По ту сторону кордона

Сначала на тебя смотрят с недоумением, и ты уже успеваешь подумать, что вновь натворила лишнего. Но затем чужой взгляд смягчается, а напряжённая ладонь расслабляется, и ты не сдерживаешь лучезарную улыбку, проступающую несмотря на боль. Замечаешь замешательство на чужом лице, на что с губ срывается хриплый смешок — его рога очевидно не вписываются в дверной проём, не предназначенный для подобных габаритов, и ты поступаешь единственным верным способом, на долю секунды смыкая глаза. И пусть ты совершенно не была уверена, что у тебя получится переместить спутника в не совсем обычно жилище, попытаться стоило. С трепетом поднимаешь веки, и едва не подпрыгиваешь, словно счастливый ребёнок; единственное, что удерживает тебя — это свежие раны, вынуждающие сбавить запал. Сгорбленной в три погибели хтони же было совсем не до веселья, место для манёвра отсутствует напрочь — огромные рога упираются то в печь, то в потолок, отчего их обладатель недовольно фыркает, вынуждая тебя прятать в кулак вырывающиеся смешки. Тебе даже льстит этот контраст — потусторонний перевозчик душ, только что расправившийся с толпой утопцев, и его отчасти человечная натура, раскрывающаяся лишь в твоём присутствии. И ты протягиваешь израненную ладонь к тёплой окровавленной груди, стараясь не задевать наслаивающиеся друг на друга раны, мягким движением подталкивая озадаченное создание, заставляя попятиться и осесть на нары. Чувствуешь, как щёки начинают заливаться румянцем, и резко отворачиваешься, сдерживая болезненный стон, и устремляешься к аптечке, хоть и догадываешься, что человеческие лекарства вряд ли способны залечить раны подобного рода. Наконец находишь обеззараживающее средство и бинт, на мгновение утыкаясь в них отрешённым взглядом. Умом понимаешь, что нужно снять слипшуюся с кровью и сукровицей рваную одежду, но не можешь заставить себя это сделать в его присутствии. Потому решаешь заняться сначала чужими увечьями и наконец поворачиваешься в сторону невольного пациента. И замираешь под его тёплым взором. Не знаешь — вина ли то усталости, помещения, наполненного приглушённым светом, или же это совсем не случайность, и ты видишь в чужих глазах то, чего в глубине продрогшей души жаждешь сама. Робко усаживаешься рядом, отставляя предметы первой помощи в сторону, и всё же стягиваешь верхний слой одежды, сдавленно выругиваясь от неприятных ощущений, которые, однако, уже не отдаются резью прямо в мозг. Протягиваешь руку к угольному запястью, касаясь покрытой густой жидкостью кожи. Предпочитаешь не задумываться, чья именно это кровь, и обильно поливаешь перекисью предполагаемое место ранения. И когда пузырьки спадают, ты понимаешь, что пострадавшему не требуется ничего, кроме разве что душа. Потому что порезы уже затянулись, добавляя новые рубцы к обилию старых. И тогда ты отстраняешься, спешно стягивая свитер, забывая про всякое смущение, шипя от того, что ткань склеилась с кожей, и омываешь запёкшуюся кровь уже с себя, с удивлением наблюдая, как под ней проступают такие же свежие шрамы, как у твоего гостя, уже даже не сочащиеся влагой. Срываешься на хриплый смех, откладывая в сторону бутылку с антисептиком за ненадобностью. И поддаёшься навязчивому желанию, которое сдерживал лишь страх навредить, и подаёшься вперёд, заключая в объятия того, кто сначала напряжённо отшатывается назад, а затем расслабляется, опуская свою горячую ладонь на твою холодную спину.