Темные души

      Лунный свет, причудливо преломляясь через витражи Собора Вечности, слабо освещал гладкую серебряную поверхность жертвенного алтаря. Ничто не нарушало священную тишину ночи, и время внутри святого места словно застыло. Ни шороха, ни лишнего всполоха, даже пламя сотен свечей оставалось практически неподвижным. Эта звенящая безжизненная тишина лежала тяжким грузом на душе молодого священника, с тоской глядящего на такие знакомые и, в то же время, чужие стены. Они вернулись так не надолго, и вынуждены снова отбывать, дабы подготовить планету к взращиванию божественного древа. Но даже за такой короткий промежуток времени, что он успел отбыть в родном мире, произошло слишком много. Его первый ритуал. Объявление помолвки его старшего брата с дочерью Императорской семьи. И его любовь с наследным принцем, переросшая в бурный, безумный, запретный роман. От мыслей о Момошики у него сладко и болезненно щемило сердце. Их тайные встречи были для него, как глоток воздуха для задыхающегося, единственная радость и самая большая беда. Да, Урашики любил принца еще с детства. Первая детская невинная привязанность росла с каждой проведенной вместе минутой, а с взрослением переросла в нечто более постыдное, нечестивое и, в то же время, глубокое и нежное. Он как мог гнал эти мысли и порывы прочь, и даже был счастлив, когда их разлучили на столь длительное время. Это было одновременно легче и мучительнее. С одной стороны не было рядом соблазна, а с другой – он невыносимо тосковал по нему, но смертельно боялся хоть как-то выдать недозволенные чувства. Он священник и он – мужчина. Эти два факта ложились крестом на малейшую надежду на счастье, и он уже смирился с судьбой, как вдруг, по возвращению, когда Урашики уже твердо вознамерился сопротивляться соблазну, объект его тайных грез и молитв сам подошел к нему, выудив из него преступное признание. И затем они совершили самый страшный грех, прямо у подножия этого алтаря. Урашики невесомо провел пальцами по холодной серебряной поверхности и слабо усмехнулся. Какой же он дурак. Но за эти капли счастья он был готов отдать все, включая собственную жизнь. Все равно она ничего не стоит. Вдруг тишину собора нарушил звук открывающихся тяжелых дверей. Это был не Момошики. Принц обычно появлялся тихо, практически каждый раз заставая его врасплох. Обернувшись, он очень удивился, увидя на пороге Кагую, низкоранговую представительницу Основателей. Она нерешительно мялась на пороге, не отваживаясь сделать шаг вперед, но пересилив себя, таки вошла внутрь, глядя прямо на священника. -Кагуя-сан? – спросил Урашики, – Уже так поздно. Что вы здесь делаете? Она секунду помолчала, затем подошла к нему, и он заметил, как девушка нервно заламывает руки. -Урашики-сан, простите за столь поздний визит, – срывающимся голосом сказала она, – но… Дальше она не решалась говорить. -Что случилось, дорогая? – мягко спросил он, коснувшись ее плеча, как вдруг она упала ему в объятия и зарыдала. Кагуя плакала навзрыд, судорожно вцепляясь пальчиками в его рясу и вжимаясь в него, будто ища защиты, всхлипывала, пыталась что-то сказать, но не могла и снова заходилась в истерике. Поняв, что в таком состоянии он от нее ничего не дождется, Урашики лишь легко обнял ее за плечи, давая вылить всю накопившуюся боль. Его ряса намокла от ее горьких слез, но она вжималась в него так, будто он был ее последней надеждой. Он впервые видел такое поведение у члена клана Ооцуцуки, а Кагуя всегда казалась ему образцом сдержанности и хладнокровия, но он терпеливо давал ей выплакаться. -Я не хочу, – протянула она, все еще утыкаясь ему в плечо. Вдруг он вспомнил. Она была назначена жертвой десятихвостому. Это давало ей дорогу вперед, позволяя стать женой самого Ишики. Великая честь – стать жертвой Древу-богу. Еще более великая – переродиться и выйти замуж за такого представительного мужчину. -Урашики-сан, – продолжала рыдать она, – мне так страшно! Я не хочу умирать! Кагуя наконец оторвалась от него. Она не врала: в ее глазах был неподдельный ужас живого существа, которому предстоит смерть. Он заботливо вытер ладонью ее слезы и мягко ответил: -Но тебе нечего страшиться. Ты же знаешь, тебе подготовят сосуд, с помощью которого ты переродишься. Этот обряд безошибочно срабатывает уже сотни тысяч лет. -Да, если с сосудом ничего не случается, – ответила она. Он попытался улыбнуться и придать своему голосу успокаивающие нотки: -Каждый сосуд тщательно оберегается. Несчастных случаев, которые происходили с ними, пересчитать по пальцам за столь длительный срок. -Но… – она наконец набралась смелости, чтобы задать священнику вопрос, который ее угнетал, – скажите Урашики-сан. Как тот, кто максимально приближен к Богу нашему Шибаю. Мы и правда возрождаемся теми же, кем были? Урашики удивленно прищурил глаз: -А кем еще? -Я не знаю, как объяснить, – Кагуя тщательно подбирала слова, – возможно, то, что возрождается, оно имеет наш генетический код, нашу память, черты нашего характера. Но это уже кто-то другой. Кто-то с нашим прошлым, но со своим будущим. Вы понимаете, о чем я? -Это философский вопрос, дорогая, – пожал плечами Урашики, – возможно, каждый раз просыпаясь, вместо нас рождается кто-то другой с нашей памятью, чувствами и прошлым. Смерть Ооцуцуки, установившего карму, походит на сон, только более длительный. Кагуя печально, будто смиряясь, опустила глаза. -К тому же, – попытался снова поддержать ее Урашики, – после вашего возрождения вы станете супругой Ишики. Он думал, это немного ободрит ее, но на ее лицо окончательно пала тень отчаяния. -Но я не люблю его, – еле слышно прошептала девушка, – и я не хочу быть его женой. У священника похолодело внутри от этого шепота. Ему по должности надлежало объяснить ей смысл «любви», долга, существования. Но как он, познавший истинную любовь, мог теперь ей это говорить? Как мог врать ей в глаза, говоря, что все идет, как надо, что после брака они образуют прочную связь, что она просто пока не знает о чем говорит? Она смотрела ему прямо в глаза, не страшась говорить жуткую правду. А он не мог ее осуждать. -Есть ли тот, кому отдано твое сердце? – скорее сочувственно, чем для порядка спросил Урашики. Он не выдаст ее ни за что, но просто хотел знать, единственные ли они с принцем в своих нелогичных порочных чувствах. Кагуя покачала головой: -Нет. Почему-то мне кажется, что если бы любила – я бы это почувствовала. Но все мое существование сопротивляется этому браку. -Мне жаль, дорогая, – Урашики желая ее поддержать, сжал ее ладони в своих, – если бы я только был в силах что-либо изменить. Она снова заплакала, прижавшись лбом к его груди, а он гладил ее по длинным лавандовым волосам. -Спасибо вам, Урашики-сан, – наконец выдавила она из себя. -За что? Я же ничего не сделал, – удивился он. -За то, что не сказали мне этих мерзких опостылевших фраз про долг перед кланом и великую честь. За то, что просто пожалели меня. Он грустно смотрел, как Кагуя из последних сил берет себя в руки и возвращает на лицо привычную бесстрастную маску. Перед тем как развернуться и уйти, она тихо сказала ему: -Вы необыкновенный, Урашики-сан. Не такой, как все. В этом ваша самая большая беда. Она на прощание слегка коснулась его щеки и поспешила удалиться из собора. -Какого черта эта шлюха касалась тебя? – услышал он из-за спины разгневанный голос возлюбленного. Раздраженно обернувшись, Урашики окинул гостя укоризненным взглядом. -А какого черта ты подслушивал? – парировал он, – Не знаешь ничего о тайне исповеди? -Я ничего не слышал, – ответил Момошики, – к сожалению. Видел лишь, как она посмела вешаться тебе на шею. Урашики выдохнул с облегчением, не желая обсуждать чувства и страхи Кагуи с принцем, но несдержанность Момошики его порядком взбесила. -Тебе припомнить, как ты явился ко мне со своей невестой? – огрызнулся он. -Конечно помню, ты после этого запустил подсвечником в меня. По твоей логике, я сейчас должен свернуть тебе шею. -Кагуя – не моя невеста. Она лишь пришла поделиться своими переживаниями, которые тебя не касаются! – строго отрезал Урашики, давая понять, что разговор исчерпан, – хочешь свернуть мне шею – я буду только благодарен! Сделай одолжение, избавь меня от боли, которая меня ожидает в ближайшем будущем. Принц зарычал и рванул его на себя, стискивая пальцами челюсть возлюбленного. -Ты… – Момо, оскалившись приблизился к его губам, обдавая их горячим дыханием, – как ты смеешь позволять кому-то кроме меня касаться себя. -Может тогда оторвешь мне руки? – усмехнулся священник, открываясь для поцелуя, которого жаждал всей душой. Момошики уже почти коснулся его, чувствуя жажду и нетерпение возлюбленного, но, жестоко улыбнувшись, отпрял от него, вызвав стон разочарования. -У меня есть идея получше, – он сделал пару шагов назад, разорвав с ним контакт. -Хмм? – промурлыкал Урашики, – ты придумал, как наказать меня поизощреннее? -Да, – скалясь ответил принц, – я не коснусь тебя. -Но...почему? – оторопел священник, – это жестоко, Момо. -Я знаю, – усмехался Момошики, – но я не сказал, что тебе это не понравится. А теперь, раздевайся. -Ч-что? – Урашики был полностью обескуражен поведением любимого, – Что ты задумал? Однако, подчинившись, он снял рясу, отбросив ее подальше. Принц горделиво любовался его прекрасным худощавым изящным телом, уже предвкушая, что с ним сделает. -Залезай на алтарь, – короткий приказ. -Момо, это уже слишком! -Живо, я сказал! Урашики вздрогнул, но подчинился, садясь на гладкую холодную серебряную поверхность. -Теперь, на колени! Священник не мог сказать, это его больше пугает или возбуждает. С трудом представляя, что у его любовника на уме, он принял коленоприклонную позицию, как вдруг почувствовал, как по его телу что-то медленно ползет. Осмотрев себя, он увидел красную нить чакры, расползающуюся по нему, медленно обвивая ноги, поднимающуюся по животу и обернувшись вокруг талии. Дойдя до рук, нить перекинулась на них, подняв к груди и заставив сцепиться в молитвенном жесте, и затем обвилась вокруг длинной шеи. Момошики ходил вокруг почти обездвиженного священника, любуясь своим творением и тем, как тот мелко подрагивает от возбуждения. Член, не затронутый «веревкой» стоял, нервно истекая смазкой. Прекрасное зрелище. Настоящая услада для его глаз. -Ты извращенец, – прохрипел Урашики, чувствуя, как тугие жгуты сдавливают его, врезаясь в чувствительную кожу. -Ах да, совсем забыл, – притворно раздражительно ответил принц, и удавка на шее «жертвы» чуть-чуть сжалась, чтобы заставить его открыть рот, и в ту же секунду еще одна леска, на подобии кляпа, обмоталась вокруг его головы, врезаясь между зубами. Урашики прикусил ее, не в силах произнести больше ни слова. Он глубоко задышал, проведя языком по холодной чакре. Конечно, он предпочел бы держать во рту кое-что другое, но раз Момо решил играть с ним именно в эту игру… Ему было страшно от того непростительного богохульства, что они вершат, и страшно от того, насколько оно его возбуждало. Сердце пропускало удары, пока принц нарочито медленно ходил вокруг него, осматривая свое творение. -Я обещал, что не прикоснусь к тебе, – зловеще прошептал Момо, – но так не интересно. Поэтому, я окажу тебе милость, любовь моя. С этими словами он выделил небольшую прядь своих длинных волос и срезал ее лезвием чакры. Урашики вздрогнул, и по его коже, в предвкушении, побежали колючие мурашки, а тело мелко затряслось. Лески впивались в кожу, почти полностью обездвижив его, и это мешало хоть немного податься навстречу долгожданным ласкам. Момошики держал прядь на манер хлыста, то наматывая ее на кулак, то распуская, и она невесомо колыхалась, не доходя совсем чуть-чуть до кожи священника. Тот слабо заскулил, сжав чакровые лески зубами сильнее, умоляя наконец дотронуться до него. И вот наконец. Невесомое касание сначала до лица, прядь соскользнула на щеку, медленно прошлась по шее. Урашики закатил глаза и на мгновение забыл, как дышать. Шелковые волосы проходились по чувствительной коже, как по оголенным нервам. Слюна потекла из приоткрытого рта, побежала по подбородку, тягуче капала на грудь, стекала по животу, падала на алтарь. -Хмм, чего-то не хватает, – задумчиво протянул Момошики, останавливаясь и рассматривая «жертву», чем вызвал нетерпеливый вздох и молящий взгляд, – как думаешь? Урашики не мог даже в полной мере откинуть голову, так как лески обтягивались вокруг шеи, и если удушье ему было не страшно, так как Ооцуцуки могли длительное время находиться без кислорода, то перекрытое кровообращение в артериях было куда неприятнее. Принц сделал несколько колечек из чакры, которые обвились вокруг твердо стоящего и нетерпеливо подрагивающего члена священника, что заставило его расширить глаза и судорожно дернуться. Сжимаясь и разжимаясь по воле Момошики, они начали чувственную стимуляцию главной эрогенной зоны Урашики, что выдавило измученный хрип из его груди. Активировав бъякуган, принц с гордостью наблюдал за хаотичными вихрями чакры любовника, разрывающими его волнами наслаждения. Меняя темп сжатия колец по своему усмотрению, старший сводил Урашики с ума, не давая привыкнуть, от чего тот заходился в истерике, чувствуя, как оргазм то подкатывает к нему, то медленно отступает, чтобы снова нарастать, грозя разорвать напряженные до предела член и яички. Заткнутый рот не мог вымолвить ни слова, зато отчаянные крики разносились по всему Собору, готовые прорваться сквозь толстые каменные стены. -Ну что, хватит тебя мучать? – довольно промурлыкал Момо, – Или...ты хочешь еще? С этими словами он вновь изменил движения чакры, из-за чего, уже готовый вот-вот наступить оргазм снова затих, и несчастный зашелся в рыданиях от невыносимый пытки. Урашики был готов уже на что угодно, включая боль, лишь бы все закончилось. Грань удовольствия была пройдена, и он уже не мог дать названия тому ощущению, что охватило все его существо. Он лишь беспомощно конвульсивно дергался, безмолвно умоляя любимого закончить это, но в то же время ему было мало. Мучительно не хватало прикосновений возлюбленного. Даже эти нереальные ощущения не были полными без них. Без его рук, его губ, языка, члена. Чем он заслужил это наказание? Но вот Момо наконец сжалился над ним и усилил стимуляцию чакрой, в то же время освободив от лесок его рот. Звук, который издал Урашики, когда оргазм таки накрыл его, был одновременно криком, хрипом и плачем. Он, не обращая внимания на путы, выгнулся так, что Момошики пришлось избавить его сразу от них всех, иначе он бы просто разрезал себя. Обмякшее, конвульсивно дергающееся тело бессильно упало на локти, не в силах справиться с издаваемыми звуками. -Трахни меня! – не то прорычал, не то проорал он не своим голосом. -Ты только что кончил, – усмехнулся принц, – тебе мало? В глазах Урашики сверкало такое безумие, что Момошики решил не испытывать судьбу, а спешно разделся и залез на алтарь, опрокинув любовника на спину и задрав его ноги себе на бедра. Священник нетерпеливо метался под принцем, выкрикивая что-то нечленораздельное, пока тот наконец не нащупал нервно сжимающееся кольцо мышц, с трудом пропустившее его внутрь. Он вошел одним сильным рывком, сразу попадя в чувствительное место Урашики, от чего тот закатил глаза и окунулся в повторный оргазм. -Ты так жаждал моего члена, что кончил второй раз? – прошептал он прямо в стонущие губы любовника. Однако священник все не расслаблялся, а лишь сильнее обвил руками и ногами возлюбленного, желая раствориться в нем полностью. Если бы он мог...если бы он только мог – он поставил бы ему карму, а затем растворил бы в нем свое ДНК, сливаясь с ним каждой своей клеточкой. Тогда никто и ничто не смог бы их разлучить. Так они могли бы быть вместе всегда. И тут Момошики, словно прочитав его мысли, задыхаясь, проговорил: -Когда мы получим плод чакры, я хочу поглотить его вместе с тобой. Один на двоих. Именно так, занимаясь любовью. -Ты безумец, – балансируя на грани потери сознания прошептал Урашики, но лишь еще сильнее вцепился в него. -Я знаю, – Момо все яростнее вбивался в него, зверея с каждой секундой, – но вдруг мы так срастемся... Образуем нечто одно целое. Кому не надо разлучаться ни на секунду. От этих слов не успевший опасть член Урашики снова начал наливаться. -Я хочу срастись с тобой кожей, внутренностями...всем...плевать, что скажут, плевать, что будет! Я не хочу, чтобы это прекращалось! Мы с тобой будем есть плод и трахаться! И никто не сможет нас с тобой разделить! -Любовь моя!!! – закричал Урашики, пронизываемый последним, завершающим оргазмом, чувствуя как член принца сильными судорожными толчками изливается в него. Момошики всем весом вжал его в алтарь, накрыв его губы своими, сжав их руки до хруста костяшек. -Что мы творим? – прохрипел священник, и дорожки слез покатились по его лицу, капая на серебряную поверхность. Момо покрывал его нежными неторопливыми поцелуями, подбирая губами солоноватую влагу. -Нам не будет прощения, – священник взял лицо возлюбленного в свои ладони, но тот переключился на длинные тонкие пальцы, – а тебе будто и все равно. -А что ты хочешь от меня? – принц на мгновение оторвался от поцелуев, – я не могу изменить законы нашего клана. Но и расстаться с тобой я тоже не могу. -Ничего, – покачал головой Урашики, – я лишь говорю, что мы с тобой обречены. -Я знаю, – ответил Момошики, прежде чем накрыть его губы своими. *** Усашики наблюдал на том же самом месте, что и в предыдущую их встречу, как глупое создание оглядывается вокруг, ища его. В этот раз он сидел на самой плакучей иве, так что ее густая листва полностью скрывала его от чужих глаз. Девчонка грустно озиралась по сторонам, в надежде снова увидеть нового знакомого. Она была одета в то же легкое платьице, в руках та же корзинка, снова набитая какой-то ерундой. Диана обошла дерево несколько раз, осмотрелась по сторонам и даже неуверенно позвала его по имени. -Усашики? – прозвучал несмелый, но полный надежды голос. Посмотреть наверх у нее ума не хватило. -Опять ты, – выдал он свое присутствие, и глупое создание от неожиданности аж подпрыгнуло, уронив корзинку и рассыпав ее содержимое. -Господи, вот же напугал! – в шутку обругала она его, – ты как туда забрался, так высоко? Усашики скептически закатил глаза и легко слетел с верхушки дерева, плавно приземляясь рядом с ней. -Ого, – от восхищения карие глаза аж засверкали, – ты и летать умеешь! Как у тебя это получается? -Я не собираюсь объяснять тебе основы управления чакрой, – с наигранным раздражением ответил он, – просто прими как данное. -Что такое чакра? – не унималась девица. Усашики скривил лицо, но вызвал у нее только добродушный смех. -Какой же ты все-таки вредный, – мягко улыбаясь, поддразнила она его, – рада видеть тебя, чудище рогатое. Почему-то Диана не вызывала у разведчика реального раздражения. Она была милой, немного неуклюжей, абсолютно простой, но главное – ни сколько не боялась его. Ее улыбка была искренняя и очень живая, чего он почти никогда не видел у девушек из его клана. Хотя...он не был до конца уверен, но вроде один раз он мимолетом что-то похожее заметил у Макии, но оно быстро сменилось дежурно вежливым выражением прекрасного фарфорового лица. Внешностью человеческая девчонка сильно уступала его невесте, но фонтан эмоций на ее лице делал его значительно более живым, а ее бесцеремонность и простодушие подкупали и обескураживали Усашики. -И что же ты хотела от меня? – ухмыльнулся он, не желая показывать своей заинтересованности в глупом создании. -Просто увидеть еще раз, – искренне сказала она, – не каждый день в наших краях можно встретить небесное существо. -Я для тебя диковинный зверек чтоли? – иронично усмехнулся он. -Да я для тебя – и того хуже, – в той же манере ответила Диана. И снова она напомнила ему брата. Когда Урашики, наконец, научился язвить в ответ, но делал это почему-то исключительно ему. Он мягко улыбнулся ей. Они сели на берегу пруда, любуясь вечерним незамысловатым пейзажем. -У тебя есть семья? – наконец нарушила молчание девица. -Весь мой клан – моя семья, – неопределенно ответил Усашики, а потом добавил, – а еще есть отец, мать и младший братишка. -И сколько ему? – умилилась Диана. Усашики усмехнулся: -Иногда мне кажется, что он еще совсем ребенок. Двести пятьдесят лет. Диана закашлялась, переведя на собеседника ошарашенный взгляд: -Сколько?! -Да, мы живем несколько подольше, чем люди. -И если ты его называешь ребенком, то сколько тебе? -Я вдвое старше него. -Тебе пятьсот лет?! – уже кричала Диана, – тогда кто я для тебя? Зародыш? -Что-то типа того, – рассмеялся разведчик. Они какое-то время помолчали. Видимо, девчонка переваривала полученную информацию. -А сколько вы вообще живете? -Сколь угодно долго. -То есть вы бессмертные? -Ну...можно и так сказать, хотя технически это не верно. -А как? -Долго объяснять. Еще на какое-то время между ними воцарилась тишина, прерываемая только стрекотанием насекомых. -Ну а у тебя? – на этот раз прервал молчание Усашики. -Что? -Есть семья? Диана почему-то проигнорировала этот вопрос, что удивило разведчика, но лезть к ней в душу он не стал. Раз не говорит – есть на то причины. -Мне всего лишь семнадцать, – сменила она тему, –я живу в деревне, что недалеко отсюда. -Ммм, – неопределенно хмыкнул Ооцуцуки, – не страшно одной по темноте шататься? -Нет, – рассмеялась она, – я эти места знаю, как свои пять пальцев. Что со мной тут может случиться? -Меня вот встретила, – ухмыльнулся разведчик, в мыслях отметив, что она могла наткнуться на Мизушики или кого-то еще из клана, кто от нее мокрого места не оставил бы. -Да, и это здорово, – она лучезарно улыбнулась ему, заставив оттаять окончательно. «Как же ты на него похожа», – тепло подумал он. -А ты женат? – неожиданно спросила Диана. -Ээээ, – прищурил он один глаз, – ну...пока нет. -Пока? -У меня есть невеста. Ему на миг показалось, что она расстроилась, но ее глаза снова загорелись любопытством. -А как ее зовут? Давно знакомы? Сколько ей лет? Она красивая? – посыпался шквал вопросов. -Эй, полегче, – оторопел он, – слишком много знать хочешь! -Ой, – смутилась девушка, – прости, занесло меня. -У нас браки назначаются приказом Императора, – ответил таки Усашики, – а моя невеста – его дочь. -Ого! – присвистнула она, – повезло тебе! -Ты так думаешь? -Ну… – задумалась она, – у нас немного похоже. Если повезет и родители одобрят кандидата – считай ты счастливчик. Проживешь в любви. А нет – выдадут за того, кого считают нужным. И согласен ты или нет – твои проблемы. А ты любишь свою невесту? Теперь настала очередь Усашики уворачиваться от ответа. Он не знал значения слова «любовь». И если раньше он не испытывал к ней чувств, кроме раздражения, в последнее время ему начало казаться, что он по меньшей мере уважает ее. Макия почти перестала фальшивить в их редкие встречи, держалась достойно и благородно. Ее не волновали сплетни и интрижки, она была весьма эрудирована. Можно ли это назвать любовью? Вряд ли. Диана по его молчанию поняла, что лучше в эту тему не лезть и перевела разговор на что-то более нейтральное. Распрощались они спустя пару часов, когда человеческая девушка уже начала зевать от усталости. -Иди спи, глупое создание, – со смешком сказал Усашики, – а то сил доставать меня вопросами не будет. -Да, пора мне уже, – Диана встала и потянулась, – ну, пока, Усашики Оц...блин, никак не могу запомнить твою фамилию. Он скептически закатил глаза, а она резко подалась вперед и звонко чмокнула его в щеку. -Эээ?… – оторопел он. -Это по-дружески, – весело предупредила она, – ну ладно, ладно, не смотри на меня так. Простите за фамильярность, ваша светлость. С этими словами она хихикнула и припустила в сторону деревни. -Вот же глупое создание, – устало покачал головой Усашики. И вдруг его посетила невеселая мысль, как напоминание о цели их визита на эту планету. Девчонка обречена вместе с ней.