Долг крови

“Благословение небес” прекрасный, белоснежный теплоход поражает воображение величием линий и размерами. Итачи впервые в жизни видит такой большой корабль. У него аж четыре трубы и несколько разноуровневых палуб. Для него специально сделана отдельная пристань, иначе подняться на него было бы тяжело. Даже Кисаме замирает рассматривая это чудо. Чтобы пройти на пристань надо показать билеты. Но происходит заминка. Мейли, отстав от них, забралась на край волнореза и уселась там. Попытки докричаться до нее оказались бесполезны. Словно не слыша их, ведьма расплела волосы и теперь увлеченно расчесывала их новым гребнем, беспечно болтая ногами. Яростно бьющиеся о камни волны ее нисколько не беспокоили. Переглянувшись с Кисаме, Итачи кивает тому. И призывать ведьму к порядку отправляется мечник. Тот идет легким пружинистым шагом сквозь пенные брызги, вздымающихся по бокам волнореза волн. Отложив гребень Мейли оборачивается к мечнику. А затем встает навстречу. И море, внезапно ласково нахлынув на волнорез, омывает ноги ведьмы. Та смеется в ответ и наконец возвращается на пристань. — Ты забыла гребень, — напоминает ей Конан, когда ведьма подходит ближе. Но та лишь разводит руками, для наглядности похлопав глазками. Итачи же следит за краем волнореза, там на самом его краю обостренное доудзюцу зрение легко выхватывает чьи-то темно зеленые пальцы, что цепко хватаются за камень. Гребня же, там где его оставила Мейли, уже нет. Только в волнах мелькнула темная макушка и вновь исчезла, прячась от взгляда шиноби. Спрашивать ведьму сейчас бесполезно, соблюдая договоренности Мейли молчит, общаясь со спутниками только жестами. Приходится отложить расспросы на потом. Их чинно проводят на корабль. По заверениям капитана шторм для “Благословение небес” не проблема и отплытие не будет задержано. Но внезапно шторм стихает прямо на глазах. Каких то минут десять и вместо бушующих волн, что грозно вздымались пенными гребнями на несколько метров вверх, теперь в бухте едва ли не зеркальная гладь. На вопросительный взгляд Итачи, Мейли лишь, хитро улыбнувшись, разводит руками. Когда дверь их каюты открывается, оказывается что это не просто комната с четырьмя кроватями, как ожидал Итачи. Это целые апартаменты с двумя спальнями и общей гостиной. Стулья с резными спинками по углам комнаты и в центре такой же диван на гнутых ножках, перед которым стоит журнальный столик со стеклянной столешницей. Все здесь буквально дышит ненавязчивой роскошью. Итачи почти жалеет, что не посмотрел сколько же пришлось Конан выложить за такие апартаменты денег. Не то что его волнует цена, просто любопытно. На теплоходе несколько столовых, им предлагают выбрать по вкусу любую. Показывают спальни отделанные ценными породами дерева. Везде на столиках электрические лампы. Бра на стенах тоже электрические. У них даже есть своя ванная комната с настоящей чугунной ванной и, если бортпроводник не солгал, даже с горячей водой. Чопорный и предупредительный бортпроводник в элегантном фраке, скорее похож на дворецкого в каком-нибудь поместье, чем на моряка. Он вежливо предлагает им несколько программок со списком развлекательных вечерних программ. А также красочный буклет с планом корабля. И. пожелав им приятного отдыха, ретируется. Мейли, восхищенно горя глазами, бегает по комнатам, пробуя каждую кровать на мягкость. Сует нос в холодильник с напитками. Щелкает выключателями, балуясь со светом. Ниндзя более сдержаны в своих реакциях и все же такая роскошь им тоже непривычна. Отбытие теплохода проходит строго по намеченному времени. Мейли, как и обещала, молчала до тех пор, пока порт Ю но Куни не скрылся из виду. Теперь же трещала без умолку восхищаясь убранством корабля. Она даже сходила с ними на обед и ужин, любопытно оглядываясь по сторонам. Ресторан поражал воображение, так же как все на этом корабле. Его стены и потолок были украшены орнаментированными зелёными решётчатыми шпалерами, увитыми плющом и лозой. Вокруг небольших столиков стояли плетеные стулья с подушками. Мейли восторженно и глазела по сторонам, едва ли не открыв рот, прилипая к большим окнам, оглаживала узорную ткань канапе. Но больше всего ведьму впечатлило электричество, так что приходилось одергивать беспардонную девчонку, чтобы ты не баловалась с выключателями маленьких настольных ламп. Когда им подали заказанную еду, она сунула нос в каждое блюдо, но сама так ничего и не стала пробовать. Кормили на “Благословение небес” по королевски: несколько видов салата, горячие на выбор, к рыбе подавали белое виноградное вино, к мясу красное. Итачи же так просто растерялся, скользя взглядом по названиям незнакомых блюд в меню. Даже Конан выглядела несколько скованно от такого разнообразия, хотя и старалась сохранить невозмутимость, как и мужчины. Первый вечер на корабле ниндзя потратили на осмотр палуб. Серыми тенями выделяясь на фоне красочной празднично одетой публики отдыхающих, что неспешно прогуливались наслаждаясь морским воздухом. Женщины в легких струящихся платьях, прятались под летними кружевными зонтиками, рядом с ними чинно шествовали мужчины в белых и кремовых костюмах. Нарядно одетые дети со смехом бегали по палубам. Благо широкие променады на протяжении всей палубы, застекленные в носовой части, чтобы уберечь пассажиров от непогоды, позволяли не ощущать себя в толпе. Салоны корабля были отделаны в новомодном стиле столь искусно, что казалось, они не на корабле, а каким-то чудом оказались в великолепном доме на побережье. Если верить брошюре, на теплоходе были оборудованы залы для игры в теннис, был спортивный зал, даже бассейн и кинотеатр. На верхней палубе имелся танцевальный зал с пианино. Вся эта пестрая публика навевала острое чувство чуждости суровым, привыкшим к лишениям ниндзя. И те поспешили вернуться в каюты, несмотря на протесты ведьмы. Пришлось занять ее игрой, но та была рассеянна и явно не заинтересована. И если бы они не подыграли с Кисаме, то игра бы быстро закончилась проигрышем Мейли. В итоге спать они легли довольно рано, поделив спальни на женскую и мужскую. Итачи успел заметить, как Кисаме шепнул Конан, чтобы та следила за девчонкой. Хотя избавиться от сомнения, что при желании Мейли легко удерет от куноичи, не получалось, все же это был не плохой вариант. Та хотя бы предупредит их, если тварь отправится исследовать корабль самостоятельно. Но вопреки ожиданиям ночь прошла спокойно. Лишь к обеду следующего дня Мейли воспользовавшись моментом улизнула. Коротко предупредив спутников, Итачи сам отправился ловить мерзавку, пока та не втравила их в новые неприятности. Это могло затянутся, но удача в этот раз улыбнулась ему. Он угадал, решив начать с верхней палубы. Там и обнаружилась Мейли возле дверей ведущих в танцевальный зал. Он уже было шагнул к ней, но останавливается. Редкая возможность понаблюдать за тварью со стороны, пока та увлеченно подглядывает за происходящим в тоненькую щель. Ведьма то приподнимается на мысочки, пытаясь что-то высмотреть, то приседает, заглядывая в щель то одним глазом то другим. Из зала льется музыка и слышится гомон голосов и чей-то смех. В какой-то момент девушка, отпрянув от дверей, принимается осматривать себя, оглаживая темные штаны и невзрачную кофточку, поправляет волосы и хмурится. И вновь прилипает к щели, аж приоткрывая рот, даже не замечая, как к дверям подходит респектабельно одетая пара. Толстоватый уже заметно лысеющий мужчина лет сорока в искусно сшитом фраке, ведет под руку молодую женщину в ослепительно белом платье, украшенном перьями и стразами. На шее его спутницы баснословно дорогое даже на вид колье, тонкие изящные руки украшают браслеты и кольца. Пара останавливается, дожидаясь пока ведьма их заметит и освободит проход в зал. Мужчина наблюдает за засмотревшийся на банкет ведьмой с отеческой лаской. А вот женщина кривит губы, нетерпеливо притопывая ножкой в элегантной туфельке. — Дитя, — все же заметив нетерпение спутницы, обращается к ведьме мужчина. — Позволь нам пройти. Резко обернувшись та застывает, восторженно оглядывая женщину с ног до головы. — А что там за праздник? — спрашивает Мейли кивая на двери, но не торопясь уступать дорогу. — Это закрытая вечеринка в честь моего дня рождения, — снисходительно улыбается женщина. — Посторонним туда нельзя. — Но я туда хочу! — упирается ведьма. — Пригласи меня! Я… — Фуйо! — успевает прервать Мейли Итачи. — Не мешай господам отдыхать. — Я не мешаю! — недовольно кривится Мейли. — Прошу прощение, — подходя кланяется паре Итачи. — Мы уже уходим. — Нет! Я… — Идем! — не дает договорить ей Итачи. — Это чужой праздник. — Дорогая, — мужчина накрывает своей рукой нежные пальчики спутницы на своем локте. — Может быть позволим ребенку повеселиться с нами? Мейли тут же отвечает широкой улыбкой мужчине. — В этом нет необходимости, — вновь кланяется Итачи. — Юноша, прав, — хмурится девушка, меряя неприязненным взглядом ведьму. — Это лишнее. Посмотри, как они одеты? Зачем пускать слуг, они испортят мой праздник. С нее вполне достаточно будет того, что ее не гонят от дверей. — Я не служанка, — хмурится Мейли. — Я могу сделать тебе такой подарок, которого не даст тебе ни один из твоих гостей. Пригласи меня и посади за один с собой стол. И я преподнесу тебе бесценный дар. — Ты знаешь кто я? — усмехается наглости ведьмы женщина. — Я Сатоми Такахаси! Этот корабль принадлежит моему мужу! Что такая замарашка может подарить мне? — То чего больше всего жаждет твое сердце, — зеркаля насмешку Сатоми, улыбается Мейли. — То чего нельзя купить не за какие деньги. То чего ты не смогла вымолить у богов. Хочешь? Женщина бледнеет на глазах, вздрагивая под немигающим взглядом ведьмы, а под конец рефлекторно прикрывает ладонью живот. Итачи обреченно дергает Мейли за руку. — О чем ты говоришь? Я тебя не понимаю! — Все ты прекрасно поняла! Выбор за тобой! — Хорошо, — все-таки кивает Сатоми. — Но тебе придется поискать платье по приличнее. — Нет, я и мои спутники придем в том, что у нас есть. И ты встретишь нас, как дорогих гостей! Господин Такахаси тоже хмурится, поглядывая то на свою жену, то на странную девчонку. — Вы ниндзя? — уточняет Такахаси. — Да, господин, — едва обозначает кивок Итачи. — Мы телохранители советницы Амэгакуры. — Мы с супругой почтем за честь, если вы и госпожа советница к нам присоединитесь, — подумав, вежливо склоняется в традиционном поклоне Такахаси. — Я передам ваше приглашение госпоже Конан, — церемониально отвечает Итачи. Пара наконец уходит в зал, а Итачи тащит за руку Мейли в их каюты. — Зачем ты все это устроила? — на ходу отчитывает он ведьму. — Тебя же предупреждали: не привлекать внимание?! — И че?! Мне теперь вечно, тип таво, в четырех стенах с вами сидеть? да я скоро взвою с вами! Ты еще меня, тип таво, как моя мамаша, в кладовке запри! — Тебя держали под замком? — останавливаясь уточняет Итачи. — Почему? — В смысле? — возмущено передергивает плечами Мейли. — Я сильная, а если буду хорошо кушать, стану еще сильнее! Я могу стать для нее угрозой. Но еще я полезная, по этому она меня не придушила, а просто запрела и морила голодом. Вздохнув Мейли косится в сторону, ловя свое отражение в плафоне бра. — По этому я такая мелкая. Остановившись Итачи растерянно смотрит на ведьму, не зная как реагировать на неожиданное откровение. — Это многое объясняет, — кое-как подобрав слова, выдавливает Итачи. — По этому я тебе и говорю лови момент здесь и сейчас! — открывая дверь каюты, ведьма проходит в перед. — Потом его может, тип таво, и не быть. Кисаме занят медитацией, а Конан равнодушно следит за волнами в окно каюты. — Эй! Радуйтесь! — вскидывая руки, Мейли жеманно ведет плечами, чуть приседая. — Я нашла нам развлечение! Нас пригласили на праздник! Я умничка! — Что опять случилось? — открывая глаза, уточняет у Итачи Кисаме. — В смысле?! — возмущается отсутствием энтузиазма мечника ведьма. — Я же, тип таво, говорю: нас пригласили на день рождение жены хозяина корабля! Будет весело! Музыка, танцы, вам пожрать вкусно будет. — Не интересно, — равнодушно замечает Конан. — Как это?! Итачи все еще стоит в дверях, глядя на спину возмущающейся равнодушием шиноби Мейли. — Вы что?! Там зал такой красивый, все нарядные! — Ниндзя украшает скромность, — назидательно поправляет девчонку Конан. — Какая скромность то? Причем тут скромность?! Я говорю, чего киснуть в четырех стенах, когда можно повеселиться? — Мы на миссии! — Ой, все! На миссии они! И че?! — возмущается взмахивая руками Мейли. — Может ты завтра сдохнешь и все! Надо ловить момент! — Тем более, — равнодушие куноичи идет ярким контрастом с экспрессивностью ведьмы. — Бессмысленная трата времени. — В смысле бессмысленная?! Ха! А жить то когда?! Потратить все время на ожидание смерти?! Это глупо!... Давай свое хенге, ща наведем красоту и на танцули! Конан прикрывает глаза, демонстративно отворачиваясь и замолкая. — Давай! А то так и просидишь у окошечка, вспоминая своего Яхико. Да только вот от воспоминаний толку уж никакого! Все момент упущен! Раньше надо было его хватать и в постель тащить. А теперь уже все — помер! Конан, резко обернувшись, гневно сверкает на нахалку глазами: — Не смей в таком тоне… — Каком тоне? — тут же собирается Мейли, упирая руки в бока. — Тебе не тон мой не нравится, а то что я тебе правду в глаза говорю! Упустила ты свой момент, а теперь сидишь тут вдовушкой без кольца и слезы по покойнику льешь. Ха! Мужиков что ли на свете мало? Не этот — так тот! Не унимается ведьма, издевательски растягивая слова и закатывая глаза: — Не, по покойничку то страдать оно, конечно, приятнее. Покойничек то не нажрется и шуток у него тупых нет и ваще в голове то он весь такой идеальный. В воображении то оно всегда все красивенькое-красивенькое. А ты с живым то мужиком попробуй хоть разочек то!... Что страшно? Живые то они все со своими косяками, не идеальные. Может и не срослось бы у вас с этим Яхико ничего. Не думала об этом? Да только не узнаешь уже ты этого. Все — он прошлое, а ты здесь и сейчас! И если ты свое здесь и сейчас не возьмешь, другого шанса у тебя не будет! — Ты глупа! И много не понимаешь. — По умнее тебя буду! Впрочем, да, сытый голодного не поймет, особенно, если голодный даже руку не хочет к пище протянуть. Ну и сиди и страдай, пока не помрешь! — Ты ничего обо мне не знаешь! И не тебе судить! — холодно отметает слова Мейли Конан. — Ха! Че мне о тебе знать надо? Как ты дневники его до дыр зачитываешь и сопли глотаешь? А толку? Ничего уже не изменить. Вот и живи дальше, чего просто так страдать? А не можешь, так пойди да утопись. Только другим настроение не порть. — Что такая, как ты, может знать о боли? Сколько ее в мире? Кто-то сидит за накрытыми деликатесами столами, а где-то от голода умирают дети! Одни жируют на чужих несчастьях, развязывают бессмысленные войны, а другие гибнут, оставляя детей сиротами и обрекая их на мучительную смерть. А у тебя в голове только минутные наслаждения! — И что? — выгибает брови Мейли. — Сидя тут и отказывая себе во всем, я как-то кому-то помогу? Кто-то всегда будет страдать, кто-то умирать. И всех не спасешь. Это невозможно. И если ты перебьешь этих, чтобы накормить тех — мир лучше не станет. И уж тем более с какой рожей ты будешь убивать одних и раздавать рис другим не важно: им будет все равно, и тем и другим лишь бы выжить. Но суть в другом: существуют законы, которые были, есть и будут. И один из них: сильный выживает, слабый дохнет. И это не просто так, сильный дает сильное потомство и обеспечивает выживаемость рода. А слабый дает слабое потомство и род вырождается и гибнет. И никому своей природы не изменить. Ее можно только принять. Сжав кулаки, Конан встает. — Иногда умирают лучшие, чтобы другие жили! Это надо ценить! — Утешение для проигравшего. А миру все равно. Важно только чья кровь в итоге окажется сильнее, твоя или твоего врага. Кто победит в этом, тот и будет писать историю. Нет ни правых, ни виноватых. Есть победитель и проигравший. И у каждого своя правда и свой резон. Слова женщин рвут душу, разъедая ее кислотой противоречий. Всем своим сердцем Итачи хочется поддержать Конан. Но та жуткая изнанка мира, с которой ему пришлось столкнуться, наполняет высказывания ведьмы неподъемным весом, прибивая к земле могильной плитой знаний, открытых Джашином. — Я… мы сделаем этот мир лучше! — жарко и порывисто дышит Конан, не желая уступать жестоким словам Мейли. — Мы остановим все войны! — Ха! Как? — насмешливо фыркает ведьма. — Отправив всех в это ваше бесконечное цукуёми, смотреть сладенькие фантазии? Даже если у вас это получится, потом что? Придут другие и вас всех сожрут тепленькими! Род людской погибнет вместе с этим миром, потому что сражаться за него будет некому! У всего есть цена и у силы тоже, как и у жизни, за нее надо платить своей и чужой кровью и болью, преодолевая и рвя жилы. И если не будет борьбы, не будет ни того, ни другого. Характер он, как клинок, закаляется в огне и воде, а если он слаб — то ломается. Но если он выдержит, то будет защищать твою жизнь и то что тебе дорого. И только так! Таков закон эволюции. Или, если хочешь, жизни! Конан стоит пораженная отповедью ведьмы. А затем оглядывается на Кисаме и Итачи. — Другие? — вычленяя из спора главное, хмурится куноичи. — О чем она? Поджав губы Кисаме качает головой. — Ну в общем да, — глубокомысленно изрекает мечник. — Вот видите, Конан-сан, как у нас тут весело. Что не день, так новые откровения. Поднимаясь Кисаме приглаживает ладонью волосы. — Ладно. Куда ты там хотела, мелочь? — уточняет мечник. — Пойдем. — Итачи-сан? — провожая взглядом уходящего Хошигаке, требует ответа Конан. — Что вы знаете? — Мне очень жаль, Конан-сан, — пряча глаза, Итачи малодушно хочет уйти следом за напарником. — Я не могу ответить на ваш вопрос. Лишь четкое понимание, что ему самому уж точно делать нечего на чужом празднике, останавливает Итачи от того, чтобы не последовать за ведьмой и Кисаме. И он уходит в спальню. Чистит оружие, медитирует, пытаясь успокоить мысли. Но мозг упорно прокручивает в голове диалог Конан и Мейли, не желая забывать обидные и жестокие слова твари. “Здесь и сейчас” жжется раскаленным тавро в голове, заставляя хмурится и сжимать кулаки. Все чем он жил, во что верил и ради чего лил кровь, так легко разбивается о суровую реальность, в которой нет места идеалам и справедливости. Сколько он совершил ошибок, роковых и непоправимых. Сколько боли принес и сам пережил. И все это лишь чья-то расписанная партия, чье-то эгоистичное желание. Порочный круг, который он сколько не пытался разорвать, но лишь подбрасывал еще больше дров в огонь войны и ненависти. И все только для того, чтобы появились те другие, что окажутся сильнее прочих и смогут встать против более могущественного врага. А остальные лишь хворост и ветер, что раздувают пожар их ярости и жажды силы. Вечная борьба часть эволюции. Не этот, так тот. И никакой разницы сдохнешь ты или другой. Это чудовищно несправедливо. Но справедливости нет — она лишь иллюзия. Кисаме возвращается поздно ночью. когда за окном отгремели яркие россыпи праздничных салютов. Уснуть Итачи так и не получилось и он просто лежит на накрахмаленных до хруста простынях. Устав от бесконечного внутреннего диалога, тупо пялясь в украшенный лепниной потолок. Вслушиваясь, как тихо скрипит матрас под весом напарника. “Здесь и сейчас!” и все остальное лишь иллюзия воспаленного мозга. Надежды, мечты бесполезная трата сил и времени. И даже смерть не принесет покоя. От злой обиды перехватывает дыхание. Где же тогда искать эту проклятую гармонию и внутренний покой?! — Почему ты с ней пошел? — глупый вопрос, но Итачи нужно хоть как-то отвлечься. — Я, Итачи-сан, — после минутной тишины все же признается напарник. — Позорно сбежал. — Значит ты ему веришь? — Сказать по совести, я очень не хочу ему верить. Но то, что я видел, заставило меня очень аккуратно относится к их словам. — Хочешь сказать, ты с этим согласен? — Нет, — тихо отвечает Кисаме с небольшими задержками, видимо тщательно обдумывая свои ответы. — Это слишком чудовищно, чтобы принять такое. Я… вот скажите, о чем вы мечтали, что заставляло вас двигаться вперед? Это настолько личное, что даже сейчас Итачи не готов озвучить свой ответ. — Мы все хотим, чтобы нас приняли такими какие мы есть, — после паузы продолжает Кисаме. — Но Итачи-сан, скажите, были ли вы с кем-нибудь искренни вот до конца, не фильтруя речь и реакции? И сам же отвечает почти без паузы: — Вот и я нет… И все же я стремился к мечте о мире. Мире правды. А теперь… теперь я не уверен, что смог бы в нем жить. И нужна ли мне вообще такая правда. Закрыв глаза Итачи слушает монолог бывшего АНБУ Скрытого Тумана. — Я признаться чертовски устал… Давайте спать. Эти разговоры, сожаления и сомнения лишь бессмысленная трата сил. В этом мелочь несомненно права. Глубокий откровенно усталый вздох и напарник замолкает. А Итачи отвернувшись, натягивает на голову одеяло. Сожаления, и правда, бессмысленны с этим спорить глупо. Лучше потратить это время на отдых.