***
Они нарезали овощи на рагу, сидя на пнях или стоя у деревянных столов с розданными досками и ножами. Вели непринужденные разговоры, не связанные с учебой. Уэнздей нарезала сладкий перец и, с одной стороны, думала: можно же было принести все готовое и просто смешать. Но с другой тогда бы им вообще нечем было заняться. Некоторым не досталось работы, и они просто сидели рядом, а другие воровали помидоры. Помидоры, потому что есть сырой картофель или лук никто не отважился. Там еще были баклажаны, кабачки, помимо специй. В общем, помидоры были нарасхват. Но потом охранялись строго тренером Владом, когда тот заподозрил неладное. В зоне с удобствами, где располагалась кухня, преподаватели приготовили курицу и сосиски, чтобы точно накормить всех голодных. Руки были вымыты, а рагу получилось вкусным. Оно готовилось под пристальным взором мисс Солис, которая не позволяла вносить в ее способ приготовления никаких корректировок. После того признания, где Инид на грани истерики лила слезы, Уэнздей не могла не следить за тем, что и сколько та ела. Ведь беспокоилась. У самой появились проблемы с восприятием собственного тела, и она понимала, насколько паршиво чувствовать себя непривлекательной, не такой, как раньше, отличной от строгих параметров в голове. Если Инид ощущала что-то похожее, она себе не простит, если пустит все на самотек. Но к ее облегчению, Инид съела все, что ей дали, абсолютно спокойно. А Уэнздей, в свою очередь, все в себя затолкать не смогла, понимая, что не поправится, если просто начнет есть больше. Она начала относиться ко всему, как к опыту или учебе. Сейчас она изучала психологию человека на собственном примере, проходила через невзгоды, набиралась терпения и просто делала то, что нужно. Чем быстрее в это поверит, тем лучше. Когда все разошлись по своим компаниям и расслабленно обсуждали разные вещи, Бьянка позвала ее за собой. Уэнздей вела себя настороженно, следовала по пятам, в любой момент готовая защищаться. Но затея, которую предложила ей Бьянка, в итоге оказалась простой, как колесо каменного века. Инид это понравится. Ее голова разболелась от усилий, а руки уже не слушались, но она до покраснения от злости старалась сделать все идеально. Работа не то чтобы кропотливая, но Инид достойна самого лучшего. Она и так слишком часто расстраивалась в последнее время. Первая попытка не увенчалась успехом, но Бьянка ее исправила и взяла себе, а Уэнздей заставила начать заново. Как же язык жгло от желания высказать все едкое недовольство, но она знала, что старалась не для себя и, насупившись, продолжала сосредоточенно создавать шедевр. Они сидели в тени на старом сваленном пне и разговаривали о всяком. Из уст не вылетело ни слова про ее чувства к Инид, даже когда Бьянка задавала прямые вопросы. Это выглядело, конечно, как «игнорируй проблему, пока она сама не слиняет». Но пока признания не было — все выдумки, не подкрепленные ничем. Выйдя на тропу к их лагерю, они сразу увидели мчавшихся навстречу Йоко и Инид. Ее сразу затрясло, как Инид, обнаружившую на своей ноге муравья. Ком паники встал посреди горла. Она пыталась найти слова, которые должна была из себя вытолкнуть, но при виде Инид растерялась по крупицам в траве. Девушки были подвыпившими и безмерно счастливыми. Ей определенно не хватало выпить для храбрости. — Куда это вы подевались? — спросила Йоко, улыбаясь до ушей и демонстрируя свои небольшие клыки. Если бы не сердце, участившее ритм, она бы начала думать об их функциях и максимальном размере во время ярости или питания. Уэнздей нервно облизала губы. — Я как раз хотела тебе рассказать… Бьянка взяла вампиршу под руку и шустро повела обратно, оставляя Уэнздей на растерзание довольной волчице, что обнимала ее пьяно покачивая. Она повторяла себе мысленно, что должна показать то, что прятала за спиной. Это не сложно, да даже сакрального смысла в подарок не заложено. И подарком его можно назвать с натяжкой. Скорее просто милый жест, но ее волнение вот-вот польется из ушей. Пока она собиралась с силами, Инид несла какую-то чушь про Ксавье и муху. — …стоило взмахнуть рукой, как она снова садилась на прежнее место! — Она, рассмеявшись, отстранилась. Уэнздей снова почему-то спрятала руки за спину. — Ну, он смирился и заставлял ее переползать с руки на руку. Теперь муху зовут Бьянка. Ох! — Инид захлопнула рот ладонью с хлопком и комично округлила свои большие голубые глаза. — Бьянка не должна этого узнать. Криво улыбнувшись с яростным шипением в голове на свою нерешительность, Уэнздей дрожащими потными руками надела на светлую голову (Где ее панама?) венок. Лавандово-зелено-желто-белый — яркий во всех отношениях, как Инид. Она ахнула: — Это что мне?! — Руки осторожно коснулись цветов, будто боялись стереть пыльцу с крыльев бабочки. Инид обескураженно взглянула на Уэнздей. — Это так ми-и-ло… У Уэнздей внутри бушевала буря. Готова была провалиться сквозь землю, если что-то пойдет не так. Она стояла и наблюдала, едва дыша, когда Инид, решив получше рассмотреть венок, сняла его с головы. Она подносила его к носу и аккуратно вертела в руках, будто хотела запечатлеть момент. Черная панамка висела где-то на спине, держась веревкой на шее, неспеша превращаясь в удавку от волнения. — Он такой красивый, — пролепетала вскоре Инид и вернула венок на макушку. — Как ты, — пуще краснея, проговорила Уэнздей. В голове царила космическая тьма без единого адекватного комплимента. Наверное, она сегодня перегрелась на солнце, и панамка не смогла уберечь. Между ними воцарилась тишина, прерываемая озорными визгами студентов и разговорами уже успевших наподдать преподавателей. В лесу зудели комары, а может и пели цикады. Проблески солнца просачивались сквозь кроны деревьев и пятнали тропинку с землей, с опавшей хвоей. Щеки Инид покраснели, а глаза опустились в смущении. — Хочешь закидать меня комплиментами? — спросила она. — Я просто напоминаю, — ответила Уэнздей. Она аккуратно поправила венок двумя руками, отодвинув его чуть подальше. Что-то происходило. Снова. Их совместное одиночество очертилось гранью. Они стояли словно в мыльном пузыре. Солнце заставляло то переливаться всеми красками радуги и благоухать стиральным порошком. Поддавшись импульсу, она взяла руки Инид в свои и оставила поцелуй на ее щеке. Следом отошла на шаг, совсем смутившись и расцепив руки, ждала реакции. — Ты решила меня окончательно засмущать? Я, наверное, уже вся красная. Инид приложила тыльную сторону ладоней к скулам, продолжая улыбаться, избегая взгляда. Также как и она. — Это все алкоголь. Их глаза остановились друг на друге. Как же кололо щеки от этих чувств. Но при Инид она не станет их потирать, хотя это действительно трудно терпеть. — Да ну тебя, — отмахнулась Инид, а потом запружинила на месте, как будто переела сахара. — Пошли скорей к остальным! Похвастаюсь своим веночком! А об этом она не подумала. — Скажи, что нашла его на дороге. — Уэнздей застонала. — Ни за что на свете. Она схватила ее крепко за руку и вприпрыжку повела за собой.***
Время точно остановилось. Пахло дымом от костра, растворимым кофе и жарящимися на гриле сосисками. Уэнздей пила свой горячий отвратительный кофе, сидя на складном стульчике, который отвоевала ей Инид у какого-то кудрявого парня. Преподаватели на этот раз полностью взяли приготовление ужина на себя. Они увлеченно болтали, перемешивали сосиски и брокколи на гриле, проверяли картошку в горшках на гарнир в костре. И действительно, то и дело себе что-то подливали. Троица, состоящая из двух девчонок и одного парня, сторожила костер, жаря на нем все, что попадется под руку. Некоторые ушли отдыхать в палатки. А Йоко, Ксавье, Бьянка и еще пара человек, имени которых она не помнила, сидели на траве и играли в карты. В ее руках была книга Инид, с которой та фотографировалась. Уэнздей не было свойственно читать что-либо не связанное с детективом, убийствами или чем-то научным. Романы она читала, но в основном классику, а что-то современное обходила стороной, страшась как фильмов про популярных девчонок. Поэтому держать историю с розовой обложкой, над которой плакала Инид, оказалось совсем непривычно. Даже жутко. Но факт того, что книга принадлежала ей, делал процесс сокровенным. Подчеркивание фраз, цветные закладки на страницах. Уэнздей чувствовала себя в голове Инид. И если раньше она ужаснулась бы этому, то сейчас откровенно наслаждалась такой близостью и доверием. Она допила остывший кофе, который стал только ужасней, сморщилась и перевернула страницу. Громкий смех девушек раздался через одну палатку от нее. Уэнздей подняла глаза. — Ты ужасно играешь в бадминтон. Шатенка с каре, в велосипедках и белой футболке улыбнулась, когда Инид полезла за чью-то палатку. — Это потому, что я играю в теннис, — сказала Инид. Она осматривала палатку, придерживая волосы, чтобы не лезли в лицо, и хмурилась. Уэнздей стала наблюдать за ними, придерживая книгу, не боясь быть замеченной. Что-то внутри нее напряглось. — О, у них должен быть мяч, у тебя есть с собой короткая юбка? Все теннисистки носят короткие юбки. — продолжала шаловливо шатенка. Уэнздей непроизвольно скривилась, сжимая пальцы на страницах сильнее. — Только после тебя, Сьюзан. — Подмигнула Инид. Сьюзан размахивала ракеткой из стороны в сторону и противно ухмылялась. Прямо-таки пожирала ее своим нахальным взглядом. Уэнздей периодически отрывалась от книги и видела, как Инид время от времени шарила по кустам в поисках волана. И с каждым разом она раздражалась все больше, сжимая свои челюсти. Проблема не в Инид, подбирающей волан у деревьев, просто кто-то не умел нормально подавать. Про книгу она напрочь забыла и смотрела, не моргая, на девушек, ищущих пропавший предмет. Сьюзан касалась ее спины, подталкивала искать в траве. Они переговаривались и смеялись, и вскоре, когда нашли пропажу, пошли к учителям сдавать ракетки, устав от игры. Мысли были слишком громкими для того, чтобы стараться их заглушить. Она прокручивала в голове все, что смогла увидеть, и чувствовала, как в груди расширялась дыра. Они будто заигрывали друг с другом, а Инид, казалось, вообще не была против ее гадких прикосновений. Уэнздей смотрела на зеленую траву, увязая глубоко в своем беспокойстве. Я ей не нужна. О нет. Не эти мысли. Сердце за ребрами сжалось. Их с Инид отношения были такими шаткими. Неопределенными. Желудок заныл, когда она подумала о том, что ее в любой момент мог кто-то заинтересовать. Но это было эгоистично. Инид не ее собственность, а она не Тайлер. Воздух все равно словно перекрыли. И так в груди тяжело стало, что она невольно к ней прикоснулась и прикрыла глаза. Венок, что Инид оставила у палатки, когда начала играть, медленно увядал и тускнел. В душе Уэнздей ощущала себя также. Она перечитывала строчку по несколько раз, но не могла понять, что в ней написано. И если раньше она могла абстрагироваться от шума, то сейчас слышала только его. Внезапно все стало неинтересным. Она отмахнула идею залезть в палатку и заснуть. Захлопнула книгу, кинула на свое одеяло, подхватила стул с чашкой и побрела к костру.***
Их локация изменилась, но по прежнему была, насколько это возможно, далека от преподавателей. Между деревьями, где разместили палатки парни. Все снова развалились на покрывалах. На ярко зеленом, флисовом и красном в белые розочки из полиэстера. Инид захватила порезанные апельсины и виноград с вишней. Кент и Ксавье с разрешением добежали до автобуса и взяли оттуда пачку сока и на всех стаканчики. На тарелках лежал их горячий ужин, а видно подвыпивший преподаватель искусства уже принялся за гитару. Ксавье незаметно разливал всем, кроме Дивины, водку в стаканчики и мешал с персиковым соком. — Уэнздей, какое твое первое впечатление о нашей небольшой традиции? Мы достигли твоих невообразимых стандартов? — спросил Ксавье, расслабленно подпирая ладонью свою голову, а второй придерживая стакан. Он лежал на красно-белом покрывале вместе с Уотсонами и Петрополусом. Кент и Эйджакс кидались виноградом, за что Дивина постоянно их ругала. Солнце, украшающее зеленые листья, и близко не спешило покидать свое место, хоть и немного сместилось в небе по направлению на запад. На счастье не только ее, но и вампирши, их прятали от лучей пара деревьев. Птицы неустанно пели, разнося свое щебетание эхом по всему природному комплексу. — Я впечатлена, взволнована и теперь буду жить как отшельница, — ответила Уэнздей и вяло потыкала вилкой в сейчас такое не аппетитное на вид брокколи. — Зарегистрирую в лесу на нашей территории в Нью-Джерси палаточный лагерь и заблокирую периметр со всех сторон. Приглашу вас на открытие. Шесть зайдут, все ли выйдут. Она отняла глаза от тарелки и посмотрела на тех, кто ее слушал. Инид фыркнула: — Уизли, Уэнс? Серьезно? Она помотала головой, сверкая блестящими от блеска либо от выпитого губами, и прижалась щекой к ее плечу, похоже только выловив из сказанного отсылку на Гарри Поттера. Похоже, Инид единственная поняла отсылку вообще. Уэнздей задалась вопросом, когда она перестала волноваться о том, что ее «поттероманстве», как выражалась Инид, кто-то узнает. — Ура! За это надо выпить! — выкрикнул счастливо-возбужденно Кент. — Угомонись, идиот. — Дивина отобрала со злостью виноград у Эйджакса, уже порядком устав от их детских игр, и кинула прямо в лоб своему брату. — Не хватало, чтоб ты Джексона спутал со своим бывшим. — С ним покончено, никаких бывших! — продолжил без тени сожаления Кент и приставил кулак к груди. — Звучит как тост! — вмешалась Йоко. Она подняла стакан на уровне их глаз и поправила спадавшие на переносицу очки. Складывалось впечатление, что у них с Инид шло негласное соревнование — кто, учитывая природную стойкость к спирту, быстрее напьется. Йоко пока лидировала. — Опусти, моя любовь. Сейчас услышат, что мы тосты толкаем, нам мало не покажется — сказала Дивина, мягко опустив руку возлюбленной. Она оставила на ее щеке поцелуй, и плечи вампирши расслабились, улыбка стала смущенной. — Да ты послушай. — Йоко вскинула руку после секундной слабости. — Им сейчас уже все-рав-но-о! По поляне раздавалось завывание преподавателей под гитару, некоторые студенты с радостью к ним присоединились. «Только не Эд Ширан!» — кричал кто-то на заднем плане. «Я не буду играть Билли Айлиш, Саша». «Я видела ваши истории, где вы играли «Bellyache!». Что ж. Да. Так что Танака оказалась абсолютно правой. В данный час каждый поймал эту неведомую расслабленность природного очарования среди многовековых сосен и душистых грибов на опушках. Даже Уэнздей. Инид отстранилась и бездумно заправила ее челку за ухо, сводя на переносице брови. Стало так неловко, ведь у этой нежности были свидетели. Но Уэнздей решила, что волны удовольствия, настигнувшие ее врасплох, определенно того стоили. — Почему шесть? — неожиданно спросила Бьянка. Она ела виноград, лишая парней снарядов, и время от времени отвечала своему парню на сообщения. Около их с Инид палатки связь почему-то была лучше, так сказала Йоко, загружая новую фотографию в свой профиль. — Инид будет помогать с наблюдением, — объяснила без запинки Уэнздей. — Она важное лицо. — Кто бы сомневался, — ответила Бьянка, закатив глаза. Инид издала писк умиления и подняла глаза. Уэнздей забыла про Сьюзан, забыла про их статус подруг, забыла про задумчивый взгляд Ксавье, немного досадный, который она больше ощущала кожей, нежели видела боковым зрением. Сейчас все, что угодно могло ее остановить, приструнить, но Уэнздей дала сердцу поблажку, а этанолу поводья. Робкая улыбка заставила опустить голову, так как желание показывать искренность только и только адресату не могло до конца стереться. Она взяла Инид за руку, а потом приняла мягкий поцелуй в щеку, с вызовом отвечая глазами и выпрямившейся позой на поигрывание бровями от Танаки. Инид наклонилась к ее уху: — Ты еще не устала от этого всего? Она украла с отложенной на покрывало тарелки Уэнздей брокколи. — Ну, нам же не понадобилась медицинская помощь, — сказала она и посмотрела непроницаемым взглядом на троицу парней, вновь начавших бой виноградом. — Пока что. Она пыталась найти точку соприкосновения, из-за которой сюда влезла. В эту компанию. Можно было посмотреть на данную ситуацию со второй стороны. Каким образом они все к ней притянулись? По сути, Уэнздей всегда была полна проблем. Полна горя. В итоге именно трагичное событие сплотило их всех. Но в случае, если бы его не существовало, то Инид наверняка рано или поздно приворожила бы ее к свое личности, а дальше подтянулись бы и другие. Началось все с буллинга Пагсли и бедного яичка его обидчика. Ей сказать спасибо? Скорее, она лишила бы его и второго в знак благодарности. — Если это случится, надеюсь, ты сделаешь это ночью без свидетелей. Уэнздей мотнула головой, возвращаясь из своих мыслей на землю. Она взглянула отрешенно на Инид, а потом вспышкой к ней пришло воспоминание о последней сказанной фразе. Брови подпрыгнули, сердце застучало сильнее, а жуки в брюшной полости закопошились, как будто кто-то разворошил их гнездо палкой. — Эй! Не давай ей разрешение на это! — зашипела возмущенно Бьянка и, копируя двух балбесов, кинула в нее виноградом, попадая куда-то в живот. Инид обхватила предплечье Уэнздей руками и показала Бьянке язык. А когда та отвернулась что-то ответить Йоко, то снова приблизила свои губы к ее уху. — Убери ее первой, — прошептала она. Затем коварно улыбнулась, словно каждый день отдавала подобные приказы для своего скромного развлечения. Уэнздей чувствовала, что таяла. Она посмотрела в голубые озорные глаза и проделала то же действие, что и Инид: наклонилась к уху, подождала, когда та замрет. — Не слышала ничего привлекательней. Уэнздей отстранилась, еле себя заставив. Тон ее голоса был приглушенным, лицо горело. Хотелось приложить мокрое полотенце к коже и чуточку подышать в тишине. Инид захихикала. Она пахла чем-то естественным: волосами, нагретыми солнцем, и венком из полевых цветов. — Святые угодники, это выше моих сил. — Сдалась, врываясь в их пространство, Бьянка. Она приняла из рук Ксавье полный стаканчик сока с водкой. Но в случае Бьянки, скорее наоборот. Уэнздей ничего не ответила и позволила парню наполнить и ее стакан тоже. Дальше их «пикник» проходил довольно спокойно. Шуточные перебранки, смех, фотографии каждую секунду на телефон Инид. Дивина притащила благовония, которые особо заинтересованно нюхали парни и выбирали опять-таки тоже они. Кроме Кента. Он сказал, что скоро ему придется выносить запах лотоса из соседней комнаты все последующие дни. Уэнздей вспомнила свою бабушку, которая постоянно пахла то травами, то благовониями, то едой, что любила готовить. Она могла его понять, честно говоря, но лично у нее было больше хороших ассоциаций, чем плохих. На все происходящее она смотрела со стороны, потому что ближе всего была к мыслям с рядом сидящей особой. Пару мыслей о поцелуях здесь. Щепотка кадров перед глазами, в которых рука беспрепятственно спускалась с коленки к середине бедра. Она не знала, что с ней происходило. Просто чувствовала себя такой окрыленной. Такой… Любвеобильной. На трезвую голову не допустила бы и намека на столь абсурдную мысль. Сейчас же Инид катастрофически не хватало. Она сидела на расстоянии ладони. Иногда без задней мысли кормила ее с руки вишней или виноградом, попутно с кем-то общаясь. Уэнздей в ее волчьих лапах расслабилась до состоянии амебы и только мысленно отмахивалась, когда очередная двусмысленная шутка вылетала из чьего-либо рта. Эйджакс с Кентом тоже отхватили за свое поведение, так что мишенью были не они единственные. Светлая голова Инид безмятежно лежала на ее ногах, когда Ксавье шепнул: «Смотрите, они что-то прячут». Йоко проследила за его взглядом, а потом, спустив очки, обратилась к Дивине. Уэнздей повернула голову, когда Инид поднялась с ее колен и, хитро оскалившись, остановила свои цепкие, горящие азартом глаза на двух почти прошедших мимо девушках. У нее кишки завязались в узелок. — Сьюзан. Что это у тебя под кофтой? — Инид задала вопрос. Теперь внимание абсолютно всех здесь сидящих обратилось к встрявшим на пути студенткам. Если бы не дыра, которая снова начала разрастаться в ее груди, она бы поплыла от явного кокетства Инид и ее скользящих движений кошки. В ее руке даже дешевый бумажный стаканчик смотрелся изящно. — Если хочешь проверить, моя палатка во-о-н там. — Сьюзан указала пальцем куда-то за дерево и поправила предмет, что удерживала под одеждой. — Элли подождет снаружи. Девчонка, которая стояла тихонько рядом, закатила отчужденно глаза. Уэнздей вспомнила ее. Элли сидела перед ней на прорицании. У нее постоянно под пиджаком была толстовка, а волосы собраны в хвост у затылка. Она заговаривала только для какой-либо просьбы, типа запасного карандаша, либо тогда, когда к ней обращались или пытались завести диалог. — Еще не вечер. Оставь свой флирт на потом. У нас водка, можем объединиться, — сказала Инид внезапно. Смело глядя в глаза с возбуждением охотницы, что присутствовала в ее теле оборотня. Уэнздей сжала покрывало под собой. Этот мерзкий вкус ревности на языке взбодрил не хуже кратких поцелуев. Гляделки девушек длились секунды три. Элли рядом смотрела то на свою подругу, то на Инид, скептично выгибая бровь. Поза шатенки расслабилась. — Твоя взяла. У нас наливка из вишни, — сказала она, вздохнув. — Садитесь. — Ксавье указал на свободное место, а Инид довольно улыбнулась. Победно. Но не Уэнздей. Ее плечи расправились, словно кто-то прибил к ним деревянную доску, она больше не улыбалась. Зубы сжались в друг друга до ломоты в челюсти. Это чувство было вязким и тянущимся, как битумная мастика для кровли. Насыщенно черное и густое. Они сели на зеленое покрывало из флиса, и разговор, недавно прерванный, возобновился. Только в него теперь были посвящены два новых лица. Красноватая жидкость побежала по стаканам. Уэнздей отказалась, принимая свое привычное базальтовое состояние. Ей казалось, что даже тело понизило свою температуру, вторя холоду посреди несчастных ребер. Она потеряла всякий смысл существовать здесь дольше. А еще интерес участвовать в обсуждениях. Инид переключилась на новых жертв, как кровопийца, жаждущий уникального экземпляра крови. Уэнздей это понимала и не имела ничего против, вот только похабная стрельба глазами от Сьюзан выводила из себя за мгновенье. Что-то у Инид с этой девушкой было общее, и общение их не было похоже на общение с той же Йоко. Это раздражало до дрожи в костях и разъедало до внутренних органов. Сьюзан заигрывала. Она касалась ее волос, наклонялась близко к лицу, что Уэнздей искусала все щеки изнутри. А Инид была рада вниманию. Слишком. Она отвечала на что-то непристойное непристойностью и смеялась так, будто ей это сильно нравилось и льстило. Было неприятно. Более того, все теплое, что внутри, расплывалось по всему скелету, засыпало землей, чтобы наверняка ни намека на жизнь не осталось. Лицо подруги Сьюзан было таким же хмурым, как и ее. Получается, не ее одну не приводило в восторг взаимодействие двух подвыпивших девушек. Минуты длились вечность. Трудно поддерживать беспристрастное выражение лица, когда с девушкой, что тебе нравится, кокетничают, обнимаются и смотрят так, будто хотят… Уэнздей это не нравилось. У нее все время щипало сердце, как будто кто-то решил вылить на него банку спирта. То, что вылетало из уст Дивины и Йоко, казалось таким безобидным на фоне сказанного Сьюзан в этот день. Она становилась все несчастней и злее с новым намеком на секс между ними. Если бы Инид было некомфортно, каждый мог бы это заметить невооруженным глазом. Вот только Инид сияла, как новогодняя елка и хихикала так, как иногда хихикала с ней. Речь Сьюзан становилась более петляющей, а темы разговора в разы откровенней. Они поделились на два лагеря. И то, что происходило дальше, Сьюзан назвала «между нами, девочками» потому что парни начали обсуждать какую-то игру, усиленно жестикулируя. — У меня никогда не было нормисов. Хотя один раз на свадьбе моего дяди, я почти в это поверила. Но когда парень вышел из меня на половине к финишу и затолкал в кабинку туалета, а какая-то девушка ворвалась в уборную, спустя секунды я поняла, что и в этот раз обломалась. — Сьюзан сделала очередной глоток жидкости в стакане шаткой рукой. — Почему провидцы не одеваются, как шарлатаны с телевидения? Так бы отшивала двух зайцев сразу. Внезапно Уэнздей просто преисполнилась желанием свернуться в объятьях Инид калачиком и смотреть любой детский мультик. Не имеет значения, какой. Они все одинаково сентиментальны, потому что Инид плакала с каждого. Ей нужно было отстраниться от болтовни. Отделить себя от чувств, которые она испытывала из-за Инид, из-за грязных речей этой самоуверенной волчицы. Волчицы. Большая вероятность, что Инид предпочтет создать стаю с себе подобной, чем с той, которая сменила с десяток школ из-за жестокости к другим детям, той, которая бывала на волосок от смерти чаще, чем испытывала симпатию к кому-либо. Той, которая больше походила на расстроенную гитару, чем на исправный, красиво звучащий инструмент. — Удивительно оскорбительно, Сьюзан. — фыркнула невесело Элли в свой стакан. Уэнздей могла бы ей посочувствовать. Но почему-то ее терпение больше раздражало. — Ты трахалась в туалете на свадьбе своего дяди? — уточнила Йоко. Ее бровь приподнялась над черным круглым стеклышком. — Сильно. — Я никогда не упускаю момента запрыгнуть на красавчика. Или красавицу. Теперь ее бесстыжие глаза снова были прикованы к Инид. Она подмигнула ей, мимолетно закусив нижнюю губу зубами. Уэнздей выдавит ей глаза пальцами, если она не прекратит. — Бедная девушка, — пробормотала Дивина. — Так вот, Бьянка. — Ничего не слыша, обратилась к сирене она. Уэнздей приготовилась к бреду, которому сейчас посчастливиться быть озвученным. Она напомнила ей несколько девчонок в школе, которые за глаза друг друга обсуждали. Ничего не было легче, чем разрушить их ненастоящую дружбу. На самом деле они делали это сами, стоило подкинуть крупицу правды кому-нибудь в лицо. — Какого это, когда в тебя внезапно не вонзаются когти или клыки? Или твой парень любит покусаться? Уэнздей буквально видела, как в глазах Бьянки блеснуло желание снять амулет и заставить Сьюзан сожрать свой стакан. Они были солидарны в фантазиях причинить этой выскочке неприятности. Но сирена улыбнулась, как она это умела иронично, едва ли не презрительно: — Моя личная жизнь не твое дело, Голдман. — Аргх, ты такая скучная, Барклай. Да бросьте. Слухи не всегда лгут. Я знаю, что как минимум трое из вас встречались с обычными людьми. — Продолжала напирать Сьюзан. Только теперь стеклянные болотные глаза нашли ее. Уэнздей прижала язык к небу и вдавила челюсти друг в друга. — Вот ты, например. Я слышала, ты встречалась с Галпином. Честно говоря, мою челюсть пришлось подбирать с пола, когда я узнала об этом. Без обид, но ты не выглядишь как человек, интересующийся вообще чем-либо, кроме вмешательства в преступления. К тому же нормис, как Галпин. Ты не могла не знать, что он трахает все, что движется. Но если таким образом ты захотела подобраться к нераскрытым делам шерифа, то мое почтение. — Уэнздей держала зрительный контакт, чувствуя, что мороз, поселившийся под слоями ее кожи, быстро превращался в пламя. — Скажи, у него большой член, как все говорят? У нее дернулось веко, а вилка, которую она, не глядя, подобрала внизу из нержавеющей стали, прямиком из кухни Невермора, сжималась все сильнее рукой. Она не могла больше сопротивляться зуду в собственной ротовой полости. Контроль потерян. — Не думаю, что ты хоть что-то почувствуешь, если в тебя будут долбиться двое. Судя по услышанному, тебе требуется не член в глотке, а долгий путь в терапии. Мгновенная могильная тишина. В их уголке ни разу не было так тихо. Она могла поклясться, где-то далеко можно расслышать жужжащих пчел. Зуд во рту не стих, только раззадорился высказыванием. — Чуви-и-ха, — протянул Петрополус, первым нарушив это некомфортное молчание. У него брови подлетели до края банданы. Торп открывал и закрывал рот, почесывая в затылке, не веря тому, что услышал. Остальных она не видела, она надменно смотрела на Сьюзан, потерявшую связь с реальностью. — Эй, ты не должна с ней так разговаривать. — Вызвалась защитой сердитая Элли. Уэнздей скользнула по ней взглядом с крохой презрения. Ей хотелось крикнуть «Разве ты получаешь удовольствие от этого?!». Но вместо этого она повернулась к своим кроссовкам. — Также как и Сьюзан о члене ее бывшего, — возразила Бьянка. Инид расставила руки в стороны, призывая всех к тишине: — Давайте все немного успоко… — Ты меня шлюхой назвала? — наконец опомнилась шатенка, нахмурившись. Уэнздей старалась ее игнорировать, завязывая гневно шнурки. — Это чертов слатшейминг. Хотя вы наверняка в своей неадекватной семейке живете в средневековых рамках. Изгой не равно фрик. Тебе здесь не место. — Горячая злость на вкус как железо, как кровь на кончике языка, которую она чувствовала, когда умирала в склепе, наполнила ее до краев, до самой макушки. Дыхание участилось, но было невероятно тяжелым. — У Галпина точно не все дома, раз он решил натянуть на себя такую фригидную психопатку, как ты. Ее спина окаменела, а руки на завязанных шнурках замерли. Перед глазами, как наяву, всплыли все акты буллинга разом, которые ей удалось пережить. Все оскорбления, задетое по расписанию плечо в коридоре, записки, подброшенные в шкафчик. Издевательства над братом, подкрепленное фразами «Таким как вы, не место среди нормальных людей». Фриковатая, чокнутая, странная. Это она слышала изо дня в день. Изо дня в день она давилась комом в горле, думая, что у нее аллергия на идиотов или на откровенную тупость. — Завались, Голдман, пока я тебе глотку не вскрыла, — свирепо зашипела Йоко, перебивая рычание Инид. Теплая сталь приятно вливалась в ладонь, а тишина в груди стала свинцовой. По-моему Элли ошеломленно произнесла «Сьюзан». Это последнее, что она распознала за пределами пульсации в черепной коробке. Дальше все ушло под пелену. — Уэнздей! — крикнула Инид. Ботинок смял чей-то полупустой стакан. Кто-то попытался ухватиться за рубашку. Она с черной ненавистью глазах замахнулась, предвкушая крики, чужую сладкую боль и освобождение в расширившихся от удовольствия легких… Но запястье вдруг обожгло силой, пальцы разжались, и мгновение — ноги больше не доставали земли, а на ребрах, чуть ниже груди, стиснулись чужие сильные руки. — Убери от меня свои лапы! — Сердце участило ритм. Ей не хватало воздуха. — Прекрати барахтаться, Уэнздей! Я не позволю тебе совершить очередное покушение, чтобы ты потом вылетела в последний год! — Процедил строго Ксавье. Он поставил ее на землю, но сразу же вцепился в запястья, когда она развернулась к нему лицом. Он был сильным. Он был выше ее. Она не сможет вырваться. Уэнздей сделала вдох. Выдох. — Я сказала… Вдох. Дернула руками. Ксавье на нее злился? Выдох, вдох. Она судорожно забегала глазами по его лицу, по двум девочкам, сидящим на покрывале вдалеке, заинтересованно наблюдающими за их сценой. Вдохвыдохвдохвыдох… Мир за мгновенье стал четче и ярче, словно кто-то подкорректировал настройки. — Уэнздей? — спросил тише он и значительно ослабил хватку. В лучшем случае ей требовался спутник, который смог бы с ней наворачивать по пространству круги, дабы догнать свое спешащее убежать сердце. Но лучший случай — только смелое желание. А еще он требовал проверенных людей и материальных слов, чего она пообещать не могла. Уэнздей посмотрела Ксавье за плечо, туда, откуда он ее только что принес, но видела лишь вставшую Элли и Йоко, кому-то злобно жестикулирующую. Лицо стало неметь, и она, вырвав руки, бросилась в их с Инид палатку, впиваясь ногтями в ладони.***
Сев и уронив лицо в колени, она постаралась заземлиться. Пальцы впивались в голые ноги, а щеки, зажатые изнутри зубами, выполняли функцию временной жевательной резинки. Она поймала это состояние в капкан и не желала выпускать его. То будет разрастаться, стремясь заполонить собой каждую клеточку ее организма, если не предпринять попытки пресечь панику на корню. Времени было достаточно, чтобы научится совладать с собой в нужный момент. Осторожно подняв голову, Уэнздей сделала глубокий вдох, рискуя вновь привлечь себе прошедший мимо приступ, но ничего не последовало, хотя кончики пальцев немного покалывало. Она огляделась, и сердце, потрепанное, наполнилось теплом, а после воспоминаний, произошедшего минутами ранее, задребезжало. Игрушка черного медведя спокойно лежала на одеяле, а за подушками расположилась гирлянда на батарейках в виде звездочек. Она заметила, что с некоторых палаток свисали гирлянды. Время оценить их свет придет еще не скоро, но Инид наверняка предвкушала наступление вечера. Потрескивающий рыжеватый костер, звуки настроенной гитары, гирлянды, как разноцветные светлячки, темнеющее небо и голоса. Расслабленные и довольные. Уэнздей легла на свою сторону, также как и в академии — правую. Гудение в груди нарастало все сильнее. — Уэнздей. Инид залезла внутрь, скинув с себя обувь, и села рядом. Ее ладонь на спине показалась колючей, а кожа под кофтой чувствительной. Дискомфорт, похожий на укус крапивы, распространился по лопаткам, переходя следом на ключицы, скрытые футболкой. Хотелось, чтобы Инид ушла. Если бы она была готова впустить ее в свое пространство сейчас, она бы это сделала. Но ее присутствие душило. Дернув плечами, она скинула руку. — У меня нет желания разговаривать, Инид — пробормотала она, пялясь в стену палатки. Обида и раздражение варились в котле ее задетых за живое чувств. Рационализация. Навряд ли это что-то здоровое, когда с ее помощью пытаешься разложить свои эмоции по полочкам, а не пережить. Но так безболезненней. Безопаснее. — Она не должна была этого говорить… — У меня разболелась голова. — перебила Уэнздей. — Хочу, чтобы ты меня оставила. Она зажмурилась. Просто должна все обдумать. Может повторить то, что делала, когда они с Инид находились в ссоре. Попробовать понять где реальное положение вещей, а где ее выдумки. Но из головы не выходило довольное лицо Инид. Ответные ухмылки и объятия за талию, когда она сидела совсем рядом и наблюдала за всем с трещащим по швам сердцем. Она хотела сказать, что все это не стоило внимания, но, черт возьми, ей было чертовски больно. — Все, что она сказала, ужасно. И не правда. — попыталась снова Инид. — Без тебя тут было бы скучно. Без тебя тут многих вообще могло не оказаться. — Она вздохнула. У Уэнздей в горле застряло напряжение. Она ковыряла ноготь, прижав руки поближе к груди. — Сьюзан говорила о средневековье, хотя сама поделила людей на адекватных и неадекватных из-за отличия. К тому же она использовала фригидность и слатшейминг вместе. Она точно не знает, на какой стороне оставаться. Она пыталась заставить себя вернуться в настоящее, пыталась вдолбить себе в голову, что ничего ужасного не произошло. Но ее будто насильно затягивало в бездну, как воду в сливное отверстие. Ей хотелось выпить еще больше. — Ладно. — сказала Инид тише, когда не получила ответа. В ее голосе слышалась вина и огорчение. — Я буду неподалеку. Люблю тебя. Слышишь? Мимолетно вместо того, чтобы распускать нитки дальше, Инид потянула за них в попытке сдержать части сердца вместе. Уэнздей должна была поставить точку, потому что отсутствие ответа с ее стороны вернет их на этап, в котором неловкое молчание и робкие слова станут сопровождением, пока все снова не образуется. — Я не считаю, что у женщин есть лимит в сексуальных партнерах. Передай Сьюзан, что мне жаль. — Она облизнула губы. Голос был хрипловатым. — И то, что она сука с узким кругозором, игнорирующая личные границы. Инид издала смешок. Легкий, с мало прикрытым облегчением. — Я не должна соглашаться, потому что она моя подруга. Перепившая подруга. Но я согласна. К тому же ты моя подруга номер один. Только не говори Йоко. Она мягко сжала ее плечо и покинула палатку. На секунду Уэнздей вздохнула, а потом мгновенно ощутила, как волна внутри поднялась все выше, в носу защипало, и воздух стал невыносимым. Она поняла, что глаза наполнились слезами. С улицы доносились гогот парней и восклицания девчонок. Кто-то вдалеке из преподавателей активно вел беседу со студентами. Тишина внутри их палатки резала ножом. Она вспомнила Сьюзан и ее руку в волосах Инид. Мысли приостановились. Уэнздей села. Давление в груди было таким сильным и многотонным, ей казалось, это перекрывало кислород. Она протянула руку к рюкзаку Инид, аккуратно лежащему возле ее васильковой подушки с веточками вишневых, белых и бледно-розовых цветов. «Бери в любое время, когда подумаешь, что тебе нужна добавка Уэнс». Сейчас она ей нужна больше, чем советы из интернета на сайтах с психологией.***
Когда ей было пять, а Пагсли три, вся семья, включая бабушку и дядю Фестера, решили отправиться в отпуск на Барбадос. Государство Барбадос находилось на островах Вест-Инидии. Тропический климат, жаркое солнце круглый год, белоснежные пляжи посреди Карибского моря. Если они хотели для себя больше страданий, Уэнздей понимала их рвение. Они могли прилететь в сезон дождей или подождать ураганов, так как остров оказывался в зоне их прохождения приблизительно каждые три года. Но они прибыли туда на всемирный джазовый фестиваль с лучшими джазменами мира, когда температура воздуха была невыносимой не только для их холодолюбивой натуры, но и для других туристов. В тот год Фестер приобрел себе историю. Курортный роман с местной растаманкой, дегустация все различных сортов рома в одном из многочисленных пабов, пропахших марихуаной, рыбой и грилем с улицы. Он любил рассказывать о своей «Дульсинее» и как забрала она его сердце, чтобы засушить, растолочь в труху и завернуть в бумагу для самокруток. Честно говоря, он отзывался так о всех своих женщинах, только менял метафоры время от времени. (Но это означало, что каждой доставалась часть его самого). Весь отдых ей больше запомнился в красках и запахах в силу возраста. Яркие разноцветные одноэтажные домики, от которых у нее болели глаза, где-то колониальная архитектура (они посетили много городов, в том числе из-за того, что Фестер с отцом любили превращать самые неожиданные места в зону ринга. Хоть они и платили за погром, их не сильно жаловали в следующий раз). Она помнит наглых черепах, которые маячили в воде, как голуби в ожидании еды. Эсмеральда приручила одну из них, но не смогла забрать с собой. По многим причинам. Еще она запомнила шляпку с полями, которая постоянно спадала на лицо. Она только начала входить в тот возраст, когда дети, нераздельные со своими родителями, выкидывали что-то такое, по чему можно было понять, из какой они семьи. Это, конечно, не стопроцентная точность, что любое поведение и слово исходило из них только из-за влияния родителей. Но нельзя отрицать, что поначалу ребенок в той или иной степени продолжение авторитетной личности, что его растит. Маленькие дети потихоньку начинали понимать, что значит быть дураком и почему это может расстраивать. Воспоминание об острове Барбадос тринадцать лет назад стало последним, где она не чувствовала себя отделенной от общества. В ее памяти навсегда запечатлелись кобальтово-синие волны Атлантического океана, разбивающиеся о скалы, экскурсия в Аббатство Сент-Николас, на которой мама восторженно вздыхала с обещанием приобрести точно такую же викторианскую люстру на кухню. Особняк Сэма Лорда, который построил Сэмюэл Холл Лорд в девятнадцатом веке. Он был самым известным «пиратом» на острове. Развешивал высоко на кокосовые пальмы фонари, чтобы капитаны принимали их за свет маяка и разбивались о рифы. На утро все богатство, что было найдено, он забирал себе. Им посчастливилось остановится в отеле, которым в последствии особняк стал прежде чем все погибло в пожаре. Сейчас там все поросло травой, но в ее голове отложились розовые деревья, белые стены, напоминающие бисквитный торт, и круглый фонтан с прозрачно-голубой водой. Сначала это были миллион глупых вопросов: «Почему ты одета во все черное?», «ты не смотрела «Винкс»?!», «почему твой папа похож на Франкенштейна?». (До того, как они увидели ее родителей и Пагсли на школьном спектакле в качестве поддержки). В любом случае, ее не интересовали люди, думающие, что Франкенштейн — это имя чудовища. Люди, которые узнали про монстра не из романа Мэри Шелли. А то, что на роль Трикс (ведьмы-злодейки как она могла понять), брали других девчонок, ее совершенно не волновало. Потом это было: «Фу, кто вообще любит пауков» и «я не буду с ней сидеть, От нее воняет». Она могла понять чувствительное обоняние одноклассников, ведь поначалу, когда открыла для себя новое хобби, разделывала трупики животных и вываривала их кости, чтобы отделить от плоти до самого будильника. Но не высмеивание за распространенное увлечение. Было до боли приятно слышать крики на том дне рождении с пиньятой. Все это не беспокоило по сути. Уэнздей продолжала с радостью препарировать животных на уроках, отвечать многосложно на вопросы учителей, которых это раздражало не меньше сверстников. Но каждый день был песчинкой в песочных часах. Когда последний кристаллик падал на дно, что-то внутри нее пронзало пулей, а смесь ярости, непонимания, обиды и боли разлеталась брызгами по всей округе, окропляя каплями, похожими на вязкую кровь, всех ответственных за взрыв. И тогда она вылетала из очередной школы. Она росла. Читала все больше, отвечала обидчикам чаще. Но тихо, без улик. Настал самый отвратительный период в ее жизни. Тело менялось, грудь болела, а потом пришли месячные. Она была независима. Она больше не плакала. У нее были цели. Но глубокое, мерзкое, унизительное желание получить поцелуй в лоб от матери и утешительные объятья напоминали о себе настоящей. Она действовала уверенно, без запинок. Отмахивалась от туалетной бумаги в трусах, как от незначительной помехи, нисколько не нарушающей распорядок дня. Но ком в горле и горящее лицо могло подтвердить то, как растерянно она себя чувствовала. Какой беспомощной и изолированной от всех остальных. Принято было считать, что Уэнздей жестокая. Но не пытались ли они отвести подозрения от себя? Однажды, когда ей было двенадцать, она подслушала разговор родителей в оранжерее. — Думаешь, мы поступаем правильно? — тихо спросила мама. Уэнздей не видела их. В тот момент, как наткнулась, сразу спряталась у двери, но успела заметить, что мама копалась голыми руками в земле, а отец целовал ее в шею. «Какие дикари» — подумала она тогда. — О чем ты говоришь, моя дорогая? Я слишком ненасытен, чтобы фокусироваться на чем-то, кроме твоих изящных запястьев. Послышался влажный звук поцелуев, шорох одежды и рычание перевозбужденного (отвратительно) отца. Она закатила глаза, уткнув взгляд в железные перила небольшой лестницы, ведущей в оранжерею. — Mon cher… — с придыханием вымолвила Мортиша. Уэнздей не нужно было ее видеть, чтобы представить выражение лица. — Я о школе. Неужели стоит продолжать? Уэнздей вздрогнула. Сердце, обычно тихое и спокойное, затрепетало в груди. Она только-только поступила в новую школу. В прошлой пробыла пять месяцев. Стая гиен-черлидерш заперла ее в раздевалке, думая, что ей не удастся выбраться. Как личности с такими крошечными мозгами вообще выживали после извлечения их из утробы матери? Она отмела бы эту глупую выходку, если бы она была первой или хотя бы третьей за пять месяцев. Но издевок было слишком много, чтобы мириться. Она отплатила им их же монетой. Только проявила больше фантазии и сил, чтобы не было скучно взаперти. Немного сошедших с ума предметов там, пару капель свиной крови здесь… — Это всего лишь четвертая школа, Тиш. Как еще лучше познать мир, чем не таким способом? Мы с Фестером прошли всю школьную программу на дому, а когда поступили в колледж, то сразу же занялись подпольным бизнесом на сигаретах. Какие это были времена, amorina… Подумай, сколько всего мы упустили в изоляции от современного общества, когда обучались дома? Щелк. Щелк. Мама орудовала ножницами, что-то размеренно отрезая. По звуку похоже на листья или ветки. На немного этот звук ее успокоил. Хотя она давно не составляла ей компанию в оранжерее, она могла слышать этот звук по памяти. — Уэнздей плохо ладит со сверстниками. Они не понимают ее увлечений. Программа школ обычных людей весьма… заурядная. — Хочешь отправить ее в Невермор? Cara mia... — Отец вздохнул. И наверняка взял ее за руку, полностью покрытую засохшей почвой. — Ты же знаешь, твое мнение для меня самое ценное. Я и сам считаю, что для всех нас Невермор стал бы лучшим решением. Но как отреагирует на это наша грозовая тучка? — Уэнздей скривилась. — Ей нравится пугать одноклассников. Это повышает ее самооценку. А Пагсли? Они и так учатся в разных школах. Если Уэнздей будет уезжать в Вермонт на такой длинный срок, не станет ли это новым барьером в их отношениях? А в наших? Мы Аддамс, и должны держаться вместе. Невермор. Это то место, где они оба учились? Влюбились? Это отвратительней вдвойне. Она не собиралась покидать новую школу. Она надеялась, она станет последней, потому что ей уже по горло новые люди, она устала запоминать имена. Угрозы оказывают лучшее внимание, если повторять имя адресата. — Думаешь, ей не хватает внимания? Что? Уэнздей сердито выпрямилась. Если бы она стояла рядом с ними, то тут же привела парочку аргументов, почему это чушь собачья. Но Уэнздей скрывалась, как воришка. Но единственное, что ей хотелось украсть — это свое воспоминание об этом моменте, чтобы поскорее от него избавиться. — Уэнздей? — уточнил мягко отец. Мортиша молчала. И молчала она довольно продолжительное время. Потом прозвучал очередной «щелк, щелк» и отцовский шепот: «Тиш». Она уже собиралась уходить. Ее это все дико***
Рука, поднимающая горлышко к губам, уже немного покачивалась. Вкус спирта въелся в рот, горло, желудок. Ее кровь, казалось, по венам текла розовая, полностью разбавленная горечью жидкого яда. Это больше было похоже на коньяк, чем на сладкий коктейль. Сначала в голове была легкость, и дыра в груди медленно наполнялась, но еще быстрее пропускала все сквозь себя. Нужно было еще и еще. И Уэнздей пила, особо не задерживаясь на мыслях. Ей даже начал нравится вкус, потому что новый глоток временно накладывал на ее чувства печать. Она накачивала себя алкоголем, пока ее тело не превратилось в детскую игрушку — неваляшку. Солнце продолжало печь в макушку, черная панамка лежала вместе с медведем в палатке. Птицы щебетали, как будто вели с ней какой-то диалог. Либо же обсуждали среди своих, как это обычно бывало. Она свесила ноги с маленького деревянного пирса и залезла в карман черно-белой рубашки. Какой поход проходит без ножа? Им можно наточить колышек из ветки, если для палатки один потеряется. Можно нарезать продукты, организовать растопку из коры для костра. Или сделать пометки: чтобы обыватели знали, к какому объекту не подходить. Уэнздей задрала рукав и посмотрела на красные полосы. — Ты всего лишь фрик. — Прозвучал надломленный шепот и она сделала надрез.