его здесь. Он высматривал трамвай на остановке, подняв черный зонт над головой. Столько мыслей собралось в голове. У Джоанны, видимо, появился паспорт, а, значит, в мире бюрократии она обрела плотью и кровь, и стала настоящим человеком, а не тенью. Как ее занесло в такую даль? Кого она подцепила на лимузине? Тайвин отогнал тоску и уступил место досаде и раздражению. Пускай шляется, где хочет! Некогда ему бегать за ней по всему свету. Вечно она была такой — он корпел над их будущим, над бессмертной славой их рода, а она ржавела от скуки и безделья. Невидящий взгляд остановился в одной точке. Его раздражение перерастало в нечто большее. Ярость пульсировала в черепе. Чем дальше Жан от него находилась, тем сильнее и отчаяннее ему хотелось отыскать ее. Челюсти сжались, все чувства напряглись. Мысль металась от кирпичного дома, по улицам, магазинам, конторам, стреляла в карту мира словом «Амьен». Он так разгорячился, что мог бы увидеть ее сквозь стены и землю, сквозь воздух и тысячи километров. Подъехал трамвай, но Тайвин не заметил его. Он поднял глаза чуть позже, когда почувствовал на себе чей-то сосредоточенный взгляд. И только тут его сознание вернулось, и он увидел Джоанну. Она стояла в трамвая, зажатая со всех сторон людьми. Ее аккуратное бледное личико словно бы светилось за стеклом. На ней была модная шляпка, а шею и плечи обрамлял меховой воротник. Это точно была Жан, его кузина. Тайвин смотрел на нее. Джоанна не сводила изумленных глаз с него. Трамвай тронулся, и Жан вместе с ним. И мгновение спустя Тайвин осознал, что она опять ускользает от него. Он бросил зонт. Побежал. Пальто расстегнулось, и его полы развились на ветру. Блеск рельс, вспышки фар, рев моторов и гудение клаксонов. Дорога превратилась в серую кляксу и расплывалась в какофонии звуков. Тайвин бежал за ней, бежал так, что сердце выпрыгнуло, если бы оно было. Бежал сквозь машины и плеск дождя. Он хрипло кричал: «Стойте! Остановите!» Жан протиснулась к машинисту и, нагнувшись, пролепетала вежливо: «Остановитесь, пожалуйста». Он цокнул языком, проворчал что-то невнятное, но трамвай остановил. Тайвин запрыгнул с задней двери, Джоанна вышла из передней. Тяжело дыша, он яростно озирался по сторонам, выискивая ее глазами. Люди постепенно оборачивались и глядели на него, и краснолицый парень на сиденье сказал: «Дружище, она уже вышла!» Трамвай дернулся и покатился дальше. Тайвин, отдуваясь, прислонился лбом к холодному окну. Он увидел ее в водовороте дождя и улиц, серых пальто и зонтиков — ее бледное и спокойное лицо. Она провожала его взглядом. Сквозь писк и гул, скрежеты и вопли, пыхтение, цокот, шорох, топот она прошептала, даже не произнесла, только пошевелила губами. Но он услышал. Она сказала: «Не возвращайся ко мне больше».Глава 7. Поиски Джоанны
22 декабря 2023 г. в 19:22
Его нога ступила на континент поздней осенью 1922 года. Тайвин спустился с трапа парохода, сжимая полупустой чемодан в руке. Его встретил унылый день. Шел мелкий, как пыль дождь, и затягивал вдалеке дымкой шпили небоскребов. Все осталось прежним и в тоже время изменилось безвозвратно. Исчезли лица, исчезли солдаты и вдовы, исчезли люди в марлевых повязках. Теперь в воздухе витала бодрая суета, которую на причале испаряли простаивающие в очередях толпы итальянских иммигрантов.
Тайвин поднял воротник плаща и быстро слился с серым асфальтом и легким запахом намокшей шерсти чужих пальто. Он искал такси, размахивая рукой с тротуара. Шипя колесами по лужам, блестящие машины проносились мимо. Их фары мутными огоньками всплывали из тумана и, сверкнув, исчезали вновь. Никто не замечал невзрачную фигуру с потертым чемоданом.
Он нашел себе дешевый отель. Промокший насквозь, стоял на пороге номера, где простыни пахли плесенью, на мебели сохранились прожжённые круги окурков, а из окна открывался чудесный вид на глухую кирпичную стену соседнего дома.
Тайвин стянул с себя одежду и, оставшись в одной белой майке, листал телефонный справочник, помечая карандашом имена, которые дал Эшенбах. Спустившись в пустое фойе, он сделал пару нужных звонков. Опускал нагретые ладонью монеты в приемник и ждал голоса телефонистки, любезно спрашивавшей: «С кем вас соединить?» Пока он разговаривал, мальчишка-коридорный сбегал и купил ему шикарный зонт с изогнутой ручкой.
После ужина, Тайвин задремал, продолжая ощущать во сне качку парохода. Утром он даже не понял, что прошла ночь — погода и город продолжали оставаться блеклыми и мутными. Дождь не перестал. Смывая в раковине остатки сна, Тайвин почувствовал, что забыл что-то сделать. Нечто очень важное. И только выйдя на улицу и раскрыв зонт, его осенило — Джоанна. Ведь точно, он хотел… Нет, он должен был повидать ее. И он убедил себя, что делает это не из любопытства, а скорее заботы. Некой отстранённой заботы: отцовской или братской, но не более того.
Наспех позавтракав в аптеке, он спешил увидеть грязную улочку, где начинались его первые загробные деньки. Он купил для Джоанны два пирожных в красивой зеленой коробке и попросил перевязать сверху бантом. С первого взгляда его посетило тонкое, как заноза в пальце, разочарование. Улица была другой. Ее закатали в асфальт, провели электричество. Открылись лавчонки с овощами и закусочные — их простенькие вывески украшали голые стены. Даже пустырь напротив их дома теперь застраивался. Накрывшись брезентом, там рыли котлован рабочие, громко перекрикиваясь друг с другом. Тайвин шел и рассматривал изменения, не понимая своей печали. Возможно, он верил, что без него время здесь остановилось — птицы в небе замерли, вода в чайнике так и не закипела, цветы не выросли, Жан окаменела с сигареткой в руках и дымом в ноздрях. Все застыло и ждало его возращения, и стоило бы ему ступить ногой на землю, время вновь спохватилось и побежало вперед.
Его встретил резкий запах гари. С каждым шагом он становился отчётливее и сильнее. Поравнявшись с нужным домом, Тайвин поднял голову, в надежде увидеть Джоанну в окне, и невольно его брови поползи вверх. Четвертый этаж, в котором они снимали комнату, сгорел. Оконные рамы почернели, обуглились. В дырах виднелась испорченная мебель и выеденные огнем стены. Но крыша не обвалилась, и обитатели нижних этажей надеялись, что рано или поздно кто-нибудь приведет дом в порядок.
Холодный коридор, деревянная лестница и ряд глухих дверей. Тайвин, повесив зонт на руку, постучал в одну из них. Ему не ответили. Не ответили и в соседней. И в той, что была после нее. Некоторые люди мотали головами: «Нет, мисс Дафни я не знаю». На втором этаже ему открыла молоденькая мексиканка с распущенными волосами. Она посмотрела на коробку с пирожными и хмыкнула:
— No hablo ingles.
— Pero yo hablo español, — парировал Тайвин и женщина смущенно улыбнулась.
Она пожала плечами и все равно закрыла дверь, щелкнув замком. Тайвин стоял на пустой лестничной площадке, улавливая слабый запах жареной картошки, перемешанный с вонью пепелища и сыростью улицы. Неожиданно его поиски неприятно осложнились. Он думал потратить час своего времени, а теперь все затягивалось на несколько дней. Его отвлек тихий кашель. По лестнице поднималась старушка с толстыми очками. Она смерила пришельца от кончиков туфель до полов фетровой шляпы подозрительным взглядом.
— Давно вы здесь живете, мэм? — спросил Тайвин.
— Ну, достаточно, — раздраженно вздохнула она и пошаркала к своей квартирке.
— Здесь проживала мисс Дафна в восемнадцатом или девятнадцатом году. Она занимала комнату наверху. Вы знали ее?
— Пожар был, да, — закивала старуха, — два трупа.
Два трупа. Трупа. Два. Звенящая мысль пронеслась в его голове, но Тайвин ее быстро отогнал.
— Кочегары, — продолжила бубнить старуха. Она глядела на него большими, увеличенными линзами глазами. — Напились, идиоты, и все тут спалили. Еще и сами задохнулись. Сколько шума было! Столько шума!.. Да… Страшно было. На старости лет такое, а...! Ваше Дафна тоже с ними жила? Как она выглядела?
— Женщина. Блондинка. Молодая, — потом неуверенно добавил, — красивая.
— А-а! Да, была такая, — закивала старуха. — Дафни, верно. Шлюшка такая.
Тайвин полоснул ее яростным взглядом и слишком сильно сжал коробку с пирожными. Она помялась, и крем из пирожных вылез через щели, запачкав ему пальцы. Старуха, не обращая внимания, продолжила:
— Давненько было, но помню. По ночам куда-то ходила, возвращалась утром. Знамо чем занималась. Надо было полицию вызвать, пускай бы ее засудили. И с ней дед жил, но он уже помер. Больной какой-то был. Мерзкий такой.
— Почему же мерзкий?
— Он никогда не здоровался, — старуха, порывшись в карманах, наконец, достала ключ и зашла к себе. На пороге она обернулась и произнесла. — Не знаю, куда ваша Дафна делась и знать не хочу. Это же гниль общества, постыдились бы такие знакомства водить.
Старая кошелка. Тайвин отвернулся и побрел назад. Он хотел поскорее избавиться от коробки, потому как вытекающий крем угрожал чистоте его новенького плаща. Он уже собирался вылезти под дождевую пыль и добежать до урны, как скромный голос позвал его. За ним торопилась молоденькая мексиканка. Она успела накрыться шалью.
— Вы отдадите их, если я расскажу? — девушка указала пальцем на пирожные. У нее был весьма простоватый английский с сильным акцентом, но говорила она быстро и все понимала. — Не слушайте миссис Перт. У нее все шлюхи или бандиты. Вы говорили про ту девушку в черном?
— Она не носила черное, — мотнул головой Тайвин.
— Траур, — пояснила мексиканка. — Мы с мисс не были знакомы, но я слышала от ее друзей, что она работала телефонисткой. Вы спросите в бюро. Там всех знают, вам помогут. Если не получится, вы всегда можете услышать ее голос по телефону. Вдруг она вам попадется?
Тайвин чопорно поблагодарил ее, но, в сущности, был горячо благодарен. Шагая по тротуару, он думал о том, как мог не знать этого раньше. Как так вышло, что живя с Жан через ширму с журавлями, он не знал, чем она занимается. Кузина прекрасно знала его неприязнь к себе, но ни разу не пыталась оправдаться, сказав правду.
Две недели, в перерывах между своими делами, он таскался по телефонным конторам. Иногда ему удавалось сговориться с управляющим в душном кабинете с застекленной стеной и задать пару забитых, однотипных вопросов: «Я ищу женщину». — «Вам не сюда». — «Она работает телефонисткой. Ее имя Дафна». — «Какая Дафна? Какая у нее фамилия?» И обычно не том разговор кончался, потому как для Тайвина она всегда была просто Дафной. Свободной, недоступной, бесстыдной. Впрочем, вскоре Тайвин понял, что лучшим средством в беседах были и остались деньги. «Вы можете спросить у девочек. Они всегда знают больше, чем мы». Он совал мятые купюры в потные ладони управляющих и они приглашали — но только очень быстро — заглянуть в зал, где работали девушки, и быть, может, отыскать среди них ту самую.
Они сидели в наушниках, красивые, накрашенные, воспитанные. Невидимые мойры нового века. Они переговаривались с душами тысячей людей, выплывавших из тайных недр бесчисленных проводов. Девушки работали за громоздкими и странными аппаратами, которых Тайвин никогда не видел и которые напоминали ему высокие пианино с сотнями дырочек, как в муравейнике. В них телефонистки, подобно искусным прялкам, постоянно втыкали и вытыкали толстые провода, приговаривая:
— Сейчас соединю…
— Там не отвечают, никого нет…
— Абонент ждет звонок, сейчас не могу соединить…
— Мистер Эдварс сейчас говорит по другой линии, позвоните позже…
Среди этого любезного щебетания, треска, скрипа Тайвин пытался найти Джоанну. Некоторые девушки, поймав на себе его взгляд, оборачивались и мило улыбались. Но нужного лица среди них не было. Когда его прогоняли, он успевал кинуть фразу: «Я ищу Дафну! Кто-нибудь знаком с ней?» Его уже выталкивали обратно, как одна девушка, сидящая у самой двери, вдруг повернулась и сказала:
— Шатенка?
— Нет, — успел ответить Тайвин, — блондинка.
— Тогда не знаю.
Уставший, злой, он уходил с пустыми руками. Вся это история начинала его раздражать. Вместо того, чтобы заняться важными делами, он скачет по городу и ищет ее повсюду. Какого черта она съехала, не оставив ему весточки! Почему она не могла пожить на прежнем месте еще немного, чтобы он спокойно нашел ее, без всякой суеты? Но ничего, он ее поймает. У Жан просто мозгов не хватит исчезнуть без концов.
Иногда он проводил по часу в телефонной будке, набирая случайные комбинации цифр. Его интересовал промежуточный женский голос. Невидимый, бестелесный, и все-таки существующий.
— Добрый день, с кем вас соединить?
— Будьте любезны, — начинал он, переставляя трубку к другому уху, — я ищу вашу коллегу. Ее зовут Дафна. Вы не знакомы с ней?
Как было это глупо и наивно, найти Джоанну таким способом. Однажды ему померещилось, что он слышит ее голос и тогда, затаив дыхание, произнес на родном языке: «Жан, это ты?» Но в ответ слышал молчание, а потом слова: «Sir, repeat in English please».
Уже начиналась зима, и умытые дождем тротуары схватились коркой льда, когда Тайвин, хорошо подумав, внезапно понял свою ошибку. Она оказалась такой простой и очевидной, что он с досады перекусил сигарету в зубах и еще долго отплёвывал табак в урну. По ночам люди тоже звонят друг другу, и кто-то ведь должен их соединять! Джоанна уходила вечером, потому что работала в ночную смену. Поэтому он не мог отыскать ее в послеобеденных конторах — ее попросту там быть не могло.
Окрыленный своей догадкой, Тайвин снял с вешалки плащ и отправился гулять. Пар изо рта вылетал мутным облачком и поднимался в темное, запачканное густыми чернилами, небо. Он постоянно мерз после жизни в тропиках, а еле видный загар на костяшках казался ему неуместным. Чувствовал себя негром.
Одинокая телефонная будка стояла на краю перекрестка и светилась издалека, словно маяк для заблудших странников. Тайвин забежал в нее и схватил трубку.
— Я вас слушаю, — сказал уставший голос телефонистки.
— Соедините меня… — Тайвин взглянул на свое отражение в темном стекле и нервно намотал на палец провод. — Вы не знакомы с Дафной? Она ваша коллега, работает в телефонной конторе.
— Говорите только по делу, сэр!
Тайвин нажал пальцем на рычажок и разговор прервался. Он сделал пять или шесть звонков, задавая один и тот же вопрос. Пока одна дамочка, причмокивая губами, не проявила интерес:
— Как она выглядела?
Тайвин дал весьма сухое, но точное описание. Голос на другом конце молчал, и было слышно, как девушка отстукивает карандашом ритм на столе.
— С одной Дафной я знакома, но не знаю про одну и туже мы говорим. Знаете, мистер, это очень романтично искать девушек таким способом. Со мной как-то раз такой случай произошел… Звонит один парень и спрашивает: «Не хотите встречаться со мной? Я в вас влюблен». А ему ответила: «Вы же меня никогда не видели!» Но он признался, что ошибся голосом и ищет какую-то Мэриэнн.
— Вы не ответили на мой вопрос, — напомнил ей Тайвин.
— Точно! Я и забыла, — она хихикнула. — Давайте хоть с вами встретимся вживую. Я расскажу, что знаю.
— Назовите место.
— Знаете ресторанчик «Оливерс тэйст»? Я заканчиваю в шесть, буду ждать вас там.
— В шесть вечера?
— Зачем же, — ее невидимые губы растянулись в улыбке где-то на другом конце провода, — в шесть утра.
Ресторанчик оказался дешевой забегаловкой с алюминиевыми столиками. На кассе сидел прыщавый парень с широким носом и стриг ногти под стойкой. Зевающая официантка раскладывала по столам салфетки, доставая их из фартучка. Обыкновенно в том заведении ели ночные сторожи или таксисты — жевали бутерброды и запивали водянистым кофе, смахивая крошки на исцарапанный паркет.
Там было еще пустовато, когда Тайвин открыл стеклянную дверь и зашел в пропахший пирожками воздух. В углу, на фоне белой плитки, сидела полногрудая дама в шляпке. Она посмотрела на старика и тут же отвернулась, не узнав в нем своего ночного знакомого. Только когда он отодвинул стул и опустился рядом, женщина улыбнулась и слегка помахала ему рукой.
— Полагаю это вы мистер Стилвер? — сказала она. — Я вас представляла иначе. Ну… помоложе чуть-чуть.
Тайвин лишь пожал плечами и подозвал официантку.
— Я кстати, Бэтти, — она хихикнула. — Вы будете что-нибудь? Я просто умираю от голода. Хочу яичницу.
Бэтти оказалась невысокой дородной дамой. Она красила губы и ногти одним, ярко-красным цветом, а темные волосы выжигала завивкой. Она мягко потянулась и демонстративно вытянула ноги, показав два чулка, готовые вот-вот лопнуть от ее спелых икр. Перед ними поставили два кофе и тарелку яичницы, которую Бэтти сразу придвинула к себе.
— Мы говорим про одну и ту же Дафну? Которая рисовала лошадей на полях книжек и чихала от мятных конфет? — спросила она, бодро орудуя вилкой.
— Это мне не известно.
— Почему вы ее ищите?
— Она переехала и не оставила адреса, — Тайвин поднял чашку и увидел на дне свое угрюмое отражение.
— Значит, она не хочет, чтобы ее искали, — пожала плечами Бэтти. — Да, она такая. С характером. Поэтому мы и познакомились. Она поругалась с Лиззи Томпсон, и очень серьезно. Насколько мне известно, Лиззи так еще сучка. С ней никто лишний раз словом не обменяется и никогда ей не перечит. А вот Дафна… она… Не знаю, что там случилось, но Лиззи обозвала ее сумасшедшей и они ругались на весь офис. Работаете простаивала! Скандал был страшный. Им обоим выговор сделали и оштрафовали. Вот после этого она и перевелась ко мне на ночные смены. Платили меньше, но зато Лиззи не надо видеть, — Бэтти разгорячилась, рассказывая эту историю, и активно жестикулировала, чем привлекала внимание посетителей. Она прервалась, чтобы проглотить кусочек, и, уже успокоившись, спросила: — А вы кем ей приходитесь?
— Кузеном, — не подумав, ответил Тайвин.
— Правда? — не поверила Бэтти. — Поздний ребенок?
— Я — нет, — потом он одумался и помотал головой. — Дафни да, была поздним ребенком. Нежданным.
— А-а, понимаю.
— Она работает с вами? Как ее найти.
— Ой, что вы! Она уволилась и давно. После смерти своего этого… ну, офицера. Жаль его, беднягу. Такой красивый был, — Бэтти тяжело вздохнула, вынимая вилкой остатки чеснока.
Народу в забегаловке становилось больше. Офисные клерки забегали на быстрый завтрак и, закинув деньги в кассу, тут же убегали дальше. Стало шумно и жарко. Официантка бегала от одного алюминиевого столика к другому, успевая убирать грязные тарелки.
— Где ее искать, — вернулся к разговору Тайвин после недолгой паузы.
— Ой, даже не знаю, — подумала Бэтти и соскребла последние крошки. — У нее муж был, но он умер. От старости.
— Так и сказала «от старости»?
— Ну да. Такой отвратительный человек был. Она родила ему трех детей, правда они все умерли уже, а он подозревал ее в изменах. И выгнал из дома. По миру пошла, бедняжка. Нет, вы представляете? Такую милашку выгнать! Да ему глаза надо было выцарапать. Ой, Дафни! Сколько она пережила!
— Полагаю, она не говорила, что предала доверие мужа, — сурово заметил Тайвин. — Она сделала свой выбор и это дорого ей стоило.
— Хм, вижу, вы эту историю знаете получше меня. Ну, может и так, но все равно ее жаль. Нельзя жену вот так бросать, даже если она ошиблась.
Тайвину все это жутко не понравилось. Когда их жизни сплелись в одну, он открыл Жан потайные уголки своего сердца — она шепотом доверила ему свои. Они знали их общие слабости и общие достоинства. Когда Джоанна покинула его, он остался единоличным хранителем тайн. Он владел ими и мог по своему усмотрению склонять в ту сторону, которая была ему удобна и понятна. Теперь же, когда Жан снова болтала языком, их секреты расползались на чужие уши, которые никак их личную жизнь подслушивать не должны.
— Вы попробуйте в театре спросить, — задумалась Бэтти.
— Я не понимаю, о чем вы.
— Как же! Вы не знали? Она раньше была актрисой. Странно! Она всем об этом рассказывала. Пару раз она брала меня с собой. Там славные вечеринки устраивали.
— Она играла в театре?
— Ну да! Сначала была тапистом, потом попала в театр и стала там играть.
— Тапистом… Когда? — повторил он, не очень улавливая связь.
— Ну до войны, когда же еще! Да что же это такое?! Вы вообще ее знали? Она великолепно играет на пианино. Ее научила играть некая миссис Брадшоу или Бредшоу. Какая-то полоумная старуха перепутала ее со своей племянницей и позволила жить в своем доме. Так мне Дафни рассказывала. Эта миссис Брадшоу давала ей уроки фортепиано — единственное, что она еще не забыла. Когда старушка померла, обнаружились родственники и наследник, и Дафна убежала. Потом ей пришлось работать в кинотеатрах на ярмарках, а потом — в городе. Играла на пианино. Но потом она как-то попала в театр к… как же его… Джин вроде бы. Он взял ее в труппу и сделал популярной. У нее была куча поклонников. С ней продавались плакаты и фотокарточки, — Бэтти на минуту задумалась, поглаживая пухлой рукой подбородок. — Интересно, почему она тогда ушла? Спросите ее, когда найдете.
Тайвин слушал ее, не перебивая. Он с удивлением понял, что и вправду не знал кузины. Точнее он никогда не представлял ее жизни в отрыве от своей. Без него она тотчас бы поблекла, погасла и исчезла, как уголек, отпавший от костра. Ему представилось, как Джоанна совершенно одна пробивается сквозь волны неизвестного ей мира и пытается ухватиться хоть за что-то, чтобы не потонуть. Когда его выплюнуло в мир, у него была Жан, у Жан не было никого. Никого, подумал Тайвин и сразу кинул эту мысль в котел сомнений. Или кто-то все-таки был?
— Где найти этот театр? — спросил он у Бэтти.
— Я напишу вам адрес, — кивнула женщина и взяла салфетку. Она долго искала в сумочке карандаш, но не нашла его и попросила у официантки. — Передайте Джину привет от Бэтти, хорошо?
Тайвин придвинул к себе салфетку с адресом и, прочитав строчки, сухо поблагодарил болтливую телефонистку.
— Может, лучше заплатите за мой завтрак? — сказала она и подмигнула.
Напоследок, встав из-за стола, Тайвин обернулся и вскользь спросил:
— Почему ее считали сумасшедшей?
— О, сэр… — Бэтти на мгновенье смутилась. — Она разговаривала сама с собой. Я сама видела. И однажды, она испугалась тени на стене. Не своей, другой какой-то. Сказала, что покойный муж ее преследует. Я ей сказала, чтобы шла спать и успокоила нервы. Мертвые ведь не могут беспокоить.