По ту сторону кордона

Телёнок выскакивает вокруг тебя пару кругов, словно ты только что одарила его самым богатым даром, и деловито направляется к доживающему последние моменты мужчине, что при виде безобидного создания заливается истошным криком, тщетно пытаясь отползти дальше, словно только что встретил саму смерть. Упираешься недоумевающим взглядом в происходящее, и где-то в груди начинает щемить, будто подсознательно ты чувствуешь, что вот-вот застанешь то, к чему не должна быть причастна, и стоит уйти. Но тебе позволяют сделать выбор, и ты остаёшься. И видишь, как милая мордашка утыкается в чужую шею, старательно принюхиваясь, пачкаясь в смрадной крови, что совсем недавно была выпущена тобой на свободу. И как бы ни пыталась жертва оттолкнуть вялыми руками неестественно сильное для своих габаритов существо, у него не получается отодвинуть его ни на сантиметр. Шершавый язык тревожит свежие раны, заставляя их обладателя стонать скорее от беспомощности, чем от боли. Но когда обманчиво безобидное создание разевает окровавленную пасть, полную тонких острых клыков, не свойственных травоядным, ты понимаешь, что убийца не зря бьётся в истерике. Видит ли он то же, что и ты? Как мог он знать о скрытой угрозе? Страдалец уже не пытается отпихнуть жаждущую сущность, он прижимает непослушные обмороженные ладони к ранам, стремясь спрятать манящий охотника аромат. Небо заливается красными красками закатного солнца, а высоко над головой пролетают гаркающие вороны, отправляющиеся на покой, и эта обыденность совсем не вяжется с разворачивающейся перед тобой расправой. Ты совсем не испытываешь жалости, а даже чувствуешь подобие извращённого удовлетворения. Твоя душа не будет обременена тяжким грехом убийства, а наконец упокоится свершившимся правосудием. И ты смотришь пустым взглядом с произвольно проступившей, едва заметной ухмылкой на то, как небольшие, но бритвенно-острые клыки сначала впиваются в чужие ладони, отодвигая их в сторону, намекая, что не стоит и пытаться встать на пути смерти, а затем жадно вгрызаются в исколотую шею, присасываясь к ней, словно голодный телёнок к груди матери. Ты должна бы волноваться за собственную безопасность, но чувствуешь лишь расплывающееся по нутру едкое тепло от исполненной мести, задаваясь неизменным вопросом без ответа — почему с тобой не случилось того же? Почему тебя наделили правом выбора и позволили отказаться? И вот сдавленные хрипы затихают, и тело больше не содрогается в конвульсиях в напрасной попытке отсрочить гибель, а жертвенную поляну стремительно накрывает ночным крылом. Бездыханный труп оставляют в покое — с него больше нечего взять, по крайней мере тому, кто обратил на тебя свой взор небольших алых глаз, существованию которых ты уже не удивляешься. Вздрагиваешь, непроизвольно делая пару шагов назад, когда оленёнок медленно направляется в твою сторону, а затем, словно передумав, отворачивается и резво ускакивает в сторону полыньи, ныряя в ледяную воду прежде, чем ты успеваешь это осознать.