По ту сторону кордона

На лице всплывает измученная улыбка, и ты сдавленно усмехаешься, вздрагивая от острой боли, с какой даётся любое неосторожное движение. Колени вязнут в липкой грязи, и ты даже не пытаешься этому противиться — банально не хватит сил, стараешься лишь не усугубить и так плачевное положение, с трудом сопротивляясь желанию повалиться на землю и согнуться в три погибели. Слышишь, как позади нарастает какое-то движение, и понимаешь, что мучителей оказалось гораздо больше, чем двое, и все они настолько же не рады появлению твоего предполагаемого спасителя, насколько были счастливы лёгкой добыче в твоём лице. Было непозволительно наивно с твоей стороны подумать, что перевозчик душ — единственная сущность загробного мира, и ещё более глупо считать, что смерть — самое страшное, что может произойти. Наконец из тени деревьев выплывает знакомое лицо, которое кажется чужим в своей новоявленной ипостаси, заставляя приподнятые кончики губ опуститься, потому что от увиденного становится не по себе. Массивная фигура, слегка склонённая под тяжестью собственного веса, держит в одной из когтистых лап извивающегося скулящего пса, что клацает зубами в попытках впиться в угольную плоть. И ты уже догадываешься о незавидной судьбе существа, которому не повезло оказаться на его пути. Рогатая хтонь окидывает взглядом утопцев, а затем переводит взор на тебя, и ты замечаешь, как в этот момент чужие веки дрогнули в озлобленном жесте. Заложнику удаётся полоснуть по тёмному бедру лишь одним гнилым зубом, и в ту же секунду животное заливается пронзительным визгом. Уродливое тело на миг отпускают, только чтобы перехватить поудобнее, не церемонясь впиваясь длинными когтями в податливую плоть, и подносят голову к разверзнутой пасти, полной клыков, сравнимых по размеру разве что с тигриными, и с влажным хрустом смыкают челюсти, меж которых моментально начинает просачиваться бурая кровь, окропляющая чёрное тело и белый снег. Когда ты застала, как младшая версия полубожества расправляется с относительно безобидной жертвой, ты, конечно, предположила, что оригинал тоже не обделён жаждой насилия. Но не думала, что настолько. И мир вдруг ограничивается до его инфернальной фигуры — зрение застилает пеленой, а в ушах нарастает шум, и под пристальным взглядом пяти суженных после расправы зрачков становится по-настоящему страшно, ведь ты понимаешь — сей жест был адресован не столько твоим мучителям, сколько тебе самой. Обезглавленный труп откидывают в сторону, словно мусор, и ты наконец слышишь, как пробивается сквозь звенящую завесу негодующее бурчание владельцев дважды почившего пса. С трудом отводишь виноватый взгляд в сторону, замечая, как пятеро утопленников мечутся в сомнениях, шушукаясь меж собой, и, судя по всему, принимают единственное верное для собственной сохранности решение, бросая всё как есть, и торопливо пятятся куда-то за зимовьё. И ты даже не успеваешь понять, как он оказался рядом так быстро, когда тебя одним движением подхватывают под грудь, словно намеренно задевая свежие раны, и резко поднимают со влажной земли, что послушно выпускает твои промёрзшие перепачканные ноги из цепких объятий. И когда тебя грубо устраивают у забрызганной гнилой кровью груди, ты боишься даже посмотреть в глаза спасителю, потому что понимаешь, насколько провинилась. Расслабляешься, когда тебя подносят к реке, и уж было смеешь подумать, что на сей ноте кошмар окончен, как вдруг когтистая ладонь небрежно хватает тебя за шиворот, отстраняя от пригретого места, и в презрительном жесте заносит твоё израненное тело над полыньёй, чтобы в следующий миг отпустить захват, не дав и секунды осознать происходящее.