***
До берега они добираются быстро. Даже Мейли не жалуется, а бежит по воде наравне с шиноби. — Ночью в лес, тип таво, лучше не ходить, — едва они останавливаются, замечает девушка, упираясь ладошками в коленки и придирчиво оглядывая прибрежную линию. — Ночь, тип таво, время охоты. Мешать будет невежливо. Небольшой, метров в семь-восемь, галечный пляж, и дальше заросли какого-то кустарника, за ним стеной возвышается лес. — Там деревня, — мотнув головой влево, сообщает Мейли. — Мелочь, ты как это определила? — прислушиваясь к своим ощущениям, уточняет Кисаме. — У змей, тип таво, очень тонкое обоняние, не знал? — Мейли всё-таки тяжело, она шумно дышит и тянет носом. — Жратвой пахнет и дымом! Пройдя минут десять вдоль берега, они выходят к широкой просеке, уходящей в глубь острова. На берегу несколько мелких рыбацких джонок, чуть поодаль на распорках сушатся сети. Мейли нетерпеливо притопывает, ожидая, пока мужчины осмотрятся. Впереди деревня домов на десять. Крохотные, с соломенными крышами лачуги на савях, сверху донизу завешаны сетями. В пыли между домами играют дети. Взрослые заняты работой. Кто-то чинит всё те же сети и проверяет снасти, кто-то прямо на улице кашеварит. Женщины стирают и занимаются небольшими огородами. Между ними, важно ковыряясь в земле, вышагивают куры. Однако стоит селянам заметить чужаков, все замирают, настороженно глядя на пришлых вооружённых людей в чёрных с красными облаками плащах, и пытаются понять, чего ждать от них. Наконец вперёд выступает коренастый мужик с обветренным лицом. — Вам чего надо, добрые люди? — Ночлег нужен, — отвечает ему Кисаме и добавляет. — Мы заплатим. — У нас тут гостиниц нет, — качает головой то ли староста, то ли просто самый смелый. — И места мало. — Три рё, — Кисаме демонстративно хлопает себя по боку, чуть отодвигая полы плаща и показывая кошелёк. — Нам и сарая хватит. Только пожрать организуйте. Люди переглядываются, шепчутся, но никто не спешит соглашаться на щедрое предложение мечника. — Пять рё, — повышает ставку туманник. — Не боитесь, мы никого не тронем. Просто переночуем, а утром уйдём. — Туя, — окликает мужик через плечо невысокую женщину в грязной юбке и с усталым лицом. — У тебя вроде сарай большой. Пустишь к себе? — Пущу, — безразлично откликается женщина и, махнув тёмной в коричневых пятнах рукой, ведёт их на край деревни. Её дом ничем не отличается от остальных, разве что он чуть-чуть побольше. На помосте сидят двое детей — мальчик лет семи и девочка лет четырёх, такие же чумазые и всклокоченные, как мать. В тёмном проёме появляется ещё одна девочка, лет двенадцати и с младенцем на руках. Женщина косится на мечника, но молчит, и Кисаме, осматривая скромное жилище семьи, достаёт деньги. — А мужик твой где? — В море уже как с месяц пропал, — голос у женщины такой же блеклый и усталый, как она сама. Женщина ведёт их за дом, показывая действительно просторный сарай. — Циновки и одеяла дам, — распахнув двери, Туя пропускает наёмников внутрь. Просторный сарай ещё помнит хозяйскую руку, по стенам аккуратно развешаны инструменты. Посередине стоит лёгкая недоделанная джонка, привлекая внимание ещё не потемневшими от времени и пропитки боками из свежих, цвета слоновой кости, гладко выструганных брусьев. Вот только доделывать её уже некому. Туя задерживает взгляд на лодке и отворачивается. — Сэн, — зовёт она дочь. — Накорми гостей! Затем, обернувшись, протягивает сложенную горсточкой ладонь. — Накиньте рё, я вам одежду постираю. Их приглашают в дом, где Сэн расставляет миски с ароматным рыбным супом, и ещё одна миска с отмытым свежим чесноком. Лепёшек им не предлагают, и Итачи, заметив, какими голодными глазами следят за их ужином дети, понимает, что ни хлеба, ни риса в доме просто нет. Кисаме ест, склонившись над миской и не глядя по сторонам. Мейли копается в супе без особого энтузиазма. — Ой, а это у тебя откуда такая прелесть? — когда Сэн протягивает руку, чтобы забрать пустую миску Кисаме, её хватает Мейли, подтаскивая девичье запястье ближе к своему лицу. На руке девчушки болтается симпатичный браслетик из ракушек с бубенчиками. — Я сама сделала, — смущаясь, девочка дёргает руку на себя, но Мейли не торопится отпускать, разглядывая украшение. — Да у тебя, тип таво, талант! — восхищённо ахает Мейли, наконец отпуская девочку. — Спасибо, — заливаясь краской, тихо шепчет в ответ Сэн. — А мама говорит, что я зря трачу время. — Ха! Она просто ничего не понимает в красоте! — уверенно отмахивается Мейли. — Моя тоже вечно шипит, то не так, сё не так… Достала уже. А мне твой браслет, тип таво, очень нравится! Сэн робко улыбается. — Давай, я тебе помогу! — принимает решение Мейли, подхватывая свою миску с недоеденым супом. — Говори, чё делать? — Не стоит, — робко возражает Сэн. — Вы гости! — И чё? Мне, тип таво, не сложно! С этими сидеть — ску-учно, жуть! А мне общения хочется! Забрав посуду, девочки под заливистый смех Мейли уходят её мыть, и вскоре со двора разносятся смешливо-возмущённые вопли Сэн, требующей у Мейли прекратить брызгаться. Итачи и Кисаме, забрав выданные им циновки, возвращаются в сарай. Кисаме принимается за чистку сюрикенов, Итачи достаёт свитки, полученные от Данзо, в который раз пытаясь найти в них зацепки. В сарае душно, и Учиха перебирается в тень на улице. Устроившись на толстой ветви, он вчитывается в отчёт по поиску Аими, интуиция подсказывает, что именно это и есть отправная точка всей истории. В какой-то момент, наигравшись, девочки устраиваются в тени свай, недалеко от облюбованного Итачи дерева, и ему хорошо слышен их разговор, который невольно возвращает в мысли уже о его прошлом, щемя в груди тихой грустью по светлым, полным мечтаний дням. — Хочешь сказать, у тебя совсем-совсем нет друзей? — недоверчиво восклицает Мейли. — Нет, — жалуется Сэн. — Ребята меня дразнят. Они противные. — Не верю! Ты, тип таво, такая милая, сладенькая, как пироженка! Не расстраивайся, просто они ещё мелкое дурачьё! Подрастут и поймут, тип таво, какая ты классная! А ты им дулю в нос, и сама над ними будешь издеваться! Я те точно говорю! Сэн смеётся над кривляниями Мейли. — Пироженка? А что это? — О, — с восторгом тянет Мейли. — Это такая вкуснотища, нежный бисквит, капелька варенья, взбитый с сахарной пудрой нежнейший крем, всё это полито тягучей карамелью и сверху вишенка, вымоченная в сладчайшем вине, так и тает во рту! — Я бы тоже хотела такое попробовать, — мечтательно подхватывает Сэн. — Да?! — Но у нас такого нет, — растроенно вздыхает Сэн и мечтательно добавляет. — Вот если бы я вырвалась из этой постылой деревни, где всё пропахло рыбой… — А что мешает? Ну ты ведь, тип таво, вольна в выборе своей судьбы. — Много чего… Маме надо помогать. Деньги… Чем я заплачу за место на корабле или жильё в городе? У меня там никого нет… Куда я поеду? — А браслеты? Ты можешь их продавать! Заработаешь деньги, найдёшь себе жильё. Можно ещё серьги делать, бусики. И всё это продавать! — Здесь они никому не нужны. — А в городе? Они такие красивые — точно все раскупят! Если ты будешь всего бояться или вечно оглядываться на других, ты никогда ничего не получишь. — Ты такая смелая и решительная! Яркая! Ты ведь ниндзя? — Сэн, затаив дыхание, ждёт ответа. — Ну, тип таво, — загадочно улыбается в ответ Мейли. — Вот видишь, тебе легко говорить, а я простая рыбачка. Я даже писать не умею. — Хочешь научу? Смотри, Сэ-эн — так пишется твоё имя! — Мейли чертит в пыли палкой иероглифы. — Повтори! Сэн забирает палку и пытается повторить. Мейли пихает её плечом, воодушевлённо обнимая. — Ты такая хорошая! — неожиданно расчувствовалась Сэн, обнимая Мейли в ответ. — Спасибо тебе, твои слова меня так вдохновили! Я вырасту и тоже пойду в город! И у меня всё получится! Знаешь, что? Вот! Держи! Сэн снимает с руки браслет и протягивает его новой подруге. Мейли, не смущаясь, берёт подарок, вертит в руках и довольно кивает, одевая на своё запястье. Девочки смеются. — А пошли, тип таво, купаться! — вдруг дёргает Сэн за руку Мейли. — Уже поздно, — та с сомнением тянет в ответ. — Прилив скоро. И мама будет ругаться. — И что? Поругается — успокоится. А я завтра, тип таво, уже уйду, и мы можем больше никогда не встретиться, подруга. Пусть этот вечер будет наш! Водичка поди тёплая — красота! Или ты боишься? — Нет, я не боюсь! — решается Сэн, но потом тушуется. — Но… Мейли, правду говорят, что ниндзя умеют ходить прямо по воде, как по земле? Ты так умеешь? — Да! — гордо вздёрнув нос, Мейли рисуется перед новой подругой. — Покажешь? — А то! Пошли! Они убегают, заливисто смеясь и держась за руки, а глупая память Итачи упорно подменяет их на двух мальчишек, бегущих на речку. На тёмных футболках гордо мелькает вышитый красно-белый мон. Резко выдохнув, он прикрывает глаза, а потом и вовсе возвращается в сарай. — Где Мейли? — Кисаме перекладывает кунаи, придирчиво проверяя лезвия каждого. — Купаться пошла, — отвечает Итачи, расстилая свою циновку. — Позволю себе заметить, что, возможно, не стоит отпускать девочку далеко от себя, — прищурив глаз, Кисаме приглядывается к смутившему его лезвию. — Я не нянька! На это Кисаме лишь пожимает плечами, привычно принимая решение Итачи, и тоже принимается укладываться. Завтра, возможно, их ждёт тяжелый бой.***
Около полуночи Итачи резко просыпается, вслушивается в ночные звуки, пытаясь понять, что его потревожило. В сарае тихо и душно. Глянув на мирно спящего Кисаме, Итачи аккуратно пробирается к двери. Мейли так и не вернулась. Выйдя на улицу, он осматривается. Ущербная луна слабо освещает спящую деревню. В воздухе звенит мошкара, а ночной бриз приятно холодит кожу. Наконец он замечает бредущую со стороны моря Мейли. Он некоторое время ждёт, но новая подружка их спутницы так и не показывается следом. Может быть, вернулась домой раньше? — Где Сэн? — когда Мейли подходит, небрежно роняет он. На что та, звякнув браслетами, подносит руку ко рту и демонстративно облизывает пальцы, глядя прямо в глаза Итачи. Взгляд Учихи цепляется за висящий среди других украшений браслет из ракушек, подаренный новой подруге бедной Сэн этим вечером. — Что-то, тип таво, не так? — приподнимая брови, насмешливо спрашивает ведьма. — Вы же сами сказали, мой рацион мои проблемы. А дети такие сладенькие, как пироженки! Итачи чувствует, как тяжелеет его взгляд, а лицо застывает восковой маской. Мейли чуть покачивается, а её взгляд блуждает по округе, пока не останавливается на доме вдовы и застывает. А затем она делает шаг, плавно перетекая в сторону дома. — Постой! — останавливает её Итачи, понимая, что приютившая их вдова и трое оставшихся её детей в смертельной опасности. — Не переживай, я буду тихой, как мышка! — по своему толкует его беспокойство Мейли. — Если ты убьёшь целую семью… — Итачи ищет аргументы, отчаянно цепляясь за логику. — Завтра люди это заметят. У нас могут быть проблемы. — И что? — легкомысленно отмахивается Мейли. — Уйдём, тип таво, пораньше. А если нет, им же, тип таво, хуже. Или ты думаешь, что десяток мужичья с кольями могут представлять для меня опасность? Это даже не смешно. Итачи впивается взглядом в спину Мейли, танцующей походкой идущей к дому. Остаётся последний вариант — гендзюцу, всего-то и надо заставить её обернуться к нему. — Я хочу посмотреть, — выпаливает он первое пришедшее ему в голову. — Это, тип таво, интимный процесс, — настораживается Мейли, останавливаясь, но не оборачиваясь. — Тебе зачем? Тебе их жаль? Мейли склоняет голову к плечу и ждёт ответа, но потом добавляет: — Видишь ли в чём дело, парниша, если я не буду питаться, я ослабну. А если я ослабну, то стану для тебя, тип таво, бесполезна. А нам ещё Миргаранд искать. — Любопытно, — холодно роняет Итачи. — Я хочу знать, как вы питаетесь. Мейли резко выдыхает, делая шаг назад и недовольно оборачиваясь к Итачи. — Ладно, — роняет она, но почему-то меняет направление. — Идём! Она проходит мимо напряжённо застывшего ниндзя. Итачи так и не активировал шаринган, впрочем, ему для этого и не надо много времени. Но, кажется, ведьма передумала убивать семью, что была к ним так добра. Она ведёт его за собой обратно к морю. — Меня, конечно, матушка, тип таво, предупреждала, что ты необразованный болван, но я не думала, что настолько! Твоя просьба — это верх неприличия! Мало того, что сейчас мешаешь моей охоте, что, тип таво, тоже очень невежливо. Но питаться в присутствии другого это просто недопустимо. Всё равно, что если бы я сейчас тебя попросила, тип таво, показать, как ты испражняешься. Фу, мерзость! Мейли недовольно шипит по дороге, кидая на Итачи гневные взгляды, пока ведёт его сквозь кусты дальше по побережью. — Вот! Доволен? Между камней Итачи замечает маленькое, словно высохшее, тельце девочки почему-то без одежды. Сморщенная кожа мятой бумагой плотно облегает кости и впалый живот, словно из Сэн вынули все мышцы и внутренности. Беспомощно раскрытый рот и застывшие, широко распахнутые глаза, ввалившиеся щеки… Спутанная мочалка когда-то блестящих волос, теперь словно выцветших посеревших, довершают картину. Набегающие волны ласково омывают останки, постепенно утаскивая труп в море, а перед глазами Итачи встаёт круглое смешливое личико мечтающей о будущем деревенской девчонки со звонким, полным жизни смехом. — И тебе не достаточно её жизни? — тихо роняет он, не в силах оторвать взгляд от останков. — О! — возмущённо охает за его спиной Мейли. — Двое суток прошло! Представь, что за всё это время ты съел только маленькую горсточку риса — как думаешь, это, тип таво, много или мало? Цокнув языком, Мейли разворачивается на пятках, решив, что разговор закончен. — Постой, — окликает её Итачи, подметивший ещё одну деталь. — Почему она без одежды? — Потому что я так, тип таво, питаюсь, — приторно сладко тянет Мейли в ответ. — Ещё вопросы? — Ниндзя ты тоже так же ешь? — Нет, с ниндзя можно по-другому. А тут, тип таво, слишком мало. Да и так вкуснее. Зачем отказывать себе в удовольствие? — Юнхуа говорила, что энергия ниндзя чище и питательнее. — И что? Ваши солдатские пилюли тоже, тип таво, полезные и питательные, а вот вкус сам знаешь! Не выдержав, Итачи отворачивается, направляя взгляд на тихо шелестящее волнами море. Мейли переминается с ноги на ногу, нетерпеливо поглядывая в сторону деревни. — Я хочу знать, как ты питаешься ниндзя! — принимает решение Итачи, понимая, что брать на себя ещё и этот грех он не готов. Это его вина, что он привёл в это мирное селение безжалостного хищника. — Отдашь мне своего дружка? — воодушевлённо замирает Мейли, растягивая губы в неприятной улыбке. — Кисаме мой напарник! — поправляет он Мейли. — Ты же сказала, что не будешь есть в чужом присутствии. — Ну, тип таво, да, — явно не понимая куда клонит Итачи, Мейли подходит ближе, заглядывая в равнодушное лицо Учихи. — Здесь нет других ниндзя, кроме вас. Или… Оттопырив указательный палец, ведьма со смехом толкает его в плечо. — Серьёзно? Ха-хаа! Ты чокнутый?! — Мне просто любопытно, — сухо роняет он в ответ. — А ещё я хочу знать, как это распознать и защититься. Это хорошая цена. — Хым, задачка, тип таво, — прикусив губу, Мейли задумывается над новым запросом Итачи. — А в чём сложность? — Ты просишь раскрыть тебе то, что должно быть скрыто. Это слишком важно, от этого зависит существование моего вида. — Я могу дать тебе слово, не раскрывать никому этой тайны. — Клятву на крови! — выдвигает своё условие Мейли. — И питаться я буду тобой столько, сколько мне надо и когда мне надо! И никому, никогда о том, что знаешь способ защиты, ты не расскажешь и ничего не покажешь! — Хорошо. Но гражданских ты больше не трогаешь. — Только, тип таво, пока я с тобой! — Договорились! Итачи достаёт кунай, рассекая кожу на ладони, и под пристальным, настороженным взглядом ведьмы произносит клятву. Внешне он само спокойствие и уверенность, но всё же избавиться от охватившего его внутреннего волнения не получается. Мейли принимается кружить вокруг, словно примериваясь с какого бока лучше укусить. Впервые Итачи настолько некомфортно, словно он кусок мяса на разделочной доске, а придирчивая хозяйка вертит его и так, и сяк, пытаясь определить, с какого бока начинать нарезку жаркого. Наконец ведьма делает шаг ближе и, предвкушающее облизнувшись, тянется к нему. Усилием воли Итачи запрещает себе перехватывать чужую руку, и она почти нежно ложится на основание шеи. В первый момент прикосновение приносит ощущение колючего холода, а затем разливается по телу дурманящей волной тепла. Это, пожалуй, даже приятно, только глаза тяжело держать открытыми, и ноги отчего-то слабеют. В конце-концов он сдаётся и садится прямо там, где стоял. Мейли тянется за ним, не разрывая контакта, и в ночи её глаза горят двумя серебряными бляшками. Воздуха не хватает, и сознание путается. Дышать приходится ртом, а глаза сами собой закрываются. Тёплая мягкая волна подхватывает его, разливаясь умиротворением и тяжестью по телу. Он едва чувствует, как чужие руки приходят в движение, скользя то по лицу, то по груди. Холодное на контрасте внутреннего жара дыхание Мейли опаляет скулу, а потом приходит не самое приятное ощущение щекотки в ухе от узкого змеиного языка. Однако сил возмутиться или просто как-то обозначить своё недовольство просто нет. Ему, пожалуй, хорошо… Да, хорошо и спокойно. В спину неприятно упирается какой-то камушек, но нет никакого желания это менять. А потом мир и вовсе погружается во тьму, и реальность путается со сном, пока последние искры сознания не гаснут.