special

Сынмин мягкий и податливый, такой разнеженный прямо сейчас, готовый буквально на все, что только захочет Ли. А все, что желает Минхо в этот момент — смотреть. Любоваться таким открытым юношей, позволяющим себе забыться и поддаться поглощающему удовольствию. Его чувствительная кожа горит от каждого прикосновения, а на месте легких поцелуев образуются яркие следы, которые вряд ли сойдут в ближайшее время. Сынмин красивый просто безумно, с его блестящими от подступающих слез глазами и стройными бедрами, непроизвольно толкающимися навстречу. Минхо говорил, что его единственное желание на новый год — Сынмин, но и представить не мог, что вместо привычных объятий и тихого смеха получит это: полностью обнаженного парня, чьи руки нелепо привязаны к изголовью кровати яркой ленточкой с мордочками оленей (Ли хочет смеяться, потому что эта ткань совершенно не вписывается, но Ким просто слишком, чтобы мысли долго сосредотачивались на чем-то, кроме него самого). Когда Минхо шел в комнату младшего после двух громих «Хен, подойди!», он ожидал увидеть вновь упавшие украшения, какую-то забытую вещь, за которую его обязательно отчитают или, может быть, новую игру, которой младший хочет похвастаться. Но то, что он увидел — воплощение похоти и желания. Сынмин невероятный, но Сынмин под мягким светом гирлянды, с тяжелым дыханием и явно возбужденный — вдвойне. Ли просто не мог отказаться. Ему, себе, своим чувствам и желаниям. В конце концов, это его лучший новогодний подарок, даже если шутливо и почти несерьезно, как казалось раньше. Сейчас младший метается под ним, пытается убежать от сильных рук и одновременно стать ближе, единым целым, чтобы то, что происходит сейчас, длилось вечность. Он боялся, что Минхо не понравится, но теперь боится, что не выдержит до конца. Ли сводит с ума касаниями, поцелуями и словами, убивая оставшиеся частички сознания. Сынмин тает, когда старший кусает чувствительную шею, и совсем ломается, когда он замедляется, почти переставая толкаться. Он бедрами ведет навстречу самостоятельно, в попытках догнать удовольствие, но Минхо жесток. Отстраняется совсем, выходит из нуждающегося Сынмина, наблюдая за дрожащим телом. Он был так ужасно близко. — Я ненавижу тебя, хен, — звучит отчаянно, даже близко не похоже на те угрозы, что Ли привык слышать от него. Это даже мило. То, как Ким пытается создать впечатление непринужденности, когда сам находится на грани того, чтобы умолять. — Разве я не имею право на то, чтобы растянуть этот вечер? — Минхо усмехается, все же находя в себе силы противиться блестящим слезам Сынмина, — Ты мой подарок. Или я не прав? — он почти мурчит, с горящим желанием глядя на трясущегося младшего, пытающегося высвободить руки, которые сам себе и связал, — Ну-ну, так не пойдет. Ли тянется к тонким запястьям, затягивая ленту потуже (все еще пытаясь сосредоточиться на чем угодно, кроме этих причудливых оленей), чтобы развязать ее самостоятельно было невозможно. Сегодня он хочет вести, заставить своего мальчика сорвать голос в попытках высказать все «пожалуйста», что с таким трудом даются ему. Поэтому, конечно, иногда приходится идти и ему на уступки. — Хен, продолжай, — он почти стонет от одного только прикосновения к ногам, поэтому звучит невероятно жалко, но от этого так безумно хорошо, — Минхо. Ли не выдерживает. Цепляется за бедра, с силой раздвигая их в стороны, только чтобы снова устроиться между ними. Еще раз поддаться похоти, наслаждаясь покрасневшим Сынмином, когда Минхо мягко толкается в него, выбивая все стоны разом. Это невероятно: то, насколько он растянут и смазан сейчас, чтобы так легко принимать его, а от осознания этого Ли сходит с ума, кажется, сотый раз за этот вечер. И он готов быть хорошим весь будущий год, только бы на следующий снова получить Сынмина в подарок.