Hylics 2

      Они четверо собрались, чтобы отыграть пару песен…       На сцене Уэйн стоит ближе к Сомсносе, и после посиделок в аркаде вчетвером, оба не скупились на объятия, особенно Сомсноса.        Понгорма наблюдает это действо и ему становится неловко, ему почти поплохело, но он не понимал отчего: ему никогда не доводилось видеть, чтобы можно было так открыто проявлять симпатию друг к другу. В такие моменты Понгорма старался не смотреть на них.       Понгорма задаётся вопросами, и видимо один из них, он невольно произнёс вслух, рядом с ним внезапно материализовалась фигура Дедусмульн: — Почему они так часто это делают? — на самом деле Понгорма не хотел признаваться сам себе, что просто хотел узнать в каких именно они взаимоотношениях. Хотя Понгорма и Сомсноса сожительствовали, бывший гладиатор понимал, что это скорее взаимовыгодное положение для них обоих: он помогает одолеть монстров, а Сомсноса даёт крышу над головой. Понгорма никогда не держал кого-то в объятиях, особенно будучи с кем-то один на один. Он убеждал себя, что это всего лишь любопытство: возможно, один из земных обычаев, к которым он должен привыкнуть. Все эти раздумья вились в разуме рыцаря ужаса, как последующий ответ и оправдание на возможные расспросы, почему он этим интересуется. — Они давно общаются. Они многое познали друг с другом… — Дедусмульн сделали грустный вздох, глядя на обоих, и вновь вернули своё внимание к терменвоксу. — Друг друга? — Понгорма вновь взглянул на них обоих с сомнением в своих же предположениях. Он поймал взгляд Сомсносы и, чувствуя смятение, обратил своё внимание на Дедусмульн, чтобы избежать гнетущих мыслей: нет, это по его вине случилось то, что случилось. Да, это из-за смерти их членов семьи… Мысль, которая промелькнула в собственном вопросе, напугала бесстрашного гладиатора, особенно, что она относилась и к Сомсносе. — Хм? — Дедусмульн не поняли сказанного, да и в принципе утратили своё внимание к разговору, вновь погружаясь в звуки терменвокса.       На определённых частотах зелёные отростки, будучи головой этого странного существа, начали колыхаться, либо поддавались внешней вибрации. Это походило на растение, что, поддаваясь внешнему воздействию электромагнитных волн, пыталось изобразить свой танец. Глядя на Дедусмульн казалось, что тело с руками и ногами лишь горшок, в который посадили два этих отростка, которые живут своей жизнью, фон которой создавал этот старый терменвокс.        Понгорма не стал расспрашивать более, он решил тоже отвлечься: сел за ударную установку. Вытащил затычки из ушей, которые он зачем-то надел во время их выступления. Однако он мог чувствовать вибрацию от своих барабанов и дотошно чувствовал свою партию, к тому же такие «заглушки» не могли полностью сделать играемую ими четырьмя музыку неслышимой вовсе. Всё казалось таким странным после увиденного…       Электронная ударная установка стояла рядом с микрофоном Сомсносы и на всех выступлениях её голос слышится ближе и громче, чем остальные исполнители. Порой это настолько бросало в дрожь, что было невозможно взять палочки в руки, голубая шерсть Понгормы вставала дыбом, и казалось, будто это были проделки статического электричества. Чтобы подавить странные реакции тела на такие перепады частот, Понгорма прибег к берушам. Да, это почти и сегодня могло случиться, поэтому у него беруши… — Беруши? — Трудно сосредоточиться, когда над душой кто-то поёт… — Понгорма напрягся, почувствовав на спине чью-то руку, хлопающую его по плечу. — Даже если это я? — в вопросе слышится усмешка. «В душе итак неспокойно после всего, не надо её лишний раз трясти изнутри…» — вот что при этом думал Понгорма.       Как гладиатор и воин он вопреки страху должен повернуться и посмотреть на того, с кем говорит. Но Понгорма чувствует… страх? Да, потому что знает…

***

       Вокруг было ни души. Походило на ландшафты Загробного мира: пляж, окружённый водой и полный безмолвными рыбами на суше, небо светлых и мягких цветов. Царила безмятежность и отсутствие спешки. — Сомсноса… — Понгорма встретился лицом к лицу с тем, с кем он, судя по всему, так не желал встречи.       Понгорма твердил себе, что сейчас он должен всеми силами сопротивляться тому, что сейчас происходит с ним. В голове были различные мысли и воспоминания о том, что ему, Понгорме, не позволено что-то, он должен держаться подальше, но от чего именно, гладиатор не понимал: в голове всплывали осуждающий взгляд Уэйна, гладиаторские бои, убийство собственного отца, даже причитания Гибби, когда, тот говорил, что женщины обманчивы и с ними нельзя связываться и что поэтому он ему запрещает иметь связи с кем-либо ещё. — Не могу… — Понгорма остаётся, сделав тяжёлый вздох.        Белые перчатки были сброшены куда-то за спину.        Рука погрузилась в мех и остановилась. — Я не в порядке… — Понгорма хотел отстраниться, но не мог пошевелиться, что-то удерживало его. Чужой взгляд. Бесстрастный и серьёзный. В тоже время одаривающий смутным ощущением спокойствия и умиротворения.        Сейчас он чувствует, что цепенеет, как когда-то это делали его противники при виде него. Страх перед неизвестным уже его самого вынуждал выбрать «бегство». — Неужели ты боишься? — под ладонью ощущалось частое, но ритмичное движение. — Да, кажется это оно. Уже как 15 лет я не испытывал подобного страха… — Чего же ты боишься? — Тебя… — Не смеши, я уступаю тебе по силе. Ты смог убить меня тогда в крепости за считанные секунды… –Да, смог… Но тебе лучше уйти… — Так в чём проблема? — Сомсноса… Я убил отца Уэйна… — Да, я знаю, — фигура пожимает плечами. — Я убил и собственного отца… — Это я тоже знаю, — фигура непоколебима. — Я… я убил твоих родителей! — в голосе Понгормы слышалось отчаяние. Но пристальный взгляд Сомносы был донельзя скептичным.       Понгорма пытается даже представить то, чего не знает было ли оно на самом деле: он пытался представить, что он убил родителей Сомсносы. Пытался вообразить. Но он даже не знал, как они выглядят. Теперь воин пытался устрашить будто «телепатически». Одними лишь мыслями создать вокруг себя неблагоприятную ауру, чтобы не сражаться и дать пришедшему возможность к бегству, как когда-то это уже случилось в тюремной крепости при первой встрече с Сомсносой. — Я знаю, дело вовсе не в прощении и искуплении вины, так? Ты давно смирился с тем, что Уэйн не простит тебя за прошлое, но принял твою помощь в сражении с Гибби. Я же отказалась от прошлого, от той его части, которая не стала частью моего настоящего и будущего… — рука потянулась вперёд, чужая голова склонилась к ней.        Голова Понгормы походила на своеобразный шлем. Но им он мог чувствовать почти также, как и кожей. Он почувствовал касание.       Потом ещё одно. Долгое касание.       Потом пальцы стали вытирать что-то у его глаз. — Я никогда раньше не плакал, Сомноса… Я впервые почувствовал боль утраты, когда сразил тебя в крепости: ни утрата своего отчего дома, ни утрата близких, ни утрата своего положения… Эти события не вызвали той реакции, которую я испытал только спустя много лет, когда убил тебя… Я решил, что это помутнение рассудка, будучи в той крепости я больше ничего не видел и просто сошёл с ума, я убеждал себя, что твоё присутствие никак не связано с моим прошлым, просто совесть проснулась так «не вовремя». — Понгорма пытается усмехнуться в отчаянии. — И вот ты вновь появляешься… — Даже в мыслях я лишь для тебя фигура всепрощения. Для тебя это хоть какая-то надежда быть не отвергнутым в этом мире. Ты боишься потерять эту надежду, а не меня. Поэтому твой страх имеет совсем иную почву. — голос фигуры был спокоен. — Тебе вовсе нет нужды во мне… — Скорее всего да, это так… — соглашается он. — В любом случае, ты староват для меня, Понго — Сомсноса усмехается и хлопает Понгорму по предплечью.       Понгорме становится легче и он выдыхает, будто с него убрали тяжёлый груз. Он смотрит на Сомсносу полный радости и заключает её в объятия…       Однако образ Сомсносы растворился и Понгорма остался один посреди плывущих облаков, песка и полуживых рыб.

***

      Понгорма проснулся. Сон не был тревожным или страшным, но после него он чувствовал себя весьма подавленным.        И всё же, Понгорма был уверен, что ему было необходимо прекратить эту «зависимость» от Сомсносы: он слишком привык к её присутствию. Он не откажет ей в помощи, но и злоупотреблять с визитами не станет. Понгорма отдалялся от Сомсносы под разными предлогами: — Думаю, что я со своей стороны сделал всё, чтобы ферма с соком «ожила», дальше я буду только мешать. Думаю ты справишься уже без меня… И, я думаю, раз всё стихло в Мулдуле, то я могу вновь вернуться туда и работать на защите города. — Как пожелаешь, жучиное ранчо всегда открыто для тебя: твой вклад очень ценен. Впрочем, мне и самой уже пора справляться со всеми делами фермы самостоятельно. Время пришло… Удачи тебе в Мулдуле, Понго, надеюсь, мы ещё встретимся…        Этот разговор между ними был последним, более они не виделись, а теперь корабль бороздит воздушное пространство, держа курс прямиком на остров, где расположено жучиное ранчо.        Возможная встреча весьма волнительна, а непонятный сон накануне только добавил Понгорме беспокойства.