Темные души

      Урашики устало лег на кровать. Его скромное жилище было весьма уютным и отдаленным от других, что его более чем устраивало. Но ему ужасно не хватало любимого, который мог придти абсолютно в любой момент без предупреждения. Как это было в родном мире. Священник тосковал, но теперь его душа сладко ныла от воспоминаний о Момошики. О его голосе, его белесых глазах, нежных руках с риннеганами на ладонях. Урашики иногда просил его показать их, на что принц соглашался с большой неохотой. Синеволосый юноша с любовью смотрел на красные уродливые окуляры, и они казались ему нереально красивыми, он подносил его руку к губам и с упоением целовал ее. Запястье с тонкими синими венками, веки риннегана, каждый палец, затем переходил на тыльную сторону ладони. Момошики немного смущался и клал ладонь ему на щеку, а Урашики ластился об нее, как кот, ловя каждое поглаживание. Он был счастлив даже этим крохам пропитанных нежностью и любовью моментов, счастлив как никогда. За них он был готов отдать и жизнь и душу. Дабы придать воспоминаниям о прикосновениях реалистичность, он положил пальцы себе на губы и легонько прошелся по ним. Фаланги обдало горячим дыханием, он представил, будто это рука возлюбленного ласкает его, и он прошелся кончиком языка по подушечкам пальцев. Воспроизводя действия Момошики, он спустился от губ по подбородку к горлу, невесомо и дразняще, как это делал принц, ладонью погладил шею, пробежался по сонной артерии, очертил круг возле кадыка, перешел на яремную впадину, и далее – по ключицам. Ряса начала мешать ему и он, зная, что уже глубокая ночь, и вряд ли он кому-нибудь сейчас понадобится, просто сбросил ее, продолжая трогать свое тело. Опустив руку на грудь, он невесомо прошелся по коже и задел чувствительный сосок. От нахлынувших ощущений, он легонько сжал его, ловя мелкие электрические разрядики, пробежавшиеся от груди к паху. Урашики слегка простонал, представляя, как Момошики трогает его эрогенные зоны, не спеша уводить пальцы с чувствительных сосков. Да, это было не так хорошо, как если бы это был сам возлюбленный, но привыкшее к ласкам тело требовало этого удовольствия, и он ничего не мог поделать, кроме как продолжать, хоть это и не мало смущало его. Раньше он никогда не занимался этим, да и не было потребности, так как Момошики баловал его своим вниманием. Наигравшись с сосками, он продолжил путь вниз, по красивому подтянутому животу, покрытому мурашками, дошел до лобка и несильно потянул за мягкие светлые волосы, не решаясь трогать твердо стоящий и ожидающий своей порции внимания член. Его дыхание участилось, с губ сорвался тихий протяжный стон, и он сжал пульсирующий от вожделения ствол, совершая движения вверх-вниз, от чего по ногам пробежала легкая судорога. Приятно, необычно, дразняще. Рот наполнился слюной, и священник подумал, с каким бы удовольствием он сейчас принимал бы в себя член возлюбленного, обвивая его языком и сжимая губами. О, как Момошики стонал в такие моменты, Урашики был готов кончить лишь от этих невероятных звуков. Как он гладил любовника по волосам, периодически сжимая их, чтобы в момент кульминации протолкнуться в самое горло, наполняя его солоноватым семенем, и священник глотал его до последней капли. И как принц потом извинялся за грубость и несдержанность, лаская его в ответ. От воспоминаний о близости удовольствие значительно усилилось, движения Урашики стали более резкими и рваными. Одной рукой он сминал простыни, другой доводил себя до исступления, сладко постанывая и дергая бедрами навстречу руке. Живот и область лобка начало сводить, ноги поджались и он почувствовал, как кульминация все ближе, готовая опалить его. И вот уже финальная судорога начала сводить его тело, он выгнулся и простонал: -Ааах, Момошики… В эту же секунду в воздухе раздался свист, и красный хлыст стеганул его прямо по чувствительному месту, попав по головке и рассекая тонкую уздечку. Боль была настолько нечеловеческая, что у Урашики перехватило дыхание, он лишь коротко вскрикнул, и с удивлением уставился на ладонь, перепачканную кровью и спермой. -Ах ты мерзкое порочное существо, – рассвирепевший Даншики, активировав бъякуган, надвигался на несчастного, наматывая чакровую плеть на руку, – значит вот, чем ты занимаешься в мое отсутствие. Боль парализовала священника так, что он даже не мог лишний раз вздохнуть, и лишь беспомощно сжался в клубок и подрагивал, в ужасе глядя на разъяренного гиганта, срывающего с себя одежду. -Грязная шлюха, ты заслуживаешь особенно сурового наказания, – отец-настоятель схватил его за плечо и попытался поставить на четвереньки, но Урашики из последних сил сопротивлялся. -Нет, – шипел он сквозь зубы, – не тронь меня! Ты мне омерзителен. Я тебя ненавижу! Даншики наотмашь ударил его по лицу, скинув с кровати, а затем широкой ладонью вцепился несчастному в волосы, поднимая его, словно тряпичную куклу. -Ты будешь слушаться меня, нечестивая шлюха, – рычал он, трепля хрупкое худенькое тело, и снова водружая его на окровавленные простыни. Он придавил священника всем своим весом, пытаясь войти в сопротивляющееся нутро. У него это уже почти получилось под крики Урашики, но в последний момент чья-то рука схватила его за волосы и стащила с жертвы. Далее посыпался град ударов, сопровождающийся орами и проклятьями. -Я убью тебя, сукин сын! – ревел Усашики, избивая настоятеля, в несколько раз превосходящего его по размерам, – я разорву тебя голыми руками. Разведчик бил огромного Даншики, даже не глядя куда. Злоба настолько застилала ему глаза кровавой яростью, что лицо отца-настоятеля мгновенно превратилось в месиво, а кости по всему телу трещали и ломались. -Убью! Убью! Во всей это кутерьме, в голове разведчика внезапно прозвучал голос Дианы: «Что ты сделаешь, если кто-то обидит твоего брата? Что ты будешь чувствовать?». -Ублюдок, я размозжу твою уродливую похотливую голову! -Давай, – сквозь удары, отплевывая кровь, улыбнулся Даншики, – что же ты ответишь, когда будешь держать слово перед императором за убийство? Рука разведчика застыла в воздухе. -За то, что твоего шлюшку-брата использовали по назначению? Окровавленный рот выплевывал зубы и бурые ошметки плоти. -Что я… что принц, – раздался хриплый издевательский смех. Усашики замер, трясясь от гнева. Все узнают, что над его братом надругались. А вдруг, то что говорят про них с принцем … Он взглянул на сжавшееся, завернувшееся в простыню тело священника, готового провалиться куда-угодно, лишь бы подальше и поглубже. -Предлагаю сделку, – гигант слабо приподнялся на локте, мерзко улыбаясь, – ты даешь мне уйти, я себя исцеляю и мы заминаем этот инцидент. И никто не узнает, сколько членов побывало в заднице твоего братишки. И о том, как он рукоблудил, нашептывая имя принца. Пинок, пришедшийся в живот, заставил его еще раз харкнуть кровью. -Если ты еще раз, хоть пальцем… нет, если ты еще хоть раз подойдешь к нему, – мне будет все равно, кто что скажет. Я убью тебя, если понадобится, даже на глазах императора. Проваливай, кусок дерьма! Даншики, смеясь и плюясь кровью, открыл портал и скрылся в черном измерении. Ярость все не отступала. Усашики подошел к брату и резким движением сорвал с него простыню. Несчастный прикрывал кровоточащий пах, и разведчик грубо убрал его руку, дабы осмотреть повреждение. Рана была глубокая и очень серьезная. Трудно было и представить сколько боли она доставляла. Разведчик достал из своего кувшина две таблетки чакры и протянул их Урашики. -Ешь! Живо, – рявкнул он, но брат лишь обхватил колени и снова сжался. Усашики было не до расшаркиваний. Злобно потянув брата за волосы, он заставил его откинуть голову и, надавив ему на челюсть, впихнул таблетки прямо в рот. Урашики рефлекторно сомкнул зубы и ощутил привычный привкус крови и сырой плоти от раскусанных чакровых таблеток. Проглотив их, он постепенно почувствовал, как боль отступает, принося облегчение, но не в душе. Усашики раздраженно швырнул ему рясу. -Оденься! Несколько минут проплыли в тяжелой свинцовой тишине. Разведчик дал брату немного оклематься, прежде, чем начать грозный допрос. -Так значит, это правда? Урашики молчал, лишь изредка всхлипывая. -Отвечай! – рявкнул старший, – и смотри мне в глаза, когда я с тобой разговариваю! Это правда, что говорят про тебя и Момошики? Священник медленно поднял на него затравленные, мокрые от слез глаза, но так и не решился сказать ни слова. Усашики презрительно сморщился: -Какой позор! – выплюнул он, – Мне трудно подобрать слова, чтобы описать, как ты разочаровал меня. Урашики снова сжался, пряча лицо в ладони. -Молчишь… – холодно сказал Усашики, – как и о том, что этот ублюдок тебя насиловал. Это же был не первый раз, так? Можешь не отвечать, я уже догадываюсь. Но как ты мог….с Момошики? Он тебя тоже насиловал? Или ты по своей воле ноги раздвинул? Чертов извращенец. Не дождавшись ответа, он встал и направился к выходу из дома. -Ладно. Не отвечаешь, игнорируешь меня, значит тебе так нравится. Я ухожу. А ты живи, как хочешь. -Я люблю его, – послышался тихий шепот. -Что? – прикрикнул Усашики, – Что ты там мелешь? Урашики поднял на него лицо и посмотрел прямо в глаза. -Я люблю его… люблю. И не смогу жить без него. От этого взгляда сердце Усашики подпрыгнуло и упало куда-то в низ живота. Он вернулся и сел рядом на край кровати. В глазах его маленького братишки было столько боли, что у него самого невольно навернулись слезы. Он сдержал в себе эту слабость, лишь притянул его к себе и крепко прижал к груди, положив щеку ему на макушку, нежно поглаживая по спине. Урашики по-началу трясся в его объятиях, но постепенно, слушая удары сердца брата, затих и расслабился, вцепляясь пальцами в его свободную тунику, его дыхание выровнялось и он смог наконец-то говорить. -Прости, но это правда. Я старался сопротивляться как мог, но, к сожалению, это сильнее меня. Прошу тебя, не вини Момошики. Усашики встал и начал нервно мерить шагами комнату. -Как давно это происходит? -Достаточно…Я говорил, что добром это не кончится. Но и закончить был не в силах. Я знаю, что у него есть невеста. Я знаю, что у нас нет будущего. Но Усашики… Мне трудно объяснить. И с ним нельзя, и без него невозможно. Мы не виделись всего ничего, а у меня внутри будто огромная черная дыра. -Урашики, – тихо произнес разведчик, о чем-то глубоко задумавшись, - расскажи мне, что такое любовь? Священник слабо и горько улыбнулся. -Это когда тебе жизнь без него не нужна. Это когда сердце норовит подскочить и выпрыгнуть лишь только увидев его. Это больно, но ты жаждешь этой боли. Она обволакивает тебя чем-то теплым, густым, но время от времени вонзает в тебя острые шипы. Я не знаю, как должно быть правильно. Наши отношения под запретом, поэтому мы так отчаянно ловим каждую кроху этого счастья, и это приносит очень много страданий. Наверное, как ты и говорил, будь я женщиной…все было бы по-другому. Усашики слушал его не перебивая. -Однажды я его лишусь, – Урашики горько поджал губы, – и это будет подобно смерти. А сейчас я лишился тебя. Я останусь совсем один. Разведчик мягко положил ладонь на подбородок брата, заставив его поднять голову. -Когда ты родился, – тихо проговорил он, – я был первым, кто взял тебя на руки. Не считая, конечно, повитух. Матери роды дались тяжело, она приходила в себя, окруженная слугами. А ты так кричал. Усашики криво усмехнулся, растягивая шрам в уголке губы. -Я сидел под дверью комнаты, где вы с матерью находились, и услышал твой надрывный плач. Мне почему-то стало не по себе, и я попросил разрешения войти. Увидев, как ты одиноко лежишь в кроватке и сжимаешь ручки, мне стало так жаль тебя. Такой маленький, такой беспомощный. Отец где-то пропадал по своим делам, мать заботилась о своем состоянии, а до тебя не было никому дела. Ну кричит и кричит, устанет – успокоится. Я не знаю почему, но я просто взял тебя на руки и начал укачивать, напевая какую-то ерунду. И вдруг ты затих. Вцепился пальчиками мне в одежду, на мгновение открыл глазки, осмотрел меня так внимательно-внимательно, будто оценивая, и уснул. Мать тогда сказала: «ну наконец-то тишина». Так я и держал маленький сопящий сверточек, пока руки не отсохли. И тогда же я пообещал себе: что бы ни случилось, как бы жизнь не обернулась, я всегда буду рядом. Ты – мой маленький братик. И навсегда таковым останешься. И кто бы ни был против тебя – я останусь на твоей стороне. Я люблю тебя, Урашики. Слезы снова навернулись на глаза священника. -Усашики, прости меня, – он кинулся на шею родственнику, – прости, я так подвел тебя. Я не знаю, что мне делать. Я не знаю, как мне дальше жить. -Хей, успокойся, – он поддерживающе похлопал его по спине, – что тут уже сделаешь? Если вы и вправду любите друг друга…Кто я такой, чтобы лишать тебя последней радости? Только я тебя умоляю, будь осторожен! Про вас уже расползаются сплетни! Я конечно, если услышу, пресеку на корню. Но и вы будьте, пожалуйста, не такими придурками! Он аккуратно положил ладонь на затылок Урашики и почувствовал течение его чакры: -Тебе надо поспать. Потрясение, которое ты пережил, слишком сильное. Твоя чакра крайне нестабильна, это опасно. В паху больше не болит? -Нет, – тихо прошептал священник, чувствуя как веки наливаются приятной тяжестью, и все его тело будто размякает, – пожалуйста, не уходи. Побудь со мной. -Я должен отойти. Приду попозже. А ты спи и ничего не бойся, тебя никто не посмеет тронуть. Последние слова Урашики не расслышал, а лишь откинувшись на подушку, мгновенно отключился. Старший брат еще раз погладил его по непослушным мягким светло-синим волосами и, поднявшись, направился к выходу, дабы удостовериться, что произошедший здесь скандал не стал общественным достоянием. *** Момошики метался по дворцу, не в силах понять, что его беспокоит. По какой-то причине его трясло и он чувствовал надвигающуюся катастрофу. Что-то произошло с Урашики, и он должен направиться к нему. Координаты планеты нового мира он знал, но незаметно улизнуть было слишком проблематично. Поспешив покинуть дворец, он так некстати столкнулся с отцом, скептически оценившим нервное состояние принца. -Сынок, тебя что-то беспокоит? – голос императора Цубашики был холодным, но очень настойчивым. Он вперил в него взгляд белых проницательных глаз, от чего Момошики словно парализовало. -Нет, отец, со мной все нормально, – он ответил настолько бесстрастно, будто кукла , – почему ты спрашиваешь. Император ответил не сразу, от чего паника внутри принца усилилась. -Ты странно себя ведешь в последнее время. Ты ничего не хочешь мне сказать? Надо было быстро что-то соврать. Что-то не очень значительное, чтобы император не счел достойным своего внимания, но достаточно убедительное. -Десятихвостые перед вылуплением издают низкочастотные звуки, от которых нет спасу, – проворчал Момошики, – меня это раздражает. Постоянно улавливаю их утробные подвывания. Император активировал бъякуган и увидел беснующихся внутри Неприкасаемого плода демонов, как вдруг его глаза расширились. -Да, ты прав, – задумчиво сказал он, – тот, что самый крупный угнетает двух других, поменьше. Многоплодный фрукт – большая редкость и, к сожалению, большие проблемы, так как демоны не выносят друг друга. Прости меня, я совсем забыл про твою мизофонию, сынок. -Мне надо отдохнуть от них, – Момошики возблагодарил свой феноменально тонкий слух и непереносимость низкочастотных колебаний, хотя на фоне своих душевных волнений, он даже не слышал, что что-то неладно с еще не родившимися десятихвостыми, – иначе голова скоро просто взорвется. -Конечно, – император уступил ему дорогу, пропуская вперед, – но Момошики… Принц уже готов был взвыть, но снова напустил на себя отстраненный непроницаемый вид: -Да, отец? -Ты же скажешь мне, если тебя что-то обеспокоит? -Разумеется. -Хорошо. Тогда иди. Прибыв в Новый мир, где вовсю царила ночь, Момошики парил над лагерем, скрывая ото всех свое присутствие. Слуги сновали туда-сюда, где-то группа касты Основателей что-то обсуждали, скорее всего, подготовку плацдарма для высадки Божественных деревьев. Но даже в этой, достаточно мирной картине, царило весьма заметное нервное напряжение, и Момошики не мог дать отчет, что конкретно его нервирует, откуда и от кого идет это тревожное чувство. Наконец он нашел дом своего возлюбленного. Незаметно проникнув, он с ужасом отметил, что Урашики даже не шелохнулся при его приближении. Это означало лишь одно: он в отключке. А значит, произошло что-то страшное. Священник лежал, свернувшись в клубок, прижав тонкие запястья к груди, будто в защитной позе, дыхание было тяжелое и прерывистое. -Урашики, – тихо позвал Момо, – проснись, это я. Не получив реакции, принц подошел и сел к нему на кровать, как вдруг заметил под возлюбленным окровавленную простынь. -Это еще что? – его охватила паника, – Урашики, пожалуйста, проснись! Скажи, что с тобой? Предприняв еще несколько тщетных попыток разбудить его, Момошики впал в отчаяние. Взобравшись к нему, и сев, прислонившись к спинке кровати, он приподнял любимого и уложил его торс себе на руки. Урашики слегка завозился, но так и не очнулся. -Момо, – тихо прошептал он во сне одними губами. -Тише-тише, это я. Я здесь, с тобой, – ворковал над ним принц, крепче прижимая его к груди, – теперь все будет хорошо. Я не оставлю тебя. Услышав шаги за дверью, Момошики обреченно улыбнулся. Сейчас их и поймают. Плевать, он не бросит Урашики, даже если за этим последует неминуемое наказание. Он даже не активировал бъякуган. Какая, к черту, разница кто их поймает? Какой толк уже скрывать свое присутствие? Уже ничто не имеет значения. Его любовь в глубоком беспробудном, абсолютно не свойственном для Ооцуцуки, сне, на кровавых простынях, тревожность, растущая с каждой секундой и понимание, что все катится в бездну. Что он может сделать? Схватить его и сбежать? Найдут. Это – бессмысленная погоня за тенями. Пусть уже делают, что хотят. Он слышал как дверь отворилась, и на стене отобразился высокий силуэт. -Доброй ночи, ваше высочество, – услышал он укоризненный, но не враждебный голос Усашики, – смотрю, вы решили таки добить моего несчастного брата. -Нет, – он слабо обернулся в сторону разведчика, – просто устал уже бегать. -О себе вы не думаете, – Усашики устало опустился на скамью рядом с кроватью, – так подумайте хотя бы о нем. Вы принц, вам никто не осмелится навредить. В отличии от несчастного безобидного священника, на чью голову вы навлечете остальные беды. И это я не говорю о всей нашей семье. Вы эгоистичны, Момошики-сама. -Я жизнь за него отдам, – Момо не отрывал взгляд от спящего священника. -Да-да, от него я уже тоже наслушался, – грустно ответил разведчик, протянув руку и погладив брата. -Усашики, – мягко сказал принц, – я так понимаю, ты на нашей стороне? -Я на его стороне, – отрезал разведчик, – это не значит, что я не осуждаю ваших действий. Если вы и вправду любите его, зачем ввязали в историю, которая однозначно будет стоить ему слишком дорого? -Это сильнее меня. Усашики устало вздохнул: -В моем складывающемся понимании о любви, жизнь и безопасность объекта чувств превалируют над собственными эгоистичными эмоциями. -Что с ним случилось? – спросил напрямую Момошики, – откуда и чья эта кровь? Усашики сморщился и скептично посмотрел на принца: -Даже не знаю, как поделикатнее выразиться. Он мастурбировал, шепча ваше имя, а наш Отец-настоятель Даншики, решил его проучить за это. Он ударил его чакровым хлыстом прямо по чувствительной зоне и попытался изнасиловать. Ах да, слухи о вашей половой связи уже проскользнули, так что унять их будет не так то просто. То, что Даншики надругался над его братом на регулярной основе, разведчик решил опустить, так как до конца не был уверен, как Момошики отнесется к этому. -Ч-что ты сказал? – озверел принц, – Даншики… его… что? Я убью его! -Становитесь в очередь, за мной будете, – саркастично усмехнулся Усашики, – или вы думаете, что если бы это не имело последствий, я бы сам не прикончил этого ублюдка? Вы уже достаточно наделали, так что сидите, пожалуйста, тише воды и ниже травы! Момошики почувствовал себя жутко виновато перед Урашики и его старшим братом. Как он мог допустить такое? Вся вина на нем одном. -Что мне делать, Усашики? – он прижался к священнику еще плотнее, – Я не знаю. Как мне защитить его? Порвать с ним? -Замечательно! И разобьете ему сердце окончательно, – Усашики сердито посмотрел на него, – думать надо было, прежде чем ввязываться в эту историю. А после всего, что между вами было, если вы от него откажетесь – просто убьете его! -И себя вместе с ним… -Два влюбленных придурка, – Урашики прижал ладонь к лицу, – что с вами делать, а? -Осуждаешь нас? – мягко улыбнулся Момошики. -Как минимум – не понимаю. Какое-то время они сидели молча, разглядывая танец теней на стене, каждый погруженный в свои мысли. Вдруг Урашики заворочался и открыл глаза. -О, очнулся, – разведчик иронично усмехнулся. Увидев, у кого он лежит на руках, Урашики в ужасе отпрял, но принц мягко притянул его обратно, успокаивающе гладя по щеке: -Все в порядке, Усашики нас не выдаст. -Брат? – священник обеспокоенно взглянул на него, но тот лишь махнул на них рукой. -Я оставлю вас. Момошики-сама, прошу вас, не задерживайтесь. Я пока поставил антишпионскую технику, но это будет выглядеть подозрительно. С этими словами разведчик покинул жилище священника, дав им возможность побыть наедине. -Почему ты не говорил про Даншики? – обиженно спросил Момо. -О таком не говорят, – коротко и нехотя ответил Урашики, – прошу тебя, я не хочу обсуждать эту тему. Я тебе теперь противен? -Дурак, – Момошики поднес его руку к губам и нежно поцеловал. -Зачем ты сюда явился? -Почувствовал, что с тобой что-то не так. -Ты хоть понимаешь, насколько это опасно? -Плевать. -Слухи уже ходят. -Усашики сказал мне. Священник тяжело вздохнул. -Прости меня, – грустно прошептал Момошики, не зная куда девать глаза. -За что? – удивился Урашики. -… -Момо? -За то, что втянул тебя в этом. Урашики взял лицо возлюбленного в ладони и заставил смотреть себе прямо в глаза. -Я не жалею. Принц горько улыбнулся. -Момо? -Ну что? -Поцелуй меня. Как в последний раз. Эти слова больно резанули принца, и он впился в губы священника с отчаянной и болезненной страстью, сжимая его в удушающих объятиях. Они оба растворились в этом поцелуе, отдавая себя целиком и без остатка, не в состоянии надышаться друг другом, переплетаясь языками, вцепляясь в волосы пальцами. Стоящий за дверью Усашики, стороживший их уединение, лишь грустно покачал головой, понимая в какую жуткую игру с судьбой играют его брат с принцем, родственником его невесты. *** -Диана, – позвал он, сидящую на берегу пруда и неизменно ждущую его девушку. -О, ты пришел, – обрадовалась она, но тут же осеклась, – о господи, что с тобой случилось? Вид нового друга испугал ее, когда она увидела, с каким выражением он смотрит перед собой. Он медленно подплыл к ней по воздуху, так как ноги отказывались его держать, и тяжело опустился рядом с ней. Девушка встала и легонько потрясла его за плечо: -Эй, ты чего? На тебе лица нет. -Случилось слишком многое, – не своим голосом прошептал он. -Я могу чем-нибудь помочь? Он грустно усмехнулся. -Расскажи мне, что такое любовь. Она шокировано разглядывала разведчика, который еще больше походил на мертвеца, чем в их первую встречу. Он казался еще бледнее, чем обычно, и она могла поклясться, что на нижних веках у него образовались синяки, какие обычно появляются у людей после перенесенного сильного стресса. -Чего это ты вдруг? Он поднял на нее невидящий взгляд белесых глаз. -Мой брат, – медленно проговорил он, – полюбил мужчину. Почему он решил ей довериться? Какой-то человеческой девчонке. Но почему-то был уверен, что лишь от нее он не услышит издевательств и осуждения. -Ого, – присвистнула она, – это серьезно. У нас такое… как бы так сказать, не в почете. -Как я думаю, ты догадываешься, у нас тоже, и это еще мягко сказано. В моем клане это карается. Она мгновение подумала и отчаянно выкрикнула: -Я считаю, это бесчеловечно и несправедливо! -Ммм? -Какая разница? Если сердце тянется именно к этому человеку? Какая разница, кто это? Мужчина, женщина, инопланетное существо. На этих словах она осеклась и, чтобы он не успел опомниться, быстро продолжила: -Почему кто-то решает, кого любить правильно, а кого нет? На чем основывается правильность? Ведь любовь – это светлое чувство, созидательное. Это… это когда… Он смотрел на нее во все глаза, завороженно, и ждал продолжения. Она улыбнулась, голос ее понизился и стал мечтательным: -Это когда в груди все замирает. Когда в животе словно порхают бабочки. Это когда просто видеть рядом с собой этого человека – самое большое счастье. Ты ждешь встречи с ним, как ничего другого. Это такой душевный подъем, это нежность, это счастье просто быть рядом и видеть его глаза, улыбку. -Но если ты не можешь быть с тем, кого любишь? – спросил разведчик. Она мигом погрустнела, и ее глаза будто потухли. -Это большое горе. Сердце будто разбивается. -Да, я слышал про это. -Поэтому я и не понимаю, – подытожила она, – что значит, нельзя любить? -И все же? Как понять, что любишь? Она на мгновение задумалась. -Есть один способ. Но я не знаю, понравится он тебе или нет. -Покажи. Диана густо покраснела и немного потопталась с ноги на ногу. Он же терпеливо ждал. -Если чувства есть, тебе это должно понравиться, – на одном дыхании выпалила она. Сделав неуверенный шаг навстречу ему, она обняла его за шею и прижалась своими губами к его губам. Сначала он не производил ответных действий, но потом открылся и поцеловал ее в ответ. Ее губы были теплые, влажные и мягкие. Усашики обнял ее за талию и прижал покрепче к себе, пытаясь ощутить то, что она ему описывала несколько минут ранее. Это было достаточно приятно, и вовсе не соответствовало тому, как в его клане говорили о поцелуях, что это мерзко и отвратительно. Но увы, кроме этого, он не ощутил ни подъема, ни бури эмоций, ни бабочек в животе. Просто физически приятно, и не более того. Он позволил ей самой завершить поцелуй. -Ну как? – смущаясь и отводя взгляд спросила девушка. Ему было очень жаль ее разочаровывать, и он очень боялся ее обидеть, поэтому сразу не нашел слов. -Понятно, – расстроилась она. -Прости меня, – он сжал ее руки, – я виноват. Она улыбнулась сквозь проступающие слезы: -За это не извиняются. -Наверное, я просто не умею любить. -Или любишь кого-то еще, – почему-то ему показалось, что она сказала это с надеждой, хоть это было и иррационально. -Ты мне очень дорога, – в этом он не соврал, – просто, боюсь, не так, как тебе этого хотелось бы. Я пока не знаю, как это описать. -Ничего, не оправдывайся, – Диана взяла себя в руки и потрепала его по плечу. -Я вдруг понял, что ты ничего о себе не рассказывала, – Усашики легким движением убрал за ухо налипшие на ее щеку волосы. Она поежилась от внезапного приступа холода, хотя погода была достаточной теплой. Немного помявшись, она устремила взгляд на пруд, разглядывая мутное отражение полной луны. -С чего бы мне начать? – задумчиво проговорила она. Отца у нее не было. Какой-то урод из соседней деревни изнасиловал ее мать, обрюхатив ее. Когда ее семья пришли на разборки, они лишь выставили ее виноватой во всем, обвиняя в распутном недостойном поведении, мол она сама его соблазнила. Была жуткая драка, ее отец (дедушка Дианы) разбил лицо и тому парню, и его отцу, мать (бабушка), вцепилась в волосы его матери. Короче говоря, заварушка получилась знатная. Только вот ушли ни с чем. Так Диана и появилась на свет. Мать с дедом много работали, она и бабушка были на хозяйстве. Когда ей стукнуло 8 – мать слегла с лихорадкой и вскоре скончалась. Бабушка не пережила потерю, и через два года ее тоже не стало. Дедушка держался, как мог, но в пятнадцать лет девочка осталась совсем одна. Повадился к ней свататься соседский парнишка, но она к нему была холодна. Много раз он пытался сделать ей предложение, но поскольку родителей у Дианы не было (из-за чего она не была завидной невестой), принудить ее было некому. -Что значит «делать предложение»? – спросил Усашики. Она от души рассмеялась и, встав перед ним на одно колено, взяла его за руку и сказала: -Господин Усашики Оуц..Отс..как-тебя-там, не соблаговолите ли вы стать моим мужем? Он скривился: -Нет. Диана рассмеялась еще громче: -Дурак, шучу. -Я так и понял. -Вот как-то так и делают. А у вас не так? -Я же тебе говорил, у нас назначают приказом Императора. -А вас совершенно не спрашивают? Даже формально? -Нет. -И как это происходит? Теперь настал момент кривляться для Усашики. -Император сказал, ты теперь будешь моей женой. -Оу. -Да, я тоже не в восторге. -Ладно. Теперь они уже смеялись вдвоем, заливисто и от души, будто не было всех этих бед, которыми они только что делились друг с другом. -Диана, – Усашики вдруг опять стал серьезным, – пожалуйста, прости меня. -За что? – удивилась она. Он промолчал. -Да все в порядке, – улыбнулась она, – но тебе хоть немного понравилось? Усашики вдруг понял, что она говорит про тот поцелуй, хотя он уже имел ввиду абсолютно другое. -А, да, конечно. Это довольно приятно. Она по-дружески толкнула его в плечо: -Тогда иди и поцелуй ту, которую любишь. Он прищурил один глаз. -С чего ты взяла, что таковая есть. Она загадочно подмигнула ему: -Я в этом уверена. Он глубоко задумался, и его бледные щеки слегка тронул смущенный румянец. Это надо было проверить. -Спокойной ночи, Усашики. Мне пора, – она снова поцеловала его на прощание в щеку, но в этот раз он даже ответил и крепко обнял ее. -Спокойной ночи, Диана. И спасибо тебе за все. Усашики проводил взглядом удаляющуюся девичью фигурку, и был так занят в своих мыслях, что не заметил чужую чакру.