もう何も無いよ 何も無いよ 引き剥がされて
糸屑の 海へと この細胞も
そうボクいないよ ボクいないよ 投げ捨てられて
帰る場所すら何処にも 無いんだよ
Neru — Tokyo Teddy Bear( 東京テディベア )
— Прости меня, мой мальчик, но думаю тебе будет лучше, если такая непутёвая мать исчезнет в твои последние часы жизни. — произнесла молодая девушка подавленным голосом. Она стояла у камеры хранения, держа младенца в руках. Вокруг никого не было, лишь гробовая тишина бродила по ночному вокзалу. Она хотела начать жизнь по новой, после неудачных отношений, во время которых она умудрилась посадить семя в собственной яйцеклетке. Это зерно выросло и превратилось в отголосок прошлого, от которого она избавлялась прямо сейчас. И вот, отпирая маленькую дверцу ячейки шкафчика, она дрожит. Прямо сейчас она лишит жизни собственную ошибку молодости, у которой могло быть своё сознание. Но что не сделаешь, ради дальнейшего и туманного будущего? Как эгоистично, но другого выхода нет, ведь девушка даже не закончила старшую школу. Нужно было избавиться от отягощающего секрета. Младенец уже находится в камере хранения, в которую падает тусклый свет, собирающийся вот-вот потухнуть. Она не хотела обвить его нежную шею своими руками, или засовывать младенца в полиэтиленовый пакет. Она решила, что будет лучше, если её живая кровь умрёт без её надзора, но совесть лишь сильнее сжирала внутренности изнутри. Младенец мирно лежит, но девушка представила, как в этих маленьких, удушающих четырёх стенах металла, он будет рыдать и искать своими слепыми глазками мать, но безуспешно. Ему суждено сгинуть в темноте, словно он уже умер в утробе и родился мёртвым. Он даже не запомнит своё первое время, проведённое в реальности. Дверца закрывается, издавая металлический и звонкий хлопок. Она слышит, как внутри он издаёт звуки, присущие младенцам. Он даже не подозревает о том, что скоро его жизнь оборвётся. Она уходит. Компанию тишина проводит с шагами туфель девушки, раздающиеся эхом по станции.***
— Очередной новорождённый в локере? Да сколько можно? — раздражённо фыркнул охранник вокзала, — пора бы уже начать закону работать. — Видимо опять чья-та ошибка молодости — сказал коллега, стоявший рядом, — скорее всего малыш отправится в приют. — Ему повезло, в отличии от некоторых. Их мы находили уже мёртвыми. — Не напоминай об этом пожалуйста… — с отвращением выдал мужчина, — кишки выворачивает, когда я вспоминаю посиневших младенцев. Мальчика действительно отправили в приют, где он прожил свои четыре года. Эти четыре года были не из приятных. Он жил сам по себе, как и все дети, познавшие такое слово, как «Детский дом» в полной мере. Он был белой вороной, причём в буквальном смысле: бисневые волосы с рождения будто бы намекали на то, что он когда-то пережил леденящий страх. Этот эффект усиливала и бледная кожа, словно он питался одним миндальным молоком. Но альбиносом назвать его было нельзя, так как его глаза не были красного цвета: у него была гетерохромия. Мало того, что его глаза отличались по цвету, так ещё и форма зрачков отличалась. Однако несмотря на достаточно милую внешность с некой экзотикой, все только и делали, что избегали его, не желая с ним общаться, по неизвестным причинам. Словно в стаю воробьёв и чёрных воронов проникает белый воронёнок. Белый воронёнок, чьи чувства не хотят принимать в приюты душ чёрных ворон и воронов. Он не понимал, почему никто не хочет с ним общаться. Его душу съедало одиночество, когда он видел, как играют другие дети с друг другом… но не с ним. Весь этот смех детворы он слышал постоянно, но его внутренние слёзы так и оставались незаметными. Словно он живёт в другом пространстве и люди поэтому его не замечают. Может потому что кто-то его проклял при рождении? Он не раз был свидетелем детской жестокости. Как-то раз он заметил, как ребята били палками мешок, который дёргался. Эти удары были достаточно сильными, что мальчику было страшно представить, какие страдания терпело существо, находившееся в этом душном мешке. Как позже оказалось там находилась собака. Стоит ли говорить об её состоянии, если ткань пропиталась кровью животного? То что они сотворили с собакой это ещё цветочки. Дети могли топить котят, давить крыс, протыкать бабочкам крылья вилками и так далее. Их любимой забавой было вылавливать ос и привязывать их к колокольчикам корпуса будильника, чтобы посмотреть на то, как молоточек, во время звонка, будет своими быстрыми движениями превращать живое существо в отвратительную кашицу, неспособную на действия и размышления. К сожалению, это детское живодёрство затронуло и нашу белую ворону. От одиночества мальчик стал искать поддержку в братьях наших меньших. Так одним днём, он нашёл раненную маленькую птичку с рыжим и пушистым брюшком. Крыло всё было окровавлено — она не могла летать. Всё было настолько плохо, что крыло птицы обнажало её кость. Обомлев от этой картины, мальчик решил позаботиться о ней. Хоть кто-то сможет скрасить его одиночество. Своровав пару бинтов с полок, пока воспитатели не видят, он направился к маленькому другу, но он не увидел его на месте: там лишь были красные пятна. Он искал, искал его, но всё тщетно. Он думал, что может быть пернатый быстро вылечился и смог улететь к своей семье. Семья… как же ему не хватало этого. Он даже представления не имел, какого это есть за уютным и маленьким обеденным столом со своими родными людьми, а не в огромной столовой, которую заполняют незнакомые тебе лица, относящиеся к тебе равнодушно. Если бы он смог стать птицей и тоже найти свою семью в этом огромном мире. Однако печально, что даже в родном доме его не ждут и не хотят видеть. Бедный, никому ненужный птенчик, запертый в клетке собственной сиротливости. От этих мыслей ему стало одиноко: его снова бросили. С кем бы он не пытался говорить, никому он не нужен. Немного поникший он возвращался в приют. Из любопытства, он украдкой посмотрел на полуприкрытую дверь и увидел то, чего не следовало. Несколько ребят смеялись и хихикали, держа что-то в руках. Снова мешок, но по середине красовалась верёвка. — Что же ты медлишь? — спросил шёпотом один из сорванцов, немного хихикая. — Ссышь что ли? — подкалывая говорил другой. Другой мальчик, держащий мешок в руках немного помешкался, но решился на этот поступок. Он туго натянул верёвку. Ткань снова пропиталась кровью. — Посмотри чё с ней. — сказал один из компании. Он развязал тоненькую верёвочку и распахнул мешок. Вывалился бездыханный труп маленькой зарянки, что упал очень тихо, будто на пол упала лёгкая подушка. Птица мертва — очередная надежда погибла, пропитавшись багровой жидкостью, источающая тошнотворный запах гнили. Эта субстанция передвигалась по сосудам, но позже стала сочиться целыми озёрами наружу. Стоит ли описывать то, какое потрясение испытывал мальчик, увидев жуткую смерть миленькой пташки? Белая ворона снова лишилась друзей. Так он и прожил жизнь детдомовца, невольно становясь свидетелем различных беспощадных издевательств, до которых додумывался детский разум. Страшно представить, как можно жить в том мире, где дети могут тебя возненавидеть за самые глупые причины, имеющиеся в тебе. А ведь со временем эти дети вырастают и либо отрекаются от своих тогдашних деяний, либо их душа, запиханная во взрослое тело, продолжает измываться над кем-то, желая утолить свои извращённые желания в причинении страданий живым созданиям… не редки случаи, когда детская бесчеловечность начинает голодать по людским крикам агонии и окровавленной плоти. Впрочем, для нашей белой вороны это уже не имеет смысла, ведь его в один день забрали из этой серой обители, наполненную грязным бельём и блеклыми лучами утреннего света с мерзостным смрадом мёртвой гуманности. — Этот мальчик выглядит интересно. — молвил один из мужских голосов, предвещающего кардинальных перемен в жизни, — он может оказаться достаточно полезным. Мальчик не понимал о чём идёт речь, но внутри его душа он ликовал: наконец-то его заметили! Когда человек, а уж тем более ребёнок, голодает по вниманию, то ему плевать, как к нему будут относиться: негативно или позитивно. Главное, что он получает внимание; главное, что он — источник человеческих слов и эмоций! С какой же радостью он смотрел на детей, которые завистливо глядели на то, как белую ворону забирает человек. Выйдя наружу, мужчина с небольшими сединами в тёмных волосах сказал ему такие пафосные изречения: — Отныне забудь своё прежнее имя, малец. Теперь тебя будут звать Николай… Николай Гоголь.***
Некоторое время он был счастлив. Он покинул Родную страну и отправился на земли вечной мерзлоты, так что пришлось привыкать к иной обстановке и учить русский язык. Но это не мешало ему ощущать крохотный восторг в своей душе. Ему дали имя! Ему дали достаточно богатую крышу над головой, о которой мечтают даже «нормальные» ребята. Наконец он нашёл любящий дом… или нет? Он избавился от того места, и теперь мог начать жизнь, которой живут самые обычные и любимые дети. Правда первые дни он проводил с хладнокровной гувернанткой. Он хотел стать умным ребёнком, однако время, которое он тратил на получение базовых знаний в области всех наук, тяготило его. Но он готов был это терпеть, ведь пока существует повод в виде этой жизни, он готов хоть горы свернуть! Только вот в какой-то момент он понял, что он снова заперт и из-за этого терялась его уверенность в том, а истинная ли эта семья, о которой он мечтал? Сомнения, в его маленькой черепушке, начали проскальзывать достаточно рано. Он задался самым банальным вопросом: «Почему его не выпускают из дома?». Действительно, его не просто не выпускали, а строго-настрого запрещалось покидать пределы поместья. Целыми днями он только и делал, что либо учился, либо смотрел в окно, на котором красовался иней и заснеженные пейзажи. Хотелось с кем-то поделиться с новоприобретёнными словечками, а не с кем, ведь никого из ровесников рядом нет. Он снова почувствовал себя запертым, но на этот раз буквально. Стоит ли говорить о том, как у него протекала социализация? В детском доме он ещё хоть как-то выходил на улицу, а тут лишь сидишь, учишься, да сидишь. «Скука на скуке сидит скукой погоняет…» — подумалось тогда мальчику. Подобное высказывание он вычитал из произведения, чьё название изначально его заинтересовало: «Мёртвые души». Однако почитав несколько страниц, ему стало скучно, ибо описание было слишком тяжёлым, а речь не шла ни о каких мертвецах. К тому же это произведение было очень тяжким для восприятия, особенно для четырёхлетнего мальчика! Но эта цитата ему понравилась: «…Я их знаю всех: это всё мошенники, весь город там такой: мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет…». Она ему понравилась не из-за смысла. Нет! Оно ему понравилось, потому что это звучало достаточно забавно. Запомнил он лишь этот момент, а весь остальной прочитанный сюжет из головы тут же улетучился, как будто буквы унёс ветер в своих сильных потоках. Лишь этим он мог разбавить своё очередное одиночество, зависая в библиотеке его нынешнего жилища. Искорки в его глазах всё тускнели, и тускнели, прямо как тлеющая бумага в огне камина, среди большого и холодного поместья с синей темнотой. Сам же, так называемый отец, не проводил время с новоиспечённым сыном. Он лишь изредка наблюдал за ним. Его отец вообще был странным человеком: эксцентричным, как мы его называем. Первое время он отпугивал Колю, но когда тот решил, что его ждёт та же одинокая участь, что и в приюте, он лишь охладел к нему. Но в какой-то момент всё изменилось. Радостно вышибая дверь, входит отец, неожиданно для Николая. — Мальчик мой! — выдал мужчина, — настало твоё время, чтобы принести что-то значимое в наш мир! Мальчик лишь спокойно посмотрел на мужчину, и что-то опять было в нём отталкивающее. На морщинистом лице была странная и неестественная улыбка. Но самое жуткое было в его глазах: наполненные безумием зрачки, в котором не было ничего живого, ничего человечного. Лишь что-то зловещее, отдающее фиолетовой тьмой с отсутствующими бликами, которые хоть как-то бы да очеловечивал взгляд. Его широко распахнутые веки ещё сильнее увеличивали эффект зловещей долины. Коля сглотнул, чувствуя, что этому мужчине лучше дорогу лишний раз не переходить, иначе его ждёт участь похуже, чем его мёртвая птичка… Ещё при встрече с ним, Коленька ощущал то, будто бы от него веет чем-то тревожным. Хоть он и казался достаточно энергичным пожилым мужчиной, но всё равно что-то не давало ему покоя. Однако мальчик не придавал этому огромного значения, так как он был ведом радостью, на тот момент. Всё это Коля раздумывал, пока какие-то странные люди в белом вводили в вены препарат фиолетового цвета. Он чувствовал мандраж по всему телу перед его принятием, ведь он никогда не имел дела с иглами, но как оказалось это не было больно. Правда было немного неприятно из-за того, что организм воспринимал шприц от капельницы, как инородное тело, но стерпеть можно было. Но что-то не давало покоя, будто это что-то должно произойти. Внезапно мальчик широко распахнул собственные глаза. На склерах набухли капилляры, а в изумрудных глазах зрачки сузились настолько, что впали в состояние миоза. Он почувствовал импульс боли по всему телу, что ещё никогда не испытывал в жизни, а потому из глаз непроизвольно потекли солёные капельки, а позже ручьи. Диафрагма же начала работать интенсивнее, ввиду переживаемого стресса. Из-за этого же самого стресса у мальчика начались рвотные позывы. Словно пищевод и желудок что-то щекотало, и они вот-вот должны были вывалиться изо рта вместе с другими внутренностями, создавая безобразную и безумную картину, где на полу лежат жёлто-розово-фиолетовые органы, с которых стекают какие-то горькие жидкости медных оттенков. Самая настоящая каша из человечины. От этого представления он начал кашлять. — Пожалуйста… остановите это… — еле как молил мальчик, снова откашливаясь, но его никто не слушал, отчего тот начал дёргаться. — Подожди, — придерживал его один из людей в белом, — мы не ввели дозу до конца. Эти струйки некой жидкости лилово-прозрачного цвета приносили столько боли маленькому Коле. Его одолевали спазмы и болезненные сокращения мышц. Казалось, что ещё немного и он увидит предсмертные галлюцинации, а после его заберёт старшая сестра снов — сама смерть. Кашель усиливался и словно сжирал горло мальчика, а слёзы смешались с кровью, текущую из глаз. Он смотрел верх, будто ища спасения от Господа, но он не отзывался. Складывалось впечатление, что он лишь восседает на белых небесах, лишь упиваясь страданиями таких детей, как Николай. И вот, люди в халатах сняли этот «дьявольский аппарат», но это не принесло конец страданиям. Сердце бешено колотилось, и мальчик упал, словно бездыханный труп. Нет, смерть его не обняла, а ноги и руки были временно парализованы из-за шока. Лишь мозг и лицевые мышцы работали, однако мальчик не был в состоянии что-либо говорить, или соображать о чём-либо. Уж слишком сильно его нутро черепной коробки утомилось, подавая один сигнал за другим. Из его рта текла белая пена, а глаза не подавали признаки разумности. В этих глазах будто бы проигрывались события того, от чего он испытал неописуемый ужас. Иногда его тело подрагивало и выглядело это так, как будто раненная птица задыхается и не может взлететь. Его уложили в собственную комнату. Лишь спустя двадцать два часа он очнулся. Его тело изнывало, но он хоть как-то мог двигать конечностями. Осознавая то, что с ним произошло, он задумался о своей жизни: о своей жалкой и никчёмной жизни. Зачем ему вводили этот препарат? Неужто он не более, чем изношенная игрушка в руках суровой жизни? Почему это всё происходит именно с ним? И кто он такой вообще? Ответы на все эти загадки он не мог дать, ведь он лишь четырёхлетний мальчик, не проживший и четверть жизни. Однако он задал всему этому встречный вопрос: «Зачем они меня обижают?» — самый обычный вопрос в его голове, наполненный детской обидой. Он хотел лишь одного: освободиться от всех этих гнетущих мыслей и чёртовых стен! Сбежать от всего этого… но он не может, ведь прямо сейчас он слаб. Если он попытается противостоять жизни, то лишь сильнее утонет в её грязных водах болота, утопая в самой нищенской дыре. И снова, его слёзы никто не замечает. Птенца освободили из коробочки, лишь для того, чтобы запихнуть его в большую клетку, в которой проживала кобра, готовая в любой момент напасть на пернатого, и съесть его внутренности не подавившись.***
Снова бродя по большой библиотеке собственного приёмного отца, он нашёл одну книжку: она была тоненькая и достаточно ветхая — это была сказка. Имея хоть какие-то знания в чтении русского текста, он решил её прочитать.«Жила-была девочка. Она была богиней собственного маленького мира, в котором жили люди. Она любила этот мир, но была совсем одинокой. Однажды её посетила мысль:
«Быть может я сотру свой мир, чтобы люди попали в мою обитель, и тогда я смогу с ними общаться!»
Так она и сделала. Она стёрла свой мир собственными руками, но люди не явились. Она ждала, ждала, но не дождалась. Она устала от одиночества и скуки и поэтому остановила своё сердце и умерла, оставив свой прах в светлой, от райского света, обители. Благо она не осознала того, что люди не попали в рай, а сгинули в бездне, в которой их личности навсегда канули в лету…»
К сожалению, он не смог прочитать последние предложения, так как они были немного стёрты. Однако хоть как-то осилив этот текст, в его голову засела идея о том, что если он начнёт проявлять жестокость, быть может его тогда заметят? Ведь тех, кого он знал в приюте, любили за то, как они показывали свою обратную сторону детской души. Или же, если он начнёт зверски всех убивать, то его возненавидят, и он наконец станет свободным от этих давящих стен усадьбы? На самом деле он был без понятия, но решил, что действительно было бы неплохо вспороть живот кому-нибудь, вдруг что-то из этого выйдет. Ничего особенного в этом нет, ведь он же просто ребёнок, желающий внимания; обиженный на этот тухлый, сгнивший и ржавый «свет».***
X月X日 Удивительно! Видимо побочные эффекты срабатывают. Я заметил то, как этот мальчик распорол живот какого-то рыжего и крупного зверя. Видимо это была лисица. Стоило только взглянуть на его окровавленное лицо с безэмоциональным выражением. А ему ведь все лишь четыре года (хотя ему уже завтра исполняется пять). Я знаю о детской жестокости далеко не понаслышке, но он опередил все мои ожидания! Если я продолжу вкалывать ему препарат, то может быть добьюсь более наилучших результатов. Да какой может быть, я их добьюсь и создам тех, кто окончательно свергнет небесное царство! Он послужит хорошим инструментом в моих руках.