21
— Я это уже взяла. Все остальное ложится на плечи, Инид, — Уэнздей ответила на вопрос Вещи об аптечке и села на пол перед горой шмоток. — Если, конечно, вселенная не сжалится над нами и земля расколется прямо под Невермором. Тогда не придется проводить в распутном обществе людей, круг интереса которых сужается до алкоголя и подражания «детям цветов». Она откинула все вещи с коротким рукавом по левую сторону, а рубашки по правую. Возьмет на всякий случай с собой джинсы и толстовку с крыльями из костей на спине, что купила в Джерико. Наденет, наверное, черные шорты до колен, белую майку и, конечно же, бело-черную рубашку в клетку. Вполне себе нормально. Вампиры в академии часто надевали что-то закрытое из легкой ткани. Больше потому, что ненавидели загар и жару, а не потому, что могли испепелиться. Взяв одну простую белую рубашку, Уэнздей поднесла ее к балконному окну на свет. Хотела проверить, насколько она плотная. Поднесла к руке, накрыла сторону порезов. Ткань спины не просвечивала, что говорить о манжетах, где ее плотность была выше. Рубашка висела в гардеробной со времен ее въезда в Невермор и по каким-то причинам ни разу не надевалась. Скорее всего, именно ее она и будет носить, пока не расскажет Инид про отметины. Она свободная и легкая, лучше всего подойдет для жары в тридцать градусов по Цельсию. Вещь подполз ближе, когда она взяла в руки полосатой пуловер. — Мама Мортиши была хиппи, — сказал он. Уэнздей закатила глаза, уверенная в том, что никакой родственник не поменяет ее мнения насчет выпивох, примкнувших к движению ради одного вечера и фотографий в соцсети. А еще нервировало двуличие. Сначала они задирали слабых, а потом выкладывали посты с высказыванием в пользу меньшинств. — Спасибо, Вещь. Это информация поможет мне выжить. Если я стану кандидаткой номер один на роль девочки с камерой, то буду вспоминать о своей бабушке, когда Инид поменяет тысячу поз с венком на вырвиглазном покрывале с цветными спиралями. Он подполз ближе, а она отложила полосатый пуловер в сторону и потянулась за более теплой кофтой. Сегодня выдался поистине мучительный по погоде день. Солнце, казалось, хотелось выжечь все, что недавно выросло, хоть яичницу на асфальте жарь. Даже трогать теплые вещи выходило с огромной неохотой. Сразу создавалось впечатление, что она надевала эту вещь на себя. А еще из-за духоты от отросшей челки пришлось избавиться. Розовые заколки Инид с сердечком так соблазнительно лежали на столе, что она не удержалась и заколола свои волосы с тяжким привкусом поражения. С такой же опаской решила оставить очередную рубашку с рукавами висеть на стуле, а сама довольствовалась минутами свободы, пока Инид была в кружке рукоделия. — Ты должна быть благодарна ей, ведь теперь даже не думаешь над тем, какую кнопку нажать в телефоне, чтобы сделать фотографию, — сыпал он сарказмом. Родственник двигался так, словно хотел поиграть. Растормошить нервы и быстро слинять. Он все чаще открыто иронизировал над ней, в особенности насчет влюбленности, что зубы сводило от злости. Она кинула в паршивца кучей футболок с кофтами, когда тот потерял бдительность. — Если ты преследуешь цель покинуть академию с пятью пальцами, то смени тактику. — Уэнздей сложила руки на груди и уставилась на тщетные попытки Вещи выползти из текстильного завала. — Ты жалок. Послышался шорох со стороны двери. Она подпрыгнула на месте, округляя свои карие глаза. С лица мгновенно спала тень раздражения и сердце разогналось как у мышки. Трясущиеся руки нащупали толстовку и Уэнздей торопливо натянула ее на себя. — Уэнздей! — Инид светилась радостью. — Мы сегодня пойдем гулять! Она сбросила сумку прямо у двери и пружинистой походкой двинулась в ее сторону. С горящими глазами и с полной готовностью задавить азартом Инид легла к Уэнздей головой на колени. Уверенно обняла себя чужой рукой и обхватила пальцами предплечье. — Пойдем?! Пожалуйста! — Она надула нижнюю губу и широко распахнула глаза. Уэнздей испытывала адский дискомфорт. Душила теснота. Ткань раздражала кожу. Косы, заправленные под толстовку, хотелось срезать к чертям. Но она натянула на лицо нервную полуулыбку, надеясь удержать в своем организме капли пота, которые могли некстати появиться на лбу. — Будет глупо не попросить о взаимной услуге, — ответила она. Правда, что за услугу она хотела бы попросить, еще не придумала. Пальцы свободной руки впутались в светлые волосы. — Все, что угодно. — Инид улыбнулась. — Тебе идет розовый. И без челки. Мне нравятся твои бэйби-бровки. Почему ты в толстовке? Она аккуратно касалась пальцами ее лица. Постучала ноготком по заколкам, а потом провела две линии по форме бровей, едва задевая волоски. Уэнздей ощутила щекотку и тут же потерла брови. — Воу, Инид. Я не могу поспевать за твоим гиперактивным мозгом. — Уэнздей принялась мягко расчесывать ее волосы, Инид на мгновенье прикрыла глаза. — Все мои шпильки дома. Ты не против? — Бери, когда хочешь. — Инид промычала что-то следом, явно получая удовольствие от действий с ее волосами. — Ты выглядишь мило. — Про брови это оскорбление? — спросила с иронией Уэнздей. Инид щелкнула языком и приоткрыла один глаз, зажмурив второй, как если бы она смотрела сейчас на яркое летнее солнце, такое же безжалостное, как за пределами их комнаты сейчас. — Я сказала, что мне нравится. — Она снова подняла руки к ее лицу. — Такие невинные и детские волоски. Я как будто восьмилетку за брови трогаю. — Почему ты все еще на свободе? — У меня есть младшие братья. Я не могу их потрогать за брови? Хочу подчеркнуть, они были не против. Уэнздей приложила ребро ладони к линии роста волос. Непростительно как быстро она могла взмокнуть. Их поместье летом легко сравнить с катакомбами. Особенно если температура снаружи устраивала лесные пожары. — Расскажешь об этом в суде. Прищурившись и поджав губы, Инид приняла решение Уэнздей достать любой ценой. Она, конечно, не спешила сползать с ее коленей, вдобавок устроила мини бой руками. Пыталась, вопреки сопротивлениям, дотронуться до открытых участков кожи и, напротив, подлезть под ткань теплой толстовки. От обеих слышалось фырканье и смешки. Вскоре Инид сдалась и позволила своим рукам крест-накрест прижаться к груди. — Толстовка. — Она указала на Уэнздей подбородком, не имея возможности пользоваться руками. На Инид майка с котиками, полностью открывающая руки. При движении она поднималась выше, оголяя пупок. Хорошо, что шорты были длиннее некоторых юбок, что та иногда носила. Уэнздей невольно засмотрелась на то, как напрягались мышцы на руках, а еще сосредоточилась на пальцах, вцепившиеся в запястья Инид. Ее руки поднимались и опускались вместе с Инид от тяжелого, но частого дыхания. Ей нравилось фиксировать ее движения, как и то, что Инид полностью принимала контроль. Покраснев, Уэнздей ее отпустила. — Я… Выбираю, что надеть на вечер в поход. Или на непредвиденные погодные обстоятельства. — О! Черт! Забыла про теплую одежду! — вскрикнула Инид и подскочила, чудом не врезавшись в Уэнздей головой. Недолго продлилось это умиротворенное затишье. Инид села на колени и собиралась умчаться к своему шкафу. Но Уэнздей, заранее зная, что все время до прогулки пройдет в их сосуществовании, но на разных сторонах комнаты или даже в отсутствии Инид, которая решит обсудить что-то произошедшее в интернете с Йоко или Дивиной, с глазу на глаз, совершила поступок, подбадривающий ее одинокое влюбленное сердечко — поцеловала Инид в щеку и незаинтересованно вернулась к вещам, раскиданным по полу. — Можешь идти. Если перечислять в голове пункты, то для похода осталось только решить вопрос со спальным местом. В палатку нужны спальные мешки? Одеяла? Нужны ли им подушки? Что бы там ни было, Инид обещала положить все это к себе. У нее была походная сумка. Если бы Уэнздей сказали о походе хоть раз, она бы что-нибудь придумала. Могла приобрести сумку, а могла свалить домой по семейным обстоятельствам, но кто же знал. Все самое необходимое, вроде обезболивающего и средств гигиены Уэнздей уже взяла. Она об этом думала, слепо перебирая валяющиеся на полу вешалки, на которых висели рубашки. И когда Уэнздей подняла голову, Инид оставила поцелуй в уголке ее губ. Часть сердца в этот момент наполнилась теплом, желанием продолжить, счастьем, что Инид проявила к ней настолько близкое внимание, а еще отвратительными муками из-за невозможности вернуть поцелуй. — Упс! Сошла с траектории! Наши губы так и тянутся друг к другу. — Из Инид вырвался смешок; она подмигнула, вскочила на ноги и, одернув майку, потопала в сторону своего шкафа. Уэнздей вспомнила о толстовке, только когда пошевелилась и почувствовала, как потная кожа терлась о ворсистый материал. Она прокручивала в голове ее чуть влажноватые губы, с которых стерлась помада. — Кстати. Что совершенно не кстати. Ты хочешь взять себе одеяло или не против, если я возьму одно свое запасное на нас обеих? — Я не против одного, — смахнув с себя наваждение, ответила Уэнздей. — Отлично! Вечером удерем в Джерико. Лучше к семи. Настроение: булка с маком со скидкой. Я надеюсь, их не раскупят ко скидочному времени. Инид скептически изучала свой гардероб, хмуря брови. Свои, видимо, не детские брови. Уэнздей схватила гору ненужных для похода вещей и зашла в гардеробную. Все еще рискуя, но без возможности терпеть больше, она сняла с себя толстовку и вздохнула, намереваясь выпустить из себя весь стресс, испытанный за каких-то минут десять. Вещь выбежал из-под кровати. Она обратила на него внимание, скользнув глазами, страдальчески удерживая тыльную сторону ладони на лбу. — Даже ящерицы, которых варит Эсмеральда, не имеют такой насыщенный красный цвет. Она не знала, к чему именно относился его комментарий. К цвету ее лица по поводу парника, который она самолично создала или из-за микро поцелуя Инид. Но она показала ему средний палец и велела, вместо того, чтобы издеваться, принести рубашку, весящую на стуле.***
В парке стоял запах цветущих деревьев. Очень яркий, сладковатый и напоминающий виноград. Помимо привычных клена, кедра или бука, здесь, оказывается, можно встретить и плодовые деревья. Только какие именно, не определить. Для Уэнздей все белые цветы на одно лицо. Инид сказала, что это черемуха, так как цветочки совсем маленькие. Да и не в первый раз она здесь гуляла. Температура спала, и на улице воспарила легкая, летняя прохлада. Как раз-таки из-за дневной жары и последующего ее спада сейчас в свежем воздухе витал сильный запах цветений. В это время суток существование воспринималось совершенно спокойным, а с Инид под руку — лучшими часами из всех. Инид-таки успела купить булку с маком и стакан кофе. Уэнздей взяла тоже самое. В булочной никого не было, разве что после того, как они ушли, за ними следом зашла девушка в наушниках и бутылкой лимонада в руке. Они отправились гулять по парку, обсуждая поход и то, как странно смотрел какой-то мальчик на Инид во время обеда в школе. Уэнздей этого не видела, но ее зубы плотно сжались от детской ревности, рассыпавшейся по телу, как рис, подкидываемый на свадьбах. Неожиданно, быстро, но пара зерен где-то застряла в волосах. Но потом Инид назвала его криповым, и она выдохнула, стряхнув с себя остатки метафорического риса. Чем дальше ноги вели их в глубь парка, тем отчетливей слышалось пение сверчков. В воздухе витал не только аромат деревьев и запах сладкого кофе в руке, но и привкус свободы, маячившей совсем-совсем близко. Не как Инид, конечно, повисшей на ее плече, но ощущать волю было почти также приятно. Инид ругала себя за калорийность булки, а Уэнздей безмолвно подписывала себе в голове эти цифры на будущее. Они сделали круг по парку и присели на лавочку рядом с детской площадкой. Одним словом, вернулись в самое начало, откуда можно было разглядеть здания и уличные фонари. Один из них стоял рядом с лавочкой и освещал мягким желтым светом Инид. — Могла бы ты когда-нибудь представить, что будешь слушать эту ужасную современную музыку? — спросила Инид с улыбкой. Из ее телефона сейчас доносился плейлист с летней попсой. Инид сказала, что сейчас ее настроение слушать что-то радостное, хотя на танцы не осталось сил. Уэнздей заметила, что Дуа Липа в последнее время не покидала их комнату и сопровождала каждую прогулку под покровом вечернего неба, переходящего в ясную ночь. — Предпочитаю думать, что это сон, навеянный твоим песнопением в ванной. Уэнздей могла приостановить мысли и позволить сердцу размеренно биться, когда чувствовала безмятежность на территории, где никого кроме них не было, а время суток только шло на руку. Она всегда с легкостью держала зрительный контакт с людьми, но когда она смотрела в глаза Инид, то приземленность, которая не была ей присуща, выходила на передний план. Если она жила за счет шестеренок, постоянно работающих в голове, то Инид владела привилегией из замедлять без вреда для психики. — Хотела бы я спросить, приятный ли этот сон, но что-то мне подсказывает, что ты назовешь его кошмаром или сонным параличом. — Инид сморщила нос и дернула Уэнздей за замок расстегнутой толстовки. — Да, я так и ответила бы, — сказала она, слабо улыбаясь. Тогда Инид вцепилась в нее руками, подтянула ноги на лавку и попыталась занять как можно меньше места. Уэнздей обняла ее за плечо, расслабляясь еще больше, стоило волчице в нее вжаться. Ее не от чего сейчас уберегать, но нравилось думать, что Инид ощущала себя в ее объятьях защищенной. — А что подумала бы? — Она подняла глаза и заинтересованно наклонила голову чуть в бок. Уэнздей подумала бы о том, что боится всего этого в один момент лишиться. — Ты слишком много хочешь знать. Инид надула губы, как обычно, а Уэнздей, сжалившись, поцеловала ее в лоб, благодаря всех духов за то, что ей это было позволено. После чего бездумно провела тыльной стороной пальцев по оголенному бедру, так близко прижимающегося к ее ноге. Она бы смутилась порыву, если бы не одно но. — Ты замерзла? — спросила, слегка нахмурившись, она, когда ощутила пальцами чужую ледяную кожу. — Рядом с тобой невозможно замерзнуть, — пошутила, пожав беззаботно плечами, Инид, но встревоженно вздрогнула, когда Уэнздей отстранилась. — Мы идем обратно. — Но… Уэнздей! — воскликнула Инид с протестом. — Никаких но. Вопреки твердому настрою Уэнздей, Инид удержала ее за руку на месте. — Но я не хочу! Я не замерзла, они просто… Холодные! Я хочу еще немного погулять. У нас завтра последняя контрольная. Я хочу полностью прочистить голову, чтобы сразу прийти и лечь. А если мы придем сейчас, то я либо буду читать мангу до двух ночи, потому что не смогу остановиться, либо залезу в заметки, повторить эти идиотские миллион дат и смешаю все в кашу у себя в мозгах. Какая же она капризная порой. И настырная. Уэнздей с радостью могла бы ей припомнить свои слова о том, что вечером, особенно если не двигаться, будет прохладно, не смотря на температуру днем. На что ей ответили, что все будет нормально, что слишком жарко для штанов и что вернуться они до того, как станет холодно. Как они так быстро поменялись ролями, что Уэнздей стала заботиться о таких вещах, а Инид упрямо игнорировала очевидное? — Давай сюда ноги, — сказала Уэнздей, приняв свое поражение. Она откинулась на спинку лавочки вновь и помогла Инид удобнее разместить ее бедра на своих, и накрыла, как могла, частью толстовки ее кожу, а вторую руку смело, (слишком смело для влюбленной в подругу девушки) положила на ноги, сильнее пряча от вечернего воздуха. Но если подумать, то даже ее ладонь, накрывающая колено, меркла на фоне того, как быстро через ткань штанов она ощутила ледяные ноги Инид. — А мне нравится такая альтернатива. Хотя подчеркиваю, что мне нисколечко не холодно, — отозвалась Инид. Она обвилась вокруг руки Уэнздей, покоящейся на колене, и прижалась головой к плечу. — Я бы не спешила радоваться. Ты будешь отгонять от меня комаров. Иначе мы вернемся раньше, а телефон и тетради я отберу насильно. Периодически назойливый писк комара врывался в симфонию сверчков. И это одна из причин, почему она ненавидела находиться в лесной местности дольше положенного. — И чем я буду заниматься? — Мной. — В каком смысле? — Инид поднялась с плеча и лукаво посмотрела Уэнздей в глаза. Уэнздей потерялась и забыла, что должна была ответить. Все мысли убегали, и просто хотелось смотреть в ее глаза. Она водила пальцем по ее колену, заставляя комок нервов в груди сильнее сжиматься. — Самом смелом. Она не отводила взгляда, по затылку распространилось онемение неловкости. Музыка не спасала от молчания, затянувшегося на минуту. Инид ничего не говорила против ее мягких движений по коже колена. Хотя что бы она вообще могла сказать? Да и почему? — В твоем понимании это означает бросить тебе вызов в фехтовании, — ответила со смешком Инид и перевела взгляд на совершенно новые качели, находившиеся здесь. По сравнению с качелями на заброшенной площадке, это небо и земля. — Я настолько скучная в твоих глазах? — поинтересовалась Уэнздей насмешливым тоном. — Просто на то, чтобы захотеть с тобой сражаться, нужна ахренительная уверенность. Она могла бы возразить. К счастью, после каникул и тренировок с отцом, она как минимум восстановила свои навыки и как максимум сумела развить реакцию. До ссоры она иногда по вечерам тренировалась в пустом классе. Тренировочный зал не закрывался, весь инвентарь хранился в отдельном помещении, и с этим ей помог Вещь. А в один из дней, скорее всего, по наводке Инид, не иначе, тренер Влад разрешил ей брать ключи и заниматься легально. Вот так просто. А когда она стала более уверенной в своих силах, то уже занималась в паре с Бьянкой. Их спарринги проходили уже после ссоры с Инид. Она не давала ей поблажек и держала в тонусе, что Уэнздей уважала. Их силы были на ровне. Никогда не было известно, кто в этот раз продует, а кто одержит победу. — Мы никогда не стояли в паре. Это странно, — произнесла задумчиво Уэнздей. — Ну, очевидно, это потому, что мы на разных уровнях. Я слишком неуклюжая, — усмехнулась Инид. Уэнздей переместила ладонь на вторую ногу Инид и обхватила чуть выше колена, сдвигая ее бедра ближе к себе. Она делала это как можно естественней, но на самом деле прощупывала почву, ждала момента, когда Инид нервно захихикает или отшутится, давая понять, что руку все же убрать стоит. Но Инид не реагировала, Уэнздей незаметно выдохнула через нос. — Это не так. Я видела, как на прошлом занятии ты одержала победу над… — Клинтом. Да брось, он всегда сражается в полсилы на твердую «хорошо». Давай не будем об учебе, пожалуйста, Уэнздей. — застонала обессиленно она. Уэнздей считала, что Инид себя недооценивала, ведь действительно могла наблюдать, как слаженно она двигалась. Инид временами витала в облаках и поэтому не сосредотачивалась, что в итоге вело за собой проигрыш. Но когда она собирала все силы в кулак или была чем-то разгневана, то сражалась бесподобно. Просто ей сложно оставить одну единственную задачу в голове, преследовать одну цель. Стоит этому по каким-то причинам произойти, сразу становится ясно, кто в паре проиграет. — Мучениям почти пришел конец. Инид на нее не посмотрела и оторвалась от руки для того, чтобы лечь на скамейку. Ее макушка как раз доходила до края лавочки. — Да, да… — Она вздохнула и посмотрела на небо перед собой. Ее настроение изменилось, как по щелчку пальцев. Морщинка между бровей беспокоила сильнее громкого смеха во время написания романа. Уэнздей слабо потрясла ее, держась за ногу, чтобы обратить внимание: — Что-то случилось? Лицо Инид скривилось от мыслей, которые она решала озвучивать или нет. Они мучали ее изнутри это видно невооруженным глазом. Она накрыла лицо руками и потерла веки. — Мне придется терпеть мать и братьев целое лето. Вот это действительно поле боя. В мыслях Уэнздей уже давно видела их вдвоем у себя в поместье. Слышала комментарии своих родителей и понимала, что собственное лицо перекрывало недовольством от их публичного проявления чувств. Инид по-любому умилялась бы. А ей пришлось бы уводить ее за руку с поля их зрения. — А ты… Не хочешь провести лето у нас? — осторожно, словно пробуя на вкус буквы, Уэнздей задала вопрос. Инид раскинула руки в стороны. — Уэнздей, я не… — Не обязательно отвечать сейчас, — перебила Уэнздей. — Я хочу, чтобы ты знала, что каждый член моей семьи будет рад тебя видеть. Мы предоставим тебе комнату. Или… или ты можешь спать со мной. Я покажу тебе дом, лес, богатый травами. Только не говори, что ты в этом заинтересована вслух, потому что бабушка никогда не отличалась тактом. — Она тряхнула головой, немного нервничая. Пальцы сами по себе едва заметно сжались на ноге Инид, как будто из-за спазма. — Недалеко от поместья есть болото. Если у тебя нет страха кувшинок, мха или водорослей, туда беспрепятственно можно спуститься. Также рядом город. Но ты можешь без проблем обращаться. В нашем распоряжении вся территория, а охотиться или нет выбор только за тобой. Я буду рядом. Или, если тебе нужно уединение, то, очевидно, я просто буду ждать тебя дома. — Она прервалась, немного смутившись своей искренности и напора, но покачала головой, понимая, что не могла сказать все это по-другому. Инид улыбалась губами, но глаза казались грустными. — В общем, мы будем рады приветствовать тебя. — Я бы с удовольствием. Правда, Уэнздей. — Она вздохнула и посмотрела в сторону, приподнявшись на локтях. — Просто… Родители. Я не знаю… Между ними повисло это препятствие и не хотело никак рассасываться. Родители Инид. Да, Уэнздей огорчалась из-за слишком реального сценария не видеть Инид несколько месяцев кряду. Ей хотелось быть рядом. Дело не только в том, что Инид ей нравилась. У нее никогда не было такого. Она никогда никого не приводила к себе домой с ночевкой. А после дня рождения с пиньятой, наполненной пауками, ее стали бояться еще сильнее. Это желание было немного припозднившимся, не по возрасту. А если добавить к нему тягу к Инид как к возлюбленной… Сумасшествие. — Не расстраивайся, γατάκι μου. — мягко проговорила Инид, встав и взяв в руки ее косы. — Я с ними поговорю. Что-нибудь придумаем. Уэнздей посмотрела на нее нечитаемым взглядом. Она не могла скрыть своей легкой грусти, когда было так неприятно думать о том, что все-таки может ничего не получиться. Инид нежно проследила пальцами ее косы до самых кисточек и издала такой утешающий звук, будто Уэнздей ни с того ни с сего начала реветь. Она скинула с себя согревающие руки и забралась к Уэнздей прямо на колени, чтобы крепко обнять. Она шептала ей что-то успокаивающее в шею, а Уэнздей вяло угукала, утыкаясь ей в грудь ухом, удерживая руки на спине. Настроение упало настолько, что даже такое провокационное положение не стерло с ее мыслей негатива. Хотя у нее все равно горели уши, когда она прикоснулась щекой к груди Инид, закрытой трикотажным кардиганом на пуговицах.22
Громко прозвенел звонок, и по классу литературы прошел освободительный ликующий гул. Ученики, как по команде, начали собирать все свои вещи и, не стесняясь, говорить о том, как приятно будет не видеть всех здесь присутствующих до следующего учебного года. Окна раскрыты нараспашку. Свет заливал полы и парты, стараясь потратить как можно больше яркости на предметы вокруг, иначе на улицу без защитных очков не взглянуть. Пение птиц и топот ног в коридорах наполнил уши, а смех и возгласы создавали такую какофонию, что край искать шумоподавляющие наушники. Она не слышала такой радости ни перед зимними каникулами, ни перед весенними. Все суетились и торжествовали, а она не знала, на какой мысли сосредоточиться. Осталось всего пара дней до решающего отъезда и после похода и прибытия родителей точно будет известно, останется ли Инид с ней на каникулы или нет. Инид уверяла ее, что как только они вернутся, она позвонит своему отцу и поговорит для начала с ним. Мюррей более лояльный, и каким-то невероятным образом ему порой удается переубеждать Эстер в некоторых вопросах. И, учитывая свою беспомощность в ситуации, Уэнздей могла надеяться только на него или хорошее настроение Эстер, что не менее тягостно. С другой стороны, она думала о предстоящем походе. Ее тяготили мысли о том, что эти сутки могут оказаться последними, проведенными рядом с Инид перед долгими каникулами. Она должна сделать все для того, чтобы воспоминания, оставшиеся о ней, были приятными. Чтобы в любой момент Инид могла вернуться к ним, как к вечному оазису спокойствия и радости. Как бы удручающе сладко это не звучало. Прежде чем ученики вырвались на относительную свободу, вперед, к сборам сумок, в класс зашла мисс Солис и напомнила о времени, в которое они должны будут стоять у главного входа, о том, что нужно взять и чего брать ни в коем случае не стоит. Часть класса стонала от повтора одной и той же информации, и часть напоминала, что все это закреплено в чате школы. Уэнздей не обращала ни на что внимания, разве что на листья деревьев за окном перед глазами. Краем уха она слышала перешептывания друзей об их «алкогольном плане», но вмешиваться не хотела. Когда же они, наконец, оказались на лужайке рядом со зданием, то слушать разговоры вполуха не получалось. Кто-то сидел на пиджаке, кого-то нисколько не смущала трава. Они скупили соки и молочные коктейли с откручивающимися крышками в кафетерии для того, чтобы опустошить их и наполнить в последствии алкоголем. Учитывая жажду Йоко и Инид, а также их быстрое выздоровление после спирта, то одна бутылка для них как горькое лекарство от кашля. А все так сильно преследовали возможность провести день в подвыпившем состоянии, что известно было точно — брать надо много. — Еще немного и я лопну, — простонала Дивина и, отдав пачку литрового сока Йоко, страдальчески разлеглась на траве в позе звезды. — Ты можешь и вылить. Мне свои карманные жалко. Я выпью все до последней капли, — объявил Кент, хлопая себя по спине, когда Эйджакс сорвал длинную травинку и стал незаметно донимать его щекоткой. Инид не решалась лечь на траву в юбке, так как опасалась, что кто-нибудь сможет под нее заползти. «Кто-то кроме Аддамс?» — последовала тихо ехидная реплика Йоко вместе со смешками Дивины. Низ живота потянуло, но Уэнздей сохраняла хладнокровие, стискивая зубы до скрежета. У нее уже по кирпичикам складывался прочный иммунитет к их замечаниям. А вот Инид посоветовала Танаке заткнуться с улыбкой на покрасневшем лице. — Un jour, notre entreprise se contractera pour des raisons non naturelles. — пробормотала Уэнздей, не меняя мимики. Фраза до Йоко долетела незамедлительно. — Hé! Je peux t'entendre! — Прозвучало слишком громко. Все разом замолчали и посмотрели на Йоко, кривившую бордовые губы, с недоумением, а потом поголовно на Уэнздей. В этот момент можно было услышать, что кричали вдалеке другие студенты. — C'est vrai? — Уэнздей ухмыльнулась и плавно подняла взгляд. Они с Танакой напоминали двух ковбоев на дуэли из нашумевших вестернов. С перекати-поле посреди пустынной дороги и саундтреком Эннио Морриконе. Петрополус объявил, что ненавидит, когда Йоко и она внезапно начинают разговаривать на другом языке. После этого остальные, пожав плечами, продолжили разговор. Иногда приятно было перейти на другой язык и знать, что тебя поймут. Пусть даже часть того, что говорила Танака, являлось бесстыдством. А вообще, больше двух полиглотов в группе уже скука. — У вас времени до вечера. Потом мы с Уолтером Уайтом займемся коктейлями. — Ксавье похлопал Эйджакса по плечу. А Кент как раз вырвал из его пальцев злополучный зеленый стебель. Но как только он смял его и выкинул подальше, Кент спокойно сорвал еще один, растущий у дерева, у которого они расположились. Инид сидела рядом на своем пиджаке и рвала травинки. Разделяла их надвое, самые длинные крутила в пальцах. Она весь день, если вспомнить, вела себя задумчиво. Хотелось залезть к ней в голову и незамедлительно все узнать. Но, имея эту возможность, Уэнздей все равно так не поступила бы. Нужно будет поговорить, когда они доберутся до комнаты. — Много ума не надо, чтобы перелить в коробки пиво и смешать водку с колой, — сказала Бьянка и закатила глаза, не отрываясь от телефона. Она все время что-то печатала, изредка вставляя своих пять копеек в разговоры. — Кто вам продает алкоголь? Или для силы сирен здесь неограниченный лимит использования? Говоря это, Уэнздей потянулась к такому же длинному стеблю травы, как у неугомонного сирены. В ее голове решались проблемы, как математические примеры. Инид сейчас работала на две реальности. Ту, в которой она изредка открывала рот, и ту, куда погружалась, отдавая внимание траве в руках. Уэнздей взяла травинку за отломанный стебель и, двигая только кистью руки, направила противоположный конец к оголенным ногам Инид. Как солнечный зайчик, на ее лицо запрыгнула улыбка. Инид хихикнула и стала отгонять предмет веселья куда подальше. Уэнздей не собиралась отступать. — А ты будешь нас осуждать, Аддамс? — Бьянка наклонила голову вбок, ухмыляясь. — Раньше может и быть, но сейчас у нас есть Лукас и его проверенный магазин. — Хоть какая-то польза быть с нормисом… — бросил бездумно Эйджакс. Оскорбленная Барклай в порыве кинула в него закрытой пачкой молочного коктейля, одновременно с тем, как Кент окончательно вышел из себя, зарычал и навалился на парня всем весом. Трава в руке Уэнздей замерла на секунду. — Эй, вы же не собираетесь дегустировать алкоголь? — нервно протараторила Инид и выпрямилась. Боковым зрением было видно ее неестественность. Ее встревоженную позу, живая демонстрация фразеологизма: «Держи ухо востро». Не стояло так нервничать. Иногда создавалось впечатление, что Инид переживала насчет вещей, касающихся Уэнздей, сильнее самой Уэнздей. Она выкинула стебель и взяла Инид за руку, абсолютно готовая к любым нападкам со стороны компании. Инид глянула нее от неожиданности и смущенно улыбнулась, но резко закусила губу, нахмурив брови, стараясь сделать вид, что рука, которую она постоянно держала, не заставила ее улыбаться как огромному денежному призу. — Черта с два хоть кто-нибудь понюхает крышку, — твердо заявила Йоко. — Не хватало утром чувствовать ваш перегар в автобусе. С этим Уэнздей могла согласиться.***
Все вещи готовыми стояли возле балконного окна. Помимо всего, они собрали все, что им больше не понадобится здесь, в Неверморе. Уэнздей оставила пару вещей, средства гигиены и пишущую машинку, клавиши которой она с удовольствием перебирала сейчас, выуживая из своей головы историю на чистые листы. Она писала без перерыва час. Инид на фоне тихо собиралась и слушала музыку, что не мешало и, напротив, позволяло расслабиться и отдать все свое внимание истории, подходящей к развязке. Уэнздей закончила главу и выдернула листок из машинки. Она не захотела проверять написанное на наличие ошибок и отложила листы, что написала сегодня в сторону. На часах в телефоне было шесть. Она встала, чтобы размяться, но взгляд упал на пустую сторону соседки. Оливковый туристический рюкзак стоял возле ее стола. Горела лампа и гирлянды в виде шариков, несмотря на то, что на улице было светло. Можно увидеть чемодан за кроватью и красную сумку. Ту самую, взгляд на которую заставлял неприятные воспоминания проноситься перед глазами. Напор воды в ванной стих, послышался щелчок шпингалета, и вышла Инид. Ее лицо побледнело, за исключением глаз, носа и губ. Если бы не они, Уэнздей подумала бы, что Инид тошнит или вроде того. Она натянула на себя толстовку вместе с капюшоном и легла на кровать, повернувшись лицом к стене. После чего залезла в телефон, не произнося ни слова. Что-то было не так. Уэнздей почувствовала чужое настроение с расстояния. И, опешив от тяжелого напряжения в груди, сразу подошла к кровати. — Инид, — позвала она. От фигуры на цветном покрывале послышалось незаинтересованное мычание. Помявшись на месте, она все же присела, а кровать скрипнула под весом. Уэнздей видела, как ее пальцы тыкали туда-сюда без цели. Просто чтобы зайти в приложение, пролистать пару постов и выйти. Она сдвинула брови и дотронулась до ее плеча. — Все в порядке? — Все отлично, — ответила Инид со слезами в голосе. А потом и вовсе, рыкнув на себя раздраженно, потянула за шнурки серой толстовки, чтобы спрятать лицо еще больше. Органы внутри перевернулись от возникшей тревоги. Как будто у нее самой случилось что-то плохое. От растерянности слов на ум не шло. Уэнздей коротко вздохнула и опустила плечи. Легла рядом, но слушать всхлипы Инид было невыносимо. Каждый высокий звук царапал ее сердце. Это работало почти как с ножом, смазанным аконитом. Раны оборотня не затягивались. Уэнздей повернула голову: — Расскажешь? — Нет, — буркнула едва разборчиво Инид. Она накрывала голову руками, как будто ей было недостаточно капюшона и того, что Уэнздей видела лишь ее спину и затылок. Она боялась, что сделает что-то не так, поэтому только смотрела на съежившуюся фигурку. Невольно Уэнздей приподняла голову и осмотрела комнату, пытаясь найти родственника, но все тщетно. Придется справляться в одиночку. — Что случилось? — Она легла на бок и пододвинулась ближе. На удивление, Инид сразу вытолкнула из себя все, о чем до этого не хотела говорить: — Не хочу я никуда ехать! Меня все бесит. Ненавижу свое отражение. Я выгляжу ужасно! — Она завыла, зарываясь лицом в локти. — Не знаю, что надеть. Я сравнила фотки в одних и тех же шортах год назад и сейчас. Тогда они на мне сидели свободнее, чем сейчас! Я не хочу толстеть! Она ослабила шнурки, все еще рыдая, и стала вытирать глаза и нос. Уэнздей остолбенела и села. — Ты не… Кто тебе сказал..? — Она потерянно тряхнула головой и снова дотронулась до ее плеча. — Хочешь обняться? — Хочу спрыгнуть с балкона! — Ну-у, я бы этого не хотела. К тому же ты можешь выжить. — Инид затихла на кровати, а Уэнздей испуганно округлила глаза. — Я имела ввиду, ты можешь продолжить свое существование с ужасными последствиями! Можешь сломать ноги, позвонки, перенести множество операции по установлению механических конструкций. Смотря, что располагается внизу. Деревья, кусты или земля. Еще смерть может наступить после приезда скорой помощи, а значит, последние минуты жизни пройдут в невыносимой агонии. Но если учитывать то, что ты оборотень… — Заткнись, Уэнздей, и обними меня уже наконец! — Крикнула плаксиво Инид, повернувшись. Захлопнув рот, Уэнздей вздохнула, понятия не имея, что следует сказать. Инид поменялась в лице. — Прости, я не хотела кричать. Просто когда ты о таком говоришь, мне становится хуже. Последовали долгие секунды, которые были потрачены на то, чтобы уложить шмыгающую носом Инид к себе на плечо. Недавно прошло полнолуние, и она, казалось, перенесла этот день нормально. Перед самим полнолунием они лежали на полу на двух пледах, покрытых хлопковой простыней, потому что без нее лежать было слишком некомфортно из-за духоты в комнате. Уэнздей включила аудиокнигу, где женщина с успокаивающим голосом читала «Гарри Поттера». Инид морщилась и жевала прорезыватель для зубов, пытаясь заснуть, пока Уэнздей гладила ее по голове. Шел третий час ночи, иногда пели птицы, а через приоткрытые окна с обеих сторон комнаты они слышались совсем отчетливо. Она давно вырубила «философский камень», а Инид тихо сопела у нее в объятьях. Свежий воздух, пока еще нетронутый солнцем, маячил вместе со сном где-то на периферии, а Уэнздей все думала, что с ними не так. Она допускала мысль, что Инид думала о том же самом, но могла лишь смахнуть эту ересь и заснуть. Она вспомнила, что после клеток, когда Инид пришла вся уставшая, после ванной с пеной, в которой она чуть не заснула, что пришлось настукивать в дверь из-за подозрительно затянувшихся минут, а дальше, после долгого дневного сна, Инид вроде как вела себя отдохнувшей и спокойной. Но, видимо, ее еще не отпустило, и эмоции, которые наверняка она старалась заглушить, вспыхнули в ней сейчас. — Ты выглядишь также хорошо, как и всегда, mio sole. — мягко проговорила Уэнздей. — Не правда, — возразила Инид и снова заплакала. — Я выгляжу ужасно. Ем, как не в себя, скоро в эти шорты вообще не влезу! А эти глупые шрамы! Смысла краситься завтра нет, я и не хочу, но… Меня давно никто не видел без макияжа, кроме тебя. Я даже на ночевках смываю его в самый последний момент, а утром стараюсь как можно быстрее уйти. Знаю, что макияж здесь мало что скрывает, но шрамы хотя бы не так сильно бросаются в глаза. — Она замолчала, вытерла небрежно слезы под нижними веками. Уэнздей ее не торопила. — С ярким макияжем я чувствую себя уверенней, но раньше мне просто нравилось краситься, а сейчас это обязанность. Уэнздей слышала в ее словах боль. Быть запертой в четырех стенах обстоятельств невыносимо. Но она не могла и подумать, что Инид настолько ранило ее положение. Но теперь отслеживания воспоминания, каждый миг, где ее пальцы неловко одергивались от волос, когда она хотела заправить их за ухо, она почувствовала себя виноватой. Нужно было пресечь этот момент на корню, когда деструктивные искаженные мысли только-только попали в мозг Инид. А она этого не сделала. — Ты мне доверяешь? Она осторожно отвоевала свою руку и спустилась ниже, чтобы быть с Инид на одном уровне. — Если честно, сейчас не очень, потому что ты обязана сказать что-то хорошее, чтобы меня не обидеть. — Инид шмыгнула носом и облизнула покрасневшие губы. Она была спокойнее, чем минуту назад, но следовало предпринимать шаги осторожно. Уэнздей села и взяла ее за обе руки. — Как думаешь я отношусь к шрамам? — спросила она. — Наверное, положительно, — ответила Инид. Уэнздей ослабила хватку, а Инид не препятствовала, опустив свои ладони на колени. Ее глаза были уставшими, с крохотным вкраплением надежды на то, что сейчас она услышит что-то хорошее о себе. Но в то же время она не выглядела как человек, который в это хорошее поверит. — Я считаю, что каждый шрам это история. — Уэнздей протянула руки к ее лицу и до конца расслабила капюшон. Она аккуратно убрала спутанные волосы со лба и щек. — Даже если ты порезалась линейкой. — Всего один раз. Она железная, Уэнздей, — ответила комично-упрямо Инид. Она кивала своим словам, не моргая и ни на секунду не отводя своих кобальтовых глаз от карих глаз Уэнздей. — Без осуждения. — Усмехнулась она. — Как можно прожить жизнь с чистым холстом? Она перевела глаза на три полоски на лице. Инид на грани слез прикрыла их дрожащей ладонью и уткнула взгляд в пол. Ребра Уэнздей накалились от сочувствия, которое она испытывала по отношению к этой девушке. Она не видела в шрамах ничего ужасного. Напротив, она понимала, какой страх и боль перенесла Инид, когда хайд безжалостно пытался ее убить. Она понимала, что в мире, где красота измеряется в пропорциях, а в соцсетях часто выставляется идеальная картинка, справиться с несоответствием себя и стандартов крайне сложно. Возможно, где-то она была лицемерна, не принимая свои самоповреждения до конца, но сейчас дело не в ней. Уэнздей все еще корила себя за то, что не смогла выкрутиться из вещей в те дни по-другому. Может, никто не пострадал бы. Но время не вернуть, произошедшее не исправить, поэтому Инид заслуживала знать, что наличие увечий не делало ее хуже, они напоминали о том, что она живая. Уэнздей осторожно отняла ее ладонь от лица. — Они тебя не портят. Чтобы ты ни думала. Иногда, когда я смотрю на них, я вспоминаю, что могла тебя лишиться. — Она ощутила спазм в горле, но продолжила, нежно касаясь подушечками пальцев среднего шрама. — Но ты здесь, рядом со мной. Я чувствую твою силу. — Она положила ладонь ей на грудь, чуть ниже ключиц, скрытых одеждой. — Хотела бы я, чтобы ты увидела себя моими глазами. Всю себя. Уэнздей отпрянула и неловко положила руку на колени, напомнив себе, что любое слово могло перейти грань. — Перестань, — сказала Инид влажным голосом. — Я не знаю. Может это и глупо, но я не могу заставить прекратить себя так чувствовать. Знаешь, в один день я смотрю на себя и меня все устраивает, а в другой мне хочется плакать, потому что мое тело… Это глупо. Просто я вроде как хочу, чтобы кто-то уверил меня в том, что, ну, знаешь. Что я… Впрочем, неважно, люблю все драматизировать. — Она издала наигранный надрывный смешок. — И ты права, полнолуние все еще не до конца отпустило. — Ты пытаешься уйти от неприятного разговора. Уэнздей вернула свою ладонь ей на грудь и опустила обратно на постель, потому что та попыталась встать. — Уэнздей, все нормально. — Нет, — возразила Уэнздей. — Инид, я вижу тебя каждый день. Я видела тебя с меньшим количеством ткани, чем я могла себе представить. Если ты хочешь знать мое мнение, то ты выглядишь… — Вот оно. Оно обжигало кончик языка и клубилось в сердце, как дым в закрытом помещении. Оно желало проскользнуть в щели, открыть нараспашку окна, чтобы ветер прорвался внутрь и позволил, наконец, неукротимому пламени обрести свободу. Она терпела, она старалась запечатать все входы и выходы в своей душе, чтобы ни одно слово не добралось до ее порочного рта. Но кровь, что текла в ее венах, не могла изменить свой цвет, как и она не могла больше молчать. Уэнздей сделала глубокий вдох, вонзив взгляд в плакат позади Инид с мужской к-поп группой, а потом, повержено выдохнув, посмотрела на притихшую Инид и взяла ласково ее ладони в свои. — Ты же знаешь, кто такая Афродита? — Последовал осторожный кивок. — Богиня красоты и любви. Так вот, в моем видении она твой скромный прообраз. — Она вся горела. Огонь, который жаждал освобождения, нашел дорогу к ее сердцу, ее разуму и голосовым связкам. Она знала, что с вероятностью девяносто девять и девять процентов из ста поставит их обеих в неловкую ситуацию, но как же ей стало хорошо. — Она олицетворяет не восхваление точеной конвенциональной красоты, а поклонение всему настоящему и прекрасному, тому, что создано природой так, как создано. Ты красива. В независимости от изменений. И притягиваешь. После обращения абсолютно нормально повышение аппетита, так как обмен веществ становится интенсивным, как в подростковый период. Просто твои энергозатраты сейчас выше, чем обычно. Ты в порядке. — Инид смотрела на нее во все глаза и не шевелилась. Отмахнувшись от своих горячих щек и невозможно внимательных, ярких, как морские волны в бликах солнца, глаз, она поднесла ее руку к своим губам. — Дай своему организму то, что он требует. Или я займусь тобой самолично. Нижняя губа Инид задрожала, а взгляд никак нельзя было назвать, кроме как «щенячьим». Если Уэнздей и была лицемерной, то только по отношению к себе. — Мой язык уже готовится высохнуть и отмереть прямо во рту после того, что я скажу, но это то, как вы изъясняетесь… Что ж… Эм… — Она убрала руки и встала с кровати под ожившую за мгновенье Инид. А когда сложила руки за спиной, осознала, что ощущения на коже говорили о густо покрасневшем лице. — Ты заставляешь меня быть хорни. И теперь я вынуждена спасаться бегством. Уэнздей кивнула, но больше себе, чем Инид, и быстрым шагом добралась до стола. Нужно взять телефон и заставить Бьянку спуститься в зал фехтования. В прошлый раз, когда она пришла за ней в комнату без предупреждения, то увидела больше, чем должна была. Администрацию школы по-прежнему легко обвести вокруг пальца, иначе каким образом парни без проблем оказывались в общежитиях. — Не… Не смей взваливать на меня столько комплиментов и убегать! Ты только что назвала себя… Х-хорни! Ты вообще знаешь, что это значит?! Инид сидела на кровати с ногами в разные стороны, как у куклы. Капюшон с ее головы слетел, и теперь она была лохматой, подобно тем же самым Барби после игры в салон красоты. (Главное чтобы она не стала экземпляром игр, как в ее собственном детстве. Голова Инид ей очень даже нравилась, когда она удерживалась на ее чудесной шейке). Зато теперь лицо Инид полностью возвращало свои краски и плакать она тоже вроде не собиралась. — О, я определенно знаю, что это значит. — Она скользнула по ее фигуре взглядом и на мгновенье замерла, полностью увязнув в дебрях мыслей и обжигающих чувств. Поняла, что видя ее полностью одетой, все равно могла ощутить себя как на пороховой бочке. И тут дело не в похоти, желании удовлетворить потребности. Чувства, которые будила в ней Инид, были настолько мощными, что порой ей приходилось где-нибудь уединяться, чтобы немного подышать. Сначала рождалась искра, крохотная, но имевшая над ней силу. Инид могла ее не касаться, но тело Уэнздей словно терпело прелюдию. Дыхание учащалось, а щеки горели. А если они вели диалог, то Уэнздей больше не могла отвечать рассудительно. Все, чего она хотела в эти моменты, так это любви. Инид разжигала в ней пламя за считанные секунды. Она захлопнула за собой дверь, теряя самообладание. Источником света выступали только окна, зашторенные прозрачным белым тюлем. Сквозь дерево послышалось ее имя и округлив глаза Уэнздей немедля поспешила к лестнице. — Черт! — выругалась она шепотом. Сердце, как сумасшедшее билось в груди. Ступени перепрыгивались через одну. — Нет! Нетнетнетнетнетнетнет… Idiota! На пути никого не было, кроме позолоченных узоров на стенах и отполированного до блеска мрамора. Она ощущала себя неправильно, слишком обнаженной. Честность, которая прорвалась из ее груди ужасала. Нормально подчеркивать значимость человека, которым ты дорожишь, но не таким образом, когда внутри намеренно закована любовь, что может напугать. Уэнздей разблокировала дисплей телефона, но ее отвлекло движение с левой стороны. Она резко остановилась, засовывая телефон в карман. — Что? Ты что здесь делаешь?! — Разозлилась Уэнздей. — Держу пари, если бы там присутствовали Мортиша и Гомес, они предались бы воспоминаниям о признаниях друг другу в их горячей любви. Ее так переполнял стыд за содеянное и злость за свою несдержанность, что любой, попавшийся под горячую руку, по одним только чернеющим глазам должен был понять, что его либо словесно унизят, либо вывернут руку, чтобы убрать с пути. Она сделала шаг вперед, а Вещь настороженно отступил назад. — Ты был там все это время?! Ты! Жалкий кусок Аддамса! Оставил меня на эмоциональном поприще в одиночку… Кулаки от невыпущенной энергии крепко сжимались. Если она не сможет испепелить его взглядом, то рухнет от перенапряжения прямо в долбанном коридоре академии. И напишут на ее могиле «Покинула наш мир, задохнувшись от злости». — Рано или поздно ты взорвалась бы. И лучше раньше, поверь мне на слово. Вещь слегка приклонился и настороженно замер, будто готовился к побегу как кошка, на которую замахнулся хозяин с тапкой. Она смотрела на него, сердито играя челюстью из-стороны в сторону. Могла выбросить кучу ядовитых ругательств, но он был прав. Нерушимая связь ее родителей заставляла их испытывать соматическую боль, когда они были порознь свыше их лимита. Теперь она понимала, что отец имел ввиду когда говорил, что невозможность высказать свою любовь по ощущениям была похожа сначала на подкожный зуд, распространяющийся по каждому сантиметру плоти, а потом на внутреннюю ломку, из-за которой желание выползти из собственного тела превалировало над здравым смыслом. Рыкнув от досады и выбросив руки в стороны, она закрыла глаза и сделала вдох. — Спишь на ходу, Аддамс? Внезапно голос, ворвавшийся в ее пространство, наполненное нескончаемым потоком мыслей, заставил ее распахнуть глаза. Бьянка удерживала на плече обычный серый рюкзак и смотрела в ожидании. На секунду Уэнздей почудилось, что она о чем-то переживала. О ней. — Ты мне нужна. Фехтование. Сейчас. — сказала Уэнздей на грани неотвратимого кризиса. — Погоди, погоди, погоди. — Бьянка выставила руку. — Что за спешка? Разве тебе не нужно собирать вещи? Завтра ранний подъем. К тому же я несу вам успокоительное. И оно действительно тяжелое, Уэнздей. Ее рюкзак, без сомнений, был наполнен алкоголем. Дискомфорт на лице заставил сжалиться, но только на секунду. — Мой мозг собирается взорваться. — объяснила Уэнздей, едва держась от приказного тона. Сирена выгнула бровь и сложила руки на груди. Пришлось себя усмирить, проглатывая нетерпение целиком. Оно почти застряло в ее глотке. — Пожалуйста. Мне нужен спарринг, Бьянка. Бьянка нахмурилась и сначала посмотрела прямо ей в глаза, а потом изучила с головы до ног с подозрением. Неприкрытым вообще. Она провела языком по нижней губе и закатила глаза: — Я спущусь через пару минут. Бьянка уже собиралась продолжить путь, как Уэнздей решила вообразить себе, с какими репликами будет проходить тренировка, если Инид проболтается про ее расширившийся словарный запас сленгом. — Не разговаривай с Инид, — выпалила она, нервно подавшись вперед, а потом забегала зрачками по полу, смутившись. — Что? Как ты себе это представляешь? — из Бьянки вырвался смешок. — Она будет тебя отвлекать и задержит на полчаса. Жду тебя в зале с рапирами. Она резко развернулась на подошвах и поспешила вниз, как будто кто-то за ней гнался. Или же пришло озарение насчет нагружавшей мозг головоломки. Разгадка крылась в спортивном зале фехтования. Но, к сожалению, сколько бы она не тренировалась, озарение не приходило. Все, что она знала, все, чего хотела, было ближе расстояния вытянутой руки. Если Инид и замешивалась в каком-то злодеянии, то только в операции по извлечении ее пульсирующего сердца.***
Сражение с Барклай продолжалось часа полтора, после чего та заявила о делах и поспешила удалиться, попросив Уэнздей отдохнуть. Но у нее были другие планы. Она оттачивала движение за движением. И так как могла себе позволить спокойно думать без опасений насчет своего возможного поражения, просчитывала гипотетические ходы. Мышцы напрягались от усилий, под одеждой тело невыносимо пылало. А когда хватил спазм в ноге, то останавливаться она не желала. Но всему есть свой предел. В один момент усталость стала такой невыносимой, что пересилить было невозможно. Она распласталась на полу тренировочного зала в позе звезды и пялилась в потолок, пытаясь усмирить дыхание. К полуночи, (благо никто, кроме них с Бьянкой не желал проводить спарринги в последний день учебы, когда все вольны делать все, что хотят, в пределах разумного), она вернулась в комнату. Инид сладко сопела в своей кровати с включенным светильником на столе. «Она ждала тебя» — объяснил появившийся Вещь, а Уэнздей тихо вздохнула и, не удостоив его ответом, взяв сменную одежду, поспешила в душ.23
В девять утра они уже сидели в школьном автобусе и ехали в место, где должны были делать вид, что находились в диком лесу без связи целые сутки. Деревья за окном ускользали одно за другим, а асфальт превращался в ровное полотно, как спицы в колесах движущегося велика или мотоцикла. Ее место было у окна, когда Инид сидела рядом и, навалившись на подлокотник, перекидывалась с Йоко пустой болтовней. Из-за раннего утра в автобусе не было особо шумно. Часть студентов либо тихо, также как и она, смотрели в окно, либо слушали музыку в наушниках или дремали. На самом деле, похоже, только их компания была той самой, которой постоянно делали замечания за громкий смех или не кончающиеся разговоры. Она слушала их иногда, но размышляла только об одном — как же ее тяготили чувства. Эта поездка в ее голове сказалась особенной. Она не думала ни о коктейлях в коробках, ни о навязчивых друзьях, галдящих с разных сторон, ни об учителях, рассказывающих одну и ту же информацию из года в год. Даже надоедливые комары не посещали мысли. Только картинка, где они с Инид держались за руки. Как она наклонялась к уху и рассказывала слухи об предположительных интрижках преподавателей, а Уэнздей ухмылялась в ответ и сыпала едкими комментариями в ответ. Но эти мысли разрушатся, потому что она скорее покраснеет от близости и впадет в розовую спячку. Ночью она грозно перекидывалась жестами с Вещью, сидя по-турецки на кровати. Родственник вбивал ей в голову мысль, что шанс был. Что Инид к ней тянулась, как к цветы к солнцу. Она пока не решила, относиться к этому лояльно или как к оскорблению. Когда она «говорила руками», то становилась невыносимо эмоциональной, что не могла себе позволить выговорить языком. Эти разговоры давали разрядку, но сплетни с Вещью не являлись панацей от всех проблем. Она все еще многого опасалась. Он вложил в нее мысль, что попробовать стоит, что пару шагов навстречу не испортят их отношения. А она поймет, двигаться дальше или нет. Это убивало. Почему с Тайлером было все так просто? Они были знакомы всего ничего, когда впервые поцеловались. Может дело в том, что они обе девушки? Но это глупость, ведь Инид упоминала, что может испытывать чувства к девушкам также, как и к парням. А может дело все же в ней? Она медлила, потому что боялась повторить ошибки? Потому что чувства к Инид были настолько чистыми, что не хотелось их осквернять? Она думала, что не могла позволить разрушить ту идеальную картинку в своей голове и разорвать их отношения раз и навсегда. Тайлер в то время просто взял и сделал. Сейчас она действительно не понимала как. Она была так напугана последствиями, что застывала физически. Могла отдать ему должное, его стальные яйца знали, что делать. Ей осталось обзавестись стальной маткой, и дело в шляпе. Может тоже просто взять и признаться? Но даже только одна мысль об этом ее ужасала. Группа остановилась на небольшой поляне. Различные деревья и кусты окружали ее со всех сторон. Пахло свежестью и хвоей в тени, а на солнце еще пока не очень нагретой травой и листвой. Все вокруг начали расставлять палатки, ругаться на строение и смеяться над плохо организованным алгоритмом действий. На поляне уже было кострище с черной золой, окруженной камнями, и не так далеко два деревянных стола с лавочками. Утром, когда они проснулись, то вели себя также, как и всегда. По крайней мере, Инид не выглядела смущенной вчерашними комплиментами. Хотя она пригрозила, если Уэнздей еще раз сбежит посреди диалога, она напишет в блоге об этом. Навряд ли такое случилось бы, но Уэнздей решила не проверять. Мистер Бренди первым делом принялся ровнее расставлять камни, со знанием дела и глазом художника отстаивая свое право на место преподавателя рисунка и живописи. Они с Инид спорили, куда именно им приземлиться: в тени дерева, подальше от большей части студентов или ближе к костру и горстки добровольцев-преподавателей, что решились сопровождать поход, когда Мисс Солис пересчитывала студентов, а остальные учителя завозились со своим будущим лежбищем. Они остановились у дерева, но не у того, которое хотела Уэнздей, а у того, которое ближе всех росло к Йоко и Дивине. Хоть оно и было больше, раскидистей и бросало тень на метр вперед от их палатки, Уэнздей все равно встала, насупившись, сложив руки на груди. Она подняла очки и надела на голову. Инид расстелила брезент, положила на нее палатку и принялась за сбор жердей. Уэнздей предложила свою помощь, но ей мягко отказали и вручили надувной матрас для палатки и ручной насос, который передавался из рук в руки от учителей. Так вот на чем они будут спать. Проделывая резкие движения вверх-вниз ручкой насоса, Уэнздей невольно залюбовалась. Инид так ловко разбиралась с этим «конструктором». — Ты хорошо справляешься, — сказала она. Солнце логично слепило глаза, и она смотрела на Инид. Но слепить глаза меньше не стало. — Моя мама любит походы. А если она что-то любит, это должны любить все, — ответила Инид. Она уже закрепляла палатку колышками. — Если ты критиковала бы каждое мое движение, я бы справилась в разы быстрее. — Я никогда раньше не ставила палатку. В следующий раз подготовлюсь и выучу все названия, чтобы находить в твоих действиях ошибки, — Уэнздей процедила, пыхча над матрасом. — Но, честно говоря, я не вижу изъянов. Разве что в целом наше здесь нахождение. Позже палатка была поставлена, а матрас надут. Уэнздей села рядом с Инид на траву и полезла в сумку за одеялом, пока подруга расстилала матрас внутри. Но там их было два, плотно сложенных. «Один для матраса, вторым накроемся». Принято. Студенты вместе с учителями переговаривались на отвеченные темы. Кто-то все еще возился с жердями, слушая инструкции своего товарища. На Инид были красные вельветовые шорты и кремовая майка в тонкие разноцветные полоски. Те шорты, которые якобы раньше сидели на ней свободнее. — Нам сейчас будут проводить инструктаж, а следом поведут по лесу, рассказывать, как ориентироваться на местности, что делать при травмах, какие ягоды есть не стоит и бла, бла, бла. — Ее голос приглушала палатка; ноги торчали из «окошка», когда она справлялась со вторым одеялом. — А мы будем делать вид, что слышим это впервые, задавать кучу тупых вопросов и пить волшебный напиток, перелитый в коробочки из-под сока, которые нам любезно вчера принесла Бьянка, когда ты сбежала. Она снова вылезла и забрала первую подушку, пока Уэнздей шарила по сумке, делая вид, что все пропустила мимо ушей. Помимо внутренностей для палатки и теплой одежды, там лежала куча барахла. Как Инид смогла все это вместить? — Мое желание найти и разворошить гнездо шершней растет в геометрической прогрессии, — сказала Уэнздей. — На твое счастье, я не хочу, чтобы ты пострадала. Она закинула оставшуюся подушку в палатку, попав в Инид. Та спихнула ее со своей спины с притворным недовольством и, обернувшись, угрожающе прищурилась. Уэнздей пришлось капитулировать и стереть с лица любое напоминание об улыбке. — С чего ты взяла, что тут водятся шершни? — спросила Инид. И, схватив последние одеяла, расстелила их сверху. — Понадеялась? — Уэнздей пожала плечами. Птицы петь не переставали. А еще изредка их перебивал дятел, долбящий неустанно кору дерева. Инид расстегнула свой рюкзак, сидя в палатке, и подозвала рукой Уэнздей. Здесь было уютно. Пахло цветочным кондиционером для белья от одеял и подушек, а ткань палатки болотного цвета почти не пропускала солнечных лучей. Импровизированное окошко с сеткой от насекомых напротив «двери» было закрыто (защищалось тканью на молнии). Инид достала две коробки в пол литра из-под молочного коктейля и одну протянула ей. — Я, кстати, удивилась тому, что ты решила присоединиться к нам, — сказала Инид, понюхав содержимое, и тут же сморщилась: — Отвратительно. Я думала тебе приятней наблюдать за нашими пьяными действиями. — Решила нарушить правило. Уэнздей скептично осмотрела коробку в своих руках. На улице стоял галдеж почти на уровне с птицами. Кто-то ругался на палатку, тренер Влад неподалеку выступал с нравоучениями, что и как следовало сделать, чтобы ни один ветер не снес временное жилище. Можно было даже различить на грани взрыва бубнеж Йоко «где этот еба…». Они не могли найти колышек для крепления палатки, насколько было понятно. Прежде чем открыть свой напиток, Уэнздей предусмотрительно уставилась на Инид, сидящую в тридцати сантиметрах от нее, и ждала реакции после небольшого глотка. Та зажмурила глаза и приложила ребро ладони к носу. — Черт, — Инид закашлялась. — Я походу достала мало разбавленную водку. — Ты не поняла по запаху? Она скользнула к напитку в собственной руке. Он был прохладным на удивление, холоднее воды в ее рюкзаке. Если розовый плюш Инид оснащен мини-холодильником, Уэнздей будет аплодировать стоя. — Не знаю, на что я рассчитывала… — Инид залезла в рюкзак и достала еще два «коктейля». Открыв первый, «клубничный» и осторожно понюхав, ее брови поднялись в воодушевлении. — О! Вот это тебе. Она протянула коробку вместе с крышкой и принялась открывать вторую. Сначала, насторожившись, Уэнздей понюхала горлышко, но пахло обычным соком. Какой-нибудь микс с ананасом, манго и бананом, например. Она сделала глоток. — На вкус как сок. — Прозвучало не удивленно. — Как забродивший сок. Сок, который по ошибке налили в стакан с остатками спирта. Смесь в бутылке Пагсли была крепче, когда он был малышом. Он начинал вопить, а она стояла и смотрела, сжимая бутылку в руке, пока Мортиша не делала новую порцию. — Вот именно. Ладно, вот это вроде ничего. Засунув более крепкий вариант обратно, она застегнула молнию, а себе оставила тот, на котором были изображены шарик мороженного и плитка шоколада. На вид ее невинный розовый рюкзачок не выглядел забитым до краев. Да и Инид с легкостью надевала его на свои плечи. — Я не поклонница распития дешевых напитков ради развлечения и поддержания атмосферы за счет измененного сознания. Но… Сколько она вообще принесла? — Ты точно хочешь знать? — Смешок она прервала двумя глотками и следом поморщилась. Уэнздей выползла на свет первой, сначала обувшись, сидя в палатке и высунув ноги наружу. Сочно-зеленая трава щекотала голени, пока Инид рассказывала, как ее подруга с кружка рукоделия рассталась с парнем и сразу же нашла какого-то нормиса из Джерико. «Теперь он катает ее повсюду на машине и платит за еду с косметикой. И она даже не хотела отношений после разрыва. Почему кому-то блеск за двадцать баксов и личный водитель. Не отменяя всяких нежностей. Не то чтобы я только о деньгах думаю. А кто-то и я не намекаю — Я! Перечитал все фанфики по любимому фэндому и теперь находится в крайне не романтичной фрустрации без возможности получить халявного дофамина?!». Солнце садистски выжигало сетчатку, пришлось вновь надеть солнцезащитные очки. Стоило постоять пару секунд под открытыми лучами, как спину сразу начало припекать. — Я могу дать тебе все, Инид. — Инид застегнула палатку и выпрямилась. — Тебе нужно только попросить. Она взглянула на нее, чуть спустив очки на нос, а потом без слов взяла ее коктейль и засунула к себе в рюкзак, который пришлось выпотрошить. Инид улыбнулась и смущенно заправила прядь волос за ухо. Когда она так улыбалась, то Уэнздей сама начинала перенимать ее чувство, будто потягивала напиток через трубку. У нее все внутри переворачивалось, а глаза начинали бегать по пространству рядом. Где угодно, лишь бы не останавливаться на ее блестящих глазах. Инид скрепила руки в замок за спиной и вся вытянулась, игриво приподнимая уголок рта. Она была без макияжа, но было видно, как она старалась делать вид, что ее это не волновало. Она раскрыла рот. — Девочки, мисс Солис попросила всех созвать! Мимо пронеслась девушка в соломенной шляпке. Она не была заинтересована в ответе, резвым шагом направляясь дальше по периметру. На ней была льняная бежевая рубашка с рукавами, и Уэнздей этот факт поуспокоил. Не одна она носила рукава в такую жару. — Она, черт возьми, издевается?! — Потише, Йоко. Девушки неподалеку от них все еще разбирались с палаткой. Хотя они и были на последнем этапе, Йоко выглядела мрачнее тучи. Понятно, почему желтый молоточек был в руках Дивины. Она зажала в руке красный колышек и сделала замах, словно пыталась им заколоть кого-то видимого одной лишь ей. Секунда, и она вскочит на ноги, чтобы искать себе жертву. — Не говори мне потише, когда я хочу засунуть этот кол глубоко… — Дивина безэмоционально и вполне себе сдержанно заткнула ей рот рукой. Уэнздей клялась — та сейчас прокусит ей ладонь. Но, к сожалению, ее потайному садистскому нутру Танака просто оторвала ладонь от своих губ. — Это дискриминация по отношению к сообществу вампиров. Еще бы предоставили нам осиновые колья! — Это то тут причем? — шепнула ей на ухо Инид, также спокойно наблюдающая за развернувшейся сценой. Уэнздей задумчиво на нее посмотрела: — Должны ли мы… Инид продолжала наблюдать за девушками, а потом беззаботно пожала плечами и подарила ей взгляд. — Да нет. Они в порядке. И действительно, когда она вернула глаза к двум влюбленным, то увидела ничто иное, как объятье. Дивина гладила обмякшую в ее руках Йоко по спине и что-то тихо говорила. После чего они разъединились. Дивина мягко улыбаясь, а Йоко — бесстрастная, как и всегда, поправляя круглые очки. Что-то в этом было такое раздражающее, что Уэнздей захотела кинуть колкость, развернуться и уйти. — Они такие милашки, да? — спросила умиленно Инид, поддевая ее плечом. Она взглянула на ее профиль, на ее слегка грустную улыбку и свела брови, искренне не понимая своих чувств. Потом посмотрела опять на парочку. Дивина закрепляла последние колышки в одиночку, а Йоко сидела неподвижно на траве. Между ними шел неразличимый диалог, будто минутой назад Йоко не хотела разнести все в пух и прах. Уэнздей поняла, что она завидовала. — Ну что ж… — Развернувшись, как юла и загораживая двух девушек, Инид с готовностью ухмыльнулась, сверкая своими губами, намазанными блеском. — Сейчас мы отправимся изучать грибы и в целом освежать свои знания о природе. — И напиваться, — напомнила Уэнздей, наощупь отыскивая ее ладонь. — И напиваться, — согласилась Инид, принимая приглашение.***
Перед дорогой им дали перекусить. Тосты с авокадо, фрукты. Они шлялись по лесу с час, выслушивая правила безопасности и поведения весьма поучительным тоном тренера Влада. Не отдаляться в одиночку от группы, не уходить дальше радиуса слышимости. «И не в коем случае не собирать ягоды без ведома учителей, Реджи!». Уэнздей шла со всеми по тропе и разглядывала хвойные деревья, думая о том, что пара из путей вела в парк, к асфальтированным дорожкам и деревянным лавочкам с круглыми фонарями. Если не знать, то, конечно, все выглядело так, будто они незнамо где и получают бесценный опыт выживания. Группа становилась все веселее по мере того, как опустошались коробочки с коктейлями. В этот раз путь трезвенницы выбрала Дивина, и Уэнздей ей немного сочувствовала. Но в отличие от нее самой, Дивина относилась ко всему миролюбиво, с профессиональной выдержкой, и если хранила молчание, тихо наблюдая, то в самом деле не испытывала недовольства, как она. Уэнздей могла сдерживать в себе много противоречивых чувств, которые вытягивали из нее силы, но внешне выглядеть безэмоционально. Она все гадала, когда ее терпение достигнет предела. Петрополус с ее братом гоготали, как гиены друг над другом и их приходилось то и дело одергивать. Оказалось, что Кент боялся пауков не хуже Инид, что забавляло его закадычного друга до смеха со слезами на глазах. Она флегматично следовала за преподавателями и иногда прикладывалась к своему напитку. Лишь на секунду посмела отвлечься на пруд с отстроенным мостиком, к которому им настоятельно запретили приближаться без взрослых, Петрополус уже стоял за спиной Инид, удерживая что-то в руках. У нее в венах словно не кровь текла, а бензин, и этот остолоп решил в нее бросить спичкой. Рука вцепилась в футболку на спине и оттащила парня от ничего не подозревающей блондинки. Уэнздей начала с яростного шепота: — Только попробуй, и ты проснешься от ощущения тысячи лохматых лапок, бегающих по твоему телу. Социальные пауки охотятся по сотни особей. Когда ты начнешь трепыхаться от страха, они станут лишь усердней обвивать твое тело липкой паутиной и пойдут в атаку. Твои три с половиной ужа не покажут своей чешуйчатой головы из укрытия. — Она отстранилась только для того, чтобы посмотреть в его испуганные, враз протрезвевшие глаза. Что не совсем удобно из-за разницы в росте, но так ее взгляд исподлобья казался по истине угрожающим. — Я понятно изъясняюсь? — Вполне четко, Уэнздей… Аддамс. Мисс. — проблеял застывший на месте Эйджакс. Она с усилием разжала пальцы, желающие впиться для пущей убедительности ему в горло, и сделала шаг в сторону, вытягивая раскрытую ладонь: — Паука, — потребовала она. Петрополус смиренно передал небольшого паучка ей в руки и отошел к скучковавшимся в стороне парням со следом моральной травмы на лице. Паук замер на ее ладони и уставился четырьмя крохотными глазками с благодарностью и, казалось, интересом. Ростом он не превышал двух сантиметров и имел оливково-коричневый окрас с более темными пятнышками. Паук-нянька, или Пизаура удивительная. Они обитали как раз возле воды, так как любили влажность. Сев на корточки, она позволила ему сползти аккуратно с кожи и исчезнуть в траве. Всегда испытывала особый трепет к этим созданиям. Самцы данного вида дарят самкам подарки для того, чтобы получить возможность с ними спариться. Если подношение, замотанное в паутину, оказывается не по вкусу, паучиха может съесть дарителя в качестве компенсации за потраченное впустую время. — Эй, Уэнздей Аддамс! Кого рассматриваешь на этот раз? Инид опустилась на корточки рядом, обхватив колени руками, и чуть не завалилась набок, посмеиваясь. Алкоголь делал свое дело, но до конца прогулки он полностью выветрится из организма, с чем ей не так везло. Медленно легкость вливалась в тело безболезненной инъекцией. Она стала игнорировать солнце и реагировать на внешний мир бесстрастно и в тоже время в голове плыли мысли на вкус как сладкая вата. Уэнздей спасла Инид от падения, задержавшись мимолетно рукой на плече. Сама полностью опустилась на колючую траву, не страшась насекомых. Щеки Инид розовели от погоды и градуса внутри, а глаза дурашливые, сверкали весельем. — Паука. — Наклонила Уэнздей голову вбок, прищуривая глаз из-за ярких солнечных лучей, пробиравшихся сквозь листья деревьев. Скинула очки в палатку и забыла про них, когда Инид опрыскивала ее спреем от вредителей с головы до ног. Скривившись и брезгливо прорычав, Инид оторвала пальцы от веревки черной панамки. Раннее доставшую ее из своей чудо-сумки Гермионы и протянувшую со словами: «Это для тебя, бери. Мы иногда будем идти по открытым полянам». На себя она напялила пастельно-голубую с ромашками, ту, в которой крутилась в кадре, надев голубой купальник на каникулах. Уэнздей без вопросов приняла подарок, чувствуя, как теплело в груди от заботы. И в щеках. И в животе. К тому же бабочки, любившие тепло, заставляли стенки желудка дрожать, да так ощутимо, что хотелось туда вонзить наточенный блестящий нож. — Они не такие пугающие, как тебе кажется, — произнесла Уэнздей, млея от расслабленности, скользящей по организму, как шелк. И люди вокруг не раздражали. Она обратила внимание на мистера Фитца, указывающего рукой куда-то вверх. Послышались восклицания, и особенно заинтересованные подошли ближе к дереву, запрокинув головы к его кроне, включая учительницу ботаники, которая подняла камеру и с сосредоточенностью охотницы покрутила объектив для того, чтобы приблизиться к объекту наблюдения. Может белка, может птица. — Типа, как ты? — Вернула к себе ее Инид и поиграла бровями. — Шутка. Вообще, в нашей вселенной эти слова тогда должны принадлежать мне, если подумать. Я же обычно говорю всем, что ты… — Она прервалась, — вероятно, Уэнздей переборщила со своим пристальным взглядом, — и замахала руками. — О! Я определенно говорю всем, что ты опасная и жуткая, да… Впрочем, что это я… — Ее голос поднялся на тон, а смотреть она начала на воду, в которой зеркально отражались голубое небо, белые пышные облака и зеленый лес. — Если ты хочешь изменить мое к ним отношение, у тебя чересчур большие амбиции, вот. Влад отдал команду двигаться дальше, и они поднялись. Уэнздей стала отряхивать свои шорты и ноги. Трава успела оставить на коже отпечатки. — Страх пауков иррационален, — продолжила она, позволяя Инид зацепиться за свой локоть. — Они нападают на людей очень редко. Чаще замирают, прячутся или притворяются мертвыми. — Также как и Эйджакс, когда прогуливает? — Инид подмигнула, одновременно раскрывая рот, как бы подмигивая и им тоже. — Тебе всегда есть кого сравнить с моими словами? — Это забавно. — Она пожала плечами. — Ладно. Ну, есть прикольные пауки, но я все равно предпочла бы оставаться в стороне. — Например? — спросила Уэнздей, немного удивленно дернув бровями. Не думала, что такое вообще возможно. Инид и пауки… — Ну, который танцует и прыгает. — Отцепившись от нее, Инид подняла руки вверх и сделала шаг влево, шаг вправо. Это заставило смешок из груди без задней мысли выпрыгнуть. Пришлось остановиться, так как она залезла в рюкзак на спине, чтобы достать напитки. — Они такие забавные. И быстро двигаются, как в пластилиновой анимации. Что одновременно меня пугает до чертиков. Она протянула коробку Уэнздей и быстро открутила крышку на своей. — Паук-скакун. Самый умный в мире. Потрясающее зрение, отличный слух. — Уэнздей не спешила открывать коктейль и смотрела за тем, как Инид допивала остатки. Ее горло двигалось от глотков, а голова откидывалась назад. Ни разу не поморщившись и вытерев влажные губы, которые сильнее вызывали жажду, чем пекло, она улыбнулась, посмотрела на Уэнздей и затрясла пустой коробкой в воздухе. — Я должна радоваться твоей неприязни, иначе мне его не переплюнуть способностями своего скучного человеческого вида. Инид подошла ближе. В пространство сразу втиснулись запахи спирта, духов и средства против насекомых. Никто не обратил внимания на то, что две девушки встряли на пути и продолжали всей группой отдаляться. — Ты очаровательна, Уэнздей. Ты знаешь об этом? Ее игривые глаза прикрылись, и Уэнздей замерла с резким уколом в солнечном сплетении, когда Инид ее поцеловала. Мимолетно. Всего небольшой невинный чмок в губы, и она тут же отстранилась, но комок нервов в горле перекрыл к черту дыхание. Вопреки всему нормальному, по коже пробежали толпой мурашки, а уши от волнения покалывали. Инид взяла ее за руку, как ни в чем не бывало, и побежала, потянув за собой. Когда они догнали остальных, грудь все еще одолевала тахикардия, но она даже нашла это приятным, ведь их руки не расцеплялись. Уэнздей тоже допила все до дна одним махом, желая запить это волнение и раствориться в том, что после его потери останется. Тропа пропала, и теперь они перебирались через невысокие кусты. В воздухе пахло травой, древесными растениями и землей. Ветви изредка поскрипывали от слабого дуновения ветра, а в ушах стоял шум ручья, который они пересекли с помощью маленького деревянного мостика. Инид шла впереди нее и отважно размахивала перед лицом ладонью. «Путь лучше паутина попадет мне на руку, чем в лицо». Они по одному вышли из зарослей и оказались на поляне, усыпанной все различными цветами. Стоял летний зной, в траве стрекотали кузнечики, над цветами жужжали полосатые шмели. Рокот насекомых успокаивал, но солнце прогревало спину сильнее, чем на тропе, что частично покрывалась тенью близрастущих деревьев. Она чувствовала, как солнце вцепилось в ее голые ноги, кожу немного стягивало. Она подумала, что загар это последнее, что она хотела получить от этой поездки. Со стороны началось аханье девчонок, восхваляющих красоту. Здесь росли небольшие алые цветы, желтые, похожие на многолистник, и лавандового оттенка шалфей. Кто-то достал телефоны и уже во всю фотографировался, позируя на земле, предварительно осмотрев ту на наличие муравейников. Кто-то кривился, попав в паутинку, растянутую между длинными травинками. Тренер Влад, до того тащивший весь путь с собой штатив для камеры Мэделин (мисс Солис) потребовал всех встать для группового фото. Йоко и Инид возникли перед ней будто из неоткуда, с улыбками Чеширского кота и, схватив за обе руки, потащили к студентам и учителям, все пытающихся красиво встать. Она насупилась и побрела за ними, огибая растущие на пути цветы. Когда она встала и хмуро уставилась на Влада, вместе с Мэделин, устанавливающих камеру, Инид прижалась к ней тесно со спины и обняла за талию. Хватка была осторожной, но крепкой. Миссис Бритт и мистер Бренди пытались поставить студентов в «более красивом месте» и то и дело отходили посмотреть на них, как на экспонаты в музее. Уэнздей чувствовала, как грудь Инид, прикасающаяся к спине, то поднималась, то опадала. Мучительная пытка. Она ощущала все вокруг словно оголенной кожей, такой чувствительной, что любое касание рождало электрический импульс. Представляла поцелуи в шею, оттого дышала чаще, притягивая к себе возбуждение. Находясь среди десятка с плюсом людей. Унизительно. Приятно, но унизительно. Алкоголь совсем ее разморил. Стало плевать совершенно на все, кроме своих острых, как бритва чувств. Теплое дыхание опаляло щеку. Уэнздей замерла и, не контролируя себя, едва заметно повернула голову в сторону лица Инид. Мисс Солис о чем-то спорила с миссис Бритт. Кто-то из студентов подначивал их перебранку. Неверморцы крутились по округе, как малые дети, пока взрослые не могли расправиться со штативом. — После фото мы пойдем обратно и будем готовить обед, — проговорила Инид на ухо и улыбнулась. Мурашки снова пылко разбежались по шее. — Я слышала, Солис говорила с Фитцем про рагу. Она так хотела ее поцеловать, так хотела прикоснуться. Петь оды о любви и покрывать кожу мокрыми поцелуями. Губы, шея, ключицы. Грудь, ребра, тазовые кости. О, невыносимо. Они были не одни. Смущение сковывало движения, а любовь, оставляющая на ребрах трещины, все еще теплилась под замком. Преподаватели наконец решили проблему и начали заново созывать разбежавшихся студентов. Инид выпрямилась, но руки с талии Уэнздей не убрала. Таймер отсчитывал десять секунд. Десять. Замок из рук на талии расцепился. Семь. Инид стянула ее панамку к затылку, больше открывая лицо. Пять. Руки вернулись. Ее живот вновь напрягся. Кто-то прыгнул в траву с шелестом возле ног. Три. Суетящиеся, наконец, замерли с улыбками на лице и все как один уставились в объектив. Один. Она положила свои ладони на чужие и смягчила взгляд, ощущая себя так, будто сейчас взорвется. Будто с объективом они остались наедине, и он прекрасно видел ее смущенное влюбленное лицо и слышал быстро бьющееся сердце. Толпа расслабилась. Особо заинтересованные пошли смотреть фотографию. Стало слишком пусто — Инид отцепила руки от ее талии. На коже под майкой теплый ветерок заставил невидимые пятна, следы от чужих ладоней, ощутить холодок. Уэнздей проморгалась и отмерла. Отошла к небольшому деревцу и сложила руки на груди. Желающие, несомненно, включая Инид, еще сделали несколько фото, и группа двинулась обратно. Черную веревочку черной панамки она поддела указательным пальцем и потянула вниз, идя вслед за Инид, что оживленно болтала с мисс Солис через Дивину, вероятно, чтобы запах алкоголя до нее не дошел. Прошло каких-то пару часов, а она готова была прыгнуть в пруд, либо охладиться, либо утопиться. Но последнее Инид не понравится точно.