***
Через пару часов дверь приоткрылась и голос Жан-Пьера сказал: — Я смог убедить маркизу, что вы из благородных господ, так что вот вам тюфяк для сна и шкуры, чтобы укрываться, — что-то с глухим стуком мёртвого тела упало на пол, и пленник порадовался, что не видит столб, который наверняка поднялся от соприкосновения этого предмета и поверхности, которая даже на ощупь была чуть мягкой от скопившейся за десятилетия пыли. За этим его лица коснулось что-то умеренно меховое, но, судя по жёсткости, неидеально выделанное, а на пол поставили пару предметов, которые отрекомендовали как: «Еда. Они не ждали нас сегодня, так что мяса нет». — Спасибо и на том, мой добрый друг! — жизнерадостно воскликнул Матс, поднимая миску и улавливая очень непривычное сочетание ароматов, где угадывалась мята, лимон, розмарин и нечто, напоминающее возвращение в шатёр после манёвров в поле, когда сразу десяток человек одновременно скидывали кольчуги и снимали сапоги. Впрочем, он мог перепутать это с благоуханием туши оленя, которую обнаруживаешь в кустах летним днём, негодуя, что кто-то подстрелил животное, но не догнал и столько припасов пропало. Сильнейший голод подсказывал, что при определённых усилиях он сможет это съесть, но хотелось хоть немного разузнать, что же за вид падали ему подали. — М-м-м, что-то очень знакомое, но не могу вспомнить, как это называется. В ответ раздался набор звуков, напоминающий бульканье воды, выливающейся из опрокинутой бутыли. — О, я так и подумал! А напомни, какой там основной ингредиент? На этот раз ответ напоминал шорох камней, летящих из-под ног, если неосторожно ступить на крутой склон. Как ЭТО после приготовления настолько сильно меняло звучание, Матс понять не смог. — А если точнее? Намекни, к разряду чего оно относится? Это злак, овощ, цветок, копыто, придорожная глина, кора дерева, голенище сапога или каретная рессора? — Это сыр! — возмутился Жан-Пьер, будто собственноручно его готовил… ещё ребёнком. — Я это и хотел сказать! Обожаю сыр! Особенно тот, после которого остаюсь жив. Я же всё ещё нужен вам живым? — Очень. — Рад слышать. М-м-м-м, какой хлеб! — Бё! Он утренний! Поговорим, когда вы его свежим попробуете. — Так я не только выживу, но меня ещё и утром покормят? Я почти счастлив! — Простите, что оставляем вас на ночь в таком помещении, но сегодня некому вас охранять, потому что мы все устали. — Не беда, тут почти удобно. — Я вам сейчас кота принесу, — сказал Жан-Пьер, забирая миску, которую уже успели опустошить. — Я не буду есть кота. — Мыши, — раздалось зловещее слово, прежде чем дверь закрылась. Кот своё дело знал. Два раза с небольшими перерывами раздавался панический писк, немного хруста, а потом снова опускалась тишина. В конце концов охотник решил, что сделал всё, что мог, забрался Матсу на грудь, ткнулся носом в лицо и тут же развернулся к нему спиной. — Ты тоже не розовой водой пахнешь, — сообщил ему сосед по тюфяку, за что получил хвостом по лицу и почти сразу после этого уснул.***
Завтрак подавали уже при лучшем освещении, и Матс с огромным облегчением смог рассмотреть, что в выданной ему одежде жёлтый отсутствует полностью, а вся цветовая палитра ограничивается тёмно-синим и чёрным — это было немного мрачно и подошло бы человеку более взрослому, но это не то, о чём он собирался вступать в спор с похитителями прямо сейчас. А вот всё остальное… — Когда меня отсюда выпустят? — спросил он, завистливым взглядом провожая кота, беспрепятственно покинувшего темницу, которая одновременно была холодицей и пылицей. — Очень скоро, — пообещал Жан-Пьер, протягивая поднос, на котором наблюдался всё ещё тёплый кусок хлеба с растекающимся по нему маслом и кубок, в который можно было заглянуть не только сверху, но и с любой стороны. — Хм… — Матс недоверчиво взял его в руку, почему-то ожидая, что он будет изо льда. Но нет — запотевшая поверхность, хоть и была холодной, но до температуры замерзания не дотягивала. Прежде ему попадались лишь кубки из серебра и дерева. Мраморные ещё встречались, но их мало кто любил, и пользовались ими только те мужчины, которым требовалось продемонстрировать, как долго они могут держать такую чашу на вытянутой руке, произнося бесконечную витиеватую речь. Несмотря на свою прозрачность, это вместилище напитков не давало ответа на то, что в нём. Без особой надежды был задан вопрос, и в ответ получено лёгкое шипение, очень напоминающее то, что можно было услышать, опустив ухо почти к поверхности жидкости. Пленник решил, что хуже не будет, и отпил. — О! Это точно не брёнвин. И не оль. Сидр? Да, я угадал? Местный сидр? — он засунул нос в кубок. — Точно не яблочный. — Бё-о-о! Маркиза такое не пьёт! — Я очень за неё рад. А можно мне ещё пару этих занимательных сосудов с тем же содержимым и два куска этого великолепного хлеба? Нет, пять. — Сундук с вашими вещами можем принести. А на первый завтрак не принято есть больше. — Мне не понравилось ни одно слово из тех, которые ты произнёс, дружище Жан-Пьер. А сундук нужно будет вернуть владелице. Уточню — я не владелица. Надеюсь, ты окончательно убедился, что вы похитили не того. — Убедился, — проворчал не очень талантливый предводитель похитителей, почему-то потирая щёку. — И когда я смогу отправиться восвояси? Хотелось бы как можно скорее. Сам понимаешь, монет у меня с собой нет, а пока разыщу человека, готового мне что-то ссудить, пока куплю лошадь… да и преодолеть путь быстрее, чем за десять дней, вряд ли получится. — Я ничего не знаю, — очень неубедительно выдавил Жан-Пьер, глаза которого бегали по сторонам. — Друг мой… брат, — пленник положил ему руку на плечо. — Мы так много прошли вместе, а ещё больше — пробежали. Не ты ли помогал мне, когда лопнула шнуровка на корсете? Не я ли обливал тебя водой, когда ты в беспамятстве лежал в дорожной пыли? — Я был в памятстве, просто… прилёг. — Да, теперь я припоминаю, так и было. А ты помнишь, как мы разыграли Эмрика? Он же поверил, что я сбежал! — они оба начали почти задыхаться от смеха. — За завтраком, — закончив хлопать себя по коленкам и отдышавшись, вполголоса проговорил Жан-Пьер. — За завтраком приходит обед, а там уж и до ужина недалеко, если у вас есть столько еды. — Да нет. Маркиза позовёт вас к себе за завтраком. Смотрите у меня там — без глупостей, — он попытался сурово свести брови к переносице, но остатки веселья в глазах всю строгость испортили. — Ну какие глупости! Я известен тем, что не испортил репутацию ни одной знатной дамы, ровно как и из простых. — О, да насчёт этого я и не волновался, — беззаботно махнул рукой франк. — Не вздумайте её придушить, а то семейство де Пардайон меня из-под земли достанет и со дна морского выловит. — Как можно, брат мой! Слово… честное слово — никакого удушения! Могу сразу пообещать, что и сворачивания шеи не будет. Также не волнуйся о возможности закалывания столовым ножом. Что касается… — Я понял. Так сундук точно не надо? — Точно, — заверил его пленник, с сожалением возвращая до невозможности пустой кубок.***
Столовая зала была залита солнечным светом, и от камина всё ещё тянуло теплом, хотя там остались лишь подёрнутые седой пеленой угли. Слишком большой для такой маленькой комнаты стол украшали еловые ветки, замысловато оплетённые серебристой проволокой. Всё было довольно уютным и мирным — кроме маркизы де Пардайон де Фелипо-Вильардуа, которая мрачно смотрела перед собой, так сильно сжимая ножку кубка, что пленник, вошедший в сопровождении четырёх гвардейцев, начал опасаться, что чашу она вот-вот сломает, и её драгоценное содержимое прольётся на белоснежную салфетку. Но тут же он с радостью заметил, что за столом, между Александрин и Маргарет, накрыли для ещё одного человека, и там тоже присутствует кубок, а в самом дальнем от камина углу стоит наполненное льдом ведро, из которого торчит нечто отражающее свет. Матс был почти уверен, что так выглядят франкские винные сосуды. — Доброе утро, миледи, — поклонился пленник. — Приветствую. Прошу, займи место за столом, — она махнула рукой налево, хотя тут было сложно ошибиться с рассадкой. — Жан-Пьер, как договаривались. — Да, миледи, мы будем поблизости, — кивнул он, и в зале остались трое. Александрин продемонстрировала эфес шпаги у себя под рукой. Матс понимающе прищурился. Он старался не думать о еде перед собой. — Итак, Антуан подсунул тебя вместо себя, — утвердительно сказала маркиза. — Я пока не уверен. — Что это значит? — Был бы у меня с собой портрет, мы бы быстро выяснили, об одном и том же человеке говорим или нет, сейчас же требуется прояснение, — помимо воли его взгляд косил в сторону ведра со льдом. Маркиза вздохнула, поднялась и, вернувшись с сосудом, наполнила три бокала, после чего совершила переход обратно. — Он на две третьих фута выше тебя, светлые волосы, голубые глаза, тонкий нос, выразительные скулы и длинные пальцы. На среднем пальце правой руки вечный рисунок ключа, на ладони слева — якорь, на лице — едва заметные очертания розы, на груди — рыба под названием Жалящий Луч, а на спине… — М-м-м… постойте, я не привык обсуждать спины дам. — Да не дама он! — Это как посмотреть. Хм, я только что осознал, что для фру Хё, видимо, близко море… — Ах, да какое близко! — маркиза осушила бокал. — Антуан сначала сбежал служить во флоте его величества Грегори-Томаса Уилсон-Беркшир-Хиллсайдберийского… если под "служить" мы готовы принимать приготовление еды, цирюльничество и украшение тел матросов рисунками. — Готовы, — подтвердил Матс. Ему показалось неучтивым не пригубить свой напиток. Губы так удачно пригубились к кромке кубка, что расстались с ней только после того, как содержимое кончилось. Вот теперь точно всё было вежливо. И тут его осенила мысль: — Так что же это получается?.. Вы — супруг Аннет?! Глаза маркизы расширились до угрожающих размеров. В полном неверии, она взирала на пленника, положив руку на грудь и изо всех сил стараясь не закричать и не схватиться за оружие. Воспитание взяло своё и следующий вопрос прозвучал почти спокойно: — Как? Я? Могу? Быть? Чьим-то? Супругом? У вас есть глаза? Вы знаете, для чего они даны человеку Господом? — А, глаза, — отмахнулся Матс. — Они видят только то, что снаружи, и далеко не всегда правы. Я больше доверяю тому, что человек сам говорит о себе. — То есть если я заявлю, что я муж того, кого вы называете фру Хё, вы мне поверите? — Ну да. — Позвольте напомнить вам, что не далее как вчера, вы сами мне сказали, что платье — это исключительно женская одежда, а я, как вы не можете не заметить, именно в платье перед вами и нахожусь. — О, это было давно. Я много думал. И вспомнил, что недавно сам провёл в таком наряде много дней кряду, но это ничего во мне не поменяло. А в ком-то могло поменять. Вот у вас как? — с интересом спросил он. — Я — женщина, — отрезала маркиза. — Всегда ею была, навсегда останусь — платье тут ничего не изменит… то есть, — она прикрыла глаза ладонью. — Вы опять пытаетесь свести меня с ума. — Нет-нет! Теперь мне кое-что становится понятно! У меня похожая история есть. Примерно год назад один мой знакомый… назовём его Эрланд… тоже впервые в жизни задумался, бывают ли браки не только между мужчинами и женщинами, и представляете — бывают! Просто раньше никто почему-то не спрашивал. — Какое отношение эта якобы забавная история имеет ко мне? — холодно спросила Александрин. — Но как же? Вы и Аннет… — Мне начинает казаться, что Жан-Пьер не прав, и мы вполне сможем незаметно раскромсать тебя на дюжину дюжин мелких кусочков и разбросать по округе, — маркиза снова поднялась и прошествовала к сосуду с вином, подняла его, посмотрела на свет и тут же дёрнула за верёвку колокольчика. Слуга, явившийся довольно скоро, уже мог забрать пустой сосуд. Пленник на всякий случай молчал, подбирая слова. Этот сложный процесс закончился тщательно выверенной фразой: — Да что у вас случилось-то? — Антуан сошёл с ума и бросил меня! — выкрикнула маркиза, и компаньонка тут же предупреждающе кашлянула. — Маргарет, неужели ты ещё не поняла, что нет резона пытаться что-то скрывать? Этот человек знаком с Антуаном! — Прошу заметить, что с Антуаном я так и не имел чести встретиться… — начал было Матс, но обхватившие эфес пальцы Александрин заставили его прекратить уточнения. — Я всё же не нахожу такие разговоры благопристойными, — фыркнула Маргарет. — В таком случае ты можешь быть свободна, — вскинула подбородок маркиза. Компаньонка вспыхнула, бросила на стол салфетку и вышла. Заглянувший сразу после это Жан-Пьер взглядом спросил у пленника, всё ли в порядке, а тот так же без слов заверил его, что всё чудесно, лучше и быть не может, после чего спросил у присутствующей дамы: — Можно я буду есть? — Будь моим гостем. — Спасибо, — он пододвинул в себе блюдо с мясными шариками в сыре и соусник. — Это соус для птицы, — сообщила маркиза, пока он не совершил оплошности, но её слова никого не остановили, и вскоре белая подливка с оранжевыми кусочками покрывала половину шариков. — Давайте с конца, — стараясь не говорить одновременно с жеванием, попросил Матс. — Чего вы хотите от… Антуана? — Чтобы он вернулся ко мне! — безутешная антуанова жена не без брезгливости нанизала на деревянную острую палочку один пострадавший от соуса шарик и отправила его в рот. Как ни странно, она осталась после этого жива и даже взяла следующий. — Напомните мне, сколько лет назад он покинул вас? — Две… двенадцать, — почти не всхлипнув, ответила маркиза. — Двенадцать… — Матс посмотрел в потолок, что-то считая. — Мне тогда полноразмерную секиру даже ещё не доверяли. А сколько вы пробыли супругами? — Две… — Зимы? — Недели. При этом вторую неделю мой супруг постоянно норовил сказаться больным и не выходить из своих покоев. — О, это так… недолго. — Мы были помолвлены с детства! Правда, встретились до свадьбы всего три раза, но на третий раз он признался мне в любви! — А вы? — Что я? — Тоже? — Матс несколько раз приподнял бровь, как будто это помогало лучше понять вопрос. — Ну да! Говорю же: мы были женаты! А супруги любят и чтут друг друга — это всем известно. — Моя тётка со стороны отца отрезала своему мужу палец и бросила его в замковый ров, — между делом сообщил Матс, накладывая себе репу с перцем. — Кого: палец или мужа? — Вроде бы мужа, — наморщил он лоб. — Не помню подробностей — я тогда был младенцем, а позже эта история не обсуждалась слишком часто. Но никого из них я потом не встречал. — Возможно, это был брак по принуждению, не как у нас, — упрямо заявила маркиза. — Легко допускаю такое. — Он говорил обо мне? — Александрин даже слегка наклонилась через стол, задавая этот животрепещущий вопрос. — Э-э-э… да, да, говорил. Мы как раз крышу чинили. — Он скучает? Пленник даже прекратил есть, дабы убедиться, правильно ли он понял, что у него спросили. Пришлось уточнить, потому что вначале он уверил себя, что ну не могло там быть про «он скучает?», а скорее что-то, вроде «он серчает?». Но задачу это не облегчило. — Он… занят делами салона и… изысканиями. — Но я же знаю, что у него никого нет. — Да-а-а-а? — Матс подавился от резкого вдоха, закашлялся и быстро осушил кубок. Александрин, не глядя, но очень точно снова наполнила его. Ведро со льдом теперь стояло на столе рядом с ней. — То есть вам лучше знать. — И вот в чём препятствие нашему счастливому браку? — Я вообще ничего про браки не знаю, — признался Матс. — Вот про палец и ров только. Ну, родители мои женаты, но это родители, кто на них внимания обращает? Я помолвлен, но это ж не брак. — Ты помолвлен?! — в голосе маркизы почти не было зависти. — Да. Но мы не обо мне сейчас говорим. — Я красивая? — прошептала вдруг Александрин. — Что? — Я в какой-то мере привлекательна? Скажи мне как мужчина. — О-о-о. Хм. Да. — Это прозвучало так же убедительно, как и то, что туски хороши в приготовлении деликатесов. — Это вы, миледи, меня просто врасплох застали. В следующий раз я сразу "да" отвечу! — И что? — А? — Что во мне красивое? — У вас… — пленник только сейчас почувствовал, что он в ловушке. Сердце учащённо забилось, и он почему-то принялся оглядываться по сторонам в поисках правильного ответа. Александрин звякнула шпагой. — У вас очень сильные пальцы! — в отчаянии выкрикнул он. — Я урод, — она закрыла лицо руками. — В этом всё дело. Я ничуть не привлекательнее енотовидной собаки или... какое-там ещё животное с сильными пальцами? — Точно не собака. Может, выдра или норка? — это уточнение никого не утешило. — А если бы твоя история была про то, что кому-то отрезали голову, мне бы повезло, и ты бы сказал, что у меня красивая голова? — она начала вытаскивать шпильки из причёски, не отнимая одной ладони от лица и постепенно закрывая его прядями волос. — Ваша голова и правда красивая. Она совсем не вытянута в стороны. — О бог мой... — пробормотала она из-за завесы волос. — Убирайся с глаз моих. — В темницу? — Нет, комнату приготовили. — Можно мне с собой еды? — Бери, — устало проговорила Александрин, откидываясь на спинку стула. То и дело оглядываясь, пленник покинул залу. За его спиной раздавались еле различимые всхлипы.