Но влюбиться не значит любить. Влюбиться можно и ненавидя.
— Ф. М. Достоевский «Братья Карамазовы»
Утро. Он открывает глаза, выходя из объятий пустоты. Очередное начало новых страданий: его и других жертв. Двенадцать лет он принимает препарат, от которого когда-то испытал сильнейший шок. Боль, что тот испытывал от лиловой субстанции уже не была такой мучительной, в отличии от его моральных терзаний. Юноша понимал, что то, что он творит с живыми существами неправильно, но отказаться от этого уже просто не мог. Кровожадность срослась с его душой. Бисневый мальчик проводил время за убийством тех, в ком он раньше искал поддержку в приюте. Издевался он по разному: то он просто наносил увечья, то мог творить действительно отвратительные вещи. Иногда от своих жертв он оставлял по одной части, что ему приглянулась. Так у него были глаз крысы, ухо кота, перья канарейки и много чего другого. Он думал о том, чтобы переключиться на людей, но что-то его останавливало. Может быть останавливали моральные суждения? В любом случае, он устал от такой жизни. Печальные шестнадцать лет всей его жизни, в которых что-то хорошее всегда умирало, оставляя в его душе отягощающие травмы. Вот бы от них освободиться. Николай готовился к этому утру. Вся его комната была в приятной прохладе, которая может быть только по утрам. Он окинул взглядом его тумбу, в полке которой было то, что навсегда упокоит его: верёвка. Николай открыл её и взял в руки эту мёртвую змею, завязанную в петлю. Он чувствовал ничего, лишь размышлял. Смотря на стол, в голове вырисовывалась картина того, как подошвы его ног покидают деревяшку, отправляясь в иной мир. — Николай! — раздаётся крик за его дверью. Отец приближается. Юноша прячет верёвку под подушку: лишь бы не заметили его суицидальные желания. Дверь открывается, и за ней стоит его приёмный отец. — Могу тебя поздравить, Коля. Теперь у тебя появился напарник! — восторженно говорит мужчина, у которого за эти двенадцать лет волосы покрылись сединой. «Напарник?» — будто спрашивая себя, подумал Коля. Внезапно к нему в комнату заходит он. Тоже юноша, видимо его сверстник. Изумительные черты глаз, выражающее что-то зловещее и привлекательное одновременно. Радужки бордовые, словно забродившее вино: прекрасные пленительные очи будто заманивают в собственную ловушку. Юноша смотрит на него сверху-вниз, будто бы Николай провинился в чём-то. В этом худеньком молодом человеке явно есть что-то интересное. — С этого дня вы будете тренироваться и работать вместе. — выдал мужчина и ушёл, захлопнув дверь. Новоиспечённый парниша лишь вздохнул. Он обратил внимание на нового партнёра, и заметив у него лёгкий румянец и некий шок, сказал: — Что-то не так? «Его волосы такие красивые. Эти прямые локоны. Ох, у него такие привлекательные черты лица! Такие острые и изящные…» — крутились мысли у Николая — Нет, всё в порядке… — придерживаясь за голову, сказал Гоголь, — просто я пленён вашей красотой. — Чего? — в изумлении спросил юнец. — Я пленён вашей красотой… — повторил Николай, и встав с кровати подошёл к нему робким шагом, — вам разве это не льстит? Изоляция явно давала о себе знать. Он не понимал, что со стороны выглядит очень даже странно, и что мог попросту спугнуть своего нового напарника. Но думать было поздно, ведь он окрылён чем-то странным. Никогда тот не видел такого прекрасного существа, а потому чтобы он не сбежал, Коля приобнял его за хиленькую талию. Они были достаточно близко. — Что с вами? — возмутился его сверстник, — даже имени не узнали, а уже признаётесь мне. Не находите ли вы это странным? — Ах да, имена, простите. — сказал Николай с явным смущением. Было слишком приятно трогать его хиленькое и слабое тело. — Меня назвали Николаем. Николай Гоголь. — Я Фёдор. Рад с вами познакомиться. — сказал он последнее с явным презрением. «Ах, этот взгляд…» — снова пронеслась мысль у юноши. Николая не волновал вопрос о том, почему ему симпатичен человек его же пола. Для него подобных рамок попросту не было. «Что же с ним не так, в конце концов?» — спросил себя Фёдор. Его пугал этот взгляд. Какой-то странный, будто Николай одурманен чем-то. Его чутьё давало понять, что в этом человеке есть что-то ненормальное. В любом случае, это лишь их первый день знакомства, а потому нельзя утверждать точно о его вменяемости. Даже если в нём и есть странности, то придётся их принять, ведь им суждено сотрудничать и работать сообща. Достаточно роковое решение, ведь именно с этого дня и начались странные происшествия…***
Пришлось им сойтись вместе. Так они узнавали о друг друге понемногу, но в основном ощущениями делился Николай. Ввиду своего прошлого, Фёдор не очень любит делиться своими данными. Феде Николай казался интересным, для изучения, персоной, но в то же время Коля его пугал. Уж слишком странный человек ему попался. Во время их разговоров Федя отворачивал взгляд, так как было жутко и неловко смотреть на Колю. К тому же, казалось, что тот немного на него давит: в том смысле, что он был больше, чем Федя. Хотя неудивительно, ведь атрофия значительно сильно уменьшила Фёдора. Его не отпускало чувство того, что этот человек может с ним что-то сотворить, причём на то были причины. Первое, Николай мог засматриваться на него несколько минут, попутно ссыпая небольшими дозами комплиментов. Может быть в душе Феди ему это и льстило, но это казалось неправильным. К тому же, когда тот смотрит в его душу, словно желая съесть его, тогда это кажется неправильным вдвойне. Второе, Фёдор мог иногда замечать то, как друг следит за ним. Чувствовался этот колкий взгляд, что пронизывал его душу. Даже по ночам, сквозь сон, Фёдор чувствовал некую слежку. В этом взгляде таилось что-то нечестивое. Третье, само поведение Николая. Фёдор узнал, что его новоиспечённый друг души не чает в пытках над братьями нашими меньшими. Естественно, Коля достаточно быстро стал объектом его презрения. Не знаешь, что от него ожидать. Да и анализировать его поведение достаточно проблематично. Он иногда говорил одно, а творил совсем другое, и после мог сказать что-то парадоксальное. Апогеем же всего этого стал один случай. Жаркий день. Очередная тренировка. Опять придётся терпеть этого сумасброда, который предпочитал проверять свои способности на живых существах. Казалось, что после того дня их встречи, Николай специально старался оттолкнуть внимание Феди, будто бы что-то от него скрывая… «Видимо, он не так прост, как кажется…» — думает Фёдор, когда он анализировал все эти дни, проведённые с Николаем. Расчленив очередную зверушку, с жутким садизмом на лице, Коля говорит: — Почему ты не пробуешь свою способность на более крупном существе? — Зачем? Мои силы одинаковы для всех существ. — говорит ему Федя спокойно, с хладным выражением лица. На самом деле не хотелось пачкать руки лишний раз. Николай же подошёл к нему и спросил: — Неужели не хочется посмотреть на страдания миленького существа? — Совсем нет. Он не хочет раскрываться перед Колей. На самом деле у Феди были не менее жестокие желания, но он просто умел держать себя. Крыса имела более богатый опыт, нежели птичка. Жизнь уже давно научила его одной фразе: «Не верь, не бойся, не проси». Суть этого слогана раскроется позже, так как ваше внимание должно привлечь иное, что и привлекло самого Фёдора: дрожащие руки Николая, будто бы он переживал что-то. — Твои руки дрожат, почему? — задал Федя вопрос. Сначала кажется, что это глупо, но учитывая его опыт и наблюдения за Николаем, он понимал, что здесь явно есть какой-то подводный камень. Коля же на него посмотрел достаточно чудно, будто недоумевая. Позже на его лице появилась улыбка и взгляд, будто бы Федя что-то да разгадал. Коля прикладывает окровавленную руку к белой рубашки Фёдора, обагряя белое одеяние. — Неужто ты обо всём уже догадался? — спрашивает Николай. Федя ошарашенно промолчал, а потом успокоившись выдал: — Из-за того, что ты питаешь чувства ко мне, ты и ведёшь себя максимально неестественно для нормального человека? — Верный ответ… — единственное, что выдал беловолосый юноша. Даже разгадав этот вопрос, что таился в Николае, Федя не знал, что теперь делать дальше. Принять его чувства? Или просто их проигнорировать? Ему был ближе второй вариант. Но раз уж они напарники, то стоит наставлять в чём-то своего партнёра. — Я бы на твоём месте бы так быстро не признавался. — говорит Фёдор, прикладывая палец к носу Николая. Он делает лицо, будто бы мудрый учитель наставляет своего ученика на путь истинный. Николай же в смятении на него поглядывает. Он опять обращает внимание на красоту Феди. Красноглазый приближается к его лику. — Эта жизнь научила меня кое-чему… — говорит Федя шёпотом, словно делясь маленьким секретом, — раз уж мы собираемся работать сообща, то я хочу, чтобы ты запомнил это простое житейское правило: Не верь, не бойся, не проси. Николай же хихикает и спрашивает, словно насмехаясь. — И как же ты понимаешь это правило? — спрашивает он. Без растерянности Федя выдаёт: — Не верь: не верь никому, даже мне. Не бойся: никого не бойся, если у тебя есть свои поставленные цели. Не проси: не проси от этой жизни того, чего ты желаешь. «Не проси от этой жизни того, чего ты желаешь…» — на последнюю фразу почему-то Николай особенно обратил внимание. Федя думал, что теперь Коля будет в его власти. Однако он даже не имел никаких представлений о том, о чём тот желает на самом деле… Именно в этот день и произошло событие N.***
Наступает ночь. Самое время для того, чтобы творить свои тёмные делишки, о которых Николай умело молчал. Стоит упомянуть, что в бывшую личную комнату Коли и поселился Федя. Он хоть и настаивал на том, чтобы Фёдор спал с ним в одной кровати, но тот предпочитал спать на полу, мол нравится спать ему на твёрдой поверхности. Впрочем, может для Николая так было лучше, ведь пока Федя будет спать, он не заметит те шорохи по кровати, оповещающие о движении живого существа, что на бессознательном уровне пробуждает большинство людей, ведь это может быть признак скорой опасности. Коля ждал этого дня, однако после фразы Феди о том, что от жизни ты ничего требовать не должен, то подумал, что тогда он сам приведёт эти желания в действие. Коля так хотел их воплотить в реальность, что в своих записях подробно всё описывал: ощущения, действия, испуг, что он хочет видеть на этом спокойном лице. «Я приближаюсь к его хрупкому телу, пока он мирно спит на полу. Какой же он милый, прямо как мышонок. Однако я хочу видеть на этом вечно сдержанном лице результат моих стараний, что я планирую на ближайшее время…» Федя уже спал. Николай уже в который раз видит это лицо. Сейчас он увидит все его эмоции воочию. И вот, держа тоненький лоскут использованной ткани, он нежно завязывает руки дистрофика, чтобы тот не мешал ему… им обоим. «… Боже, меня так будоражат мысли о нашем сближении. Этот человек просто нечто. Он сумел меня очаровать. Однако из-за него моя потребность в ужасных деяниях растёт. Именно из-за него я чувствую себя ещё более сжатым и запертым. Он заманил меня в свою ловушку. Именно из-за этого моё желание его наказать возрастает. Хотя я понимаю, что причина абсурдная, но я попросту не могу смириться с эмоциями во мне. Я страдаю. Ах, он действительно интересный, раз уж он вызывает во мне эти противоречия. Любовь и ненависть в одном флаконе…» Как оказалось, Фёдор не до конца раскрыл все странности поведения Гоголя. Хотя оно и неудивительно: у него ведь расшатанный рассудок. В нашем обществе боятся двух типов людей: умных и сумасшедших. По поводу первых не стоит рассуждать о том, почему те вызывают неподдельный страх у грязной и отвратительной общественности, а вот по поводу сумасшедших… Что ж, мы на бессознательном уровне боимся неизведанности, а от безумцев ты можешь ожидать чего угодно. У безумцев иная точка зрения на этот мир, и бывает так, что они, как и умные люди, могут видеть истину в своих очках, окрашенных всеми ядовитыми оттенками сумасбродного психоза. А ведь Николай Гоголь и Фёдор подходят под понятия «безрассудника» и «эрудита». И прямо сейчас, безрассудник вспомнил, что является человеком, со своими низменными желаниями и потребностями, а потому уже положил свою ладонь на тонкую щёку Фёдора. Тот пока что никак не реагировал, но Николай знал, что его птичка точно запоёт (или мышка запищит). «… Я не раз представлял его лицо, и когда я воплощу свои фантазии в реальность, надеюсь я не разочаруюсь. Уж слишком хочется ощутить его тепло: тепло его плоти снаружи и внутри…» Николай погружает палец в ротовую полость дистрофика, однако преградой в мягкую, тёплую и склизкую плоть становится твёрдая стена из дентина: зубы. Но Федя начинает ворочаться, ведь он почувствовал близкое присутствие Гоголя. Тот приоткрывает свои глаза, затуманенные от сна. Видя перед собой Николая, он от испуга дёргается и пытается сбежать, однако заранее предугадав это действо, Гоголь всё это время его крепко придерживал. От страха Фёдор приоткрыл рот, что лишь облегчило погружение пальца туда. Фёдор неосознанно полностью вобрал его, вызвав мурашки по телу Николая. «Восхитительно…» — единственное, что пришло в его расшатанную голову. «… Мой палец будет хозяйничать в твоём рту. Что же ты будешь испытывать? Удивление? Гнев? Или же тебя тоже накроет экстаз, как и меня? В любом случае, я лишь хочу видеть результат…» Уже от этих движений Николай чувствовал колкие импульсы по телу, что спускались вниз, в том самом месте, тяжелеющее прямо сейчас. Было так приятно трогать это тепло живого и красивого существа. Фёдор же чувствовал то, как промежность Николая трётся о его. Невольно вспомнились те ночи, когда тот вспоминал Аню. Как же для него это мерзко… Тут же палец проник в нёб, вызвав рвотный рефлекс и Федя начал откашливаться. — Что же ты делаешь со мной, дурень?! — спрашивает Фёдор с гневным недоумением и он снова пытается что-то сказать, однако его прерывает язык Гоголя, что проникает в его рот. Фёдор никогда не думал, что его первый поцелуй (и вероятнее всего, первый раз) заберут таким образом. Грубым, мерзотным образом. Однако человеческая сущность проявляется, вызывая возбуждение. Он чувствует стыд, но у него ещё есть шанс не опозориться окончательно. Он сопротивляется, брыкается, но Коля больше, а он лишь дистрофик со слабыми мышцами, а потому уже ясно, кто здесь одержит победу и власть над его телом. Всё бесполезно… Фёдор опять испытывает то, будто его обманули и опять одержали верх над его рассудком. Какое отвратное чувство… «… Я чувствую твоё возбуждение. Я чувствую все твои эмоции, что тебя переполняют. Ты может быть боишься, может быть желаешь поскорее закончить это всё, но не думай, что я тебя так просто отпущу. У меня на тебя огромные планы…» Он расстёгивает рубашку Фёдора и видит его оголённое тело. Эти выпирающие рёбра и дистрофичное телосложение. Гоголь не мог поверить, что прямо сейчас его мечты материализовываются в действительность… в грязную действительность их жалкой жизни, окутанную в ночную тьму. Он трогает его тело, что до этого беспомощно ворочалось. Николай понимал, что он вполне может и умереть во время сея действа, ведь знал о способности его сверстника, что когда-то поразила его сознание. Эта способность его одновременно притягивала и ужасала. Воистину опасная и губительная сила. Однако Фёдор не мог её применить, потому что хоть эта была и мощная сила, она имела и свою плату. К тому же, избавляться от Николая таким образом нельзя было, ведь он видел в нём достаточно сильного союзника, на которого повесил слишком много будущих планов. А пока что нужно было стерпеть это унизительное напоминание о том, что наша крыса тоже человек. К тому же, может быть он найдёт в похотливых хотелках Николая будущее применение. «Опять это спокойствие на его лице, неужели он смирился с нынешним положением?» — недовольно подумал Николай. С одной стороны, было удобно, когда Федя не мешал его коварным планам, с другой он хотел видеть исход, при котором на его лице будет читаться мучение, смешанное с наслаждением. Непонятно было, чем на данный момент руководствовался Николай, но можно было сказать одно так точно: его безумный образ сросся с настоящей личностью, превратившись в жуткого мучителя, желающего агонии. И вот, снимая с Феди брюки, он решил не томить события, и сразу же приступить к самой мякотке. Щупая худые и изящные ноги Фёдора, дрожь не покидала Гоголя: так хотелось взять и резко разорвать конечности с этого хрупкого тела, и посмотреть на адские страдания и льющуюся кровь со всех щелей. Словно погружаясь с головой в эту идею, он царапает со всей силой его ноги, оставляя на бледной коже глубокие и небрежные порезы. От них веет теплом; из них сочится приятная, алая жидкость. Как же прекрасна людская кровь. Николай, очарованный этой весьма странной картиной, прильнул губами к ране, высасывая кровь. Фёдор же издал тихий стон: было приятно ощущать после жгучих болезненных ощущений то, как кто-то всасывает твою алую жидкость; было приятно ощущать чужое давление, оставляющее влажные следы, что потом охладевают на воздухе. Однако чувство неправильности происходящего не покидало его. В любом случае, процесс было не остановить, и бессознательно Федя раздвинул ноги. На лице Гоголя появилась зловещая и искривлённая улыбка, в которых вкупе со взглядом читалось что-то извращённое. То, что можно встретить у насильников, перед тем, как опорочить бедную и беспомощную жертву. Федя понимал: ему явно несдобровать. Снимая собственное бельё, что мешало его члену, возбуждённого до самого пика, Николай был готов задыхаться от счастья и восторга, переполняющего его. Столько противоречий вертелось вокруг, аж складывалось впечатление, что они вышли наружу, окутывая и без того тёмную комнату, в ещё более жуткий мрак. Голова практически не соображала, лишь вертела одни и те же мысли. «Ах, эти ножки. Я хочу страдания на этом чёртовом лице. Хочу во время нашего соития разорвать тебя на мелкие кусочки, и заполнить комнату твоим ароматом чудесного мяса… — были примерно такие мысли, что были заключены в цикл, словно кольцо уробороса, — позволь же мне войти в тебя, и ощутить все твои чувства в полной мере. Как же мне хочется стать твоей опухолью, чтобы разорвать и разъедать тебя изнутри, моего носителя. Хочу стать твоей болезнью, чтобы напоминать о своём существовании с помощью адских приступов боли» Насколько страшными не были мысли, со стороны этот акт выглядел, как обычное соитие без согласия Фёдора. Однако нельзя утверждать, был ли он явно против этого, ведь как упоминалось выше, он мог в плотских желаниях Николая найти полезное применение. Но разумеется пришлось терпеть эту боль. Николай делал всё, чтобы Фёдор чувствовал все возможные виды боли: проник в него без предварительной подготовки к анальным утехам; трахал со всей силы, казалось, что ещё чуть-чуть и образуются жуткие анальные трещины, что вызовут разрыв прямой кишки. Бедолаге Фёдору пришлось лишь это терпеть. Он всячески сдерживал слёзы, но стоны боли были слишком громкими, чтобы их не услышали. Благо Николай закрыл дверь на замок. Да и учитывая всю ненормальность отчима Гоголя, вполне могло быть так, что он ожидал подобного в их взаимоотношениях. Чужое тепло дарило Фёдору лишь нестерпимые муки, которые казались не имели конца. Но нужно было это переждать. В конце концов, ради очищения этого мира... ради покойной Анечки. Однако не стоит думать, что дистрофик терпел лишь мучения. Нет. Все мы знаем, что у особей мужского пола есть предстательная железа, являющаяся их эрогенной зоной; и все мы знаем, где она находится. А потому страдания мученика прикрывала мимолётная пелена наслаждения, что била электрическим импульсом в мозг, смягчая всё это. Николай же был весьма доволен. Наконец-то глаза Феденьки не сдерживают слёзы и все эмоции. Да, вот оно — эта болезненность, смешанная с первобытным наслаждением троглодитов и похотью! Этой ночью Федя упал в его глазах. Этот лимб не мог длиться долго, и потому о развязке этому Содому и Гоморре извещали спазмы в области ног и сжатие тазовых мышц у дистрофика. Николай почувствовал белый, ослепляющий свет в своих глазах, в сопровождении сильных судорог, а потому чтобы их перетерпеть, он обвил свои крепкие руки у тонкой и весьма соблазнительной шее Феди, и одарил её своими удушающими объятиями. Дистрофик же приближался к финалу, а потому ничего лучше он не смог выдать, чем пронзительный и хриплый визг. Они оба выгнулись, встречая конец их низменных наслаждений. Они продолжали аритмично дышать. Николай смотрел в потолок с довольной улыбкой и вздыхал. Казалось, что с его разгорячённого тела струятся дымы пара. Мало того, что он стал свидетелем Фединых пыток, так ещё и сам способствовал им. Юноша же под ним продолжал всхлипывать, стараясь не выдавать этого. Коля снова посмотрел на него, словно пытаясь запечатлеть этот момент навсегда в своей памяти, ведь он вряд ли сможет это повторить. Это красное лицо, горящее со стыда, только что испытало жуткие муки. С его глаз сочились влажные дорожки, но хозяин этого тела до сих пор держится, чтобы не пуститься в обильные рыдания и в это жалкое выражение лица, встречающегося у младенцев. Стоит ли описывать то, что Колю это привело в неописуемый восторг. После этой ночи, Фёдор окончательно принял решение о том, что больше он не позволит людям контролировать и манипулировать им, как это делали те твари в докторских облачениях. Уж лучше он развит свой печальный опыт во что-то большее, и тогда он поставит этот мир на колени, заставив подчинятся его законам по очищению от всей этой грязи. Николай же станет его инструментом.