По ту сторону кордона

Нет-нет-нет. Что, чёрт возьми, ты натворила? Упираешься всем своим существом, умом понимая, что в этом нет никакого смысла — ты видела, что происходит с теми, кто решит противиться собственной судьбе, и всё равно пытаешься непослушной онемевшей ладонью высвободиться из захвата, пусть даже вырвав кусок ткани. Горький привкус полевых цветов стоит в пересохшем от страха горле, а на глаза предательски наворачиваются слёзы, замыливая взор, и ты вдруг чувствуешь, как хватка слабеет, и едва не падаешь на пол, успевая вовремя переставить ватные ноги назад. Стираешь изжёванным рукавом солёную влагу, за которую даже становится немного стыдно, потому что юный виновник твоей едва не случившейся истерики взирает на тебя таким непонимающим взглядом, словно он не мог и предположить подобную реакцию на свои действия. И ты поддаёшься на немые уговоры, пусть они даже окажутся манипуляцией, и нехотя ступаешь в сторону входной двери. Уже тянешься к ручке, как снизу вклинивается чёрное пятно маленького влажного носа, потираясь о холодную кожу руки, от которой отхлынула кровь. Неужели тебя пытаются успокоить? Убедить, что ожидающее снаружи нечто — безобидно? С губ срывается хриплый смешок, и ты наконец отворяешь дверь, выходя на крыльцо, будучи одетой в домашнюю одежду и обутой в лёгкие чуни, которые хоть и предназначены для холодов, но никак не для уличных. Ты и так ни за что сейчас не согласишься уйти из дома, но не желаешь оставить себе шанса даже подумать об этом. Вечность тянется тот миг, когда ты, физически и морально перебарывая нарастающий ужас, заставляешь себя выйти из тени навеса. Горло словно сдавливают хомутом, когда ты робко скользишь оторопелым взглядом вверх по массивной фигуре, что в последних лучах закатного солнца выглядит ещё более зловеще, чем в кромешной тьме. Потому что ты можешь рассмотреть каждую деталь гигантского тела. Неосознанно подмечаешь бесчисленное количество шрамов, местами наслаивающихся друг на друга, и на мгновение тебе даже становится жаль того, кто, возможно, пришёл по твою душу. Но не связаны ли эти увечья с тем, что жертвы пытались сопротивляться? Не успеваешь обдумать тревожный вопрос, потому что чувствуешь, как чужой взгляд замер в ожидании ответного. И ты на мгновение зажмуриваешься, тщетно пытаясь подготовиться к неизбежному. И, наконец, поднимаешь веки, пугливо утыкаясь в пятерню алых очей. И это, оказывается, не так уж и страшно, как было в первую вашу встречу. Где-то в груди разливается непонятное тепло, а плечи произвольно расслабляются, и ты готова поклясться, что в этот самый момент чужой взор смягчился. Смотрел ли он тогда на тебя так же, как сейчас? Вряд ли ты способна вспомнить хоть что-то, кроме парализующего страха, какой охватил тебя в тот день. Сердце ускоряет свой ритм, но уже совсем не от ужаса, а потому, что слишком силён был контраст старых и новых чувств, что захлестнули тебя с головой. Тебе было спокойно. Словно ты находишься под надзором совсем не хтонического полубожества, существование которого до сих пор поддаёшь сомнению, а под крылом того, кто защитит тебя от любых напастей. И ты желаешь убедиться в том, что правильно поняла чужие намерения. И вот уже твой черёд протянуть ладонь тому, чьё предложение ты однажды отвергла.