Долг крови

Узкая полоска пляжа с темным вулканическим песком заканчивается буквально через шагов десять. За их спинами глухо шумит море, накатываясь на песок желтоватыми пенными волнами. Впереди изрезанные вертикальными полосами черные скалы, пласты прямоугольных форм наползают друг на друга, формируя причудливый узор. Кое-где на уступах, цепляясь мощными корнями за камень, растут чахлые кривые сосенки. Здесь заметно холоднее. Они оглядываются, пытаясь определить, где они, пока Кисаме, скинув с плеча Мейли, тоже обводит незнакомый пейзаж настороженным взглядом. — Эй, мелочь, вставай, все уже, — зовет ее Кисаме, присаживаясь рядом на корточки. Девчонка даже не пытается встать, просто сворачивается у ног мечника клубочком. Итачи тоже подходит ближе, пытаясь понять, что с их спутницей. Видимых повреждений на ней нет, но Мейли лежит, крепко зажмурившись, и ее заметно бьет крупная дрожь. Итачи переводит вопросительный взгляд на напарника, и тот чуть качает головой: — Начала отставать, я притормозил. Она проскочила вперед, но затем начала падать, я успел подхватить, — сухо, как на докладе, поясняет мечник. Он уже готов присесть рядом, чтобы осмотреть их спутницу, когда чувствует чужой взгляд. Кисаме встает и медленно смещает вес тела назад, чуть выставляя правую ногу вперед, а левую отводит назад, готовясь при необходимости сорваться в атаку, но за оружие пока браться не спешит. На скальных уступах над ними сидят трое в белых одеждах кэса. Оружия не видно, но это ни о чем не говорит. — Вы заблудились, путники? — спрашивает тот, что слева. На его шее четки из красного сандала с крупными бусинами. Он, похоже, старший в троице. — Да, хоси-сама, — откликается Кисаме. — Был шторм и корабль сбился с курса, а потом потерпел крушение. Мы даже не знаем, на какой берег нас выбросило. — Тогда вам туда, — отвечает монах, махнув рукой направо. — Идите вдоль побережья и найдете пищу и приют. Только ваша спутница… Она, кажется, пострадала. Мы готовы о ней позаботится, оставьте ее с нами. — Нет, — Итачи смотрит хмуро. — Зря, — качает головой второй из монахов. — Лучше сами отдайте и идите с миром. — Зачем она вам? — уточняет Кисаме, и его рука все же ложится на рукоять Самехады. — А зачем вам это знать? К чему чужие проблемы? — миролюбиво щурится старший. — Она опасна в первую очередь для вас же. Оставьте. Может быть, ваши беды накликала именно она? Ее вина, что ваш корабль потонул. Не стоит лить кровь и защищать такую грешницу! — Что же вы собираетесь делать с этой грешницей, хоси? — Кисаме делает шаг в сторону, словно открывая дорогу монахам к девчонке. Итачи тоже отходит в сторону, понимая, что для атаки Кисаме нужно больше места, а они стоят слишком близко друг к другу. — Утопим, — отвечает третий, молчавший до этого монах. — Самое оно для нее. Трое монахов спрыгивают вниз, направляясь к группе ниндзя, видимо, решив, что напарники решили им уступить. — Ша! Мужики! Тормозните! — к ним по берегу бегом спешит, размахивая рукой, здоровяк с неаккуратно замотанной бинтами головой. Из-под бинтов во все стороны топорщатся короткие темно-рыжие волосы. — Уф, — надув щеки, мужик упирается руками в колени и шумно выдыхает через рот. — Запыхался!.. Ща… Отдышусь! Этому на вид лет сорок, все еще крепкий, но с заметным брюшком и с толстыми, плотными руками и ногами. Одет мужик в клетчатую рубашку, темные штаны и грубые ботинки с развязанными шнурками. Трое монахов смотрят на него настороженно, но замирают. — Это… В общем… Мои гости! Вот! — с тяжелой одышкой после каждого слова сообщает мужик. — Что же ты своих гостей-то не встретил? — подозрительно щурится тот, что с четками. — А это уже не ваше дело, шпана! Но если хотите, вопрос можно решить! Распрямившись, мужик браво упирает руки в бока и обводит взглядом троицу. Те под его взглядом отступают, а потом и вовсе возвращаются на скалы. Мгновенье — и все трое буквально каменеют, на глазах сливаясь с породой. — Ну, гости дорогие, будьте как дома, но не забывайте, что вы в гостях, — проводив троицу взглядом, усмехается мужик, оборачиваясь к ниндзя. — Прошу за мной. Развернувшись, он направляется обратно в сторону, противоположную той, что указывали монахи. Ниндзя не двигаются с места. — Мужик, а ты кто? — Кисаме привычно берет на себя коммуникацию. — Я Баку! — обернувшись, представляется мужик. — Меня попросили встретить Учиху и проводить его к Нимрогу. Только как-то вы больно быстро до нас добрались, я вас ждал не раньше осени. — И нам не надо представляться и получать официальное приглашение? — уточняет Итачи. — Хе-хе! Быстро учишься, — смеется Баку в ответ. — Впрочем, те кто учится медленно, быстро дохнут. Да? Расслабьтесь, рано еще. Мой дом дальше. Кисаме подхватывает Мейли, и они следуют за Баку. Новый проводник неторопливо ведет их вдоль побережья, небрежно загребая носками ботинок песок и насвистывая легкий мотивчик. — Девку вы свою где так заездили? — через некоторое время интересуется Баку. — Да так, что она у вас на последнем издыхании. — Что с ней? — Итачи настороженно поглядывает на висящую безвольной куклой на напарнике Мейли. — Если не вдаваться в подробности и изъясняться в понятной вам терминологии — чакра закончилась, — отвечает Баку и, предвосхищая следующий вопрос, поясняет дальше. — Может, отоспится, восстановится немного, пожрет и, возможно, придет в себя. А нет — сдохнет. — Как ей помочь? — Зачем? Она оказалась глупа и, похоже, не рассчитала силы. Слабаки и дураки умирают первыми — это естественное течение жизни, — рассуждает Баку, пожимая плечами. Итачи замолкает, размышляя, как объяснить свой интерес к жизни Мейли и стоит ли. — Она мне ещё нужна, — подбирает слова Учиха. — М-м, — задумчиво тянет в ответ Баку. — Тогда жди, как оклемается. Лечить ее у меня все равно нечем. — А чем кормить её, у тебя есть? — поправляя ношу, уточняет Кисаме. Баку бросает внимательный взгляд на мечника и равнодушно ведет плечом. — Ну, пару плошек риса-то найду, молока, там. Мне что, жалко? — И что, это ей поможет? — насмешливо фыркает Кисаме. — Кто знает? — широко улыбается в ответ Баку, показывая ровный ряд крепких зубов. — Мы знаем. Взгляд голубых глаз леденеет, в них гаснут озорные искорки, и вот на мечника уже смотрит немигающий взгляд хищника. — А раз знаете, то должны понимать: своим я делиться не буду, не моя проблема. Вон, — Баку кивает назад. — Деревня там. Хотите, идите ищите ей пропитание сами. Только учтите, те трое её туда не пустят. — А если без неё? — То может выгореть, — подумав, соглашается Баку. — Так что, вас подождать? Берите только, что помельче. И смерив висящую на плече Кисаме Мейли взглядом, Баку задумчиво чешет за ухом и уточняет: — Идеальным вариантом сейчас будет что-нибудь до года или немного старше. — Нет, — вмешивается Итачи, видя, как напарник уже готов опустить Мейли на песок. — У нас нет лишнего времени. И, вспоминая их первый разговор, добавляет, бросив предостерегающий взгляд на туманника: — Её пропитание — это её забота. Кисаме мочит в ответ, но смотрит пристально, даже слишком: — Да, Итачи-сан, несомненно вы правы, именно таким был уговор, — мечник растягивает губы в легкой улыбке и отворачивается, пряча слишком цепкий взгляд. Итачи вспоминает, что напарник не забрал утром вещи у несчастной вдовы. Значит, они не пресеклись. Почему? Потому что Туя бегала в поисках дочери? Не похоже. Или, встав рано, ушла по делам? Или это Кисаме ушел раньше, чем вдова встала и заметила пропажу? Что он мог увидеть… Он следил за ними? Сосредоточившись, Итачи прокручивает в голове их разговор с Мейли, стараясь восстановить в памяти малейшие детали. Единственный тонкий момент — его требование не трогать гражданских. В остальном все было вполне в логике его образа. Впереди показывается выступающая далеко в море скала. Длинная аллея тори уходит к самой ее вершине, которую неожиданно венчает не храм, а маяк. Высокая башня из громадных серых блоков мрачным шпилем тянется к хмурому вечернему небу, а ее вершина ярко горит тревожным красным огнем. Берег вокруг маяка усеян почерневшими от времени и едва различимыми среди камней обломками лодок. Баку уверенно ведет их к аркаде. — Итак, гости дорогие, — остановившись перед первой аркой, он церемониально кланяется им и протягивает руку. — Пойдет? — Итачи, сориентировавшись, достает сюрикен. Хозяин кисло смотрит на предложенный дар и даже грустно вздыхает. — Не особо. А у вас там фруктов никаких нет? — уточняет Баку. — Или ягод? Напарники переглядываются, и, покачав головой, Итачи пытается сообразить, что еще можно предложить. — Есть леденцы, — порывшись в карманах, он достает несколько конфет. — Фруктовые? — вытягивая шею, Баку придирчиво рассматривает угощение. — Мятные, — посмотрев на упаковку, отвечает Итачи. — Мятные… Ладно, давай, — смиряясь, машет рукой Баку, забирая конфеты, и произносит ритуальную фразу. — Добрые путники, прошу вас быть моими гостями. — Мы принимаем приглашение, — откликается Итачи, наблюдая, как Баку придирчиво рассматривает конфеты. — О! Лимонная! — радостно объявляет хозяин, выудив из горсти конфету в желтой упаковке и демонстрируя её нукенинам. Наблюдая за Баку, Итачи вяло размышляет, что после этой миссии его способность чему-то удивляться окончательно атрофируется. Они проходят под аркой, начиная подъем. Вблизи маяк оказывается громадной четырехугольной башней с небольшой двухэтажной пристройкой. Баку легко распахивает перед гостями тяжелую, грубо сколоченную дверь и первым входит внутрь. Обстановка более чем скромная. По одну руку длинный стол, уставленный склянками и перегонным оборудованием, над ним куча закрытых ящиков. По другую — несколько шкафов, очаг, сложенный из камня и встроенный в стену. У дальней стены простая стремянка на второй этаж. Под ней еще одна, тяжелая даже на вид, дверь, вместо засова — две скобы и брус. — Прошу сюда, гости дорогие, в мою скромную берлогу, — довольно оглядываясь, Баку проходит в центр комнаты, а затем направляется ко второй двери, поманив их за собой. — Сейчас мы вас всех, так сказать, с комфортом устроим! Баку играючи одной рукой снимает брус и пинком распахивает дверь перед гостями. За ней оказывается небольшое помещение без окон, заставленное пустыми клетками, с потолка свисает несколько цепей с ржавыми крюками. — Вот, добрые люди, девку свою можете здесь оставить, — радушно ведет рукой Баку, приглашая их. — Гарантирую, даже будучи в самой своей лучшей форме, отсюда ей не выбраться. Кисаме проходит внутрь, скидывая на пол Мейли в узком проходе между клеток, и затем осматривается. — Тут сыро, — замечает мечник. — Как бы не загнулась в таком-то состоянии. — Вот добрая душа, — восхищенно цокает языком Баку. — Что ей, гадине-то, будет? А-а, забудь! Сейчас запечатаем, и можете спокойно отдыхать. Вам наверху есть комната, там сухо. — Где Нимрог? — Итачи мрачно смотрит на темницу. — Завтра прибудет, не ждали мы вас так рано, — отвечает Баку. — Придется вам обождать. Закрыв Мейли в темнице, Баку вешает на дверь лист с печатью. — Ну вот, — качнувшись на пятках, Баку застенчиво улыбается, глядя на гостей, заставляя тех настороженно переглянуться. — Вашу комнату вам показывать или сами разберетесь? Удобства на улице… Может быть, к столу сядете? — Зачем? — Кисаме оглядывается на заваленный склянками стол. — Ммм, — облизывается Баку, тоже нежно глядя на стол. — Присаживаетесь! Я сейчас вам все расскажу! И, потирая ладони, хозяин спешит к столу, лихим жестом сдвигая склянки и освобождая место для гостей. — Вот, — оглядываясь на наемников, Баку между делом приподнимает стол, выдвигая из-под него лавку. — Вот! Присаживайтесь! Я, знаете ли, в некотором роде исследователь… Я пишу трактат, но мне не хватает объективности, так сказать, взгляда со стороны! Вот вам выпала, так сказать, великая честь стать этим самым взглядом со стороны! На мгновение кажется, что хозяин маяка просто чихнул, но словно по волшебству на столе появляется несколько тарелок с мясными нарезками. Сам хозяин торопливо вытирает полой рубахи стаканы, накрывая стол на троих. — Не переживайте, — Баку поочередно тыкает в тарелки пальцем. — Свинина, говядина, конина. Никакой человечины! Все строго в рамках кодекса. — Какого кодекса? — аккуратно интересуется Кисаме, подходя ближе и следя за торопливыми действиями Баку. — Да не о том речь, — небрежно отмахивается Баку, с благоговейным видом распахивая ближайший к нему шкафчик. — Труд мой посвящен наливкам, настоям и иным зельям, настоянным на травах, ягодах и иных растительных дарах природы. Но мои вкусовые рецепторы несколько под другое заточены. И мне надо, чтобы вы попробовали мои опытные образцы и рассказали об их вкусовых качествах. А я все подробно запишу! — Я не пью, — наблюдая, с каким азартом выставляет на стол Баку бутылки с разноцветными жидкостями, отказывается Итачи. — Почему? — удивленно вскидывает брови Баку. — Неужели вы, добрый человек, решили, что я вас отравлю? Это вы со змеями переобщались. Злобные сучки, я вам скажу! Но красивые… Да, когда баба-то с характером, оно всегда интереснее. Но на мой счет вы можете быть абсолютно спокойны. Могу вам поклясться, мои настоечки абсолютно безопасны, а некоторые даже обладают лекарственными свойствами… Баку, высунув кончик языка, придирчиво приглядывается к стакану и еще раз протирает его: — В умеренных дозах. — Итачи слишком юн для подобного времяпрепровождения, — приходит на помощь Кисаме. — Что я в вас, людишках, не люблю, так это ваше лицемерие, — смеется в ответ Баку. — Убивать себе подобных ему уже можно, а вот невиннейшую вещь — наливочку — нельзя. Он у вас, поди, еще и девственник. И, не обращая внимания на тяжелый взгляд застывшего Учихи, продолжает как ни в чем не бывало. — А жизнь-то так коротка! В ней столько всего удивительного и необычного. Столько разных вкусов! Ничего не имею против ваших войн, но к чему эта аскеза, мне не понять. Это же так бессмысленно. Впрочем… В любом случае, я хозяин, и отказывать мне невежливо! — Чрезмерность в удовольствиях ведет к развращению души и упадку тела, — присаживаясь за стол, возражает Хошигаке. — О! Доброму человеку не чужды философские споры! — воодушевляется Баку, садясь рядом, и, придвинув первую бутылку с темно-красным настоем, разливает по стаканам. — Здесь у нас: вишня, чернослив, барбарис, бадьян и гвоздика. — Не великовата ли тара? — Кисаме берет полный стакан и принюхивается к напитку. — Да в самый раз, — пожимает плечами Баку. — Никогда не одобрял этой любви к наперсткам. Большому куску и рот радуется. Церемониально подняв стакан, Баку кивает и затем разом опрокидывает в себя первым. Кисаме следует примеру хозяина, но пьет аккуратно, маленькими глотками. — Ну как? — с придыханием интересуется Баку. — Терпко, сладко и спиртягой отдаёт сильно, — после небольшой паузы делится впечатлениями Кисаме. — Не нравится? — беспокоится хозяин и уже было тянется за другой бутылкой, но туманник его останавливает. — Нормально, только ты где спирт брал? — Сам делал. — Жестковат, тут градусов-то сколько? Ответ Баку Итачи не дослушивает. Примерный сценарий вечера он уже представляет и, развернувшись, идет к лестнице. Даже если Баку наврал насчет безопасности, один из них в любом случае сможет подстраховать второго. А Кисаме за бутылкой вытянет из Баку все, что сможет. Поднявшись, он оказывается на втором этаже в единственной комнате. Обстановка там еще скромнее — пара кроватей со старыми матрасами, и все. В небольшое окошко заглядывает полная луна. На подоконнике масляный фонарь, который Итачи зажигает. Сложив вещи, Итачи стелит поверх матраса плащ и ложится. Внизу тихие разговоры постепенно сменяются грубым смехом и какими-то пустыми спорами. Итачи не вслушивается, отводя себе пару часов на сон. После полуночи, судя по положению луны, он просыпается. С первого этажа доносится тихая заунывная песня, но вскоре затихает и она, обрываясь глухим ударом и последовавшим за ним звучным храпом. Итачи вслушивается, как затихает шум внизу. Отсчитав до ста, он плавно поднимается и идет к лестнице, тенью соскальзывая вниз. На первом этаже в свете очага следы пьянки. Оборудование сдвинуто на один конец стола, второй заставлен бутылками. Несколько пустых на полу. Баку, уютно обняв ножку стола, сопит прямо там, внизу. Видимо, звук его падения Итачи и слышал. Кисаме, развалив локти, спит за столом, уронив голову на скрещенные предплечья. Итачи выжидает с минуту, а затем подходит к двери, ведущей в темницу. Оборачивается, вслушивается в дыхание спящих и, протянув руку, аккуратно снимает с двери печать. — Итачи-сан, позвольте уточнить, вы ведь отдаете себе отчет в том, что, войдя туда, можете обратно уже не выйти? — голос Кисаме звучит глухо, но не пьяно. Итачи оборачивается. Кисаме все так же сидит за столом, только теперь подпирает голову кулаком, с равнодушным интересом наблюдая за напарником. — Она нужна для разговора с Нимрогом. — А ещё для вашего здоровья, — напоминает Кисаме. — И все же, я вам не рекомендую туда входить. Покойнику нет смысла беспокоиться о здоровье. — Считаешь, что я настолько слаб? — Считаю, что она едва ли сможет вовремя остановиться. Девчушка слишком самонадеянна и не совсем адекватно оценивает ситуацию. — Ты о чем? — Территориальные хищники, Итачи-сан, крайне ревностно относятся к своей территории. И весьма агрессивно защищают ее от других хищников. А наша мелочь, если я прав, наделала много глупостей. Заметьте, ни я, ни вы не пострадали. Значит та старуха била целенаправленно. И била, как я вижу ситуацию, за дело. А с учётом предупреждения ее матушки об аппетитах мелочи и некоторых моих наблюдений, смею предположить, что она может и не захотеть останавливаться. И вы это должны понимать не хуже меня. Уверены, что сможете ее вовремя остановить? При всей ее ценности, по моей оценке, сопутствующие риски себя не оправдывают. Итачи молчит. Правильнее всего будет просто развернуться и уйти. — Мы недостаточно хорошо ориентируемся в обстановке, чтобы делать правильные выводы. И лучше иметь под рукой дуру, от которой уже понятно, что ждать, чем тыкаться во все углы, подобно слепцам. — Вы так уверены, что сможете ее просчитать? — вздыхает Кисаме. — Ладно, пять минут. Либо через пять минут вы оттуда выходите сами, либо уже войду я, и буду действовать по обстоятельствам. — Через пять минут тебе придется зайти, — решается он и, не выдержав, опускает взгляд, поясняя. — Сам я не выйду. — Понятно. Запирающий темницу брус оказывается чертовски тяжелым. За его спиной едва слышно встает Кисаме и подходит помочь. Рост и физическая сила напарника решают вопрос куда эффективнее. Аккуратно пристроив брус рядом с дверью, Кисаме кивает Итачи, а сам, развернувшись, подпирает плечом стену. Чуть приоткрыв дверь, Итачи проскальзывает внутрь.