Something Wicked This Way Comes (Грядёт что-то злое)

Холодное, болезненное чувство свернулось у Изуку в животе. Оно поразило его как удар в печень, быстро, резко и неожиданно. Хисаши был странным, его аура так и кричала об этом. Бродячий демон, которому удалось последовать за Изуку, съёжился в углу рядом с ним. Он сидел к ним спиной, его тело было полностью чёрным. Там, где должны были быть крылья, виднелись культи и шрамы, цвета чуть светлее, чем чёрный. Взгляд Изуку не задержался на монстре, он был слишком сосредоточен на человеке перед собой. Спрашивающим вопрос, на который он не ответит. Потому что он не мог. Он никогда бы не смог. — Что ты делал? Уроки давно закончились, — прорычал Хисаши со скрещенными на груди руками. — Не собираешься ответить отцу? Последовавшая за этим тишина была оглушающей, и Хисаши шагнул к нему. И Изуку, конечно же, осторожно отступил назад в ответ. Кончики его пальцев касаются дерева двери подвала. При мысли об этой темной комнате его пробирает холодок. Его мышцы напрягаются, когда Хисаши кладет руку ему на плечо. Волна боли обрушивается на него, как товарный поезд, и Изуку замирает на месте. Он в огне, он горит. Это ад, боль кипит и переливается под его кожей. Его зубы сжимаются и скрипят, но он не кричит. Он не может. Его кожа вопит на него, а кости сталкиваются между собой под ней и мускулами. Его зрение взрывается болью, и на мгновение всё становится раскалённым добела, в эту единственную секунду всё искажается. Всё слишком резко, слишком чётко. Он может видеть эти богом проклятые крылья, расправленные веером позади Хисаши. Он замечает, как сжавшийся демон мерцает и исчезает. У него галлюцинации от боли. Это единственное объяснение. Дверь в подвал, к которой он прислонился, трясётся, и Изуку испускает рёв боли. Его руки дрожат, а колени продолжают стучать друг о друга, когда хватка Хисаши усиливается. Глубокий скрипучий голос слабо шепчет лишь одно слово, от которого Изуку содрогается. "...Бог?" Боль усиливается, и Изуку едва осознает, что падает на пол безвольным мешком. Едва осознаёт слова, которые произносит Хисаши. — Это моя причуда. Его причуда. Это всё – его причуда? Изуку осторожно приподнимает голову. Мир качается, и Изуку стонет. — Одна сторона причиняет боль, а другая – панику. Ты должен вести себя очень осторожно, Изуку. Изуку наконец удаётся подняться на ноги, когда рука мужчины отрывается от него. Облегчение накатывает на него волнами эйфории. Он использует дверь подвала как опору, внимательно наблюдая за Хисаши. — Нарушишь хоть одно из правил своей матери, и я удостоверюсь, что ты заплатишь за это, понял? Изуку стряхивает отголоски боли и энергично кивает. Хисаши ухмыляется. — Думаю, ты мне нравишься, мальчик мой. Я люблю, когда жертвы ведут себя тихо и послушно, как ты. Мозолистые руки Хисаши хватают его за волосы, отодвигая чёлку. Изуку отшатывается, его дыхание сбивается от ужаса. Он стискивает зубы и cклоняет голову. Хисаши оскаливает зубы, шепча ему на ухо: — Иди в свою комнату и не выходи оттуда. Рука Изуку уже сжата вокруг холодной ручки, и когда Хисаши уходит, он открывает дверь. Темнота поглощает его слишком легко. Изуку удивлённо взвизгивает, когда дверь захлопывается сама по себе. Весь свет погашен, и Изуку чувствует возрастающую тревогу и панику. Он спешит вниз по шаткой деревянной лестнице, на которой никогда не было ковра. Спустившись в комнату, он ощущает, как тишина окутывает его толстым одеялом. Он кусает губу, пытаясь уловить хоть какой-то звук. Пол под ногами холодный, но взгляд Изуку бегает по чёрной пустоте. Пара белых глаз моргает прямо перед ним. Тяжёлые шаги приближаются. Он ничего не видит, но чувствует это, чёрт возьми. Лёд обвивает его запястье, настолько холодный, что обжигает кожу. Рука обвивается вокруг его запястья, и существо громко бессвязно бормочет. Изуку вырывает свою руку и отползает назад, пока не врезается в кровать. Шаги снова начинаются. Изуку проталкивает руку сквозь стоящего перед ним демона, и там, где она проходит сквозь монстра, создаётся впечатление, что он погрузил руку в лёд и пламя. Он отдергивает её, задыхаясь от шока и боли. Демон останавливается и снова бормочет: "...Яд" Изуку забирается под покрывало на кровати и прячется. Громкое бормотание продолжается, и он чувствует, как когти демона мягко царапают одеяло. Изуку сворачивается в клубок, игнорируя голос этой штуки, приводящий его в бешенство. Он беспричудный. Он беспричудный. Нет никакого демона, пытающегося поговорить с ним. "...Яд" В кармане вибрирует телефон, и он убирает руки от лица, чтобы вытащить его. Это сообщение от тёти Мицуки, и Изуку быстро ей отвечает. Тётя Мицуки: Кацуки хочет с тобой завтра встретиться, ты не занят? Изуку: Нет, но почему он сам не написал? Тётя Мицуки: Я его наказала, он отказывался есть ужин, пока я чуть не затолкала его ему в чёртову глотку. Изуку: Он такой драматичный Тётя Мицуки: Ага. Он сказал, что о чём-то волновался, а потом не затыкался о том, что обязательно хочет с тобой завтра встретиться. Изуку: Скажите ему, что я буду в парке. Я напишу ему о времени Тётя Мицуки: Хорошо! Спокойной ночи, милый! Теперь в комнате Изуку было тихо, даже ни намёка на то, что помимо него здесь кто-то есть. Он испустил облегчённый вздох и скинул одеяло. В комнате как всегда темно, но есть значительное различие. Из углов на него не смотрят белые глаза. Нет ни блестящих зубов, ни хриплого ворчания. Это странно, но он не стал зацикливаться на этом, чувствуя облегчение и лёгкую тревогу. Изуку держится за одеяло, тьма жжёт ему глаза. Даже при отсутствии этих штук его комната всё равно оставалась... клеткой. Он определённо мог бы уйти в любой момент, но мысль о последствиях, которые последуют за этим, удерживала его в постели. Мать с отцом заперли бы его здесь навсегда. А он ни при каких обстоятельствах не мог позволить этому случиться. Поэтому он и сидел в этой бесконечной чернильной темноте и никуда не уходил. Он потянулся за бутылкой воды, стоящей на полу возле кровати, и сделал несколько глотков. У него всегда пересыхало горло после болезненных испытаний, подобных тому, что он только что пережил с Хисаши. Дальше точно будет хуже, так что ему, вероятно, следует подумать о том, чтобы держать здесь несколько бутылок одновременно. На тот случай, если они решат, что он больше не стоит усилий, или если Хисаши снова его побьет. Изуку закрыл глаза, но ещё долгое время не мог заснуть. Даже тишина в этой комнате была громкой и невыносимой.

***

Только когда ему исполнилось четырнадцать, он понял, насколько сильно застрял в ловушке в этом доме и в этой жизни. Изуку наконец-то осознал, что теперь, когда Хисаши пробыл здесь два года, всё стало еще хуже. Изуку рылся в своей комнате, ища телефон. Это был первый признак того, что что-то было не так. Его телефон пропал, и он направился обратно к кровати. Где-то на полу под ней лежал планшет, который он использовал только для чрезвычайных случаев. Он тоже пропал. Оба его источника света пропали. Паника сжимает его ледяной хваткой и Изуку мчится вверх по лестнице. Не обращая внимания на то, как громко он бежит, не обращая внимания на десятки белых глаз, моргающих на него. Его рука сжимает холодную дверную ручку ещё до того, как он осознаёт, что добрался до двери. И она не открывается. Она заперта снаружи, и волна удушающего ужаса обрушивается на Изуку. Он тонет в нём, дрожа и учащённо дыша, как только понимает, что действительно и бесповоротно заточён в своей собственной комнате. Темнота тихо шепчет ему, но он ничего не слышит из-за собственного страха и истерики. Он поднимает дрожащие руки, чтобы закрыть ими лицо, ногти впиваются в его кожу. Он может придумать миллион причин, чтобы закричать, но его рот никогда не был под его контролем. Его голосовые связки никогда не смогли бы произвести и звука. Его лицо горит, а глаза болят от слёз. Изуку слышит тяжёлые шаги, приближающиеся к двери его спальни. Он полностью замирает, делая несколько шагов назад по лестнице. Голос Хисаши легко узнать. Сирены в его голове воют, но он внимательно прислушивается к тому, что говорит отец. — Твоя причуда уродлива, ты слишком омерзителен для общества. Поэтому ты будешь заперт внизу весь день, понял меня? Изуку наконец сходит с последней ступеньки и соскальзывает в сидячее положение, его ногти скребут по щекам и подбородку. Зубы скрипят во рту, а челюсть болит от того, что он слишком сильно её сжимает. Даже его зубы болят. Его пальцы впиваются в шею, ноющую и горящую от непрекращающегося царапанья. Паника возрастает, и он чувствует, как сердце бьётся в груди со скоростью миллион километров в секунду. В горле у него ком, блокирующий крик, молящий, чтобы его выпустили наружу. Кожа под ладонями горячая и липкая. Он чувствует вкус железа и страха, наполняющий его рот. Кончики пальцев теплые от крови, но ему всё равно. Эти белые глаза продолжали наблюдать за ним. Они продолжали шептать, но это могло быть и рёвом, Изуку не мог разобрать. "Чистилище..." Это был хор голосов и гортанного воя, почти толпа монстров, рычащих на него. Он не мог видеть их тел в этой глубокой темноте, но он мог видеть их глаза, и этого было достаточно. Рубашка прилипала к телу, внезапно он оказался покрыт потом и мурашками. Страх накрыл его как одеяло и отказывался уходить. Изуку больше не хотел быть запертым здесь. Он хотел уйти. В тот момент он и услышал это, его возможность сбежать. Звук голоса единственного человека, о котором он заботился больше, чем о тёте Мицуки. Каччан. — Здравствуйте, тётя Инко, вы не видели нигде Деку? Он не отвечает на мои сообщения. Но Изуку застыл на месте, его пальцы всё ещё царапают нежную кожу. Тьма клубится и искажается перед ним, когда голос матери мягко достигает его ушей. Свечение из-под двери подвала – единственный слабый источник света, и он видит явный признак того, что кто-то стоит прямо перед этой дверью. Два тёмных пятна под ней. Когда Изуку тихо подходит, то мельком видит ботинки. Он останавливается в шаге от двери и слушает. — Он сейчас не здесь, — просто говорит Инко, её голос лёгкий и невесомый. Изуку практически может видеть её пустое лицо и усталые глаза. Её безэмоциональные слова в сочетании с её лицом ничего не значат. Для Изуку болезненно очевидно, что его мать – пустая оболочка. Но Каччану, похоже, этого достаточно, потому что Изуку слышит, как знакомые шаги начинают удаляться. Дальше и дальше от двери. Быстрые и уверенные, но тяжелые из-за бушующего моря гнева. Изуку тихо прислушивается, не смея сдвинуться ни на сантиметр, но у белых глаз, прячущихся у стен вокруг, есть другая идея. Демоны сходятся, отказываясь быть запертыми здесь, и на секунду Изуку верит, что это ради него, но это не может быть правдой. Демоны ненавидят и хотят мучить всех. Они ненавидят его, и они хотят заставить его страдать, и их следующий шаг начинает иметь смысл только после того, как Изуку осознаёт это. Они слились воедино, влажное бульканье сотрясло покосившуюся деревянную лестницу, и он побледнел, когда дверь затряслась, а петли заскрипели. Каччан остановился как вкопанный, и Изуку бросился вперед, в ледяные глубины неестественной черноты. Это было как прыжок в леденяще холодное озеро посредине зимы, так холодно, что все его кости, казалось, замёрзли и горели от боли. Его лицо онемело практически мгновенно, когда он притянул чёрную массу демонов от двери ближе к себе. Пальцы Изуку погрузились глубже в чудовище, долбящегося своим телом об дверь, потянув его и физически, и ментально. Это чувство в пальцах быстро рассосалось, как только тишина за дверью ударила его. Он всё испортил. Это была ошибка, он был проклят и ненавидим. Это не закончится для него ничем хорошим. Леденящее чувство распространялось по его телу, как будто оно попало в кровь и начало заражать её. Сердце упало в его груди, когда демоническая масса набросилась на него самого. Её яростные крики сотрясли стены и дверь. Изуку оскалил зубы и потянул ещё сильнее, и слившиеся воедино демоны дрогнули. Почти сразу же он вспомнил, что стоял на шаткой деревянной лестнице. Его волосы взъерошились в порыве воздуха, который сопровождал его быстрый, болезненный спуск. Его желудок резко упал к ногам, и у него было всего несколько секунд, чтобы почувствовать тошноту, прежде чем колени и лодыжки заболели. Он скатился вниз по лестнице, довольно громко, надо сказать. Разговор за дверью не возобновлялся, и демоническая масса, кажется, разлетелась на части. Множество пар белых глаз уставились на него, ворча и хрипя бессловесные дребезжащие звуки. Его голова пульсировала, и всё, казалось, болело, когда он, спотыкаясь, поднялся на ноги. Тьма шептала ему под кожу, но ему удалось отогнать навязчивые мысли о страхе, чтобы он смог послушать разговор наверху. — Что это было, тётя Инко? — спросил Каччан, его голос звучал озадаченно и встревоженно. — Вы уверены, что не видели Деку? — Да, я уверена, это просто наш кот. Он любит царапать незнакомцев, поэтому мы держим его запертым внизу, когда дома гости. Он также часто шумит, — гладко объяснила его мать. Это тревожило. А затем, так же быстро, как пришёл, Каччан исчез. Его надежда на побег исчезла. Все, что осталось – это нервирующая тьма и эти белые глаза, из-за которых Изуку хотелось выколоть свои собственные. И надвигающаяся неизбежность его наказания. При правильном использовании причуда его матери была довольно ужасающей, но если быть честным, он больше беспокоился насчёт отца. Двойственность его причуды беспокоила, и легкость, с которой ее можно было использовать для злодейства, также вызывала ужас и страх. Он ждал, затаив дыхание, покусывая губу и откусывая кусочки кожи во рту. Это было не очень больно, являлось скорее нервным тиком. Например, как люди откусывали кожу от нижней губы. Он тоже так делал, и ещё грыз ногти. Он смотрел на дверь с тошнотворным предвкушением, потому что знал, что сейчас произойдет, он просто не знал, кто это сделает. Несколько долгих минут было практически тихо. И это было ужасно, так как пол над ним определённо поскрипывал. Дверь наверху узкой лестницы громко звякнула, прежде чем что-то тяжёлое ударилось об пол. Через несколько секунд дверь окончательно со скрипом открылась, и сквозь неё просочился свет. Медовый голос матери, донёсшийся до него, совсем не успокаивал. — Изуку, дорогой, поднимись наверх. Голос был слишком жизнерадостным, похожим на тот, которым бы говорила настоящая мать. Она была похожа на демона, повторяющего поведение демона из фильмов, и это оказывало эффект, прямо противоположный тому, которого, вероятно, хотела добиться его мать. Она, наверно, хотела вызвать у него чувство ложной безопасности, но Изуку не был тупым. Это заставило то же ледяное ощущение, возникающее от прикосновения к демонам, обрушиться на него снова. В этот раз оно было даже хуже. Изуку, несмотря на то, что знал, что у него не было другого выбора, кроме как пойти, стоял неподвижно, словно статуя. Это был странно, и он не хотел делать этого. Нет. Он не хотел видеть, что ожидало его. Совсем не хотел. — Мой мальчик, если ты сейчас же не поднимешься, клянусь богом– И Изуку взмыл вверх по лестнице, прекрасно зная, что его отец не побоится спуститься в комнату. Он бы протащил его по этой лестнице за ноги, если потребовалось бы. Изуку погрузился в свет как только вышел из своей комнаты, его глаза горели, пока он не привык к нему. Инко стояла достаточно далеко, выглядя абсолютно разъярённой. Руки Хисаши были скрещены на груди, на секунду он действительно был похож на настоящего разозлённого отца. Аура, исходящая от него, была невероятно подавляющей, и Изуку пришлось резко отвернуться. Он ждал, глядя на свои ноги. Его кулаки были сжаты от напряжения, и он подпрыгнул почти на метр, когда Инко заговорила первой. — Выпей это, — просто сказала она, держа стакан с водой. Она, должно быть, тихо подошла, пока он в ужасе смотрел в землю. Изуку быстро схватил стакан и опустошил его быстрее, чем смог осознать. Изуку было всё равно, был ли в нём яд или успокоительное. Он просто сделал то, что приказала ему мать. Если это значило, что он должен что-то выпить, он был согласен. Если это было его наказанием, то это была милость. Изуку отдал стакан и Инко на несколько секунд исчезла на кухне, а в это время Хисаши привлёк внимание к себе. — Твоя мать действительно чудесная женщина, я бы не додумался до этого и за миллион лет, — сказал ему Хисаши. Изуку медленно моргнул, на самом деле, всё, казалось, замедлилось. Его грудь болела, а тошнота накатывала волнами. Изуку не мог вздохнуть, и внезапно он обнаружил, что уткнулся лицом в пол. Его как будто придавил слон, и что бы не находилось в этом напитке, оно явно не было ничем хорошим, быстро решил Изуку. Это действительно был яд? То, о чём предупреждал его демон? Желудок подсказывал ему, что в любом случае, что-то пропало. Что-то было подавлено и отнято у него. Больно, больно. Изуку зажал рот рукой, так как тот почти пересох. Его желудок кувыркался, а сердце сжималось и хаотично билось в груди. Воздуха не хватало. Он моргнул сквозь размытую дымку, когда Хисаши присел перед ним. Изуку поднял голову– подождите, нет. Хисаши схватил горсть кудрявых зелёных волос и потянул его голову вверх. Так было точнее. Его слова были неразборчивы, и Изуку совершенно отключился. Отец, казалось, говорил весьма пылко. — Ты...заслуживаешь...вина...тупая причуда. Проклятый мальчик...ненавистный... — всё было приглушённым. Изуку не мог понять ничего, что происходило вокруг. В данный момент эти слова были для него абсолютно бессмысленны. — Подавители... Ладно, он был не прав. Это он понял кристально ясно. Эта вода была наполнена подавителями причуд, поэтому он чувствовал себя так необычно и плохо. Он чувствовал себя пьяным и под кайфом одновременно, и это было странно. Это оказалось отличным способом сбежать, как только боль и тошнота отступили. Он как будто больше не был привязан к своему телу. Хисаши поднял его на ноги и практически швырнул обратно в комнату. Изуку впервые не видел этих белых глаз. Он не слышал криков. Он не чувствовал этого страха. Наркотик заглушил всё, даже его причуду. Изуку был влюблён в него, пока не проснулся на следующее утро. Падение вниз было дерьмовым, его лёгкие и грудь болели так, как будто он пробежал марафон. Он не мог даже пошевелиться, каждый мускул горел и кричал в агонии. Каждое движение или подёргивание заставляло его сдерживать рёв боли. Он был не прав. Он был не прав, совершенно, совершенно не прав. Этот наркотик был пыткой. И они дали его Изуку опять. Хисаши пробрался в его комнату и снова заставил его выпить, и то же чувство эйфории успокоило Изуку всего на час, прежде чем он снова упал, только на этот раз всё было ещё хуже.