Шасот'джонту чатсатул ну тиук / Через страсть я познаю силу

Нвул таш. Покой — это ложь. 18 ДБЯ. 1 год после образования Великой Империи. Вдох… Выдох… Это не привычное механическое дыхание, но все еще тяжелое, хриплое, затрудненное и болезненное. Оно теперь всегда выводит меня из сна раньше, чем я успею открыть глаза. Дыхание сопровождается болью в груди. Боль не страшна. Она делает сильнее. Она привычна мне, и я познал её не вчера. Она сопровождала меня с раннего детства. С каждым прожитым годом её уровень рос, пока, наконец, она не превратилась в перманентную агонию. Я даже благодарен физической боли за то, что она отвлекает от мыслей о… Но самое страшное в пробуждении — это момент осознания, следующий за ним. Эти несколько мгновений, которые должны пройти между полным пробуждением и неизбежным осознанием произошедшего, когда ты вынужден снова и снова осознать, что проснулся в собственном кошмаре. Это похоже на удар током, вмиг прогоняет сон. А дальше — внутренний голос начинает свою злорадную утреннюю мантру: «Да-да, все верно, это случилось. Да, с тобой. Добро пожаловать.» За год я уже научился быстро глушить этот голос, погружаясь в работу, не думая ни о чем, кроме служения своему господину. Но эти несколько мгновений — настоящая агония. Нет, я не пытаюсь заглушить мысли о ней. Мне это даже нравится, но вечером, перед медитацией, перед погружением в Силу или перед наркотическим забвением, перед тем, как предпринять попытку снова увидеть её, неважно, каким образом. Я никогда не оставлю этих попыток, хотя ни одна из них еще не увенчалась успехом. Но эта призрачная надежда — всё, что у меня есть. Она позволяет мне пережить этот страшный промежуток времени от утра к ночи. Я пробую собраться с силами и сделать всё, чтобы не думать об этом, но у жизни злая ирония и, похожее, сама Вселенная мстит мне за то, что я в свое время так и не научился обуздывать свой разум и укрощать свои чувства. И теперь я обречен носить с собой болезненные воспоминания, которые кажутся тяжелее моего железного саркофага, испытывая весь спектр чувств, связанных с ними. Я смотрю вниз, разглядывая в тусклом свете своё изуродованное шрамами, обгоревшее, лишенное конечностей, зудящее тело, утыканное катетерами, заставляющее забыть, как выглядел когда-то тот другой человек, погибший в Храме джедаев год назад. Мне двадцать три, но я чувствую себя старше Йоды. Вокруг темно и холодно, на душе мерзко, а впереди пустота. Ничего, кроме невыносимой боли и бесконечных страданий и служения моему Властелину. Я не понимаю, почему джедайский протез правой руки намного более функционален, чем вся эта пыточная камера, которую называют костюмом, но я знаю, что заслужил это. Я даже благодарен костюму за то, что отвлекает физической болью от мыслей, как и трансплантированной коже, которая не перестает зудеть на обрубках рук и ног, и невозможности слышать собственный голос, и нелепым сапогам, лишь повышающим риск падения при каждом неосторожном шаге, и протезам, причиняющим боль при каждом движении. Звучит жутко, но все это здорово отвлекает меня от ОСОЗНАНИЯ. В Галактике найдется много существ, понесших потери из-за меня, которые никогда не простят меня, но поистине жутко для меня осознание, что этот Ангел, который точно не заслужил страданий, простил бы меня не задумываясь.

___________________

Все по-разному интерпретируют любовь, и никто точно не знает, что это такое. Джедаи верят, что любовь — это блаженное состояние мира со всем живым. Ситхи считают её слабостью и помехой. Многие существа путают её со страстью. Кто-то вовсе её отрицает, но ты не можешь отрицать того, что испытывал на себе. А Энакин точно знал, что испытывал. Правда была в том, что он никогда не умел контролировать свои чувства. Этому учат юнлингов, а он умел их лишь подавлять. Поначалу Энакин успешно мог подавить страх, ненависть, гнев. Но это чувство не поддавалось подавлению. Ни когда он был ребенком, ни когда учился у лучших мастеров Ордена, ни когда познал предательство, ни когда столкнулся с циничным ужасом войны, ни даже когда, наконец, обрел настоящую Силу. Говоря о любви, очевидно, никто их них не был прав. Очевидно, никто из них не испытывал на себе всю мощь этого чувства. Никто из них даже не понимал, о чем говорит. Если любовь — это страсть, то почему джедаи постоянно твердят о ней? Если благо, как они учат, то почему сыграла с ним такую злую шутку? Если слабость, как утверждают ситхи, то почему он никогда не чувствовал себя сильнее? Это чувство не поддается подавлению. Оно подобно стихии. Оно обрушилось на Энакина, уничтожая свою жертву и разнося в щепки все вокруг неё. Обладая даром предвидения, он предполагал, куда оно приведет и боялся этого. Да, он всегда знал, что, в конечном итоге, это должно было их уничтожить. Но если любовь к Падме вела к гибели, на свете не существовало более сладкого способа умереть.