***
Всё шёл апрель, и битва не кончалась, хотя сражение ещё не началось. Теперь они встречались постоянно. В залитых солнцем коридорах, классах, в столовой и в спортзале, во дворе. И даже стоя в метре друг от друга, ловили взгляды. Ирума хмурилась, Каэде поджимала нос. И хоть её лицо всегда напоминало сморщенную грушу, она как будто прятала улыбку. «Ты странная», — мелькало в голове, и тысячи других невысказанных фраз. Ирума так и не запомнила их имена — десятка одноклассников — но помнила её. Глаза. Ладони. Пальцы. Как она говорит и что, с какими интонациями. Как разбегается и прыгает с мячом, как забивает, когда тренируется одна. Так не попав ни в один клуб, она порой задерживалась после школы, играла, но сама с собой. И только в эти драгоценные минуты Ируме доводилось посмотреть, как выглядит толика её настоящей силы. Она играла словно не одна. Пусть на площадке никого — она и мяч — но двигалась Каэде, будто в танце, будто опережая некого противника. Она смотрела сквозь года, точно воспоминание, отыгрывая раз за разом некий нереальный матч. Ирума не решалась подойти. Ей объяснили, как добиться личной встречи. Пусть так; ей трудно было сдерживаться и терпеть. Она и рада была слепоте Каэде в те моменты, ведь застывала с кулаками, сжатыми до вмятин от ногтей, парализованная мыслью подойти поближе и осознанием того, что ноги не идут. — Мне нужна твоя помощь. Она достала многих в этой школе наглыми просьбами чему-то научить. Десятку верхних строчек в табеле уж точно. Может, Каэде всех опережала, но находились умные ребята в каждой области. Они довольно быстро соглашались, когда Ирума говорила, кого же именно хотела обойти. — Акамацу Каэде? Не выйдет, но я в деле. Я помогу. Она сама-то глупой не была и в общем-то гордилась оценками. Только в сравнении с Каэде — так, любитель рядом с про из NBA. И сутками, забыв об играх и журналах с мангой, она училась, злилась и старалась. Кидала в стену самые бесячие учебники (матан и англ), чтобы потом собрать их виновато с пола, разгладив мятые страницы и вздохнув. Засев под утро с тусклой лампой на ковёр, обняв ноги руками и заплакав. Устало задремав на полчаса, пока не прозвенит будильник, она вставала раз за разом, день за днём. Расчерчивая алым календарь и отмечая средний балл, который медленно и издевательски, но рос, подчёркивая все её успехи. И только лампа да избитая подушка были свидетелями неудач. Пока однажды… — Да, я победила! Октябрь, холод. В табеле на верхней строчке Каэде нет, зато она сияет. Ирума прыгала, сбивая одноклассников, едва ли не касаясь потолка. Зубрёжка окупилась — и сполна. И выцепив Каэде из толпы, Ирума, вне себя от радости, ей улыбалась. Ответная улыбка почему-то запомнилась ей ярче всех побед. Месяц спустя они всё ждали, оттягивали матч, который сами загадали, который даст начало переменам, и предвкушать его было особым удовольствием. Сегодня вечером в конце второго этажа Ирума замирала перед дверью. За ней звучала музыка. Фортепиано. Классика. Что-то знакомое, что вертится на языке, и она вспомнила бы, если б думала. Только все мысли замерли, как её сердце, от светло-грустных звуков инструмента. Бесшумно прикрыв дверь, она скользнула внутрь. Сложенные у окон стулья, полки и футляры, а перед ней — Каэде в платье нежно-розового цвета. Открытая спина, сведённые лопатки и кожа — слишком чистая. Как будто не хватает — но чего? Веснушек, родинок? Но так светло и так легко в груди, как будто на её спине должно быть, но пропало клеймо. Она играла плавно и закрыв глаза, не замечая, что вошёл чужой, хотя её улыбка говорила об обратном. Ирума взяла стул и села — голову на руки, а их сложив перед собой, как будто засыпая на уроке. И песни растекались тёплой дрёмой, закатными лучами на затылке, и даже солнце затаило вместе с ними дыхание. Под каждым пальцем Акамацу клавиши дрожали и преклонялись, как перед королём, но у неё вместо короны — та самая счастливая улыбка, которую Ирума видела лишь дважды, как будто пролетела редкая комета. И только пара птиц не в ноты щебетали на оконной раме с прилипшим за стеклом последним листиком ушедшей осени. Каэде поклонилась в пустоту и встала. Ирума не скрывала взгляда. Хотелось ей понять, как она смотрит, прямо сейчас, но кажется, что староста смотрела теми же глазами. Фиалки молча расцветали, ей вторили заканчивающие свой цвет васильки. — Не знаю, что красивее — ты или музыка. — Сравнить меня с маэстро, новенькая? Смело. Пожалуй, — Акамацу наклонилась, — мне это льстит. Скользнувшие к её костяшкам пальцы, и нос Каэде возле её носа, и плечи — столь открытые и сильные, что их хотелось мягко сжать и притянуть к себе и снова — поцеловать. Как будто она делала это не раз. Знакомое тепло, улыбка. Как будто они встретились опять — в какой-то другой жизни. Как будто они связаны. Её душа трепещет, бьётся, рвётся из груди, она смеётся со слезами на глазах, целует, но теперь — чуть выше — в лоб. И в музыкальной тишине беззвучно звучит признание. — Ты в платье, почему? — А почему ты — нет? — Каэде улыбнулась и поправила ворот её рубашки. — Могла бы приодеться в такой день. Я не играла так давно, всё это время, пока ждала тебя. Я не хотела тратить силы. Я не хотела тратить то, что накопилось. Эта мелодия важна мне, знаешь, и мне хотелось познакомить вас и сделать тебе маленький подарок, ведь наконец-то я могу поздравить тебя с днём рождения. В её слезах нет грусти, только мысль, что это первый раз, когда она произнесла подобное, хотя всё остальное между ними — будто фильм, где закольцованные сцены резонируют, звучат сильнее, громче с каждым разом, и этот — самый громкий. Самый яркий. Её рука самая тёплая. Так жарко. Ноябрь — самый тёплый месяц, и наверное, сейчас где-то обиделся июль.***
Опять весна и бесконечная работа для дворников, но что-то изменилось. Теперь на гимне они сидели вместе; Ирума краснела от пения Каэде, ведь та единственная попадала в ноты. Они подтрунивали над речью директора и замирали перед тем же окном, которое встретило Ируму в её первый день старшей школы. Стоя у доски со списками учеников, Ирума касалась руки Каэде и отводила взгляд. Их снова распределили в один класс, но теперь Ирума тоже села у окна. Они чуть не подрались за самое дальнее место, не признаваясь, что хотят видеть чужую спину. В итоге победила Каэде. Она не передавала записки на уроках и не пыталась разговаривать, но даже отвратные математика с английским стали приятнее и теплее. Ирума точно знала, что всезнающая Акамацу уже никогда не посмотрит на учителя. Каждый обед — вместе на крыше. Всё чаще у входа собиралась группа фанаток — чёрт знает, чьих — и пока Ирума пыталась их прогнать, Каэде раскручивала их теперь уже знаменитые на всю школу «отношения». Она будто пересмотрела все дорамы на свете и последовательно воспроизводила сцены из них. Целоваться, прижав другую к заградительной сетке, идти под одним зонтом, соревноваться на выборах в студенческий совет. Сенпаями их называли даже третьекурсники, тем более, Каэде — президент, и Ирума, как её заместитель, чувствовала себя как никогда на своём месте. На баскетбольный матч собралась посмотреть вся школа. Третьекурсники из местной команды были каким-то знакомыми — может, Ирума видела их в спортивных журналах? Парень с фиолетовыми волосами, вечно подтрунивающий над своим замкнутым другом, капитан команды — миловидная девушка в очках с ярко-синими волосами, агрессивный форвард, который звал Ируму «бро», хотя она не знала его имени, и девочка с косичками столь длинными, что удивительно, как все о них не спотыкались. Распределившись поровну, они сразились, хотя реальная борьба была между двумя людьми. Ирума подбирала большинство мячей при розыгрыше, легко отталкиваясь от скрипящего пола и принимая в руку тяжёлый мяч. Стоило ей коснуться земли, перед ней вырастала Каэде. Они перепробовали все известные трюки, пытаясь обойти друг друга. Ирума была быстрее, сильнее, но Каэде словно предвидела все её движения. Казалось, что играешь против самого опытного на свете игрока, которого невозможно удивить. Любая уловка считывалась, и Акамацу перехватывала у неё мяч чаще, чем Ирума могла сосчитать. Прорываясь, наконец, к корзине, Ирума сталкивалась с ней в воздухе и зарабатывала фолы и — что важнее — наглую её улыбку. В последние секунды матча, когда Каэде среагировала на попытку обхода и выхватила мяч, она прошла вперёд и метнула его в броске, которому бы позавидовали Леброн и Джордан. Вместо привычной параболы он пролетел по прямой, отскочил от щита и ворвался в корзину под яростный рёв трибун. Глаза щипал пот. Несмотря на проигрыш, Ирума была первой, кто подхватил Каэде, чествуя лучшего баскетболиста. С тех пор они играли вместе. Команда неизвестной школы побила все рекорды, так и не проиграв ни единого матча за свою историю. Их можно было выпустить на поле вдвоём, если бы позволяли правила — Каэде с Ирумой уводили счёт в трёхзначные числа. Рядом с ней Ирума не думала, её тело двигалось самостоятельно, пока она, как в кинотеатре, со стороны смотрела на их идеальную синергию. Пасы вслепую, трёхочковые через всё поле, отбитые после победы ладони. Играя, Ирума не могла вместить столько счастья, но ей было, с кем его разделить. На третьем году обучения они перепробовали все виды спорта, все состязания. Каэде в большинстве из них побеждала, но каждый бой был таким близким, что не ощущался, как поражение. Ирума выиграла в беге, в стрельбе из лука и в кендо, хотя в последнем случае казалось, что ей просто повезло. Однажды Акамацу заболела — впервые за три года! — тогда Ирума носила ей домашнюю работу и готовила. Всё чаще она оставалась ночевать у Каэде, пока совсем не забыла дорогу к родной квартире. Бессонные ночи под одним одеялом за просмотром фильмов, долгие разговоры. Ирума рассказала всё о своём детстве, а Каэде — ничего, и это единственное, что не давало ей покоя. У неё дома не было ни одной фотографии, ни единого следа других людей, как будто до встречи с Ирумой Каэде существовала в полном одиночестве. Зимой они катались на лыжах и валили друг друга в сугробы, забрасывали снежками. Летом плавали наперегонки, ходили в походы и смотрели на фейерверки на фестивале. Каэде в юкате завораживала, но из головы Ирумы не шло то платье, в котором она играла на фортепиано в первый год их обучения. Каэде часто играла для неё. В маленьком и одиноком доме из сокровищ у неё только и был, что музыкальный инструмент. Ирума часами слушала её музыку, прикрыв глаза и забывая обо всём, как будто где-то за окном пела сирена. На выпускном они ловили лепестки сакуры и не думали о будущем. Конечно, обе поступили в Тодай с лучшими оценками в префектуре. Конечно, там история продолжилась. Наглая Каэде выпячивала их отношения, смущая Ируму, пока однажды Ирума не поцеловала её на глазах у всей группы. Ректор смешно пыжился, отчитывая их, но что он сделает лучшим в стране ученицам? Они устроились на работу в какую-то странную компанию, делающую компьютерные игры. За их вечными дуэлями теперь наблюдали не одноклассники, а толпы коллег. Ирума ревновала к девушке из соседней кофейни, но только для того, чтобы было приятнее держать Каэде за руку у неё на глазах. Двадцать шестого марта, в день рождения Каэде, Ирума сделала ей предложение на вершине токийской телебашни. Она оправдывалась: это банально, но так красиво, и Каэде счастливо смеялась. Они исколесили весь мир и увидели всё — от львов до пингвинов, от крошечных деревень в Азии до огромных западных мегаполисов. Они играли в казино и отдыхали в джакузи на вершине небоскрёбов, смотрели в панорамные окна и прыгали с парашютом. Когда им стало тесно в этой вселенной, Каэде буднично, за завтраком, предложила пойти дальше. Отправиться в другой мир. Она смеялась, пока Ирума подбирала упавший на пол тост. Наверное, переход между мирами послужил толчком к тому, чтобы она всё вспомнила. Это не произошло в одну секунду, но к Ируме начали возвращаться прежние ощущения. Первым был страх — за Каэде и за свою жизнь. Затем боль. Злость. Под толщей сожаления всплывали крохотными точками моменты, где они с Каэде в прошлой жизни только познакомились, приглядывались друг к другу. Теперь это казалось таким далёким. Их приключения только начинались и должны были продолжаться вечность, но Ирума всегда разрушала то, к чему прикасается.***
Лес, предваряющий окрестности ближайшего города, напоминал Каэде о дуэлях в Team DANGAN и их вечном экстерьере, разве что деревьев здесь было больше двух видов. Названий она не знала: в диковинном мире на чём-то вроде сосны росло что-то вроде груш, но есть их они с Ирумой опасались, пока хватало провизии. Они тащили на себе пару вещмещков с типичным провиантом путешественников — солониной, бурдюками с водой и горстью местных сероватых апельсино-яблок, которые внешне настолько породнились с плесенью, что Ирума отказывалась их есть. Как они выяснили, она была предрасположена ко всему мясному, а Каэде предпочитала рыбу — забавный факт, который в реальном мире в их разговорах не всплывал. Шли они всего пару дней, миновав настолько глухую деревню, что в ней не было даже трактира, и уже приближались к городку покрупнее. Название у него было таким витиеватым, что Ирума с Каэде договорились называть его по первым трём буквам: Хер. Магия NeoWorld'а помогала им понимать любое наречие любого инопланетянина, как и коммуницировать хоть с исландцами, но приятнее чужие слова для японского уха это не делало. Ируме понравилось твердить, что они идут «на Хер» — так оно и прижилось. В Team DANGAN новенькая играла за самурая. Как она позже объяснила, решение было спонтанным (чего ещё от неё ожидать) и во многом продиктованное крутым внешним видом девушки в хаори с тремя катанами. Каэде не спорила, что этот образ подходил ей, но всегда задумывалась, что куда лучше новенькая смотрелась бы в ином облике — недаром все напоминали им, что талант определяет человека. Ирума долго не хотела принимать себя, как «вора», да и была слишком честной и прямолинейной для этого, но согласилась попробовать в этом мире — и с тех пор Каэде уже не слышала никаких возражений. Стоило ей достать из-за пояса кинжал, лицо новенькой переменилось. Это стало её привычкой: выхватить оружие, прокрутить в руке, убрать. Каэде отмечала про себя, что отголоски совершённых в реальности убийств тянутся за ними шлейфом, как настырные духи какой-нибудь великовозрастной дамы в битком набитом поезде. Когда Ирума не играла с холодным оружием, она уверенно шла вперёд, разведывая дорогу. Привыкнув к светлым тонам в одежде: рубашкам, тому же голубому хаори, Каэде с удивлением засматривалась на новенькую в тёмной кожаной броне с капюшоном. Конечно, длинные волосы скрытному разбойнику только мешали, но Ирума отказывалась их собирать. Плюс, на их стороне был опыт многих жизней — Каэде стала куда сильнее физически, почти сравнявшись с новенькой, а та набралась ещё больше ловкости и не проигрывала, как они тоже выяснили, даже Супер Солдату. Ирума опережала её и потому, что Каэде сковывала пусть и не тяжёлая паладинская броня, но кольчуга с мощным нагрудником и наплечниками, а также оттягивающие спину щит и меч. Свои привычки она изучила слишком хорошо: плевалась от дальнобойных магов и лучников и была слишком осторожной для выкрутасов с двумя мечами или двуручником. Ирума тоже засматривалась на неё, но в ироничном ключе: — Хочешь отдохнуть, Бакамацу? — Ни за что, — упрямо отвечала Каэде, сдувая со лба потные пряди. Наконец, когда солнце лениво ползло за горизонт, они вышли к многоэтажному городу — не самому крупному на материке, но достаточно обширному, чтобы не зваться деревней. За каменными стенами торчали пиковые башни с развевающимися флагами, над которыми кружили то ли орлы, то ли очередная шутка природы. Новенькая лихо улыбалась, приложив ладонь козырьком ко лбу и поставив кожанный сапог на небольшой камень возле указателя. — Жрать хочу! — заявила она и улыбнулась Каэде. — Ты как? Выглядишь неважно. Она пожала плечами; запарилась в броне, хотя тащить её на себе привыкла — всё-таки трижды олимпийская чемпионка, и не такое умеет. Давно ей стали нравиться физические нагрузки? Наверное, когда рядом появилась вечно жужжащая любимая заноза. — Не думаю, что смогу принять душ, но надеюсь, мне найдут какую-то бадью, — выдохнула Каэде, снимая перчатку, чтобы вытереть пот. Новенькая с сомнением глянула на неё и насупилась. — А если не будет? — Тогда я бы не советовала спать со мной в одной комнате. Ирума что-то пробурчала, отворачиваясь. Каэде озадаченно глядела ей в спину. Она-то знала, что смущает новенькую, но даже за несколько жизней не успела свыкнуться с мыслью, что Ирума одновременно смущается физической близости и страстно её желает. Наверное, она и сама не подозревала, насколько удивительны её аппетиты со стороны, но в этом была вся Ирума: всё или ничего, да двойную порцию. — У нас ещё будет время, — Каэде похлопала её по спине и двинулась к охраняемым воротам, чтобы заговорить со стражниками первой; доверять Ируме любого рода переговоры было самоубийством. — Добрый вечер, можем ли мы попасть в город? Такой же потный стражник в кольчуге под шлемом почесал редкую бороду и косо на них посмотрел. — С какой целью? На торговцев вы не похожи. — Передохнуть, — устало отвечала Каэде уже заученную мантру, — помочь с поручениями за скромную плату. Может, в округе надо истребить диких зверей или не хватает рук для тяжёлого труда? — Хватает, — буркнул стражник, не сводя глаз с Ирумы. Каэде чуть не хлопнула себя по лбу: новенькая опять игралась с кинжалом. — У нас тут больше рук, чем надо… — Да пусти их, Сав, — крикнул кто-то со стены. — Если чёт учудят — сам знаешь… — Твоя правда, — гаркнул стражник товарищу и отошёл в сторону, улыбаясь кривыми зубами. — Ладно, добро пожаловать. Таверну, может, подсказать? — Валяй, — Ирума хлёстко убрала кинжал за пояс, явно упиваясь повышенным вниманием стражника к своей персоне. Он улыбнулся слишком широко для своего недоброго взгляда и толкнул маленькую дверь в воротах, указывая куда-то налево. — Туда ступайте. Как дом с красной черепицей пройдёте, сверните направо. «Виселица» называется, это оно. Лучшее место в городе, зуб даю! Он расхохотался; судя по промежуткам в зубах, мужик с ними расставался часто. Каэде вежливо кивнула ему и потащила Ируму в город, а то она уже примеривалась к его кошельку. — Эй, я же должна попробовать хоть что-то украсть, — зашипела новенькая, когда дверь за ними захлопнулась. — Иначе зачем ты уговаривала меня быть вором! — Ещё громче говори, — фыркнула Каэде, осматриваясь. — Он только рад будет поймать тебя на горячем. За городом явно следили: улицы аккуратные и убранные, повсюду указатели и резные вывески лавок всякого барахла, стоек с мясом и фруктами. Жителей в вечернее время хватало — группы молодых девушек, выгуливающие новые платья, закрывающие магазины ремесленники и даже пьяницы, но уж больно культурные и тихие. — Слышишь? О тебе уже балладу сложили, — рассмеялась Каэде, зацепив куплет барда, поющего про дурака и молнию. — Очень смешно, Бакамацу. Пошли в эту веселицу, я жрать хочу. — Виселицу, новенькая, и я бы на твоём месте выбрала что-то другое для ночлега. Ирума, уже намылившаяся пойти налево, хмуро развернулась. — Это ещё почему? — Видела, как он смотрел на нас? Специально советует худшую в городе таверну с пойлом, которое даже свиньям подать стыдно. Утром повезёт ещё, если нас не зарежут. Поищем что-то другое. — Каэде, — новенькая прищурилась и скрестила руки на груди, — ты что, боишься? — Чего? — Что нам сделают? — Ирума приподняла бровь. — Где мы, а где они. Любого, кто к нам полезет, я разложу одним пальцем. Это… тоже новая её странность. Войдя в NeoWorld, они будто поменялись местами. В Каэде нашлось едва ли не больше жизни и эмоций, чем излучала Ирума в реальном мире, а её подопечная переняла худшие черты: высокомерие, пренебрежение собственной безопасностью и желание оказаться в самой гуще событий. Она вроде и воспринимала виртуальную реальность, как настоящий мир, а её обитателей видела живыми людьми, только к людям у неё поубавилось эмпатии. Исключение было одно, и этому исключению не нравилось, куда они движутся. — Ты просто хочешь, чтобы на нас напали, чтобы покрасоваться. Ирума вздрогнула. Каэде знала, что лучший способ осадить её — бить в уязвимую точку. Проблема в том, что любые попытки остудить пыл Ирумы могли с равной вероятностью привести к противоположному результату. Вот и сейчас она знакомо поджала губы и наклонила голову, как будто Каэде наставила на неё пистолет. — Что, если так? Пожалуй, ей нечего было на это ответить. Войдя в двухэтажную таверну с титульной виселицей у входа, Каэде подумала, что ошиблась в своих суждениях. Постояльцы на них тут же обернулись, но продолжили свои разговоры, а кто-то даже приветливо махнул, подзывая к столу. Внутри было тесно, жарко, но по-своему уютно. Пахло мясом и пивом, никто даже не блевал — удивительно для средневековой пивнухи. — Пойду спрошу, есть ли у них комнаты, — она коснулась плеча Ирумы, чтобы смягчить отголоски последнего разговора, и протиснулась к стойке. За ней к полу кренился лысоватый старик в красном кафтане — слишком чистом, как будто его каждый день стирала Кируми. — О, вы первый раз в городе, — тут же заключил он, даже не взглянув на Каэде, протягивая кому-то за её спиной пинту пива. — Чего изволите? — Можно тут вдвоём переночевать? — Конечно. Одна ночь в двухместном — десять стефов. Отсчитывая ему серые монеты с головой дракона, Каэде подняла голову: — Может, и бадья найдётся? — Отчего ей не найтись, — пожал плечами трактирщик. — Сами принесём и уберём, но с вас ещё десятка. — Прекрасно, — Каэде подкинула дополнительные монеты, а старик, не глядя, их поймал. — И принесите еды и выпивки на двоих. — Будет сделано, — кивнул он и зычно свистнул. Откуда-то из погреба выбежал пацан лет десяти, которому старик продиктовал заказ. Каэде же он протянул ключ. — Ну как, сможем заночевать? — к ней подбежала новенькая, показывая на группу пьющих мужчин. — Меня тут позвали в кости играть, хе-хе. — Осторожнее, новенькая, — Каэде ласково подула ей на волосы. — Не выиграй слишком много. Я заказала нам еды и себе душ, пойду передохну. — Л-ладно, — Ирума помедлила и вернулась к своей новой компании, постоянно оборачиваясь. Каэде, оставшись наедине с ключом, потёрла переносицу. — Я удивлюсь, если что-то не случится в ту же секунду, как я оставлю её одну… И она удивлялась, скинув щит и меч вместе с неудобным дорожным облачением, окунувшись наконец-то в чистую воду и протянув ноги. Это не горячие источники, но сойдёт — в последний раз ей доводилось мыться дней пять назад. Новенькая умудрилась искупаться в какой-то речке, но едва Каэде решила к ней присоединиться, начался дождь с грозой, и они пошли искать укрытие. Теперь она наслаждалась выстраданным отдыхом, прислушиваясь по привычке к голосам с первого этажа и надеясь, что Ирума ничего не учудит. Кажется, всё было спокойно. Став человеком и переодевшись из брони в более простое одеяние из белой рубахи с подпоясанными штанами, Каэде спустилась на первый этаж. Она заняла пустой стол, на котором вскоре начали появляться чудеса местной кухни: куски птицы под сладким желтоватом соусом, овощи и местная разновидность картошки. Каэде ела, поглядывая на игроков в кости; их становилось всё больше, ведь новенькая, в своей манере, не стеснялась обыгрывать каждого и уже прикарманила почти честным путём пару кошельков. — Где ж ты мухлюешь?! — рычал очередной мужик, проспорив ей сотню. Каэде поругала себя за то, что оставила оружие наверху, но в нём вроде не было нужды: несмотря на все богатства Ирумы, окружающих это будто бы не смущало. Они всё так же улыбались, ободряюще хлопали проигравших по спине и зазывали поиграть остальных. — Каэде! — заорала её подруга, призывно махая рукой. — Давай ты против меня? Дожевав особо жёсткий кусок, Каэде поднялась со стула. Желания подпитывать эго Ирумы у неё сегодня не было, но иногда проще согласиться, чем потом пару дней наблюдать, как она замалчивает обиду. — На что играем? Она ехидно улыбнулась: впервые обыграв новенькую в баскетбол, Каэде с пользой потратила то желание. Один намёк на те времена неизбежно заставлял Ируму краснеть. — На что-нибудь простое, — буркнула набравшаяся опыта Ирума. — Победитель выбирает следующий пункт назначения. Следующий мир, значит? Каэде кивнула. — По рукам. Какие правила? — Три кубика, — молодой парень с длинными светлыми волосами зажал их между тонких пальцев. Движением, которое прежняя Каэде не смогла бы разглядеть, он бросил их в стакан, тряхнул и поставил его на стол. — Угадываете сумму. Кто ближе к истине — тот и победил. С его-то ловкостью — явно бывалый дилер. Такие либо выгоняли Ируму из-за стола, учуяв подвох, либо пытались мухлевать и возмущались, когда не получалось. Этот будто и не пытался. Почему же? — Что ж, — она с вызовом глянула на Ируму. — Ты первая. — Хитрая какая, — фыркнула новенькая. Они обе знали, что её талант будет ближе к правде, чем любая из догадок Каэде. — Три. Её глаза азартно сверкали. Ирума не умела тонко провоцировать людей, но многого набралась у Каэде и порой, стреляя в воздух, умудрялась попадать. Назвав минимально возможную сумму, она ставила выбор: повторить за ней, признавая поражение, либо назвать число больше и проиграть. — Ты радуешь начальство, новенькая, — улыбнулась Каэде, подпирая голову рукой. — Будь по-твоему. Четыре. Разумеется, когда дилер поднял стакан, по толпе прокатился взволнованный шёпот; на них смотрели три единицы. — Глаза змеи, моё почтение, — рассмеялся светловолосый парень и ловко подхватил кубики стаканом. — И Джунко снова побеждает! Каэде едва сдержала раздражённый вздох. — Я… потом объясню, — шепнула Ирума, принимая поздравления. — Ага. Что ж, Джунко, не забудь поесть. Я, пожалуй, подожду наверху мою подругу Ируму. Каэде насмешливо улыбнулась и пошла к лестнице. К числу её предстоящих долгих разговоров с новенькой добавился ещё один. Когда Ирума вернулась, за окном светила яркая луна. Каэде не оборачивалась на звук входной двери, привыкнув различать её шаги — до боли уверенные. Она не сводила глаз с лунного диска, радуясь, что хоть чем-то этот мир не отличался от привычного ей. — Как игра? — Кости всем надоели, и мы устроили чемпионат по армреслингу. — Ты победила? — Спрашиваешь. — Понятно, — Каэде едва повернула голову, лишь чтобы увидеть выражение её лица. Она ожидала гордость, но Ирума встретила её крошечной раной, которую можно увидеть на голой коже лишь по отблескам крови. Её не радовали победы, которых не видела Каэде. — И сколько из них теперь хотят нас убить? — Да ты чего. Они правда нормальные ребята, никто мне и слова не сказал. Знаешь, как иногда прицепятся — «одна тут отдыхаешь?». Она пародировала интонации Рантаро, который в одной из реальностей всё ещё любил парней, но на спор попытался подкатить к девушке. Они тогда чуть не умерли со смеху. — Ну да, — вздохнула Каэде, вновь отворачиваясь к окну. Всё в этой таверне было таким идеальным, что по опыту общения с Кируми она не могла не видеть перед собой расставленную кем-то паутину. — В людях разбираться ты так и не научилась. — Угу. Лучше как ты запереться в комнате на весь вечер и разговаривать с окном. — Может, хоть луна мне ответит, почему Ирума Миу опять пользуется именем девушки, которую по всем её заявлениям «уже забыла». Она развернулась вовремя, чтобы увидеть, как новенькая вздрагивает. — Ты ревнуешь? — Нет, а ты пытаешься сменить тему. — Ну… — Ирума почесала затылок и присела на вторую кровать. Из-за тесноты комнаты они почти касались коленками. — Иногда мне хочется быть кем-то ещё. — Всем нам. Почему же именно она? — Я не в том смысле… я не хочу быть Джунко. Просто это помогает не быть Ирумой. — Угу. — А, и ещё! Я всё думаю: если её копия бродит в этой виртуальной реальности, она может наткнуться на миры, где мы были, да? — Ирума попыталась улыбнуться. — Пусть любая херня, которая я сделаю, будет на её совести. Я же вор, вдруг меня ещё разыскивать начнут. Представь: заходит она в город, и её тут же вяжут, типа без причины. — Какой странный способ насолить человеку, которого пытаешься забыть. Ирума посмотрела в сторону. Бадью уже унесли, так что в маленькой комнате её взгляду не за что было зацепиться, и он неизбежно возвращался к Каэде. Та сидела, свесив ноги с кровати и устало глядя перед собой. — Прости. — Забудь. Из хороших новостей: мой талант не вернулся. — А ты пыталась его вернуть? Когда мы играли? — Не пыталась. Я не хочу возвращаться. Она моргнула, лишь спустя секунду осознав сказанное. Уточнять, что она имела в виду пустоту, было поздно: Ирума смотрела на неё с затаённой надеждой. Ей не хотелось возвращаться в реальный мир. Конечно, они обе знали, что именно их там встретит, но всё же… Впрочем, рано думать об этом. До грани бесконечности ещё далеко. — Ты не хочешь быть Ирумой, — задумалась Каэде, — хотя она получила то, о чём мечтала. Кто-то предположил бы, что она будет счастлива. — Она-- я счастлива! Просто… — она подняла руки, пытаясь сформулировать мысль, но согнутые пальцы беспомощно сжимали воздух. — Со мной будто не всё в порядке. — Подробнее, новенькая. — Я не знаю. Это просто ощущение. Я должна в тюрьме сидеть, знаешь? Я двух человек убила. — Это наш следующий мир? — засмеялась Каэде. — Ну, я даже не против. Будет интересно спланировать наш побег. — Не, — улыбнулась Ирума. — Здесь не то. — …не по-настоящему? — По-настоящему. Просто я совершила преступления там. И расплата должна быть там. — Миу, — Каэде встала с кровати и в один шаг преодолела расстояние между ними, положила руки ей на плечи, — там ты и так расплатишься. Её губы задрожали, но она упрямо хмурилась, кусая их. — Это никому не сделает лучше. — Ты хочешь сделать лучше? Или искупить грехи? Это две разных цели, новенькая. Людей отправляют в тюрьму по всяким причинам, но в основном для того, чтобы сделать неопасными для общества. Предполагается, что это путь к исправлению. Что мешает тебе исправиться здесь? Мы, в каком-то смысле, уже заперты. Она долго жевала нижнюю губу, но наконец изрекла: — Что-то. Глядя ей в глаза, Каэде понимала, что эта Ирума убила бы Анжи с той же жестокостью, как и прежняя. Она бы застрелила сотню счастливчиков, если бы это помогло стать сильнее. Она не менялась, потому что для этого не было причин, и Каэде не находила в себе сил ей их дать. Она могла наступить себе на горло и заставить Ируму никогда больше не брать в руки оружие, но обе знали, что это путь к провалу. Обе знали и то, что на каком-то уровне Каэде всегда будет нравиться её жестокость. Пустота наполнилась эмоциями, но любимый источник эмоций остался прежним: Каэде привлекали опасные люди. Когда новенькая в очередной раз, сама того не замечая, крутанула кинжал, Каэде прищурилась и сжала её запястье. Сталь сверкнула в голубых глазах Ирумы, но сиюминутное наваждение отступило, и её рука попросту замерла в хватке Каэде. — Ты чего? — Хм. Будь на моём месте кто-то другой… — Каэде направила её руку к своему правому запястью. Они позволили лезвию замереть над кожей. — Ты бы ударила. — Да. Но это ты. — Мне интересно, что ты почувствуешь, если ранишь меня. — Каэде, ты опять за старое? — Кто бы говорил, — она скрыла намерение за лукавой улыбкой — трюк, который удавался ещё в баскетбольных матчах. Новенькая отвлеклась всего на мгновение, и Каэде дёрнула её руку, оставляя на своём запястье длинный порез. Тут же на нём проступили бусинки крови, а Ирума вырвала свою руку и посмотрела на неё со смесью злости и ужаса. — Да зачем?! Думаешь, я этого хочу? Думаешь, я и тебя убью, что ли?! Каэде зажала ей рот ладонью и спокойно приложила палец к губам. Новенькая тут же вырвалась, но замолчала. — Не кричи, нас услышат. Я не думаю, что ты убьёшь меня. Ты бы не смогла. Ход, как по шахматному учебнику — намёк, который не остался незамеченным. — Конечно, — ей ничего иного и не оставалось ответить, хотя напитавшееся победами эго Ирумы явно рвалось заявить о себе. — Так чего ты добиваешься? — Что ты чувствуешь сейчас? Помимо злости и непонимания, что ты чувствуешь, когда твоими руками на моём теле появляются раны? Она молчала с минуту, пока Каэде изучала ведущую к ладони алую дорожку от скользнувшей ниже капли. — Я хочу ещё, — призналась она, глядя себе под ноги и моргая так, будто её удивляла эта мысль, — и я хочу этого не хотеть. Каэде постаралась, чтобы следующий вопрос как можно меньше походил на упрёк: — Хочешь сделать мне больно? — Нет. Я не хочу, чтобы тебе было больно, и в целом не хочу причинять тебе вред. Но я хочу… — она подхватила брошенный на кровать нож и медленно подняла его, приставляя конец к ключицам Каэде, ведя вниз, поворачивая к её руке, будто лезвие путешествовало само, бесцельно, хаотично, — …это. В очередной раз Ирума ждала, что Каэде просто поймёт её. Может, она слишком баловала новенькую. К счастью для неё, Каэде понимала, хотя тоже не смогла бы облечь это в слова. — Почему? Ты чувствовала то же самое, когда стояла перед Анжи? — Нет, это совсем другое. Тогда я чувствовала… власть? Удовлетворение? Это мало отличалось от удара кулаком по челюсти. Здесь что-то другое. Как будто… это что-то вроде поцелуя. Да, примерно так. Она бы не смогла подобрать лучшего определения. Или смогла бы? Они с Кируми бросались похожими фразами однажды, когда обсуждали идеологию того самого человека, который не шёл из головы Ирумы спустя несколько жизней. Странно осознавать, что та Ирума, которая осталась с Джунко, едва ли подобралась настолько близко к отчаянию, как та, что отдалилась. — Что тебя останавливает? Ты знаешь, где мы находимся. Любые раны залечатся. Мы вольны делать, что захотим. — Это грань, — Ирума подняла голову. — Если я позволю себе это, то боюсь представить, что ещё смогу позволить. Ты хочешь этого? Хочешь, чтобы я была, как Кируми? Всё ещё думает, будто есть вещи, в которых она уступает ей? Каэде никогда и не сравнивала их. Ей не нужно было что-то сверх того, кем являлась Ирума — иначе, может, она бы больше подталкивала её к тем изменениям, которые они обсуждали. — Я хочу, чтобы ты была собой, — очевидный ответ, но необходимый. — Я расспрашиваю тебя лишь для того, чтобы мы обе узнали, чего ты на самом деле хочешь. — Знаешь, чего я хочу? Она наклонилась к руке Каэде и собрала губами протянувшуюся к ладони нить крови, поцеловала место пореза. Каэде наблюдала и, вопреки своему нежеланию сравнивать их, не могла не вспомнить, как Кируми делала то же самое, только стоя на одном колене перед ней и улыбаясь совсем не так, как это делала Ирума. Сейчас она не улыбалась вовсе. Она без предупреждения впилась клыками в кожу Каэде, заставив её поморщиться, но ощущения нельзя было назвать неприятными. Будто зная это, Ирума оставила кинжал на кровати и встала, толкнула Каэде за плечи к ближайшей стене и укусила ещё раз и ещё — размазывая кровь по шее и оставляя яркие, но быстро заживающие следы. Всего через несколько секунд она отстранилась. — Ты устала, — тихо сказала она. Каэде больше всего на свете хотелось быть безжалостной и посмотреть, как далеко она сможет зайти с желаниями Ирумы, но не здесь. Не в странной таверне, где уединение — иллюзия, а сами они едва понимают, что делают. — Я устала. — Тогда спокойной ночи, Каэде. Ирума сделала пару шагов назад и отвернулась, подбирая кинжал. Она с сомнением посмотрела на кровь, затем вытерла лезвие о свою броню, убрала в ножны и стала переодеваться. Каэде села обратно на свою кровать, подтягивая одеяло к груди и отворачиваясь к окну, где за происходящим наблюдала бесстрастная луна. — Спокойной ночи.***
Холодная ночь вцепилась в Каэде, ютившуюся под тонким одеялом. Проблема фэнтезийных миров — порой они крайне неуютные для изнеженной токийскими квартирами молодой девушки. Она с тоской глянула на раскинувшую руки по соседству Ируму, рядом с которой из-за вечного жара точно будет тепло, но на мелких кроватях едва и один человек-то помещался. Подтягивая колени к груди, Каэде в очередной раз прикрыла глаза и задремала. Лишь пожив некоторое время с Ирумой, они выяснили, что просыпалась она от любого шороха — детская привычка, от которой не избавили даже десятки лет покоя. Новенькой редко уже снились кошмары, но в те ночи они не спали вместе. Сейчас же Ируму едва было слышно, но Каэде всё равно открыла глаза на едва различимый звук открывшейся двери. Она спала лицом к окну и не могла видеть вошедшего, но слушала, ничем себя не выдавая. Исключая плохо смазанную дверь, лазутчик ступал тихо, как насекомое. О том, что он роется в их вещах, Каэде поняла не из-за шагов, а по шуршанию льняного вещмешка. Она резко села на кровати, протягивая руку к прислонённому рядом мечу, но её опередили: ждавший своего момента напарник перехватил её руку и прижал к стене, а рот зажал кожанной перчаткой. Из-под накинутого капюшона сверкнули зелёные глаза светловолосого дилера. — Ш-ш, дамочка, мы же не хотим кровопролития, верно? — его тихий, как ночной ветер, голос вряд ли достигал ушей беззаботно спящей Ирумы. — Мы просто пришли вернуть украденное. Не знаю, что за магию использовала ваша подруга, но у неё, вижу, нет ни малейшего понятия о воровском кодексе. Глядя на их обмундирование, Каэде тут же сложила пазл. Охранник направил их в таверну, где заседала воровская гильдия. Наверняка они не первые путешественники, которых пытаются обокрасть. Кому потом жаловаться? Такие организации всегда тесно связаны с городом и существуют на грани закона, приносят обществу пользу наравне с ценой, которую незнающие путники за неё платят. Она бы могла вырваться, но тянула время, надеясь, что Ирума проснётся и сможет их ошеломить. Новенькая уже ворочалась, и Каэде попыталась отвлечь внимание на себя. Пока второй раскопал её кошель с деньгами, она ещё раз несильно дёрнула рукой, изображая бессилие. Прижатый к стене кулак легонько стукнул. Новенькая сонно приоткрыла глаза. Каэде узнала, что Ирума держит кинжал под подушкой, когда он молнией вонзился в горло светловолосого. Каэде зажмурилась от брызнувшей крови и оттолкнула от себя тело, заливающее теперь деревянный пол густыми подтёками. Второй едва успел обернуться, когда новенькая с чавканьем вытащила оружие и оказалась возле него. Потянувшись к собственному кинжалу, он лишился кисти, а в завершение резни Ирума вонзила кинжал ему в брюхо и с усилием провернула. — На пару сантиметров… — пробормотала она, — правее… Комната в ту же секунду наполнилась смрадным запахом крови. Каэде несколько секунд смотрела перед собой, пока её тело не очнулось. В её голове не было ни одной мысли, когда она в спешке надевала броню, подхватывала вещмешок и закидывала на спину щит с мечом. Новенькая пялилась на тела, пялилась на свой нож и присматривалась к кровавым следам на лезвии. — Собирайся, — бросила Каэде, выглядывая в окно. На первый этаж им лучше не суваться. — Кто знает, как быстро за нами придут их друзья. Ирума кивнула, слизала каплю с ножа и поморщилась. — Здесь какой-то другой вкус… В остальном она молчала, затягивая ремни на броне и пряча кинжал на пояс к его парному соседу. Каэде вытерла кровь с лица одеялом, надеясь, что на выходе из города уже сменилась охрана и их как-нибудь да выпустят. Распахнув окно, они спрыгнули на первый этаж, оглядываясь и прислушиваясь. На улицах было мертвецки тихо. — Идём, — шепнула она, смазывая оставшиеся на щеках Ирумы капли. Новенькая кивнула и пошла вперёд. Каэде настигли её невесёлые мысли, но она решила ничего не говорить, пока не убедится, что они в безопасности. Стражник у ворот был другой, но не менее подозрительный. Он преградил им дорогу и принюхался, неодобрительно поглядывая на их оружие. — Что вы здесь по ночам шляетесь? — Сделали все дела, хотим покинуть город, чтобы к рассвету быть на тракте, — без запинки соврала Каэде. — Мы можем пройти? — Щ-щас! Рожи у вас подозрительные. А ну — утра ждите, чтоб я был уверен, что вы ничего не натворили. Кровью от вас пасёт… вы либо свиней резали, либо людей, уж у меня на такое нюх что надо. — Слушай, мужик… — тихо сказала Ирума, и Каэде тут же оттащила её в сторону, прекрасно зная, чем это закончится. — Не надо, — попросила она, когда подозрительный стражник оказался вне зоны слышимости. — Найдём другое место для ночлега или ещё как-нибудь проскочим. Не доставляй нам ещё больше неприятностей. — Ещё больше? — прошипела она. — Я нас спасла, Каэде! Я тебя спасла! — Да, только ты могла его оглушить. Их обоих. Мы бы сдали их тому же стражнику и смогли бы покинуть город, а теперь у них есть полное право арестовать нас. — То есть я виновата?! — Нет, но ты перебарщиваешь. Новенькая, ты ничего странного не замечала в последнее время? — Да, к нам какие-то мудаки ворвались среди ночи! Каэде приложила палец к губам и выждала несколько секунд, чтобы пылающая яростью Ирума хоть немного успокоилась. — Я не про это. Твой талант всё чаще действует на меня, независимо от твоего желания. Подумай, сколько на меня за последние дни свалилось неудач? То внезапная гроза, то я ногу подверну, теперь ещё и это. Ирума сжимала зубы и молчала, поэтому Каэде пришлось озвучить вывод самой: — Ты перестала контролировать его. Ты так часто поддаёшься злости, что это сказывается на мне. — Я его контролирую. — Уверена? — прищурилась Каэде. — Тогда поспорим. Если мне удастся провести эту ночь без приключений, я тебе поверю. По рукам? — По рукам, — огрызнулась Ирума и вдруг ошарашенно посмотрела ей за спину. Каэде обернулась. — Простите, что помешала вашему разговору, я не хотела подслушивать. Правильно ли я понимаю, что вы ищете, где переночевать? Нотации в сторону новенькой застряли в горле Каэде, уступив место почти забытому холодному трепету. Тёмный сарафан и светлые волосы, скреплённые ободком, зелёные глаза. Сложив руки на юбке, им улыбалась Кируми. — Я-- — Каэде замешкалась на мгновение, и ей ответила Ирума: — Что ты здесь делаешь? — Я? Ох. Я живу рядом с «Висельницей», и это место заработало дурную славу в нашем городе. Нередко путники остаются без гроша, проведя там ночь, и я стараюсь помогать тем, кому некуда идти. — Мы с радостью примем вашу помощь, — наконец-то нашлась Каэде, грозно оглядываясь на Ируму. Её ревность сейчас совершенно ни к месту: им правда некуда больше податься. — Спасибо, Ки-- Она закашлялась, едва не оговорившись. Кируми почтительно склонила голову и указала им на небольшой дом в том же полукруге. Они сделали крюк, чтобы не попадаться на глаза стражнику, и оказались в куда более скромном, но не менее уютном месте. В отличие от злополучной таверны, уют не был напускным: всё прибрано, не пахнет пивом и кровью, на столе аккуратно сложенные тарелки, кровать заправлена. Да, очень похоже на неё. — Очень мило, — процедила Ирума, уворачиваясь от Каэде, которая попыталась наступить ей на ногу. — Часто у вас гости бывают? — Как я уже говорила, время от времени, — отозвалась Кируми, снимая развешенное постельное бельё и раскладывая им два спальных места. — К сожалению, кровать у меня только одна, поэтому кому-то из вас придётся спать на полу. — Мы бы не хотели стеснять вас больше необходимого-- — Пустяки. Прошу прощения, меня зовут Тоджо Кируми, — она поклонилась, хотя в этом мире такая вежливость не была в ходу. — Я настаиваю, пусть отдохнёт хотя бы одна из вас. Вопросительно подняв руку и дождавшись кивка Каэде, она помогла снять оружие, от которого порой ныла спина. Каэде на автомате расслабила плечи, позволяя Кируми расстегнуть броню и на секунду забыв, что Ирума тоже здесь. Новенькая поигрывала кинжалом. — Я не буду спать. Ещё найдут нас. Мы же не хотим, чтобы что-то произошло, да, Каэде? — Разве что-то должно произойти? — ответила она, не оборачиваясь; пальцы Кируми привычно оголили её плечи. — У тебя ведь всё под контролем, верно? За её спиной Ирума тяжело выдохнула. — Абсолютно. Она села куда-то в угол, и кроме звона снимаемой кольчуги тишину разрезал только не покидающий пальцы новенькой кинжал. — Вы голодны? — Кируми потянулась к дверной ручке, закончив помогать Каэде, и они покачали головами. — Тогда я скоро вернусь. Посмотрю, что происходит снаружи. Каэде не сдержала благодарной улыбки. Она испарилась, стоило двери закрыться, оставив её наедине с Ирумой и её взглядом. — Может, мне уйти? — Ты вольна идти куда угодно, новенькая. Я тебя не держу. Ты вообще не обязана была сюда приходить. Кинжал замер. Каэде почти слышала, как на месте заросших ран появляются новые, но она слишком устала, чтобы потакать Ируме и дальше. Лучше окончательно сломать кость и дать ей срастись, чем хромать на больной ноге. Кируми, помнится, была с ней не менее жестока поначалу. Точнее, более жестока, чем в любых фантазиях Ирумы. Это ей нужен кинжал, чтобы ранить в самое сердце; Каэде тогда захлёбывалась слезами, а не кровью. Дело давно минувших дней, но она была бы ещё более пустой и испорченной, если бы не их разговоры. Только вот она — не Кируми, и даже эта, фэнтезийная, вряд ли сможет помочь. Нужно что-то большее, чем Каэде умеела сейчас, и ей впервые за долгое время снова нужно стать лучше. — Думаешь, мне пора вернуться в реальный мир? — Ты стала слишком зависима от моего одобрения, новенькая, — резко сказала Каэде, поворачивая голову. Внутри неё росло знакомое ощущение, почти забытое, и она поддавалась ему. — Какая разница, что я думаю? Хочешь — возвращайся. Не думаю, что что-то изменится. — Каэде… — Я так долго поддерживала тебя, что ты превратилась в испорченного ребёнка, который обижается, не получив ожидаемой реакции. Я не всегда буду довольна тобой. Иногда я тоже буду злиться. Пожалуй, это что-то новое, — она усмехнулась, — отсутствие взаимности. — О чём ты? — Может, это я странная? Я принимала твоё прошлое, твою жестокость, твои убийства. Что же ты сказала, увидев мои порезы? — Каэде сделала вид, что задумалась. — «Ты больная», да? Тебе не нравится моё высокомерие, моя грубость, моя пустота, мои попытки её заполнить. Что вообще тебе во мне нравится? — Я, ну… — Ирума убрала кинжал и виновато наморщила брови. — С тобой всегда спокойно. — Тебе нравлюсь не я, а твои ощущения рядом со мной. — Я не-- — Именно это ты и сказала. Тебе нравится азарт, ты из тех людей, кто любит, когда их задирают, потому что они получают право дать сдачи. Тебе спокойно, потому что я не пыталась тебя оттолкнуть с того самого вечера у тебя дома. Я и сама не святая — сколько раз сомневалась, что ты настолько особенная, как мне хотелось думать? Ну, для меня это в прошлом. Я выбрала тебя, потому что за твоей вечной обидой и злостью есть доброта, которая заполняет мою пустоту, и искренняя забота. Мне жаль, что вкус крови стал для тебя важнее этого. Каэде отложила подушку и подошла к входной двери, оборачиваясь на сдавленный звук, который издала её спутница. — Проветрюсь. Советую тебе ложиться спать. Боюсь, я проспорила. Сегодня ночью со мной ничего не произойдёт. Не оборачиваясь, она вышла на слабо освещённую улицу и хмыкнула тому, как Кируми, ничуть не скрываясь, стояла у входа, облокотившись о деревянную стену. — Не хотела подслушивать, да? — Боялась, что придётся вмешаться, — она сверкнула глазами без тени сожаления, — но, вижу, вы всё уладили. — Я бы так не сказала. Какое-то время они вместе любовались луной. Луна была их вечной спутницей: Каэде приходила вечером после работы и нередко уходила заполночь. — А мы с вами?.. — Кируми перевела на неё внимательный взгляд. Каэде с улыбкой покачала головой. — Никогда не встречались. Но… когда я уйду, если ты встретишь меня вновь, предложи ей выпить. Кируми не стала отвечать.