Темные души

-Порочное создание! Красный хлыст со свистом опустился на худую спину с выпирающими острыми лопатками, заставив Урашики прошипеть от боли и рефлекторно свернуться в комок. Тонкая белая ткань рясы чудом не порвалась от удара, но Даншики слишком хорошо знал, с какой силой бить, чтобы следов не осталось раньше времени. -В чем моя провинность? – одними губами прошептал молодой священник, чем вызвал бурю гнева со стороны отца-настоятеля. Вопрос был глупый, он отлично знал, за что его бьют. Ведь он – нечестивое, грязное существо, одним своим видом оскверняющее все священное, что есть Ооцуцуки. Он много раз задавался вопросом, почему. Что в нем такого неправильного, почему именно он, как говорит отец Даншики, вводит во искушение добропорядочных бесстрастных сверхлюдей. Почему его тело более женственное, чем у других мужчин, а голос более высокий. -Ты думаешь, я ничего не заметил? – взревел Даншики еще сильнее. -Что же? – голос Урашики был робкий, и он всеми силами пытался скрыть дрожь ужаса, так как слишком хорошо знал, что за этим последует. Каждый раз...раз за разом. Отец-настоятель приблизился к нему вплотную, практически дыша жарким дыханием ему прямо в ухо. Длинные волосы, собранные в хвост, намотались на огромный кулак, от чего голова священника задралась, как у безвольной куклы. -В каждом твоем движении, в каждой твоей интонации, – хрипел Даншики, все сильнее тянув непослушные голубые волосы, – в каждом твоем взгляде одна похоть! -Это неправда, – Урашики беспомощно сжал в руке серебряную цепочку с кулоном символа клана, будто этот религиозный символ мог оградить его от опасности, – мои мысли чисты. -Врешь, мерзавец, – взревел Отец и с силой толкнул его голову вперед. Дабы удержать равновесие, несчастный уперся руками в пол, и цепочка звякнула о каменный пол. Из-за высокого происхождения, комната Урашики в Соборе отличалась от обычных келий, где жили низкоранговые священники, происходящие от более низших родов. Доступ туда имели лишь члены семьи и сам отец-настоятель. Довольно просторное помещение, с очагом, где всегда горел огонь, множественные книжные полки, небольшой молитвенный алтарь, где его, стоящего на коленях в ночной молитве, и застал Даншики. Внезапно, Отец положил гигансткую ладонь на место удара. Спиной Урашики чувствовал легкую дрожь этой руки и, обернувшись через плечо, посмотрел в глаза своему мучителю. Тот резко вздрогнул и глухим рыком бросил: -Раздевайся. Урашики обхватил себя руками, судорожно вцепившись в рукава тонкими пальцами, но Даншики снова прорычал: -Немедленно. Ему пришлось подчиниться. На спине краснел след, проходя по лопаткам и между ними, и Даншики залюбовался на свое творение. В руках снова появился хлыст, неумолимо обрушившийся прямо на свежую рану. Губы Урашики болезненно скорчились, но он не произнес ни звука. Бледная кожа, не выдержав удара, рассеклась, и по спине потекли кровавые теплые струйки. Красное на белом. Даншики от этого зрелища шумно задышал и, приблизившись вплотную, слизал один из ручейков. -Грязное, порочное создание, – как в бреду шептал он, срывая с себя одежду, – что ты делаешь со мной? Руки Урашики предательски дрожали. Он зажмурил глаза, дабы не видеть чудовищных размеров половой орган, готовый разорвать его нутро, сальной похоти в глазах настоятеля, и мерзкого жирного тела. Даншики был по-настоящему уродлив. Что-то в его, почти совершенном теле Ооцуцуки, предало его, обезобразив до неузнаваемости, и даже поглощенный божественный фрукт не сумел перебороть тьму этой души, вылив ее наружу. Урашики не ненавидел его. Добрый по своей сути священник отказывался видеть эту тьму, не смотря на зверства, которые наставник творил с ним, когда считал, что подопечный слишком не удержал в себе свою красоту. Скорее, ему было его очень жаль. Ведь Отец хоть и суров, но имеет высокий сан и уважение. Сама ненависть была чужда Урашики. Но в эти моменты он жалел, что появился на свет. Гигантское тело по-животному навалилось на его спину, а огромный пульсирующий член прижался к анусу. Урашики, не сдержав страха, слабо выдохнул. Его глаза широко распахнулись, когда несоразмерная головка, разрывая стенки кишечника, с трудом проталкивалась внутрь. Даншики застонал и впился толстыми пальцами в хрупкие плечи подопечного. Бъякуган активировался, сальные серые волосы прилипли к шее. Он смотрел как боль пронзает все тело молодого священника при каждом грубом толчке. Кровь текла между ягодиц, стекала по члену, капала на пол. Урашики судорожно прижимал к груди «спасительную» цепочку с кулоном, как самое дорогое, что у него было, словно она могла хоть малость облегчить его страдания, прося Великого Шибая о прощении за этот грех. Вот уже и его крики боли смешались с громкими стонами и причитаниями Отца-настоятеля. Вдруг Даншики положил руку на пах Урашики, концентрируя чакру вокруг его члена. -Нет, нет, прошу, только не это, – взмолился несчастный, но Даншики, в экстазе, вдалбливающийся в него, хрипел: «ты должен...должен». А далее следовали болезненная эрекция и, не менее болезненный оргазм без эякуляции. Урашики издал громкий звук сквозь зубы, напрягшись всем телом, чувствуя, как область бедер будто разорвало, однако далее последовало еле заметное облегчение. Даншики вышел из изувеченного тела, роняя остатки липкого, смешанного с кровью, семени на спину и ягодицы подопечного. Обессиленное тело рухнуло на пол, сжимаясь в комок и сотрясаясь от беззвучных рыданий. Даншики сидел рядом и нежно гладил его, шепча что-то успокаивающее. -Отец, скажите, – замученно прошептал Урашики, – вам тоже…больно? -Конечно, мой дорогой, – соврал тот, – невыносимо. Урашики посмотрел ему в глаза. -Тогда зачем? Зачем вы это делаете? Раз это приносит такие страдания. -Это расплата за грех, мой дорогой. За тяжкий грех похоти. Он лег рядом и обнял подопечного. -Когда я взял тебя в ученики, я уже видел твою нечестивую натуру. Но я поклялся, что возьму на себя часть твоего греха. И разделю с тобой эту боль. Урашики не знал, верил ли он настоятелю или просто хотел верить. Он не оказывал ни малейшего сопротивления, но омерзение от процесса никак не отступало. Даншики поспешно оделся, привел себя в порядок и кинул на прощание: -Прими поскорее пилюлю чакры. Пока повреждения не успели стать необратимыми. Помни, на тебе не должно быть ни следа. Услышав, как хлопнула дверь, Урашики кое-как, путаясь в собственных ногах, доплелся до стола с кувшином, в котором хранились священные таблетки чакры. Он прикинул, что чтобы без последствий зарастить такие увечья, потребуется не меньше трех штук. Проглотив их не разжевывая, он тяжело рухнул на мягкую кровать, чувствуя, как раны затягиваются, принося облегчение и тяжелую усталость. Веки на больших ясных глазах закрылись, и священник провалился в забытье. *** -Господин Усашики, – послышался тонкий голосок, отразившийся от каменных стен дворца мелодичным эхом , – как я рада вас видеть! Как ваши дела? Наиболее бестолкового вопроса старший сын разведчиков и не ожидал. Обернувшись на зов, он увидел свою невесту Макию, изо всех сил давящую из себя приветливую улыбку, полную ложного обожания. -Здравстуй, Макия, – Усашики тоже попытался изобразить приветливость, разговаривая с императорской дочерью, – неплохо. -Дорогой друг, не расскажете ли вы про ваше путешествие подробнее? – не унималась девица, – Я сочла бы за честь прогуляться с вами вдвоем в саду, как только у вас будет время. «Отправить бы тебя к матери, чтобы научила врать поубедительнее», – с раздражением подумал Усашики, судорожно перебирая в голове варианты, как бы поделикатнее откреститься от нежелательного променада. -С удовольствием, дорогая, – таки переборов себя ответил он, смиряясь с фактом, что это создание теперь вечность будет рядом с ним. Макия была невероятно красива. Нежная тонкая кожа прямо таки светилась на кукольном личике, идеальные волосы, идеальные пропорции тела, да даже рога идеальной формы, без лишних загибов, не очень длинные и не слишком короткие. Ни один локон густых лавандовых волос не выбивался из причудливой прически. Наверное, ему повезло. Только он этого совсем не чувствовал. Макия была отнюдь не глупа, Усашики знал это. Просто он был ей точно такой же костью в горле, как и она ему. Но ввиду женской натуры и молодого (для Ооцуцуки) возраста, еще не слишком хорошо умела прятать эмоции за фарфоровой маской благочестия. -Макия, Усашики, как приятно видеть вас вдвоем, – вдруг услышали они сзади голос Лакиты. Матери обоих семейств шли по длинному белому коридору, беззаботно болтая о насущном, когда наткнулись на своих детей, «мило» воркующих друг с другом. Юккона подошла к сыну и подбадривающе погладила его по плечу. -Вы чудесная пара, мы ждем не дождемся вашей свадьбы, – с этими словами она деликатно сжала будущей невестке ладонь. Наученная горьким опытом Макия собрала всю артистичность, которая у нее только была. Мать лучше не гневать. -Я слышала, вы собираетесь прогуляться в саду? – обратилась к ним Лакита, – доставьте нам удовольствие, мы собираемся с Юкконой туда же. Мы не будем вам докучать, уверяю вас. Взгляды, которыми обменялись жених с невестой настолько выражали одни и те же мысли, что можно было бы подумать, что они на секунду сблизились. Понимающе улыбнувшись, на этот раз даже без фальши, Макия взяла Усашики под руку и они последовали за матерями во дворцовый сад. Старший разведчик, глядя на нее, подумал, что рядом с ней действительно лучше бы смотрелся Урашики со своей смазливой мордашкой и тонкой душевной натурой. Они были бы действительно красивой гармоничной парой, которая дала бы красивое потомство. Ему же все эти свадьбы, фарсы с объединением семей и прочая по его мнению ерунда не сдались и даром. Но законы есть законы, этикет есть этикет. Личные желания никого не волнуют. День был приятный, так что богатый прекрасными цветами, зелеными арками и скульптурами сад был полон представителями знати, выбравшимися насладиться приятной погодой и поделиться свежими новостями и сплетнями. По пути им встретились две семьи касты Основателей, одной из самых почитаемых, так как именно на их плечах лежит обязанность по селекции, взращиванию, а затем посадке в новом мире Божественного древа. Ишики, единственный сын главной ветви этой семьи стоял, величественно выпрямившись и сложив руки за спиной. Его коротко стриженные из-за особенности роста рога, обвивающего затылок, волосы были выбриты в форме зигзага. Недалеко от него стояла Кагуя с матерью и отцом, представители более низшего ранга Основателей. В то время, как старшие общались между собой, периодически обращаясь к Макии и Усашики, Ишики и Кагуя не сказали практически ни слова. Закончив беседу, они вежливо распрощались и, когда уже отошли на достаточное расстояние, Юккона презрительно бросила Лаките: -Видела, какие взгляды Ишики бросал на Кагую? Думал, это незаметно. -Так ты же не знаешь, – всплеснула руками та, – ах, ты слишком долго отсутствовала. Бедный мальчик влюблен в эту низкоранговую. -Но ее ранг не так уж низок! Она не слуга! – попыталась было возразить Макия, но мать ее перебила. -Поверь, дорогая, для такой пассии, как он – низок! -Влюблен! – усмехнулась Юккона, – Какой вздор. Им никогда не позволят пожениться, так что ему лучше откинуть эти низменные глупости. Я думаю, когда Император даст распоряжение на создание семей, ему найдут более подходящую пассию. -Но ведь, – опять вмешалась в разговор Макия, – вы ведь с отцом и госпожа Юккона с господином Дариошики...любите друг друга? И она провокационно задрала тонкую, почти невидимую бровь. Усашики устало закатил глаза. Все эти темы про любовь и интрижки были ему крайне не интересны, хотя в эту секунду он даже проникся к невесте неким уважением за боевой дух и смелость. Лакита взглядом метнула в дочь молнии, призывая заткнуться. -Безусловно, дорогая, – холодно ответила она, – только это другая любовь. -Правильная, и не основанная на спонтанных низменных гормональных всплесках, – поддакнула Юккона. -Так вот, когда нас перебили, – Лакита снова строго посмотрела на дочь, но та нацепила на лицо маску безразличия и смотрела в никуда, – когда нас перебили, мы говорили о подходящих пассиях. Представляешь, их семьи дали согласие на брак, в случае предоставления возможности! -Что? - мать семьи разведчиков широко распахнула глаза и резко остановилась, из-за чего Усашики, шедший прямо за ней, чуть не налетел в нее, – как такое может быть? -Естественно, на условиях. Она должна будет принести себя в жертву Божественному древу. Да, пусть ее ранг не так высок, но все же выше чем у слуги, так что это прецедент. Поставит карму, скормит себя десятихвостому, затем возродится и тем самым докажет, что достойна. Уставший от женского трепа Усашики постарался последовать примеру Макии и уйти в свои мысли, но привычка разведчика подмечать любую мелочь заставила его вспомнить, что Ишики правда то и дело кидал на Кагую взгляды. Вот только он не видел ни разу, чтобы та посмотрела на него в ответ. Когда он понял, что невольно начал втягиваться в бессмысленные рассуждения о том, кто кого достоин и является лучшей пассией, он, сославшись на дела, поклонился сначала матерям, потом невесте и поспешил покинуть сад. По пути назад, он вспомнил об Урашики и его участии в ритуале жертвоприношения. «Это нелепое создание скорее всего до сих пор отойти не может, – с сожалением подумал старший брат, – и как только среди нас могло появиться такое робкое существо с настолько неустойчивой психикой. Эх, дал же Бог блаженного». Усашики нашел брата на заднем дворе Собора. Он сидел, словно мраморная статуя, неподвижно, глядя перед собой в одну точку. На лице ни единой эмоции, даже тонкие плечи почти не вздымались от дыхания. Длинные волосы небрежно выбивались из хвоста и светло-голубые пряди струились по лицу и шее. Перед ним журчал маленький фонтанчик, сделанный на подобии родника, не обрамленный в каменную конструкцию. Взгляд Урашики, устремленный в центр фонтана, смотрел сквозь него, куда-то в пустоту. «Пришло же им в голову приобщить эту «фиалку» к жертвоприношению, – сказал мысленно Усашики с раздражением, – посмеяться чтоли над ним хотели? Будто ему и так по жизни мало досталось». Урашики тоже злил его. Иногда ему хотелось дать братцу добротный увесистый подзатыльник и наорать на него: да соберись же, тряпка, ты – сын главной семьи, так веди себя достойно. Тебя гнут, ломают, а ты крепчай, сопротивляйся, давай отпор! Тогда тебя признают! Подавив в себе растущую злость на родню и самого брата, он таки подошел к нему и окликнул: -Эй, безгрешное существо, ты вообще здесь? Он ожидал, что тот просто ушел в свои мысли, не заметил его, а сейчас вздрогнет, подскочет и будет либо смешно на него браниться, либо робко улыбнется и предложит присесть. Но чего он не ждал – так это взгляда, который на него перевел Урашики. Медленно, жутко. Как будто мертвец двигал остекленевшими ледяными, бесчувственными глазами. На долю секунды Усашики даже стало страшно, будто сама смерть обратила на него взор, особенно когда прозвучал почти металлический голос: -Как ты меня назвал? Но наваждение спало очень быстро, почти не успев проявить себя. Лицо Урашики в момент приобрело привычное доброе и кроткое выражение, и он спросил: -Прости, я немного задумался. Ты что-то сказал? Выдохнув, Усашики счел эту перемену своей фантазией, и, тяжело опустившись на скамейку рядом с братом, в своей манере грубовато, но по-родственному толкнул его плечом. -Ты как? После вчерашнего? -После...вчерашнего? – голос младшего опять начал принимать металлические нотки, но он сразу скрыл это. -Ну, ритуал. Ты чего, братишка? Я понимаю, ты у нас – чувственный цветочек, но не до такой же степени? Крови испугался! Не в первый раз же видишь! -А это, – выдохнул Урашики, – не в первый, не в последний. Я не испугался крови. Просто был не готов к такому повороту событий и внезапно оказанной чести. -Ты извинился перед жертвой! -И что? – Урашики наконец развернулся к нему и посмотрел в глаза, – Я ритуал осквернил? Или ему вдруг полегчало от моих извинений? Думаешь, сила воли проснулась, отравила его кровь и теперь десятихвостые заболеют? -А тебе полегчало? – стал напирать в ответ Усашики, – С души отлегло? Очистил совесть, теперь можно без сожаления поглощать энергию с этой планеты? Поджав губы, Урашики резко встал и был готов удалиться, но старший брат быстро поймал его за тонкое запястье. -Ты не от того защищаешься, – серьезно сказал он, – у меня нет цели тебя унизить, но почему то именно мои слова ты воспринимаешь в штыки. Урашики погрустнел и отвернул лицо. -Прости, – он мягко высвободил руку и снова попытался уйти, но Усашики не дал ему этого сделать. Уже более мягко он взял младшего за плечо, он развернул его к себе, пристально глядя в красивые глаза. -Что, опять скажешь, что я на девушку похож? И меня стоило бы выдать за Момошики? Вместо колкости, Усашики искренне ответил: -Нет. Но женить точно следовало бы тебя, а не меня. Урашики наконец улыбнулся ему и положил ладонь поверх его руки. -Нет. Все идет так, как должно. И если ты думаешь, что мне это интересно – то ты глубоко заблуждаешься. Я уж лучше останусь священником. -Если даже тебе это настолько не интересно, представь каково мне, – Усашики хитро прищурил по привычке глаз. -Ну не все же мне страдать, – младший попытался легонько толкнуть брата в плечо, – и не все тебе радоваться. Они оба рассмеялись.