Долг крови

Кисаме возвращается со связкой небольших рыбин, нанизанных на осоку. И следом за ним впархивает ведьма, крутясь вокруг туманника и треща про какие-то глупости. Тот усмехается в ответ, отвечая на расспросы девченки о театрах, пока натирает рыбу травами. Та слушает, но потом принюхивается и морщится. Пристроив нанизанные на прутья тушки Кисаме следит, как потихоньку поджаривается рыбка. — Будешь? — заметив интерес ведьмы предлагает Кисаме. — А в чем смысл то? — отодвигается от него Мейли. — Она же уже мертвая. — Рыба полезна, в ней есть магний, калий, фосфор, аминокислоты и витамины, — поясняет Кисаме. — Эти элементы имеют важное значение для организма. — Но в ней уже нет жизни. Я не падальщик. — Падаль — это когда начинаются процессы гниения, — поправляет ведьму Кисаме. — Но живой то вкуснее! — Есть такое понятие, как термическая обработка, — качает головой мечник. — В ней могут быть черви. — И они тоже живые! — сверкнув глазами, подхватывает тварь. — Но для человека они могут быть вредны, — наконец находит подходящий аргумент мечник. — И, спешу заметить, рыба в травах это вкусно. Попробуй. — Не-а, — все же с интересом принюхиваясь, отказывается ведьма. — Потом! Пожав плечами Кисаме протягивает импровизированный шампур Итачи. — Я не буду, — следом за ведьмой качает головой Итачи. Кисаме хмурится, переводя взгляд на свой улов. — Ему ща, тип того, нельзя! — поясняет Мейли, принимаясь пересказывать свой план. Мечник недоверчиво слушает ведьму. — С чего вы взяли, что с вами захотят говорить? Итачи молчит в ответ, не желая объяснять, что мать приняла смерть добровольно. Впрочем, в свете рассказа Знающего, это уже может быть не актуально. И все же он не вправе упускать возможность получить больше информации, а с остальным он справится. — Не попробуешь, не узнаешь! — пожимает плечами Мейли. — Так что этой ночкой мы… — Нет! — прерывает он ведьму. — Ты мне там не нужна. — В смысле?! — В прямом. — Нет-нет! — качает головой Мейли. — Одному нельзя! — Почему? — Во-первых: у тебя нет опыта. Ты можешь там затупить. На скептический взгляд в ответ, Мейли лишь закатывает глаза и продолжает попытки его переубедить: — Во-вторых: потому что я не знаю, что мы там встретим. То что вы там с этим Мадарой рассказали звучит очень фигово. Итачи молчит и ведьма не дождавшись вопросов, взмахивает руками. — Я не знаю! — почти смешно пучит глаза девчонка, всячески демонстрируя недовольство решением Учихи. — Но это все очень дурно пахнет. Ночь та плохая была... Зеркала эти… Раньше, как раз в такие ночи парад проводили и скорее всего не просто так. Кто назначил дату? — Я, — короткий сухой ответ. — Почему именно тогда? Может кто-то тебя, тип таво, подучил? Итачи уже собирается сказать “нет”, но понимает что это не совсем верно. У него было время на принятие решение, и все же дату операции назначил Данзо, но ее по-сути определил отец. — На следующий день Учиха бы подняли восстание, — в итоге отвечает он. — Ждать дальше было уже нельзя. — Середина О-бона, — ведьма аж хлопает в ладоши. — Отлично! Твой папаня умел, тип таво, планировать. — О чем ты? — Это очень сильное время для связи с мертвыми. Грани миров, тип таво, истончаются, позволяя покойникам проявляется среди живых. Нет! Один ты туда не пойдешь! Ты для этого слишком мало знаешь. — Я справлюсь. — Ага, если что, как дорогу, тип таво, назад искать будешь? Тебя же на ту сторону даже тут все время тянет! Ты не вернёшься. Мейли категорично складывает руки на груди. Итачи молчит, глядя на огонь. — Позволю себе предположить, — аккуратно вмешивается в спор Кисаме. — Что мелочь права. — Это личное! — отрезает Итачи. — Отлично! — огрызается в ответ Мейли. — Значит вообще никто никуда не пойдет! — Так стоп! — поднимает обе руки, словно рефери, разводящий бойцов по углам. — Давайте, начем с того, что… Солнышко, а ты сама туда уже ходила? — Нет, — на голубом глазу отвечает ведьма. — Но я знаю принцип! — Солнышко, не могла бы ты пояснить немного по подробнее? А то, признаться честно, чем больше я вас слушаю, тем меньше мне нравится ваша затея. — Ну там, тип все просто: один идёт, а второй направляет и если чёт не так — зовет обратно. Мейли принимается размахивать руками, в попытке объяснить принцип путешествия в мир мертвых. — Ну, нижний мир, он не материальный. Ногами никуда ходить не надо. Ты такой сидишь, а тебе говорят: видишь ты то-то, идешь туда-то, слушаешь то-то. А ты на это настраиваешься и в голове повторяешь действия. И твоя душа или сознание, называй как хочешь, уходит в нижний мир, а тушка тут. Самая сложность это в настройке. Самому тоже можно, но это сложнее, потому что назад тяжелее идет. Нужно вовремя вернутся. В потом бы еще хорошо привязочку, когда вернешься, тип таво, сделать к миру то живых, а то назад может утянуть. Нижний мир легко в себя пускает, а вот обратно… — Что за привязка? — продолжает расспросы Кисаме. — К жизни, к земному, — уперевшись ладошками в пол качается на попе Мейли. — Можно что-нибудь там посадить: цветочек там какой-нибудь, деревце. Но это долго, там следить надо, чтобы оно не подохло. Самое простое — потрахаться хорошенько. Надежно, быстро и с гарантией. — А ты сама в этот нижний мир не идешь? — Не совсем, я проводник — ниточка, что связывает тебя там и твою тушку тут. Поэтому, если опыта выхода из тушки нет, одному туда соваться нельзя. — Я же не могу умереть, — напоминает Итачи. — Тушка твоя тут не помрет, да, — соглашается ведьма. — Так и будет тут чурбаком сидеть, а сам ты там останешься. И ни туда и ни сюда. Это не хиханьки какие-нибудь — это, тип таво, серьезная тема. — Но звучит как-то слишком просто, — с сомнением возражает Кисаме. — В мире оно вообще все намного проще, чем люди любят воображать, — пожимает плечами Мейли. — Мозги у вас что ли так устроены, что надо все усложнить. А если просто, то доверия не вызывает. Шиноби переглядываются и Итачи кивает. Мейли довольно улыбается. — К тебе тоже задание будет, — оборачивается ведьма к мечнику. — Нижний мир он, тип таво, не шибко любит, когда в него через черный ход лезут. Как и средний мир тоже. И они могут начать мешать. Твоя задача, следить, чтобы нам не мешали. Чтобы никто сюда не приперся. Лезть может всякое: люди, звери, если совсем все плохо, то и покойнички. Звуки всякие могут быть, глюки. Но спать нельзя. Выходить из дома нельзя. Никого пускать в дом нельзя. А главное двери не открывай и следи, чтобы сами не открылись. Ну, а если совсем плохо будет, меня по имени зовешь, а я уже этого путешественника вытягиваю и драпаем. — Сколько такое путешествие по времени занимает? — складывая на груди руки, Кисаме сосредоточен, как перед сложной миссией. — Ну, реального времени, тип таво, полчаса-час, если без проблем, — пожимает плечами ведьма. — Время там шутка абстрактная. В итоге день они проводят укрепляя защиту вокруг дома, обнося его кругами взрывных печатей. Достаточно демонстративно, чтобы случайный гость мог смекнуть, что тут не чисто и убраться подальше. Мейли готовит сам дом, притащив откуда-то чуть ли не мешок соли. Моет полы, особенно уделив внимание порогу и окнам. Деревянное ведро с тряпкой Мейли почти торжественно сжигает за домом. А потом принимается окуривать дом пучками можжевельника. Кумар стоит такой, будто ведьма задумала и сам дом спалить. Под конец, загнав сбежавших было мужчин в дом, долго кружит вокруг них все с тем же, чадящим густым дымом, пучком. От дыма кружится голова и дышать нечем. Итачи еще и чувствует нарастающее чувство голода, которое отчего-то становится все тяжелее игнорировать. Хотя обычно с этим у него никогда проблем не было, длительные миссии давно приучили не обращать внимание на такие мелочи. И все же отчего-то сейчас терпеть куда сложнее. Мейли походя всовывает ему в руки кружку с водой. И приходится довольствоваться этим, сидя под небольшим навесом возле дома, пока тот проветривается после устроенного ведьмой “ощищения” . На последок уже к вечеру Мейли достает соль, рассыпая ту по периметру комнаты тонкой струйкой, формирует несколько кругов. Кисаме стоит привалившись плечом к косяку и скептически наблюдает за суетой ведьмы. Все это слишком странно и почти дико. Рациональный ум пасует перед тем, что происходит сейчас в их жизни. И остается только смирится и позволить течению нести тебя, без попытки объяснить происходящее. Ближе к полуночи ведьма распечатывает свиток, доставая оттуда кучу баночек. Долго принюхивается к ним. А потом принимается высыпать из них щепотками порошки в кипящий над очагом котелок. Вода быстро окрашивается в зеленоватый цвет, а потом буреет. Итачи следит за приготовлениями. В голове теснится ворох мыслей, сменяясь одна за другой. В ту ночь он просидел в медитации почти семь часов, но так и не смог прийти к спокойствию. Тогда он вспоминал детство, мечты стать сильным шиноби, как боролся, несмотря на невзгоды, преодолевая трудности со своими товарищами по команде. Сейчас он вспоминает, как вошел в родной дом, как встал за спинами родителей. Мама молчала, сказала тогда только, что все понимает и все, говорил только отец. Говорил долго, Итачи казалось очень долго. Говорил, что лишил его будущего, и что ему очень жаль, что он гордится им. А Итачи плакал за их спинами и жалел, что не смог сблизиться с отцом раньше и найти другой путь. “Ты действительно ласковое дитя…” были последние слова отца, обращенные к нему. И вот теперь он сидит в домике на краю болот где-то в стране вечного дождя. На его лбу перечеркнутый символ Листа и его все так же душат узы долга. Вот только образ отца истлел и истерся, и сквозь облезлую позолоту детских воспоминаний, проступил хищный лик кого-то чужого. Знала ли мама с каким чудовищем она жила? Был ли это ее выбор? Зачерпнув кружкой свое варево, Мейли принюхивается, дует, а потом отхлебывает. Морщится, корча почти смешную мордочку и кивает ему, протягивая кружку. — Пей! — командует ведьма. — А потом садись удобнее или хочешь ложись. Это неважно. Как будешь готов, дай знать. Итачи забирает настой, даже на запах он горький. На вкус так вообще отвратительный. И все же он пьет. Ждет, но восприятие мира не меняется, похоже это не наркотик и ничто-то подобного рода. Кроме горечи и обожженного языка он ничего не чувствует. — Будет тянуть в сон не сопротивляйся. Уснешь не страшно, — предупреждает его Мейли, садясь напротив. — А тебе, Буру, спать нельзя! — Я помню, — отзывается, устроившийся у стены, мечник. Прикрыв глаза, Итачи кивает. — Тогда слушай меня, Итачи Учиха, старшая кровь Фугаку Учиха и Микото Учиха, — голос Мейли звучит совсем рядом. — Сначала делаем настройку, потом я говорю, ты представляешь то, что я говорю. Озвучивать то, что ты видишь, не обязательно. Но если захочется говорить — говори. Вообще можно все, что хочется. Бывает по разному: кого-то на хаха пробивает, кто-то начинает рыдать — это, тип таво, физика так реагирует на измененку сознания. Не страшно. Главное не боятся и слушать меня. Если говорю возвращаемся — все никаких споров. Я ведущая, ты делаешь то, что я говорю. Смотришь, слушаешь, запоминаешь. Понял меня? — Да. Начинай! Проходит наверное минута, прежде чем ведьма начинает говорить: — Представь, что у тебя над головой золотая пирамидка и она крутится по часовой стрелке, а вокруг нее летает, тип таво, птичка против часовой стрелки. А на расстоянии вытянутой руки перед собой представь циферку ну … например… пятнадцать. Хорошо так представь — ярко. А теперь считай от тридцати до одного. Если сбиваешься, начинаешь заново. И в голове не просто держишь все эти объекты, а представляешь их очень хорошо во всех деталях. Как досчитаешь до одного, меняй направления движения птички, пирамидки и представляю следующую циферку четырнадцать, и считай снова, и так далее до одного. Начинай. Задание выглядит по дурацки, но Итачи послушно принимается считать. Для опытного ниндзя это не сложно и он легко с этим справляется. Но Мейли не дает ему дойти до конца, останавливая на представлении шестерки. — Отлично! Хватит. А теперь представь себе комнату, окон нет, дверей нет, есть только стульчик. Посмотри, там кто-нибудь есть? Представить требуемую комнату несложно: это помещение казематного вида. В центре не стул, табурет. Бетонные стены давят, словно он попал на допрос. Комната кажется пустой. Тело ощущается отчего-то тяжелым и неповоротливым, неожиданно оказывается очень тяжело говорить. — Пусто, — все же заставляя свои губы шевелится, даже не говорит, скорее выдыхает Итачи и тут же понимает, что ошибся. На табурете сиротливо ютится фигура темная и бесформенная, даже не фигура — ее тень. Итачи пытается приглядется. — Не пырься, глаза расслабь, — тут же поправляет его Мейли. — Смотри, но не прямо, так будто с девушкой заигрываешь. С боку кхекает Кисаме и Мейли шипит на него, чтобы не мешал. И все же предложенный метод работает, фигура обрастает деталями. Это женщина в потрепанных момохики и хантэне одетом поверх тонкого кимоно, ноги женщины босы, голова покрыта платком. Она сидит молча, разглядывая Итачи и теребя подол куртки. — Ну? — требует Мейли. — Теперь видишь? — Да, женщину. Я ее не знаю. — Так гони ее в шею! Там сейчас набегут все кому не лень. Им то тоже интересно, че эта к ним такое приперлось. Зови мать, только по имени зови. А то ща толпу соберем. Происходящее кажется почти глупостью, и все же стоит сосредоточится, как образ женщины исчезает. Он зовет, но ответа нет. Тени в комнате мелькают, иногда обрастают деталями, но этих людей Итачи не знает. Иногда это старики, иногда дети, женщины, мужчины — все они серыми тенями проходят мимо. Какая-то девочка в порванном кимоно, попыталась протянуть ему мяч, и тут же растаяла. Неожиданно Итачи понимает, что сбоку от него уже давно стоит одинокая тень. Эта никуда не уходит, просто стоит и смотрит на него. Искоса Итачи пытается рассмотреть ее. Это высокий, рыжий парень в черном плаще, на нем хитай-ате Скрытого Дождя. Черты лица только смазаны, никак не получается его толком рассмотреть. Он обходит Итачи, тоже присматривался, даже протягивает руку, словно хочет прикоснутся, но не решаеться. И Итачи с ужасом понимает, что напротив него стоит Лидер Акацуки. Тот пятится от него, пока не усаживается на табурет, пристально и настороженно разглядывая гостя из мира живых в ответ. — Ну, пришла? — когда Итачи кажется, что Лидер вот-вот заговорит с ним, прямо над ухом раздается голос ведьмы. — Нет. Тут Лидер. — Кто? — Пейн?! — это уже голос Кисаме, только звучит он глуше, словно из под воды. — Гони этого Пня в пень! Не до него сейчас! Не отвлекайся! Стоит Мейли это сказать, как в комнате становится заметно холоднее. Справа, словно выжженная пламенем Аматерасу, пропадает часть стены. А Пейн медленно поднимается с табурета, осторожно отступая. Лидер Акацуки напряжен, Итачи отчетливо видит, как ниндзя, готовясь к атаке, встает в стойку. Внутри наползающей на комнату тьмы в ответ загораются два багровых огонька, складываясь в отчетливый узор мангекьё шарингана. И Пейн исчезает, уступая место этой тяжолой и вязкой тьме. — Ну? Кто-то еще пришел? Итачи не торопится с ответом, это однозначно кто-то из Учих. Только кто? — Мама? — ему даже не приходится это говорить, достаточно произнести мысленно. Как тьма собирается в знакомую фигуру женщины. На ней все та же тёмно-фиолетовая блузка с красно-сливовой юбкой и до боли знакомый светлый передник. Микото робко проходит по комнате к табурету и присаживается, тревожно вглядываясь в его лицо. Глаза становятся темными и почти напуганными. — Итачи?