20
Она поднялась раньше Инид. Зрачки стали судорожно бегать под веками, а тусклый свет из окна у ее рабочего места заранее раздражал уставшие от вчерашних слез глаза. Уэнздей распахнула веки и сосредоточилась на ощущениях, присутствующих в своем теле. Тепло наполняло всклень, не пропуская ни единого участка кожи. Мягкое пушистое одеяло натягивалось до подбородка. Инид, прижимающаяся к ней со спины, тоже была безумно теплой. Ее рука покоилась на животе, а нос утыкался в затылок. Электричество заискрило по всему организму. Воспоминания о прошлом дне заставили ее изнеможденно прикрыть глаза и глубоко вдохнуть. Она не двигалась, пока внутреннее подобие спокойствия не пришло на срочную выручку. Вскоре она аккуратно выпуталась из крепких объятий и уверенно, но тихо принялась за сборы. Натягивая блейзер на рубашку, она смотрела, стоя у гардеробной, на волчицу, что поменяла положение и теперь, свернувшись калачиком, тихо посапывала дальше. Все мысли, что посещали сейчас ее мозг, она отметала на ходу и заставляла себя принять ситуацию. Ее взгляд уткнулся в дерево под ногами, пальцы ловко двигались, заплетая черные косы. Ее грудь горела. Желание сбежать на край света пылало невыносимо ярким огоньком. Жужжание перемещалось с головы на все тело. С Инид ей так спокойно. Все эти прикосновения, потребность девушки быть всегда ближе, чем вся сущность Уэнздей когда-либо готова была вытерпеть. В ней просыпалась нежность и забота к этому чудесному солнечному человеку. Каждый раз, когда она на нее смотрела, она ощущала себя заполненной, целостной. Будто моменты, когда она ее не видела, вытягивали из нее частичку жизни, которой заполонила эта невероятная энергия голубоглазой блондинки. Делить постель, разделять перекусы, составлять компанию стало для Уэнздей обыденным, но не менее желанным. Она целенаправленно убежала до пробуждения соседки, так как идти с ней рука под руку на завтрак ей не хотелось. Нервы переливались темно-синим свечением, заставляя желудок вместе с беспокойным нутром сжиматься до крохотных размеров. Ни кофе из буфета, ни полноценный завтрак не влезут в нее ни под каким предлогом. Она не выдержит обеспокоенный голубых глаз, не выдержит нервных движений мягких рук Инид в попытке прикоснуться, но все еще старающихся не лезть, когда вся поза Уэнздей выражала неодобрение или дискомфорт. Лучшим решением до занятий было засесть в тихом месте за книгой Эдгара Алана По. Библиотека заполнена множеством копий его рассказов в нескольких изданиях. Перечитывать их приравнивалось к отдыху. Она знала каждый наизусть и потому могла спокойно бегать глазами по страницам, переключая свое обычно сосредоточенное на сложных задачах внимание. Перед встречей с Тайлером нужно было расслабить свой измученный переживаниями мозг. Подрагивающими руками, но предельно серьезно, она схватила свой спрятанный телефон и засунула в карман пиджака, не намереваясь его включать, пока не возникло необходимости. Пока она пересекала коридоры по пути к библиотеке, ее сжирали нескончаемые, тревожные, повторяющиеся вопросы. Что она ему скажет? Она не знала. Она опасалась его реакции до неприятного подташнивания и першения в горле. Переутомление ссорами сказывалось на ее состоянии, на ее привычном ходе жизни. Она так устала быть в напряжении, ждать, что в их отношениях пойдет не так на этот раз. Она не должна избегать парней, страшась, что ей за это будет. Она не должна чувствовать себя плохо от того, как выглядела. Она не должна сглатывать ком обиды и рвущиеся наружу протесты. Уэнздей пялилась в страницу книги на ее коленях. Виски пульсировали от озабоченности их шаткого положения. Строчки не осмыслялись, а бумага под пальцами не переворачивалась слишком долго. Уроки прошли быстро. Ее карие потухшие глаза не сводились с доски в каждом кабинете, что сегодня были прописаны в ее расписании. На совместных уроках с подругой, что горела возмущением из-за утреннего ухода и избегания приема пищи, она отмахивалась от вопросов, твердо пресекая попытки с ней серьезно поговорить на корню. Как она могла есть, когда ее чувства были настолько интенсивными, что стресс в горле едва не душил ее своими размерами и тяжестью. Для Инид, изучившую ее мимику от и до, нельзя было скрыть за маской непоколебимого стоицизма свое внутреннее состояние. Ее глаза были мягкими, брови сведены к переносью, а голос убийственно тихий и нежный. Уэнздей сжала ручку в руках, стараясь остановить эмоции, вспыхивающие из-за такого преданного и понимающего до раздражения взгляда. Неслышно выдохнув и прикрыв на мгновение веки, Уэнздей, незаметно для непрошенного чужого внимания прошептала Инид оставить ее. Рука, что уже вопреки сомнениям и выдержке, потянулась к ее руке, застыла в воздухе. Многозначительного и почти умоляющего взгляда хватило для объяснений. Подруга сказала единственную фразу, которая ошпарила задеревенелый позвоночник и пошатнула больное истощенное сердце: — Уэнс… Я в любой момент готова разделить с тобой переживания и выслушать все, чтобы ты не сказала. Пожалуйста, помни об этом. Дорога до Джерико вышла длинной. Минуты тянулись, как жидкое раскаленное стекло. В силу ночного ливня пришлось идти по асфальтированной дороге. Она усиленно удерживала себя от момента, когда ее затравленный взгляд из-под черных длинных ресниц вперится в темно-травянистые от раздражения радужки мужских недовольных глаз. Но Уэнздей заслуживала быть услышанной. Она заслуживала не быть рассмотренной как сексуальный объект или солидный предмет мебели. Или как вещь, на которую нельзя было смотреть по повелению хозяина. Она заслуживала уважения. Она заслуживала настоящей любви. Вместе с дождем ушел и ветер, но небо оставалось неизменно свинцовым, тучным. Казалось, в любой момент небеса разверзнуться и хлынет ливень ледяной и порывистый. Она не знала точного времени, но из-за погоды прибавилось часа два. Сутки потемнели и осерчали. Но Уэнздей душила одежда. Ей было тесно в водолазке и теплой жилетке. Она распахнула пальто и постаралась усмирить свое сердце, идти не так быстро как подгоняли ее оголившиеся нервы. Лужи всплескивались под подошвами недавно отмытых ботинок. Дорога местами подсохла, но думалось, ненадолго. В воздухе пахло сыростью, грязью и свежестью. — О! Уэнздей! Ее отрезвил голос, ударивший в спину. Она не заметила, как оказалась в Джерико, пересекла парк и шагала уже по направлению к «флюгеру». Уэнздей обернулась на оклик и остановилась. Темноволосый парень нагнал ее, приветливо улыбаясь. Он сжимал в руках ремешок сумки через плечо. Его темное пальто также было нараспашку. — Игнорируешь меня? — они поравнялись и пошли вместе. Девушка молчала. Совершенно не подходящий момент и с парнем она вести диалог не хотела. Но за предлог хотя бы ненадолго отвлечься она захватилась. — Я имею ввиду, как обычно. Но ты раньше хотя бы в сеть заходила и читала. — Ксавье сыронизировал и улыбнулся краем рта. Она глянула на него, чтобы бегло осмотреть с явным критицизмом изгиб русых бровей и янтарные смеющиеся глаза. Он не выглядел удрученным или взволнованным ее игнорированием, но также в холодном воздухе невольно улавливалась робость. Было бы эгоистично ждать от Уэнздей общения. Телефон ее работал только для Тайлера и Инид. Она до сих пор не вступала в их диалоги в соц-сетях, только могла незаинтересованно проследить иногда за не кончающимися шутками и вопросами по лабораторным или домашнем задании. Понятно было всем ее нежелание вступать в ту часть жизни, что для других людей была обыденной. Всем, кроме ее парня. Он требовал от нее мгновенных ответов, но сам не гнушался прибегнуть к молчанию, что в сети, что в жизни. Уэнздей отвела взгляд. — Я выключила телефон, — под взгляд парня Уэнздей залезла в карман пальто, зажала кнопку включения и положила обратно, не обращая внимание на то, как внутреннюю сторону ладони закололо, а беспокойство по-новой появилось в груди. Не было никакого желания видеть череду пропущенных сообщений и звонков. — Что так? Наскучил мир технологий? — спросил Ксавье и приподнял одну бровь. — Не хочу, чтобы мои мозги расплавились до состояния, в котором ежедневные селфи покажутся мне привлекательной идеей, — Уэнздей смотрела по сторонам, переходя дорогу. Машин в Джерико ездило не много, а сегодня и вовсе она увидела по пути от силы штук пять. Тучи над ними нависли грозные. Она подумала, что хорошо, что Инид настояла на том, чтобы взять зонт, иначе промокнуть ей не составило бы труда. Она попыталась перешагнуть очередную лужу, но задела ее пяткой ботинка. Парень все шел рядом, что-то ей рассказывая. Она опять все пропускала мимо ушей. — Ты меня преследуешь или есть какая-то другая конкретная цель? Парень встрепенулся. Он сошел с дорожки вдоль зданий, чтобы Уэнздей прошла по сухому узкому пространству между лужей и бордюром. — Я иду в художественный. Нужны листы, а ты… — он оставил возможность ответить девушке и прищурился, стараясь прочитать по ее лицу ответ на собственный вопрос. Но она не отрывала глаз от мокрой дороги перед собой. Она вновь погружалась в свою переплетенную лозой с острыми шипами яростную рефлексию. И опасения. Возможные диалоги то и дело прокручивались в голове, не оставляя места для положительного исхода событий, как бы не хотелось закончить на приятной ноте. Она всегда принимала свою способность складывать события в жизни и мысли, как легкие примеры по алгебре, за должное. Все решалось и стремилось к завершению, благоприятному исходу. Готовой к тому, что это изменится, она не была. Уэнздей вздрогнула от легкого толчка в плечо. — Во «флюгер», — смятенно и запоздало ответила Уэнздей. Вырванность из рьяного мыслительного процесса отправила по организму импульс. Словно до этого легкие перестали работать, а вмешательство в личное пространство заставило ее вынырнуть из толщи воды. На переносице Ксавье появилась морщинка. Вспышка злости мелькнула внутри. Она надеялась, что дальше не последует глупых расспросов. Ксавье не тот, с кем бы она стала разговаривать о чем-то, что выходило за пределы уроков. Он не вызывал интереса, когда дело не касалось монстра, терроризирующего местные окрестности. Они завернули за угол. — Верно, — спустя мгновение размышлений сказал Ксавье и вздохнул. Они уже подходили к кафе. — Не надоело жить обычной жизнью? Ну, знаешь, вечеринки, мальчики, никаких трупов. — Хочешь предложить это исправить? — она остановилась у витрины и уставилась на парня с напускной угрозой. Вот-вот она перешагнет черту, разделяющую ее и парня, усердно выполняющего свои обязанности на работе. Начнется допрос, прозвучат упреки и смехотворные запреты. Но надежда на лучшее все же держалась на тонком волоске, оставляя Уэнздей в подвешенном состоянии. Она старалась расширить границы времени настолько, насколько позволит совесть. Врасти бы в землю и остаться недвижным изваянием, только бы прекратить терзания. — О нет, знаешь, Уэнздей, я, пожалуй, воздержусь, — он затоптался на месте, и до того его смотревшие в витрину глаза приковались к ней. Внезапно след недовольства тенью блеснул по его лицу. — Хотя, возможно, это в скором времени исполнится, потому что твой бро пялится на нас убийственным взглядом через окна прямо сейчас. — Ксавье наклонился ближе и заговорщицки зашептал. Спина Уэнздей покрылась мурашками. Она сглотнула и сделала шаг назад. Это было плохим знаком. Посмотрев сквозь стекло, она поймала тяжелый взгляд, направленный прямо на нее. Она распрямила плечи. — Удачи, — Торп поджал губы и сочувственно хлопнул ее по плечу. Он нахмурился очень быстро, что можно было не заметить, и отвернулся, но Уэнздей отчетливо видела, как тот замешкался. За те секунды, что она обрабатывала информацию, Торп успел скрыться за поворотом, оставив ее одну. Уэнздей прикрыла глаза. Плечи зависли в напряжении, зубы стиснулись до ломоты в челюсти. Плотное поле держало ее на расстоянии от злополучного кафе. Надо разобраться с этим вопросом раз и навсегда. Содрать клейкую ленту со рта заложника. Она сделала глубокий вдох, и открыв глаза, устремилась к двери привычного «флюгера». Все тело дрожало и вибрировало. Ручка оказалась слишком холодной и обожгла пальцы. Каждый шаг каплей добавлялся к волнению и тормозил итак нерасторопные движения. Она боялась, что голосовые связки смогут подвести ее. Колокольчик брякнул. Ни один из посетителей не обратил на нее внимания. В кафешке пахло теплой свежей выпечкой и горьким крепким кофе. Тепло подобралось к щекам. Ей по-новой показалась одежда чересчур увесистой. Зуд возник прямо под кожей. Она ощущала пол под ногами шатким, а свои ступни несмелыми. Но в итоге шаги вышли твердыми и уверенными. Спокойные голоса разносились приглушенным гомоном по периметру и отскакивали от стен. Желтый свет ложился колючками на плечах. Уэнздей чувствовала себя голой, словно ее рассматривали под микроскопом. Небо за окнами почти сделалось на пару тонов темнее. Тайлер не поднимал взгляда, но по напряженной позе можно было понять — он прекрасно ее заметил. Он протирал тряпкой стойку резкими движениями, но четкими, будто сдерживал себя из последних сил. Его челюсти были стиснуты, выделялись желваки. Лицо его было мрачным и сердитым. От него исходила такая затененная, вязкая, как смола, аура, что собственный желудок иссыхал до крошечных размеров. Девушка подошла ближе и открыла рот. Но ничего не последовало дальше. Она словно разучилась разговаривать. Губы пересохли, а язык был вялым и пьяным. Тайлер остановился. Он сжал тряпку под его ладонью, вены выделились, почти запульсировали от злости. А юноша был зол. И не как раньше. В этот раз все было по-другому. Она вросла ботинками в пол, как и хотела, но место для этого выбрала наихудшее. Тайлер поднял взгляд. Сведенные горизонтальные брови создавали вертикальные складки. Его глаза были хуже небес над их головами в этот вечер. Темные, разгневанные и совсем неживые. Необычайно жестко он кинул тряпку куда-то под стойку и, миновав ее, приблизился к девушке. Запястье зажгло. Он дернул ее с силой на себя, а Уэнздей повиновалась, не помня ни себя, ни мысли, с которыми сюда шла. Она не видела замену в кафешке. Если ее и не было, то парня никак не интересовал этот вопрос. Он решил, что на данный момент покупателей в кафе предостаточно. Она поморщилась, кожа сжималась все сильнее, и кости начинало ломить, но он не отпускал ее до того момента, пока кладовая не появилась перед его лицом. Дверь распахнулась, а ее чуть ли не швырнули внутрь, не заботясь ни о предметах, что она могла столкнуть, ни тем более о ее комфорте. Звякнула щеколда. Пара оказалась закрытыми наедине с чашками и специями, огородившись от мира снаружи. Он повернулся. Радужки были за пеленой, дыхание выбивалось шумное, и грудь тяжело вздымалась. Он приблизился к ней зверем, грозный, большой и пугающий своими габаритами. Она же съежилась, как мышка, под натиском силы, исходящей от голодного хищника. — Тайлер, я… — просипела Уэнздей, и голос ее сломался. Глаза почему-то стали слезиться. Произошло все быстро, молниеносно. В глазах взорвались искры, щеку обжег сильный удар всей пятерней. В ушах звенел громкий хлопок, челюсть заломило, а левый висок кольнуло иглой. Тянущая боль распространилась по голове и отдала в правый висок кошмарной ломотой. Все чувства упали вниз и свалились грудой ненужного хлама к подкашивающимся ногам. Сила удара заставила отшатнуться, челка сместилась в сторону. Уэнздей бессознательно прижала потную ладонь к горящей щеке и взглянула на разъяренного парня. Но его не увидела. Увидела ужасающее пятно, расползающееся чернильной кляксой на тетради. — Какого хрена?! — он закричал, но осекся, видно не желал, чтобы его услышали. Он сгреб ее за грудки и встряхнул. Голова жутко болела и заболела сильнее от остервенелой тряски. Она моталась, как тряпичная кукла. — Я тебя, блять, спрашиваю! Она распахнула широко свои карие глаза со слипшимися ресницами и сжала челюсти настолько сильно, что делала себе только хуже, ведь последствия удара стреляли по вискам. Но она понимала, что готова разрыдаться. Его взгляд был безумным, пугающим, его действия — жестокими и болезненными. Не только щеку обжег удар, но и сердце. Она застыла, как парализованная, не в силах предпринять и малейшей попытки выбраться. Уэнздей отвернула голову в сторону. Слезы сморгнулись мгновенно и покатились вниз, капнули на пальто, а следом впитались, ни для кого теперь незаметные. Тайлер вздохнул утомленно и разжал побелевшие от силы пальцы. Она пошатнулась, но осталась стоять с глазами, уткнутыми куда-то в сторону. То что происходило, было вне всякого понимания. — Эй, — он прошептал и взял ее за лицо. — Слушай, я не хотел злиться, но ты меня вынудила, — мужские пальцы обманчиво нежно стерли соленые капли. Иуда под личиной серафима. Дышать было нечем. Слезы вновь наполняли глазные яблоки и проливались на его грубые руки. Парень подвинул ее лицо в сторону, заставил приставить взор к нему. И она, наконец, взглянула. Он казался разочарованным, но снисходительным. Ни капли раскаяния в глазах, ни щепотки жалости в контуре губ. Его взгляд был пустым, безэмоциональным. То, что ее привлекало, то, что будоражило легкие, то, что останавливало дыхание. Запретный плод оказался ядовитым, а на этот вид яда у нее иммунитет отсутствовал. Образ, который строился на протяжении многих дней, рассыпался осколками по светлой наполированной плитке. Теплые ладони на лице разъедали кожу. Место удара протестующе заныло от нежеланных прикосновений. Отчаяние заполнило грудь горячей волной и подобралось к голосовым связкам, медленно понуждая стенки гортани сжиматься. — Я так больше не могу, — она проскулила, глядя прямо в эти всепоглощающие бездны, и начала отстраняться, глотая рыдания и растоптанное чувство достоинства. Руки дрожали, а ноги были ватными, но парень не хотел отпускать. Нет, он ей не позволил уходить. — Что ты имеешь ввиду? — спросил твердо Тайлер. Испуг промелькнул на лице, словно он терял отвоеванное. Он держал Уэнздей за щеки и всматривался в любое изменение. Но девушка не смотрела, она всем телом рвалась из оков. — Оставь меня, — она промычала и отняла слабыми руками его ладони, — не трогай. Она хотела домой. Домой в поместье, домой к Нерону, к братьям, к своим родителям. Ей плевать на то, какой жалкой она была, в каком беспорядке находилась, как низко пала. Ей было больно. Пускай ее принципы порушены, пускай крепость разрушилась на кирпичи. Сейчас она желала быть слабой. — Стой, ты на эмоциях и реагируешь бурно, — парень преградил путь. Он весь засуетился. Он видно почувствовал, что в этот раз его проступок не пройдет безнаказанно. Она лишь смотрела в пол и ждала его послабления, снисхождения. — Да, я поступил неправильно, но ты себя вела ужасно. Она не понимала смысла фраз. Она находилась далеко отсюда. На могиле питомца или на цветочной кровати в общежитии. Но не здесь, где воздух схлопнулся, а объект обожания показал свои длинные клыки. Она не заботилась о том, в каком виде вышла бы из кладовой. Все, что ее сейчас волновало — побег. Он подошел к двери и прижался спиной, настроенный серьезно. Девушка не смотрела в глаза, позволяла себе лишь скользнуть не дальше чужой шеи. — Отпусти меня, — она умоляла. Сжав губы, стерла очередную слезу шаткими пальцами. Он не двигался, сложил руки на груди и хмуро вглядывался в прозябшую, но не от холода фигуру — Тайлер, пожалуйста, — Уэнздей произнесла громче и отвернула голову, закрыв глаза, ведь вновь сломался голос. — Нет, пока ты не пообещаешь не делать неверного выбора, — непоколебимо бросил Тайлер. Изнеможденная, она раскрыла рот, но неожиданно раздавшийся звонок принудил затолкнуть слова обратно и переглянуться из-за внезапности с помрачневшими глазами напротив. Трель мобильника прозвучала, как будильник, разрезая их тесную реальность. Уэнздей полезла в карман пальто и выудила телефон. — Не бери, — он дернулся вперед, когда она шаг назад. Видно, он хотел перехватить мобильник, выхватить из рук и сбросить звонок, но помедлил, но не из-за норм приличия или желания соблюдать границы. Он затормозил, потому что почувствовал, как его манипуляции трескаются. Уэнздей сжала телефон покрепче и следила за каждым шевелением руки, за каждым движением глаз. — Она не прекратит звонить, пока я не отвечу. Девушка сделала глубокий вдох и, вернув себе хоть какую крупицу самообладания, игнорируя пышущую огнем раздражения фигуру, ответила на звонок. — Уэнздей, мы с девочками во флюгере, и почему-то ни тебя, ни Тайлера на месте мы не видим. Из трубки доносился жизнерадостный и кокетливый голос блондинки. Уэнздей переступила с ноги на ногу. Она скрипнула зубами. Внутри все забурлило истошными эмоциями. Ногти тут же вонзились во внутреннюю стороны ладони в попытке себя заземлить. Она была размазана, как шпаклевка по стене и не ощущала за собой ответственности. — Если они трахаются, дай им закончить. Я не хочу, чтобы мое кофе было со вкусом сексуальной неудовлетворенности. — Йоко! Горе и рухнувшие надежды встретились болезненно между застывших лопаток. Она скривила губы и опустила голову. Не передать словами, насколько мерзко было слышать подобные высказывания. Девушки сидели в уютном пространстве согревающей кафешки, пили кофе, смеялись и подтрунивали над ней привычно, с азартом неугомонных подруг, пока Уэнздей следила за неровным дыханием и игнорировала онемевшую щеку. Ее мир не рухнул, но предательство крошило сердце в пыль. Из трубки все было прекрасно слышно, но парень не отреагировал. Впрочем, она не смотрела на него, а если бы увидела ухмылку на лице, зашлась бы новым приступом плача. Она напрягла пальцы на ногах и крепче сжала в кулак свободную ладонь. — Сейчас будем, — она впервые подала голос, который казался невозможно осипшим, и сбросила звонок. Тон не дрогнул, хотя бы за это могла собой гордиться. Засунутый обратно телефон проводили взглядом. Она, превозмогая всю горючую смесь внутри, обратила внимание на парня. Тот на удивление был расслаблен, его можно было назвать лишь слегка уставшим. Спустя горькие со стороны девушки и твердые со стороны парня гляделки, он сказал: — Приведи себя в порядок, — парень постучал подушечкой пальца под своим глазом, тем самым показывая Уэнздей, что тушь ее размазалась. — Не советую делиться со своими подружками. Им дай только повод влезть в чужие отношения. Он вздохнул, будто ничего и не было, расцепил свои руки и вышел за дверь. Кожа покрылась нереальными волдырями, секунда за секундой изводя ослабелый скелет. Жар пополз по бокам шеи к очертанию челюсти. Осознание произошедшего наваливалось на плечи тяжелой грязью, засыхало и стискивало намертво внутри кокона. Лампа над ней оглушительно потрескивала. Теперь голоса снаружи доносились отчетливо. Губы задрожали. Она смогла лишь прерывисто вздохнуть, прежде чем рухнула на пол, стукаясь коленками о плитку, и обессиленно прислонилась спиной к стеллажу. Она апатично скользнула взглядом по полу, и глаза наткнулись на шляпку болта, ввинченного в нижнюю железную перекладину. Края болта были острыми и зазубренными из-за некачественного сплава. Рука без задней мысли потянулась к нему, как чему-то настолько желанному и завораживающему, что отказаться от этого действия было невозможно. Она прижала тыльную сторону ладони к краям и с нажимом провела вниз. Отчаяние и оставшаяся разрывающая сердце любовь исполосовали порезами все еще трепыхающуюся в теле разбитую душу. Она всхлипнула и закусила губу. Провела еще раз, сильнее. Кожа царапалась, было больно, но кровь не выступала. Слезы текли по щекам, глаза были широко распахнуты, а стон, надтреснутый, избитый, напичканный страданиями, упорно застрял в стенках гортани. Она продолжала терзать свою руку, пока не появилось пару красных бисеринок. Со злостью, что жгла сейчас все ее тело, глаза, уши и нос, она вскинула руку и резко дернула вниз, разрывая тыльную сторону ладони о испачканный собственной кровью, до того блестящий и чистый болт. Из груди, наконец, вырвался жалкий скулеж. Глаза из-за слез и потекшего макияжа щипали, но никакое чувство не сравнится с тем, что сейчас гноилось у нее за ребрами. Уэнздей вышла немного успокоенная, апатичная. Глядя в камеру телефона, убрала все черные разводы, но покрасневшие глаза, нос и припухлые губы она не знала, как скрыть. Натянув на костяшки рукава кофты и зажав между пальцами, девушка глубоко вздохнула. Она решила выскользнуть незамеченной. Неугомонные неверморки наверняка увидят все до мельчайших подробностях в ее карих потухших глазах. И умопомрачительный скандал разразится под дюжиной пар глаз отдыхавших в атмосфере флюгера случайных зевак. След от удара был едва заметным, но болел и напоминал о себе слабой резью. Она нашла, пройдясь зрачками по периметру, столик, за которым должна была сидеть компания девушек, но за ним сидела лишь их половина. Инид и Бьянка расслабленно перекидывались фразами. Блондинка оживленно жестикулировала руками и улыбалась с ослепительным блеском в родных, невероятно красивых глазах. Уэнздей не смотрела в сторону барной стойки, но ощущала боком пристальный взгляд. Кулаки задеревенели в сжатом положении. Она стремительно прошмыгнула вдоль столиков, подальше от девушек и скрылась за дверью, вздрогнув от звона дурацкого колокольчика. Свежий воздух ворвался в легкие и обдал горевшее лицо холодом. Выйдя из-под навеса, она ощутила ледяные капли на лице, поняла, что ветер играл с ее челкой, но не предприняла попытки остановиться и достать зонт. Телефон в руках стремительно заполнялся каплями, пальцы скользили, а сенсор начал реагировать некорректно. Ноги несли ее подальше от здания, а лужи пачкали носки обуви и края черных брюк. В носу защипало, истерика накатывала заново, и всхлип, тонкий и убогий, наполненный презрением к себе, прозвучал в оживленности начинавшей бушевать стихии. — Уэнздей! — к звукам дождя, ветра и шин проезжающей мимо машины добавился звук капель, быстро разбивающихся о натянутую ткань зонта. Розовый цвет мелькнул на периферии, и запах сладких духов смешался с нотами мокрой пыли и озона. — Ты чего убежала и без зонта. Ты уже вся мокрая, — девушка, держа зонт над их головами, подошла лицом к лицу к Уэнздей. Кареглазая не видела ее. Она отворачивалась и стискивала зубы, чтобы сдержать боль, норовившую излиться на ни в чем неповинную подругу. С мокрой челки капала вода, и это было на руку. Она смешивалась со слезами. — Уэнздей?! Инид повысила голос и потянулась рукой к ее лицу. Она всматривалась в глаза, но Уэнздей не могла ответить на взгляд, ее мир замылся до непонятных, переливающихся в огнях города пятен. — Что случилось? Он тебя обидел? Уэнс, не молчи, — Инид мягко погладила ее по щеке. А она вздрогнула и отшатнулась. Ноги почти ее подвели, когда она сделала пару поспешных шагов назад. Кожу зажгло от легкого потирания, ведь все еще ныла из-за сильной пощечины. Инид застыла. Оглушительная тишина, несмотря на барабанящий по крышам и ткани зонта дождь, вклинилась между девушками. Уэнздей вспомнила, что в ее руках все еще был телефон, и взглянула на него, быстро проморгавшись. Весь мокрый, со включенным приложением для вызова такси. — Давай я вызову, — Инид аккуратно взяла вещь в свои руки, но, протерев, нажала на кнопку блокировки и всунула мобильник в карман ее черного пальто. Уэнздей не сопротивлялась. На самом деле сейчас единственное, чего ей хотелось, так это того, чтобы Инид ее утешила. Усталость стирала все упрямые принципы. Она чувствовала себя такой неудачницей. Презренной, недостойной и капли внимания, непреклонно и безоговорочно помогавшей ей, волчице. Скверно постоянно падать в ее заботливые руки, забывая о своей убежденности, что справляться с невзгодами она должна в одиночестве. Но у Инид над ней была некая власть. Ее доброжелательный голос успокаивал. Ее ласковые крепкие объятья сглаживали бури эмоций, вызывающие ужасающие землетрясения в грудной клетке. Инид была солнцем, а Уэнздей начинала ценить ее лучи, только когда над ее головой сгущались тучи. Несмотря на зонт, их одежда все равно была вымокшей. Они продрогли, но это последнее, что ее волновало. В салоне было тепло, водитель не был разговорчивым, но был приятно вежлив. Музыка играла тихо, цифры на панели горели желтым. Дождь размеренно стучался в окна машины, а свет от фонарей плавно рассеивался на них и деревья у обочины. Она прижалась к боку Инид, переутомленная, сломленная и совершенно потерянная. Блондинка не задавала вопросов и, прижав к груди фигуру, проводила пальцами по волосам, убирала влажную челку за ухо и старалась не обращать внимание на безучастные глаза и бледное холодное лицо. Они прибыли в академию мокрые и замерзшие. Самые отважные ученики, такие же безответственные к своему здоровью, как и они, шастали по коридорам. Вода капала с зонтов, но улыбки и смех давали понять, что их ни насколько не волновало их нынешнее положение, и небеса, вымывающие грязный асфальт и сметающие только-только протоптанные заново тропы. Девушки действовали тихо, без слов. Инид приняла душ первой, а затем выбрала Уэнздей одежду и вручила вместе с полотенцем. Та реагировала медлительно и витала в собственных мыслях. Но сколько не в мыслях, сколько внутри себя, заперевшись и отгородившись от всего, что могло пошатнуть ее равновесие. Вещь выполз из укрытия, обеспокоенный состоянием девушек и давящей атмосферой, пропитывающей воздух в комнате, и дождался на кровати Инид прихода Уэнздей. Она выплыла из ванной, как привидение. Пар повалил густой и влажный. Девушка легла на постель с края, оставив место позади для подруги. Рука заползла на подушку и с опаской принялась гладить черные влажные волосы в успокаивающих движениях. Тревога сковала его полумертвые пальцы, когда она не обратила никакого внимания на вмешательство в свое личное пространство. Голубоглазая суетилась рядом, хмурилась и переписывалась с кем-то по телефону. Глаза Уэнздей приковались к чужим действиям и рассеянно наблюдали за очередной морщинкой, появляющейся на переносице. Ее организм был настолько измученным, что упади на землю метеорит, она не повела бы и бровью. Инид вздохнула. — Я поставлю что-нибудь отвлекающее на фон, хорошо? — она спросила, но вопрос скорее был риторическим. Ноутбук уже стоял на стуле рядом с кроватью, а сама девушка присела на колени. — Включи какой-нибудь мультфильм из тридцатых, — проговорила тихо Уэнздей. Инид запечатала по клавиатуре. — Тут есть подборка «Пойте, грешники», «маленький вредитель», «продавец арахиса»… Уэнздей помнила лишь одно название, потому что этот мультик она пересматривала очень часто. Она тогда была еще совсем мала. В их семье случилось пополнение в виде крошечного свертка в черном одеяльце. Вопреки всем стараниям Мортиши и Гомеса, она все же ощущала себя покинутой. «Маленького вредителя» крутили по телевизору в поздние часы каждую пятницу. Про мальчика Скрэппи и его младшего брата Упи. Скрэппи был недоволен обществом брата, постоянно его прогонял, толкал, но тот настырно возвращался снова. Когда терпение старшего брата подходило к концу, он толкал младшего в воду и оставлял тонуть. Но мысли о смерти на электрическом стуле за злодеяние возвращали раздраженного Скрэппи к озеру ради спасения маленького утопленника. Уэнздей всегда морщилась и переключала канал. — Включай, — она подала голос и прикрыла веки. Вещь все еще приглаживал аккуратно ее волосы. Глухой гром протяжно зазвучал за окнами, но Инид, казалось, даже не придала ему значения. Улыбнувшись сжатыми губами друзьям на кровати, она поставила видео в полноэкранный режим и нажала на сенсорный дисплей компьютера. Черно-белый мультфильм замелькал на экране. Она расположилась позади Уэнздей, кинула телефон на тумбочку и легла, обвив ее живот рукой. Вещь сполз ниже и примостился у рук с черными ногтями. Было спокойно в крепких нежных объятьях. Усталость вдавливала в мягкую постель, от и до пропитанную сладкими духами, запахом шампуня и геля для душа Инид. Но кости начинали нагреваться до гадкого сжения. Грудь сжимало притупленным отчаянием, что на какое-то время спряталось за движениями, которые она должна была с усилием выполнять, чтобы привести себя в порядок. Она зашевелилась на постели, не находя себе места. Жмурила лицо и тяжко выдыхала, шевеля пальцами, что удерживали рукава кофты низко на костяшках. Организм словно пытался вытолкнуть душу из тела. Блондинка за спиной замерла и приподнялась, нависая над ней тенью. — Уэнздей… Она подобрала колени к груди, заставляя Вещь поспешно переметнуться к изголовью кровати. Инид села и обхватила ее лицо двумя ладонями. Глаза не могли сопротивляться силе нежности ее обходительных касаний. Силе преданной привязанности к этой чуткой, приветливой, любвеобильной девушке с голубыми глубокими озерами за мягкими ресницами. — Что случилось, Мое несчастье? Ее глаза источали озабоченность и поблескивали под свет играющего рядом с кроватью мультфильма. Ее напряженность на переносице хотелось разгладить пальцами. Боль рекой накатывала невообразимой мощью, и под натиском всепрощающего, теплого, искрящегося верностью и встревоженностью за нее взгляда Уэнздей раскололась. Зрение замутнилось. Эмоции, болезненные, помятые в руках, как липкая беспорядочная масса, наполнили ее до предела. Она ощущала себя слишком дряблой, будто если попробовала встать, то не смогла бы сдвинуться и с места. Всхлип встал таким внезапным, что она даже испугалась. Но слова, опережая мозг, покинули рот, мешаясь с надрывным рыданием: — Он меня ударил. Инид ошарашенно поднесла руку к губам, потрясенная настолько, что забыла дар речи. Но тотчас подорвалась и легла обратно, обхватив Уэнздей обеими руками. Одну просунула под голову, понуждая девушку развернуться к ней лицом, а второй твердо прижала к своему телу в решимости не отпускать писательницу из плотных тугих объятий. И Уэнздей заплакала. Наконец, не ругая себя, не сдерживая, высвобождая все обиды и тревоги, что управляли ей долгое время. Горячие слезы стекали по переносице и впитывались в персиковую толстовку Инид. Щеки пылали от стыда, обиды и злости на себя. Легкие жгло, а сдавленные рыдания разрывали грудную клетку. За ее плечами было насилие. Из каждой драки она выходила победительницей, но ничто и никогда ее не вспарывало, как пойманную на охоте дичь. Один удар понудил ее скрючиться на постели, как маленькую беззащитную девочку. Чувства были такими душераздирающими, внутренние стенания такими истошными. Он безжалостно, без грамма сожаления или раскаяния растоптал ее глубоко закопанное желание внутри любить и быть любимой, как дождевого червя, слепо вылезшего наружу из почвы. Ее уязвимость перед ним сыграла с сердцем злую шутку. Тоска и жалость теперь плавили внутренности, а она не могла остановить неистовый плач и захлопнуть свой глупый рот. Инид нашептывала слова успокоения, держала в руках и убаюкивала, тихо покачивая, пока Вещь заботливо сжимал плечо. Когда истерика стихла, и троица безмолвно лежала на кровати, переваривая внутри себя мысли, Инид на телефон пришло уведомление. Она осторожно поднялась, пытаясь не тревожить успокоившуюся девушку. Уэнздей автоматически потянула ее за рукав кофты и бросила просящий, объятый страхом взгляд. Инид перехватила ладонь и предельно ласково прижала к своей груди уверяя, что выйдет на минутку. Оторопело устыдившись своих действий, Уэнздей поджала губы и, шмыгнув носом, опустила руку на кровать. Она не хотела, чтобы Инид покидала ее даже на секунду. Подруга вернулась спустя мгновение с шелестящим пакетом и теплой улыбкой. Инид сказала, что не позволит морить себя голодом, поэтому попросила девочек купить еды. Там был фастфуд, кола в подстаканниках и шоколадные пирожные. Несмотря на сегодняшние потрясения. Уэнздей почувствовала. как ее желудок свело от голода. Инид была в этот вечер ее наседкой. Все хлопотала над ней и обращалась. как с хрусталем. Они расположились у ее кровати на ковре с кружочками. Блондинка включила «Ганнибала». Пока Уэнздей выполняла приказ поесть, Инид скрылась в ванной. Вышла она оттуда с аптечкой. Уэнздей пристыженно прикоснулась пальцами к поврежденной коже и опустила взгляд в пол. Рваная рана напомнила о себе гудящей болью. Инид ничего не спрашивала и ничего не требовала, лишь понимающе посмотрела один раз, и во взгляде можно было прочитать сильное сочувствие. Вина въелась в кости и недомоганием прошлась по бусинам позвонка. Девушка бережно держала ее ладонь в руке, поливала обеззараживающей жидкостью и следом смачивала ватным диском лишнее. Ее прикосновения были заботливыми и деликатными. Лицо залилось краской. Она перевела свое внимание на действия на экране, ведь было слишком стыдно видеть последствия этого вечера, осознавать, что была сейчас ничем иным, как тяжелым бременем. Руки Инид были теплыми, а она, напротив, не могла никак согреться. — Уэнздей, — девушка остановилась и легко прошлась подушечкой пальца по костяшкам. — Уэнздей, посмотри на меня. Инид звучала устало, но неизменно ласково. Подвигав челюстью, Уэнздей прикрыла глаза и несмело повернула голову, взглянув на подругу, как побитый щенок. — Скажи мне, что у тебя на уме. Инид продолжала поглаживать теплыми пальцами костяшки и смотреть добрыми глазами с чистым искренним беспокойством. Грудь кольнуло острым шипом, но в животе возник трепет. — Ты слишком много для меня делаешь, Инид, — голосовые связки сжались. Она не могла претендовать на заботу и понимание, сочившееся и переливающееся благожелательностью в кобальтовых радужках. Ее губы скривились, и она с досадой бросила взгляд на их соприкасающиеся руки. Голос стал тише, почти переходя в шепот. — Я не заслуживаю твоей помощи. Инид протяжно вздохнула. — Уэнс, я всегда буду заботиться о тебе, хочешь ты этого или нет. Сейчас для меня нет ничего важнее тебя и твоего состояния. Она мягко сжала пальцы Уэнздей, но когда та не отреагировала, пересела со своего места и обхватила руками ее плечо. Прижавшись к ней ближе, она уместила голову у шеи. Истерзанная душевными страданиями, девушка таяла льдом на ладони. Мягкие волосы Инид щекотали кожу. Ее рука слабо перебирала пальцы с черными ногтями и обводила абстрактные линии на внутренней стороне ладони. Инид отдавала часть своего спокойствия и наполняла сантиметр за сантиметром ее больного тела. — Ты должна принять мое желание помочь, — Инид поцеловала ее в плечо и легла обратно, а Уэнздей не могла противиться себе слишком долго и склонила голову к чужой светлой макушке. — Мне больно знать, что ты переживаешь трудности в одиночестве. Уэнздей выдохнула и прикрыла веки, наслаждаясь теплом, исходящем от подруги. — Я не знаю, как лучше выразить благодарность, которую ощущаю. — Уэнздей отстранилась, побудив подругу сделать тоже самое. Она взяла ладонь Инид и так смело, насколько могла себе позволить и обхватила двумя руками чужую кисть. Она ощутила, как под глазами начали плясать жаркие искры. Инид глядела округленными, светлыми, распахнутыми глазами на нее. Губы мягкие, поджимались и подрагивали. Взгляд увлажнился, и она трогательно застенчиво приложила свободную ладонь к ладони Уэнздей. — Спасибо, Инид. Мнительно и дергано, но не смея себя остановить, не смея противиться вспыхнувшему настоящим огнем в грудине желанию, она приблизила руки, сцепленные в замок, ближе. Вторая рука Инид дрогнула и опустилась на колени, но Уэнздей уже оставила мимолетный поцелуй на двух костяшках зажатой между своих рук ладони, прикрыв подавленные чувствами веки, оставив морщинку страха между бровей. Когда она отстранилась и взглянула на подругу исподлобья, блондинка смущенно улыбалась. Глаза уже блестели из-за чувства стеснения, а щеки розовели и слишком хорошо сочетались с ее природным цветом нежно малиновых губ. — Уэнздей, ты же знаешь, какая я эмоциональная. Если я сейчас разревусь, успокаивать уже нужно будет тебе меня, — Инид издала влажный смешок и подтерла костяшкой указательного пальца мокрое нижнее веко. Уэнздей расслабилась и осторожно освободила мягкую ладонь Инид из своих цепких рук. — Я сумею с этим справиться, — она улыбнулась краешком рта. Девушка еще раз уронила короткий смех и всего мгновение задержалась в карих глазах, прежде чем полезла в раскрытую аптечку. — Так или иначе, твоя рука нуждается в лечении. Я могу тебе предложить твои любимые скучные и правильные пластыри, а могу… — Инид вытащила синюю упаковку с бледными телесными пластырями, а порывшись другой среди лекарств, достала две черные, с разным принтом. Она выгрузила все это ей на колени и уставилась в ожидании так воодушевленно, как золотистый ретривер. Уэнздей застыла. Она была уставшей и изнуренной из-за последних событий. Лишних ресурсов как-то адекватно реагировать не осталось. Но в районе яремной ямки появился сентиментальный ком, застилая дыхательные пути. Она открыла первую черную коробочку с паттерном из черепов и вытащила оттуда одну ленту. Там были черепа и скелеты. Потерев пальцем белые кости, она хмыкнула про себя, почти удивленная тем, что Инид упорно продолжала искать точки соприкосновения с ней, делая привычные вещи обывателю благоприятными для восприятия Уэнздей. Это трогало, но горький опыт с Тайлером нещадно стер с лица подобие улыбки и запрокинул в мгновения, когда он уделял ей подобные знаки внимания. Стиснув зубы и незаметно усмирив колышущееся сердце, она полезла во вторую коробку с мелкими фиолетовыми крапинками, надеясь, что из-под челки не будут видны ее расстроенные глаза. На черных пластырях в ладонях изображались разные символы. Крест, сердце… — Пентаграмма, Инид? — она не смогла подавить усмешки. Настолько это все необычно и душещипательно. Все эти чувства, что она испытывала каждый раз, находясь с молодой волчицей рядом. Инид была богатым растительностью оазисом среди километров тоскливой пустыни. А Уэнздей посчастливилось ее отыскать. Инид закатила глаза и наигранно обиженно вырвала из чужих рук ленту. — Не поверишь, но жутких пластырей нигде нельзя найти. Довольствуйся тем, что есть, — сказала она и растянула пластыри, чтобы получше рассмотреть с появившимся скептицизмом. Такие мелочи Уэнздей не волновали, но Инид так старалась сделать ей приятно, что хотелось посодействовать. Она уверенно оторвала черный пластырь с белым скелетом и вложила в руку Инид. — Этот, — произнесла она с надеждой, что выглядела она если не солидно, то хотя бы без упрямого румянца на лице. Подруга улыбнулась лучезарно и, разорвав защищающую бумажку пластыря, сосредоточенно принялась за последний штрих в лечение больной руки.***
Уэнздей почувствовала, как ее глаза слипались, и с каждым разом сказанное на экране все больше теряло смысл. Собственные мысли затихали. В голове возникал шум морских волн, и отголоски еще не наступившего сна в виде бредовых отрывков фраз раскрывали ее тяжелые веки. Кровать Инид была такой уютной. Руки, держащие ее в теплом приятном коконе, грациозно усиливали наступающие грезы и гармонично смотрелись на собственных пальцах. Она сдалась бы в лапы сильной волчицы, вот только незавершенное дело осталось полыхать ярким пламенем. Как бы не хотелось бросить все, она должна была расставить все точки над «i». Твердости ее решения закончить вопрос сейчас можно было смело аплодировать. Она медленно расцепила руки девушки и аккуратно села на кровати. Услышав предельно сонное «ты куда?», она произнесла, что скоро вернется, настолько громко, насколько хватало сил, ведь голос был совсем слаб. Вполуха слушая, что происходило на экране компьютера, она прошла к своему рабочему столу. По шороху на постели и последующему стиханию звуков было понятно, что Инид замерла. Лопатками ощущалось напряжение позади. Уэнздей знала — Инид следила за всеми ее движениями. Но внимание прибавляло сил и чувство полной защищенности, а не дискомфорт от гиперопеки и жесткого надзора. Она подошла к влажному пальто, повешенному на спинку кресла. Телефон не доставался с того самого момента, как его положила в карман Инид. Он стоял на беззвучном, и даже если бы ей звонили, она не услышала бы. Внутренняя часть ладоней стала влажной, хотя она и не испытывала страха. Она испытывала скребущееся чувство где-то на поверхности ее костей. Словно когтистая лапа монстра стремилась оставить под ней белые стружки. Пара пропущенных звонков, десятки сообщений. Она не будет их читать, не хотела. Повести бы себя трусливо, разорвать все связи без объяснения и должного прощания. Но она имела полное право быть той, кто окончательно прервет нездоровое общение. Она давно тащила на себе груз ответственности за их местами вредоносные отношения и очень сильно устала. Несмотря на то, что признаваться себе не желала до последнего, на данный момент грязь, тина и песок утряслись и теперь лежали на дне чистой прозрачной воды. Всегда было эфемерное что-то, что держало хлипкую завесу закрытой, скрытой от испытывающих пронзительных глаз. Думать не было сил, но воспоминания о касаниях, днях, когда небрежно брошенное слово загорало в ее груди красную лампочку, чудом не рассыпав ту на осколки, добивали ее окончательно. Она набирала сообщение, стирала, игнорируя пелену перед глазами. Но надо было поставить точку сегодня, прямо сейчас. Иначе она боялась, что могла переменить свое решение, поддавшись неправильным чувствам, и колесо абьюза закрутится по-новой. Уэнздей не смогла стоять на ногах, села на стул, скрыв лицо от Инид. Она не должна видеть, во что она превращалась. То, как ее глаза снова краснели, то, как слезы капали вниз. Но сообщение в итоге вышло небольшим, она вписала в него самое главное и самое сокровенное. А мысли, за которые было стыдно, она сохранила в собственных руках, чтобы в последствии захоронить. Сообщение заканчивалось фразой, которая дарила одновременно освобождение и удар только наточенным ножом в живот: «Мы расстаемся.» Большой палец завис над кнопкой отправки. Сердце стучало в горле и в висках, а встревоженный шорох на простынях, подтолкнул ее не медлить. И она отправила. Нахмурилась, твердо вытерла слезы и бросила получателя в блок во всех возможных местах, где он мог бы попробовать до нее достучаться. Она не поднимала взгляда на Инид, что, вероятно, она предположила, выглядела сочувствующей. Хотя она не могла утверждать, что она поняла, что делала Уэнздей. Уэнздей легла на кровать, на нагретое место к девушке лицом и уткнулась в шею, без сожаления принимая размеренные поглаживания лопаток. Уснула она в слезах.