Forget-me-not

      Следующие три дня Эдмунд практически не спал.       Управлять страной ему было не впервой, да и за прошедшее время он успел ознакомиться с изменениями в политике Нарнии и основными её направлениями, но легче от этого не становилось. Дело было не в том, что он отвык — корона всё ещё висела над ним дамокловым мечом, и сколько бы ни прошло лет, ничего с этим поделать он не мог, — просто теперь он не строил государство для себя, а старался трепетно сохранить всё, что создал Каспиан за своё правление, и не подвести именно его. В чём-то эта работа была приятной, но истощала не меньше, особенно когда Эдмунд часами корпел над бумагами или до хрипоты спорил с Трамом или Корнелиусом о каком-нибудь законопроекте. Бессонные ночи в сочетании с активным умственным трудом превратили его в уставшего и раздражительного человека, и мысли о Каспиане только всё усугубляли.       Корнелиус пришёл к нему в тот же вечер, ещё до того, как в кабинет с ворохом документов влетел запыхавшийся после сумасшедшего дня Трам. Эдмунд с лёгкостью настроил себя на утомительные часы за пергаментом и чернилами, но к тому, что скажет Корнелиус, он не был морально готов. Новости от Каспиана, наверняка неутешительные, разбили бы его только-только собравшееся заново самообладание, и вопрос о том, как поживает его величество, Эдмунд задавал, из последних сил стараясь оставаться бесстрастным, — что, впрочем, быстро сошло на нет, когда Корнелиус заговорил.       — Его величество чувствует себя неплохо, — осторожно начал он, и Эдмунд напрягся. Конечно, он был рад, что хотя бы физически Каспиана ничего не тревожит, но с другой стороны осознание, что это единственная хорошая новость, разрывало изнутри. — У него всё ещё немного болит голова, и я велел принести ему лечебный настой. Думаю, вскоре это пройдёт. Что касается его памяти… — Корнелиус замолк, видимо, подбирая слова, и Эдмунд не знал, чего хочет больше: чтобы эта пытка тишиной скорее закончилась или ещё немного оттянуть неизбежное. — Ничего не изменилось, лорд Эдмунд, мне жаль. Его величество прекрасно помнит всё, что происходило до его шестнадцати лет, даже имя любимой лошади леди Прунапризмии, но не дальше.       — И меня он не вспомнил? — Эдмунд выпалил это неосознанно, о чём быстро пожалел. Не то чтобы ему было что скрывать от Корнелиуса — и он, и Трам прекрасно знали, что Каспиана и Эдмунда связывает не только старая дружба, — но всё же правда не переставала колоть его острым мечом с каждой новой деталью.       — Он спрашивал о вас, — признался Корнелиус. — Я имею в виду… Он не помнит, кто вы такой, но ему интересно, что вы делали у его постели и почему общались с ним так панибратски, — объяснил он.       — И что вы сказали?       — Ничего: постарался перевести тему, — печально улыбнулся Корнелиус. — Я помню о вашем желании самостоятельно рассказать его величеству обо всём, поэтому не стал раскрывать карты. Он, впрочем, быстро об этом забыл и, как я думаю, вряд ли догадался.       — Догадался о чём? — вскинул бровь Эдмунд.       — О том, что вы — король Эдмунд Справедливый из сказок, которые я ему когда-то читал. Он ведь знает о вас, ваших сёстрах и брате: я специально спросил у него об этом. Но вы для него не более чем герои легенд…       — Хорошо, — перебил Эдмунд. Ничего хорошего в словах Корнелиуса, очевидно, не было, но слушать дальше было невыносимо. — Я всё понял. Давайте перейдём к делам государства.       Однако это не помогло: Эдмунд никогда особенно не верил в то, что сможет хоть как-то избавиться от болезненных мыслей о Каспиане, и так оно и случилось. Работа помогала плохо: сколько бы он ни корпел за рабочим столом, рано или поздно его внимание переключалось на Каспиана, что разрывало его сердце на куски. Впрочем, когда Эдмунд впервые попытался прилечь и поспать хотя бы пару часов в надежде, что отдых поможет ему проветрить голову, мысли буквально навалились на него горой, не вытесненные рабочими вопросами, и Эдмунд предпочёл вернуться к делам насущным. Так было хоть немного легче.       На четвёртый день мало что изменилось: отсидев Совет, Эдмунд расположился за рабочим столом Каспиана. Поначалу он пытался работать в своём кабинете — он, по меньшей мере, не приносил болезненные воспоминания, — но вскоре ему надоело таскаться с бумагами между башнями, и он, несмотря на то, что это было не очень-то правильно, переместился в королевский кабинет. Определённые плюсы здесь имелись: это было просторное помещение с несколькими рабочими местами, так что, помимо самого Эдмунда, тут могли находиться и другие люди.       Например, Корнелиус.       Своими невольными союзниками Эдмунд был доволен: что Трам, что Корнелиус ревностно выполняли свои обязанности и, что для них было не обязательно, но всё же важно в подобный период, негласно признали Эдмунда своим лидером и в точности следовали всему, что он скажет. Вот и сейчас, слушаясь приказа, Трам разбирался с торговыми вопросами, в то время как Корнелиус сидел за столом напротив Эдмунда и переписывал законопроект о строительстве городов со всеми оговорёнными ранее правками. Сам Эдмунд, откинувшись на спинку кресла, читал очередной свиток с отчётом от одного из советников; чтобы не позволять сторонним мыслям проникать в сознание, он старался максимально сосредоточиться на деле, поэтому не сразу услышал, что его окликнули.       — Вы что-то хотели, лорд Корнелиус? — поинтересовался он, отложив пергамент в сторону.       — Да, у меня есть к вам разговор, — Корнелиус говорил нерешительно, но после одобрительного кивка Эдмунда закончил фразу: — О его величестве.       — Вот оно что… — протянул Эдмунд, сцепив руки в замок. Он ждал этого разговора, и предвкушение было отнюдь не радостным: он прекрасно понимал, что вряд ли услышит что-то обнадёживающее. С того первого дня они с Корнелиусом не обсуждали Каспиана; Эдмунду было известно, что тот заходит в королевские покои по нескольку раз в сутки, но подробных отчётов он больше не требовал, довольствуясь простым «без изменений». Он внушал себе, что однажды соберётся с силами и сам отправится к Каспиану или хотя бы обсудит всё с Корнелиусом детальнее, но раз уж этот диалог завязался без его участия… Что же, так тому и быть. — Говорите. Что-то случилось?       — Ему не стало хуже, не бойтесь, — заверил Корнелиус. — Наоборот: его величество сегодня сказал мне, что его головная боль уже полностью прошла, и он чувствует себя прекрасно. И, честно говоря, ему не слишком-то нравится сидеть в покоях. Он не понимает, почему его не выпускают, спрашивает о дядюшке и тётушке и начинает возмущаться.       — Возмущаться? — изумился Эдмунд. — Насколько мне известно, до встречи со мной и моими сёстрами с братом у его величества были некоторые… проблемы с характером.       — Так-то оно так, — вздохнул Корнелиус, — но поймите, лорд Эдмунд… Безвылазно сидеть в своих покоях, будучи человеком королевских кровей, — такое у любого пробудит характер.       — Что ж, — Эдмунд склонил голову набок. — Что вы предлагаете?       — Это не предложение, лорд Эдмунд, если позволите, — решительно произнёс Корнелиус. — При всём уважении, так продолжаться не может. Его величество заслуживает знать правду, и сделать это нужно как можно скорее. Если вам это не под силу, в чём я вас не виню, то я мог бы…       — Я услышал вас, лорд Корнелиус, — резко перебил Эдмунд. Его голос, кажется, прозвучал излишне грубо — неосознанная реакция на обвинение в слабости, — но его сейчас волновало не это. — Как я и говорил, я сам всё расскажу его величеству.       — Хорошо, я не возражаю, — Корнелиус поднял ладони в примирительном жесте. — Только вот вам тогда нужно поторопиться. Когда вы планируете это сделать?       — Сейчас, — отрезал Эдмунд, а затем в подтверждение своих слов резко поднялся и широким шагом покинул кабинет, громко захлопнув за собой дверь.       Однако сказать оказалось проще, чем сделать: оказавшись в коридоре, Эдмунд с громким вздохом прислонился к стене, пользуясь тем, что сам же отослал отсюда стражу днями ранее. До покоев Каспиана отсюда было всего ничего, но даже эти несколько десятков шагов казались жестокой пыткой. Шутка ли — пойти и рассказать Каспиану всю правду, тем самым увеличив и собственную боль? Эдмунд прожил достаточно много лет, но даже их не хватало, чтобы вынести происходящее. Он медленно расправил плечи, но осанка не придала уверенности, а тревожные мысли отказывались покидать голову, перемешиваясь в смертоносный водоворот. Но от бесконечного оттягивания неизбежного лучше не станет — уж это Эдмунд знал не понаслышке, поэтому всё же отлепился от стены и вскоре стоял под покоями Каспиана. Стоящие около них стражники не оставляли ему возможности для самобичевания, поэтому ему не оставалось ничего иного, кроме как толкнуть деревянную дверь, а затем столкнуться с удивлённым взглядом карих глаз.       — Добрый день, — поздоровался Каспиан, убирая в сторону книгу. Эдмунд отстранённо мазнул глазами по обложке — Корнелиус как-то упоминал, что Каспиан от нечего делать пристрастился к чтению, — но не смог разобрать ни единой буквы. — Вы пришли выпустить меня отсюда?       — Можно и так сказать, — пробормотал Эдмунд, приближаясь. Ноги отказывались держать его, и он нервно огляделся. Раньше он бы не утруждал себя формальностями и просто присел бы на кровать рядом с Каспианом, но теперь это было непозволительной роскошью; к счастью, у изголовья стоял стул с мягкой обивкой, который, вероятно, обычно занимал Корнелиус, и Эдмунд опустился на него, стараясь, чтобы его напряжение не передалось Каспиану.       — Это хорошо, — Каспиан ещё выше приподнялся на подушках и скрестил руки на груди. — Потому что мне, признаться, начинает казаться, что меня держат тут насильно. Это приказ дядюшки, верно?       — Нет, — Эдмунд мотнул головой. Упоминание ненавистного Мираза словно отрезвило его, и он решил больше не тянуть. — Мне нужно кое-что рассказать тебе, Каспиан. Это важно.       — Сначала скажите вот что, — Каспиан прищурился. — Кто вы всё-таки такой? Я не хочу вас обидеть, но я правда вас не помню, а вы ведёте себя так, будто бы мы давно знакомы. Даже называете меня по имени…       — Да, давай начнём с этого, — перебил Эдмунд, прежде чем Каспиан ещё несколько раз повторит, что они теперь друг другу чужие. — Я Эдмунд. — Признаться, он до последнего надеялся, что его имя пробудит в Каспиане хоть какие-то воспоминания, но так просто быть не могло.       — Эдмунд? Красивое имя, — заметил Каспиан; его глаза при этом засветились, но вовсе не узнаванием. — Так ведь звали древнего короля Нарнии из легенд… Вас в его честь назвали?       — Нет, — Эдмунд вздохнул. — Я и есть Эдмунд Справедливый, король Нарнии… в прошлом, конечно, — он ожидал, что это признание шокирует Каспиана, и так оно и случилось: тот сперва широко округлил глаза, затем распахнул рот, словно утратив дар речи, а потом побледнел, как полотно. Зрелище можно было назвать даже забавным, не знай Эдмунд обстоятельств.       — Но… Нет, не может быть, — затараторил Каспиан после долгой паузы. Эдмунд наблюдал за ним с печальным пониманием: если бы к нему вдруг подошёл какой-то незнакомец и представился кем-то из Старой династии, он бы тоже вряд ли поверил — более того, явно отнёсся бы к наглецу с агрессией. Каспиан же был более миролюбивым человеком, так что лишь спросил: — Это какой-то розыгрыш?       — Это правда, — Эдмунд откинулся на спинку стула. — Я могу позвать лорда Корнелиуса, он подтвердит мои слова.       — Нет, нет, как же, — Каспиан потянулся к своей книге и принялся судорожно листать страницы, пока не отыскал там что-то, а затем протянул Эдмунду; бросив взгляд на книгу, тот печально усмехнулся. — Вы не слишком-то похожи, — заявил Каспиан, указывая на иллюстрацию, изображающую молодого мужчину в серебряной короне на роскошном троне. Эдмунд впервые видел конкретно этот свой портрет и мог навскидку назвать его довольно точным, но всё-таки нарисованный в книге мужчина мало напоминал его нынешнюю версию даже схематически. Да, Эдмунд медленно приближался к возрасту, в котором оставил Нарнию тысячу местных лет назад, но всё же в нём даже так многое поменялось: он больше не носил длинные волосы по орландской моде и роскошные наряды, да и о короне по понятным причинам пришлось забыть, ну а такого романтично-задумчивого взгляда у него не было, наверное, никогда. У Каспиана действительно имелись причины для сомнений. — И, к слову, почему вы назвали доктора Корнелиуса лордом? — перебил Каспиан ироничные размышления Эдмунда, заставив его мысленно хлопнуть себя по голове. Таш, как он мог так опростоволоситься? Изначально он хотел прийти к главному постепенно, но теперь уклоняться от ответа было уже бессмысленно, и он осторожно произнёс:       — Потому что доктор Корнелиус и есть лорд, Каспиан, — лорд-канцлер Нарнии.       — Лорд-канцлер? А как же лорд Глозель? — округлил глаза Каспиан. — При всём уважении к доктору Корнелиусу… Дядюшка никогда бы его не назначил на такую должность. Я уверен.       — Твой дядюшка никого и не назначал, — резче, чем следовало бы, сказал Эдмунд: упоминание Мираза заставило его потерять самоконтроль и выдать самую главную тайну: — Это твоё назначение. Ты король Нарнии, Каспиан. Уже восемь лет.       — Послушайте, это не смешно, — Каспиан зло сверкнул глазами; Эдмунд и не ожидал, что ему поверят с первого слова, так что отнёсся к такой реакции спокойно. — Сначала вы представляетесь королём древности, а затем несёте такую ерунду!       — Это не ерунда, — вздохнул Эдмунд. Каспиан терял терпение, и ему срочно нужно было доказать, что всё прозвучавшее — истина; немного побегав глазами по комнате, Эдмунд вдруг кое-что вспомнил и, подскочив со стула, направился к шкафу с резными дверями — одному из немногих элементов интерьера в покоях. Открыв третий ящик, он достал оттуда зеркало в золотой оправе с драгоценными камнями — подарок от тархистанского посла — и осторожно вручил его Каспиану. — Взгляни на себя, пожалуйста.       Взяв зеркало, Каспиан поднёс его к лицу, а через мгновение вскрикнул и разжал руки. Только мягкий матрас спас роскошный подарок от трагической смерти, но Эдмунду было плевать на зеркало: он смотрел на Каспиана и только на него. Да, это было резко и жестоко, но всё же только так он мог убедить Каспиана в том, что всё не то, чем кажется. За прошедшие годы он изменился: стал подстригать волосы короче, отрастил аккуратную щетину и в целом из робкого юноши превратился в красивого и уверенного в себе мужчину; в любом случае, шестнадцатилетним мальчиком он больше не был, и одного взгляда на себя в зеркало должно было хватить, чтобы это понять.       — Сколько я спал? — пробормотал Каспиан, нервно сцепив руки.       — Не больше пары часов, — Эдмунд мягко улыбнулся, хотя это наверняка получилось вымучено. — Дело не в этом. После падения с лошади ты потерял память и оттого теперь думаешь, что тебе шестнадцать…       — Похоже, больше не шестнадцать, — уже громче резюмировал Каспиан. Эдмунд ожидал многого, вплоть до истерики — в конце концов, эта версия Каспиана была не более чем подростком, не знающим жизни, — но он был удивительно спокоен, по крайней мере, внешне. — Так кто я теперь?       — Король Нарнии и император Одиноких островов, — сообщил Эдмунд. — И, к слову, тебе двадцать семь.       — Нарнии и Одиноких островов? — Как ни странно, собственный возраст Каспиана не заинтересовал, а вот статус… — Но как? Жители старой Нарнии не любят тельмаринов, разве не так? Мы что, их захватили?       — Видимо, не любят не без причин, — хмыкнул Эдмунд. Предположение о захвате Каспиан высказал неприятно ровным тоном, но винить его в этом было бы глупо: в шестнадцать под влиянием дяди он наверняка пока смотрел на мир под довольно искажённым углом. — Вы-то от них тоже не в восторге.       — Думаю, вы правы, — не стал спорить Каспиан, а затем вдруг повернулся и свесил ноги с кровати. Эдмунд настороженно следил за ним, но тот вовсе не собирался сбегать — лишь подошёл к окну и раздвинул благоразумно занавешенные шторы…       И пропал.       — Всё в порядке? — Эдмунд тоже поднялся и приблизился к явно ошалевшему Каспиану; ему хватило одного взгляда, чтобы понять, в чём дело. Каспиан смотрел на море; видимо, потеря памяти не лишила его главной страсти, но Эдмунда это скорее расстроило, чем порадовало. Когда-то он и правда искренне жалел, что не был рядом с Каспианом в момент, когда тот исполнил свою мечту и впервые увидел море, но ему никогда не хотелось, чтобы воплощение этого маленького желания было таким… превратным. По вечерам, когда дела оставались позади, Каспиан и Эдмунд любили забираться на одну из самых высоких башен, смотреть на водную гладь и мечтать, что однажды они снова выйдут в открытое море и исследуют его до конца; видит Аслан, сейчас они должны были заниматься именно этим, а не…       — В порядке, просто… — Каспиан вывел Эдмунда из невесёлых мыслей, но не успел тот отреагировать, как взгляд карих глаз изменился и посерьёзнел. Каспиан вдруг вежливо склонил голову и торжественно произнёс: — Ваше величество, теперь я верю в то, что это действительно вы. Примите мои извинения…       — Не надо, — перебил Эдмунд, рефлекторно вскинув ладонь в предупреждающем жесте. Ещё этого не хватало! Да Каспиан в жизни не называл его «величеством», даже когда они были едва знакомы, — так почему же должен делать это сейчас? — До этого несчастного случая я был для тебя просто Эдмундом. — «А ещё Эдом и твоим королём в некоторых ситуациях», — злорадно подсказал внутренний голос, и Эдмунд поспешил его заткнуть. — Пусть это так и продолжается.       — Да, хорошо, — не стал спорить Каспиан. Он приложил руку ко лбу и устало вздохнул. — Просто я… Кажется, мне нужно услышать всё с самого начала.       — Конечно, — кивнул Эдмунд. — Только давай присядем: разговор будет долгим.       Тянуть дальше не было никакого смысла, и Эдмунд решил рассказать всё как есть, начиная с момента, когда у Мираза родился сын. Новость о том, что его родной дядя покусился на его жизнь, Каспиан воспринял удивительно ровно — лишь стиснул зубы, но ничего не сказал. Его интерес пробудился, когда Эдмунд дошёл до рога Сьюзан:       — Так артефакты древних королей существуют? — он подался вперёд, и Эдмунд вздрогнул: близость Каспиана раньше по понятным причинам волновала его, но не теперь, когда перед ним сидел, Таш побери, самый настоящий вчерашний ребёнок. — И у меня был рог королевы Сьюзан?       — Если существуют древние короли, то и их реликвии вполне могли сохраниться, не думаешь? — фыркнул Эдмунд. Он часто общался так с Каспианом — на шутливой ноте и с лёгкими подтруниваниями, — и теперь, продолжая это делать, словно пытался обмануть собственное сознание. Увы, выходило отвратительно. — Все они находятся здесь, в Кэр-Паравале.       — Кэр-Параваль? Постой, он же разрушен, — нахмурился Каспиан.       — Мы к этому придём, — отмахнулся Эдмунд. — Давай по порядку.       Дальше Каспиан долго слушал не перебивая; Эдмунд рассказывал о том, как нарнийцы объединились вокруг своего будущего короля, и наблюдал за тем, как лицо Каспиана становится всё более сосредоточенным. Думал ли тот о том, как ему удалось собрать себе армию из истинных нарнийцев, или пытался смириться с мыслью, что говорящие звери и правда существуют, сказать было сложно. Раньше Эдмунду с лёгкостью удавалось раскусить Каспиана, но не теперь. Когда на арене появились Питер, Сьюзан, Люси и непосредственно Эдмунд, Каспиан вздрогнул и, казалось, превратился в чистый слух.       — Не могу поверить, — пробормотал он, стоило Эдмунду упомянуть неудавшееся нападение на замок Мираза.       — Во что? — поинтересовался Эдмунд.       — Что я сражался плечом к плечу с тобой и твоими братом и сёстрами, — признался Каспиан. — Вы для меня герои легенд, знаешь, и даже то, что мы с тобой говорим сейчас, для меня невероятно, а биться за Нарнию с вами…       — Однако так оно и было, — Эдмунд постарался заткнуть внутренний голос, отчаянно умоляющий его вставить ещё одну фразу — о том, что Каспиану за его жизнь представилась возможность не только сражаться бок о бок с Эдмундом, и даже не только общаться с ним на равных, но и… Впрочем, говорить это сейчас было бы неразумно, и он вновь проглотил готовые вот-вот вырваться слова. — Мы не такие уж и герои, какими ты нас считаешь. Вспомни, что я рассказал только что: Питер совершил огромную ошибку, и я тоже, когда решил пойти на твоего дядюшку без подготовки. Не преуменьшай свои заслуги, ты стал не менее достойным королём, чем мы когда-то.       — Но я этого не помню, — удручённо заметил Каспиан. — А о ваших подвигах знаю из книг доктора Корнелиуса. — «Спасибо, что только о подвигах», — мысленно отметил Эдмунд с горькой иронией.       — В любом случае, мы сейчас не о нас, а о тебе, — перевёл тему Эдмунд. — Давай я продолжу рассказ.       Однако спокойно говорить ему вновь судилось недолго: полностью проигнорировав часть с героическим спасением Сьюзан от толпы тельмаринов, Каспиан заострил внимание на появлении Аслана.       — Тот самый Великий лев из сказок? Он… существует? — осторожно переспросил он.       — Вполне, — кивнул Эдмунд; он знал, что об Аслане стоит говорить с благоговением, но сейчас его голос звучал сухо, и сил это менять не было. Эдмунд, по правде говоря, не отказался бы от божественной помощи; он полагал, что теперь Аслану как никогда стоило бы появиться и решить возникшую проблему, но, видимо, потеря памяти королём Нарнии не являлась достойной его внимания задачей. — В своё время он короновал нас, а затем, спустя тысячу лет, и тебя.       — Чем дольше я тебя слушаю, тем мне больнее, — признался Каспиан. — Ну, знаешь, от того, что я этого всего не помню. Со мной происходило столько всего занимательного, опасного и важного, а у меня в голове только жизнь в унылом замке дяди… К слову о нём, — Каспиан помрачнел и затих; Эдмунд терпеливо ждал, когда тот соберётся с мыслями, и вскоре это случилось. — Ты сказал, что он погиб в той битве, и я должен бы был его оплакивать, но мне отчего-то не жаль.       — Потому что он предал тебя? — логично спросил Эдмунд; первую часть признания он благоразумно решил проигнорировать, чтобы лишний раз не трепать душу. — Я бы тоже не оплакивал того, кто желал мне смерти.       — Верно, но… Он был моей семьёй, — печально отметил Каспиан. — Единственной, что у меня осталась после смерти отца, которого я почти не помню. В глубине души я всегда старался верить, что дядя всё же любит меня, несмотря на своё поведение, но теперь… Теперь я всё вижу. Раньше мне тоже было непросто это осознать?       — В какой-то мере, — неопределённо ответил Эдмунд. На самом деле, правда была совсем другой: тот Каспиан, которого он знал, не слишком горевал по ублюдку-Миразу — а всё потому что семья у него была: Питер, в итоге с присущим его ворчанием признавший право молодого короля на престол Нарнии, Сьюзан, к которой Эдмунд когда-то грешным делом ревновал Каспиана, пока не понял, насколько это глупо, Люси, которая, будь на то её воля, породнилась бы с самим Асланом, и даже Юстас, ставший, наконец, нормальным человеком. И, конечно, Эдмунд — он всегда верил, что их с Каспианом связь крепче любых кровных уз, и причин сомневаться в этом у него до последних дней не возникало. Впрочем, этому Каспиану было рано раскрывать такие карты.       — Хорошо, не будем об этом, — словно отзываясь на мысли Эдмунда, предложил Каспиан. — Что было дальше?       — Торжество, — улыбнулся Эдмунд, и на этот раз у него это получилось искренне: нарнийские праздники не могли не вызывать тёплый отклик в его душе. — Ну а на следующее утро Аслан короновал тебя правителем Нарнии и Одиноких островов, мой брат передал тебе свой меч как символ власти, а затем мы вернулись в свой мир…       — Постой, — нахмурился Каспиан; Эдмунд ожидал вопроса про Риндон, но услышал другое: — Почему вы вернулись? И вообще, что у вас за мир такой? Я читал в легендах, что вы не из Нарнии, но я не понимаю…       — Позже я расскажу тебе о своём мире, — прервал Эдмунд; противный голос внутри шептал, что до этой чёртовой травмы Каспиану была известна чуть ли не каждая деталь из жизни Англии, и на этот раз затыкаться он упрямо не желал. — Сейчас о тебе, а не обо мне.       — Конечно, — кивнул Каспиан. — Но всё-таки я немного запутался.       — Если вкратце, то мы, выходцы из другого мира, попадаем в Нарнию только тогда, когда она в этом нуждается, — смягчившись, пояснил Эдмунд. — Сперва ей нужны были правители, и так мы оказались тут впервые, ну а во второй раз тебе нужна была помощь, чтобы стать королём, и она снова призвала нас.       — Получается, это уже третий раз? Или четвёртый? Почему ты снова здесь? Не то чтобы я против, — Каспиан вдруг смущённо потупился, — я просто хочу понять…       — Я не в обиде, — махнул рукой Эдмунд. — В третий раз в Нарнию попали только я, моя сестра Люси и наш кузен Юстас, потому что Питер и Сьюзан уже выросли и выполнили своё предназначение. Ты загорелся желанием совершить морское путешествие, найти семь лордов Тельмара и побывать на Краю Света.       — Да, это похоже на меня, — согласился Каспиан. — И что, у меня… нас вышло?       — Так и есть, мы во всём преуспели, — заверил Эдмунд, радуясь, что ему не придётся углубляться в теорию. — Если хочешь, я как-нибудь расскажу о нашем путешествии детальнее.       — Конечно, мне бы этого очень хотелось, — горячо сообщил Каспиан. — А сейчас скажи: что ещё такого случилось в Нарнии, что ты снова тут? Или вы все…       — Нет, моя сестра и Юстас сейчас в Англии — ну, моём мире, — Эдмунд говорил медленно, ощущая, как они неотвратимо приближаются к опасной теме. — Когда мы добрались до Края Света, Аслан забрал их домой. Я же остался здесь. В Нарнии всё спокойно.       — Вот как… — Каспиан вновь задумался; Эдмунд с замершим сердцем ожидал того самого вопроса и уже судорожно придумывал, что бы ответить, однако Каспиан опять его удивил: — Послушай, если я уже несколько дней в лазарете и ничего не помню… Кто правит Нарнией?       — О, — непроизвольно вырвалось у Эдмунда. Если верить Корнелиусу, до встречи с Пэвенси Каспиан не слишком интересовался политикой, так что внезапная забота о Нарнии подкупала. — Управлением сейчас занимается Совет, а контролирую это всё я вместе с лордом Корнелиусом, которого ты назначил канцлером, и лорд Трам.       — Лорд Трам? Не помню такого, — удивился Каспиан.       — Вы познакомились незадолго до той битвы против Мираза, — уклончиво ответил Эдмунд, решив пока опустить тот факт, что Трам — не совсем человек. Хватит с Каспиана потрясений на первое время. — Ты настолько доверял ему, что назначил регентом, когда отправился в плавание. Я разделяю твоё мнение. Он достоин такого звания и власти, которую ты ему когда-то дал.       — Если ты так считаешь, то пускай, — кивнул Каспиан, а затем вдруг снова поник. — Я понимаю, Нарния сейчас в надёжных руках, но… Ты не подумай ничего, я не отказываюсь от своей короны, кто бы там что ни говорил, но я не знаю, как буду править страной. Я ничего не помню, совершенно не разбираюсь в политике и понятия не имею, что происходит в Нарнии сейчас. Нужен ли ей такой король?       Эдмунд не сразу нашёлся, что на это сказать; он до последнего ожидал отчаяния и истерик, но Каспиан проявил себя на удивление рационально, думая не столько о себе, сколько о стране, которую он даже толком и не знал. Это располагало, но мало спасало ситуацию, ведь так или иначе Каспиан был прав: даже если в Нарнии уже много лет царит мир, король, внезапно превратившийся из опытного правителя в шестнадцатилетнего мальчишку, не принёс бы ей ничего хорошего. Больше всего на свете Эдмунду хотелось как-то утешить и поддержать Каспиана, но сказать ему было нечего: за прошедшее время он ни на шаг не приблизился к решению этой проблемы и понятия не имел, что с этим делать. Поэтому единственное, что он смог, — негромко произнести неопределённое:       — Мы все сделаем всё возможное, чтобы всё исправить. Ты обязательно станешь королём Нарнии вновь и поправишься.       — Я очень хочу в это верить, — признался Каспиан, и надежда в его глазах выбила Эдмунда из колеи. — Но сейчас… Не сочти за грубость, я бы хотел всё обдумать.       — Конечно, — кивнул Эдмунд, поднявшись со стула. Ему и самому нужно было поразмыслить над случившимся разговором и заодно унять бурю в груди, а также смириться с тем, что теперь из покоев Каспиана он будет выходить не в приподнятом настроении, а с целой тонной противоречий в голове. — Я попрошу лорда Корнелиуса прийти к тебе немного позже, если хочешь.       — Хорошо, — улыбнулся Каспиан, а затем смущённо добавил: — Ты тоже приходи. Я думаю, тебе ещё есть что мне рассказать о моём прошлом.       — Приду, — не стал спорить Эдмунд, пусть и понимал, что этот шаг принесёт ему невероятную боль. — Хорошего тебе дня.       — И тебе, — вежливо сказал Каспиан, и Эдмунд, дивясь его неожиданному спокойствию, покинул покои.       Звук разбившегося стекла за закрывшейся дверью убедил его в том, что не один он здесь невероятно страдает.