Непросто быть собой, когда шагает строй

Антон ощущал себя словно на иголках на протяжении всей недели. Его сильно потрясла потасовка Яна и Ромы, хотя все и закончилось вполне благополучно. Пятифан лишь немного рассек губу, а на подбородке Булыгина виднелся маленький синяк. Младший солдат, после случившегося, не пошел доносить о драке и стал держаться подальше от парней. Он все еще незаметно поглядывал на Антона, не в силах искоренить свои чувства, но решил для себя, что лезть на рожон больше не будет. Единственное, что он хотел сделать, так это извиниться. Булыгин понял, что очень глупым решением было в доносе приплетать Петрова — изначальная цель была в том, чтобы подставить Рому, а под раздачу попал еще и Антон. Однако, каждый раз когда Ян пытался найти возможность спокойно поговорить, в душе поднималось мерзкое чувство страха и неловкости. Страха перед тем, что снова достанется от Ромы, и неловкость перед Петровым, которого Булыгин расценивал не только как любовный интерес, но и как более опытного и серьезного человека, простыми словами, наставника. Пятифан хоть и делал вид, что Яна просто не существует, все равно периодически присматривал за ним. Было у Ромы предчувствие, скорее всего ложное, что все еще не закончено. Конечно, Булыгин всегда чувствовал на себе холодный взгляд старшего солдата, и по его спине то и дело бегали гадкие мурашки. Перед глазами Яна периодически представала картина того, как Пятифан нависает над ним, сжимает запястья и обнажает клыки, растягивая губы в гримасе ярости. Тогда на складе, выкрикивая насмешливые фразы, Булыгин лишь пытался скрыть подступивший к горлу страх. Да, он действительно испугался за свою жизнь и понял, что желание «отомстить» Роме было крайне нелепым. Сейчас Ян понуро шел в сторону казармы, спрятав руки в карманы, и размышлял о том, что в итоге Ронжин сделал с его доносом. Судя по всему, раз Антон и Рома все еще в роте, а не где-нибудь в принудительном увольнении, капитан не сделал ничего. И так как сам Ян не был вызван к начальнику «на ковер», Петров и Пятифан не раскрыли личность доносчика. Из размышлений парня выдернул оклик со стороны каптерки. — Булыгин, давай сюда, — Ян поднял глаза и увидел Ронжина, который стоял в дверном проеме и тыльной стороной ладони вытирал со лба выступивший от жары пот. Булыгин выпрямился и подошел к начальнику, отдавая честь, — Помоги списанные вещи вынести, здесь немного. Ян покорно кивнул, ступая в помещение. Здесь он был всего один раз — в Новогоднюю ночь, половину которой успешно забыл из-за алкогольного опьянения. Парень невольно поежился, вспоминая обрывки своего неудачного признания. Когда он поднял глаза, то увидел между стеллажей Антона, и сердце моментально заколотилось, заставляя кровь бурлить. — Петров, у запасного выхода газель — туда все тащите, — сказал Ронжин, указывая на несколько плотных мешков у стены. — Есть, — ответил Петров, кинув на Яна лишь короткий безучастный взгляд. Капитан покинул помещение, удалившись в сторону своего кабинета, а Булыгин стоял, сжав руки в кулаки. Он не ожидал увидеть здесь Антона, отчего тело будто парализовало от волнения. Петров поднял мешок, закинул его на плечо и, увидев оцепенение Яна, сделал жест головой, как бы говоря «Ну, бери давай». Булыгин встрепенулся и бросился к одному из мешков, по пути неловко споткнувшись. Пока парень поднимал мешок, Антон выскользнул из каптерки и быстро направился по коридору в сторону к запасному выходу. «Это неплохая возможность извиниться», — подумал Ян и засеменил за старшим. Он стал буравить спину Петрова, не в силах найти в себе смелость и заговорить. В голове все так хорошо складывалось, а на деле слова не лезли наружу. Когда парни вышли на улицу и загрузили мешки в газель, Ян громко выдохнул и, наконец, решился. — Тяжелые такие, что там? — парень зажмурился от неловкости собственного вопроса, но все же решил не начинать извинения в лоб. Лучше сначала разговорить Антона, начать издалека. Петров же посмотрел на Яна и коротко ответил: — Одежда, оборудование, инструменты. Хлам. Булыгину стало не по себе от снисходительного взгляда старшего товарища, но отступать тоже не хотелось. Спустя еще два подхода работа со списанными вещами была закончена, и солдаты провожали уезжающий транспорт взглядами. Ян заметил, что Петров стал разворачиваться, чтобы вернуться в корпус и продолжить свои дела. — Антон! — выпалил Ян неожиданно громко, отчего старший вздрогнул. Он замер на месте и встал к Булыгину в пол-оборота, не поднимая взгляд. — Чего? — тихо спросил Петров. — Я… Ну… — начал Ян подрагивающим голосом, — Прости меня. Антон молчал, отчего парню стало горько. Спустя пару мгновений Петров все же посмотрел Булыгину в глаза и отчеканил: — Мне не нужны твои извинения. Просто позволь мне дослужить и уехать домой. Не делай больше ничего. Ян помрачнел. Конечно, он не ожидал, что Антон его простит, бросится в объятия, и они тут же помирятся или станут лучшими друзьями. Но такое безразличие резало по сердцу словно бензопила, и доставляла больше боли, чем Ромкины кулаки. — Само собой, — чувствуя ком в горле, ответил Ян и опустил голову. Антон скрылся в дверях запасного выхода, и быстро зашагал по коридору. Дыхание его сбилось, а руки немного дрожали. Он неплохо держался при Булыгине, но жалость к младшему все равно поселилась в душе. «Слишком уж я мягкий» — подумал сам про себя Петров. Он был почти готов простить Яна, но разум подкидывал возможные ужасные варианты развития событий. Что если бы Ронжин не уничтожил донос? Доложил вышестоящему начальству? Между Антоном и капитаном сейчас и так крайне неловкие отношения после того, как все карты были раскрыты. Нет, Булыгина прощать нельзя. Но и точить зуб на него Петров не собирался. Ему даже удалось убедить и Рому не делать этого. Антон все отдалялся вглубь коридора, пропустив ту дверь, в которую ему нужно было зайти, так как был погружен в свои мысли. Наконец, он шумно выдохнул и решил перестать волноваться и размышлять без веских на то причин. Парень слегка махнул головой, как бы выкидывая из черепной коробки лишние переживания, и продолжил путь. Июнь медленно подходил к концу, отчего близился ранний дембель некоторых бойцов. Ян снова стал тише воды, ниже травы, принимая привычную для себя модель поведения — образцового, но незаметного и неотличительного солдата. Небо затянуло бескрайней черной тучей, вдалеке сверкали молнии, предвещая приближение скорого ливня. Четверо парней стояли в курилке и слушали раскаты грома, ощущая неприятную духоту. Рома и Миша стояли, прижавшись к стене, лениво выпуская в воздух облака дыма, пока Антон и Кирилл рассматривали небо и обсуждали пугающую красоту грозовых облаков. — Даже не верится, что ты завтра домой, — вдруг сказал Рома, выпуская сигарету из объятий собственных губ. — Да… — протянул Кирилл, — Такое ощущение, что я здесь всю жизнь провел. Все парни молча согласились с утверждением Мохова. Мрачная предгрозовая погода располагала к тому, чтобы погружаться в свои мысли и философствовать. Рома прикрыл глаза и почувствовал, как на лоб упала первая дождевая капля. — Пойдемте, щас ливанет, — сказал Мишка, затушив сигарету о стену. Бойцы вернулись в казармы. Из-за предстоящего дембеля все вечерние тренировки отменили, так что каждый в роте занимался, чем придется. Помещение неспешно погрузилось в темноту, словно уже наступает ночь. Когда команда друзей подошла к своим кроватям, за окнами уже бушевал сильный дождь — он стучал по стеклам тысячей отбойных молоточков. Антон и Рома забрались на верхний ярус. В такую погоду веселиться не хочется, к тому же немного давит осознание того, что один из членов своеобразной «банды», сформированной за два года службы, скоро покинет ряды бойцов. Небо на секунду окрасилось в грязно белый, свет молнии пробился внутрь казармы, после чего раздался громкий щелчок, отдающийся гулким эхом грома. Антон немного вздрогнул от неожиданности, а Рома с удивлением посмотрел на улицу, наблюдая за потоком воды, падающей с неба. Оба парня откинулись на подушки и пару мгновений лежали, не произнося ни слова, наслаждались музыкой дождя. — Ты уже думал, что будешь делать после службы? — тихо спросил Антон, устремив взгляд в потолок. Пятифан медлил с ответом. Конечно, думал. Думал непозволительно часто, но мысли не выстраивались в логическую цепочку. Предстоящая смена обстановки пугала юношу. Он только-только привык находиться в армейской среде, изучил правила этого мира, научился справляться с проблемами, которые здесь возникают. Но через два месяца жизнь будет другой, абсолютно другой. Придется заново учиться жить в обычном мире, думать о поступлении, об учебе, возможно, о работе. И нужно не потерять в этом большом взрослом мире Антона. В итоге, Рома кое-как разработал подобие плана действий, которым теперь хотел поделиться с товарищем. — Думал, — с легкой улыбкой, ответил Пятифан, — Конечно, нужно поступать. Петров слегка усмехнулся очевидности мысли, но кивнул. — Есть идеи — куда? — Может, к Бяше в техникум. Он мне в письме рассказал, что там на вступительных можно списать. А у тебя какие планы? Антон задумчиво промычал. — Ну, в тот университет, откуда меня выперли, мне путь точно закрыт, — начал он, потирая лоб, — Может тоже к Бяшке податься? Петров повернул голову, Рома сделал также, и парни сцепились взглядами. Пятифан затаил дыхание. Именно это он и хотел предложить. — Поступим в одну шарагу, будем вместе в общаге жить… — немного растягивая слова, сказал парень. — Да… Бяша на четвертый курс к этому моменту перейдет, будет нас крышевать, — сквозь легкий смех ответил Антон и расплылся в улыбке, от которой по Ромкиной коже пробежали кусачие мурашки. — Команда Вольтрона снова будет в полном составе, — продолжил мечтательно Пятифан, и щеки его тронул легкий румянец. Он аккуратно пододвинул руку к Антону и накрыл его пальцы ладонью, — И мы будем рядом. Петров посмотрел в блестящие от счастья глаза Ромы и, помедлив, повторил: — И мы будем рядом. На следующий день наступил дембель. Миша, Антон и Пятифан стояли рядом с Кириллом, перебрасываясь прощальными словами и напутствиями, когда Ронжин скомандовал встать в шеренгу. Мохов крепко пожал каждому из армейских друзей руку, и его глаза наполнились неприкрытой грустью. Он с болью в сердце зашел в автобус, задержался в дверях и напоследок окинул взглядом троих парней. Миша активно махал рукой, от него как обычно веяло энергией и весельем. Рома стоял, убрав руки в карманы и поджав губы, и еще раз кивнул на прощание. Антон завел руки за спину и, немного наклонив голову, провожал товарища наполненным добротой взглядом. Кирилл улыбнулся, обнажая зубы. За два года службы парни ни разу не видели на лице друга такой улыбки, и их сердца наполнились грустной радостью. Мохов скрылся среди рядов кресел. Он никогда не говорил о своих чувствах вслух, но сейчас душа его пела от благодарности армейским друзьям, которые помогали нести тяготы службы. Когда автобус скрылся за воротами части, друзья продолжали стоять на улице, каждый по своему тоскуя по покинувшему их товарищу. Не говоря друг другу ни слова, парни одновременно развернулись и побрели в казарму. Чем ближе был день общего дембеля, тем быстрее летело время. И тем больше свободы бойцам давало начальство. Стали назначать больше увольнительных, отпускали небольшие группы в самостоятельные походы, а командование над младшими почти полностью перешло в руки Ромы и Глеба. Весь июль и август стояла невыносимая, можно сказать, аномальная жара, и обычным делом стали вылазки к реке, в которой Пятифан ранней весной чуть не утонул. Антон сидел на небольшом склоне в нескольких метрах от берега, прячась в тени раскидистого дерева. Он поджал ноги к груди, обхватив руками щиколотки, и смиренно положил голову на колени. Глаза его были устремлены сквозь белые волоски челки к линии воды, где сейчас стоял Рома. Он дурачился вместе с Мишей, кидая камни в воду. Это было импровизированное соревнование в «блинчики». Антон на правах немого наблюдателя без зазрения совести прочерчивал глазами силуэт Пятифана, изучал каждый сантиметр его накачанных рук, рельефной спины, мощной шеи. Сам того не замечая, Антон улыбался. — Эй, пацаны! — из леса, со стороны импровизированного лагеря, вышел Глеб, и трое парней обернулись на оклик. В руках Некрасов держал странное сооружение — это были две пластиковые пятилитровые бутылки, горлышки которых отрезаны, а донышки скреплены между собой. С двух сторон красовались два отверстия шириной около десяти сантиметров, а внутри лежал, кажется, хлеб вперемешку с кусками сырого мяса. — Нифига! Ловушка для раков! — воскликнул Миша, прыжками приблизившись к товарищу. Он стал со всех сторон осматривать изделие, пока Глеб посмеивался удивлению Богданова. — Да, решили вот с пацанами поймать парочку, — сказал парень, — Установите, пока мы костер разводим? — Без проблем, здесь как раз недалеко мелководье каменистое, — ответил Рома, когда подошел к сослуживцам. — Фу-у-у-у, там наверное водорослей дофига, — протянул Миша, театрально кривясь в отвращении. — Тогда иди с Глебом, раз такой брезгливый, — Пятифан звонко рассмеялся и отвесил Богданову легкий шуточный щелбан, пока тот сам тихо хихикал. Глеб вручил товарищу изделие, — Мы с Тошиком сами справимся. Он посмотрел в сторону Антона, который молча слушал разговор. Встретившись взглядом с Ромой, Петров улыбнулся, слегка кивнул и поднялся на ноги. Когда парни скрылись за деревьями, Антон и Пятифан сняли ботинки, закатали штаны до колен и направились к воде. Трава щекочет кожу, солнце гладит лицо и плечи, а легкий ветер, приходящий с реки, зарывается в волосах. Все это погружает парней в школьные времена, напоминает о беззаботных летних каникулах, когда члены команды Вольтрона проводили чуть ли не каждые сутки на реке Ольшанке, ловили мальков или просто купались. Парни ступили в воду, еще слегка прохладную, не до конца прогретую солнцем. Рома повел Антона по линии берега. Спустя пять минут вода стала глубже, песок сменился камнями, а справа вырос склон метра три в высоту, больше похожий на небольшой обрыв. На склоне уже начинался лес, деревья накреняли свои ветки, словно тянулись к воде, и отбрасывали свои тени, спасая парней от палящего солнца. Идти стало тяжелее, камни и правда были покрыты водорослями, отчего ноги скользили по дну. Антон придерживался рукой о земляной склон, когда пробирался за Ромкой. — Во, тут идеально! — сказал Пятифан и неожиданно остановился, отчего Петров чуть не врезался в спину парня. Юноши сели на корточки, все же немного намочив штаны, и опустили руки в воду. Кое-как, наощупь, они установили ловушку, подняв со дна немного тины. — Ну вот и все, — зачем-то резюмировал Рома, вытирая руки о майку. Он поднял взгляд на Антона и посмотрел ему в глаза. Легкое дуновение ветра развеяло локоны его белоснежных волос, отбросило челку со лба. Петров немного улыбнулся, и лицо его озарилось, словно засияло. В эту секунду Пятифан понял, что улыбка его Антона всегда будет вызывать у него целую бурю эмоций. Его чуткий взгляд всегда будет заставлять его сердце бешено стучать, отдаваясь шумом в ушах. Все еще оставаясь на корточках, Рома машинально потянулся к юноше и робко коснулся его губ. Антон аккуратно провел рукой по волосам хулигана, отвечая на нежный поцелуй. Когда Пятифан отстранился, то был наполнен большим желанием выразить свою любовь, донести до Петрова силу его чувств. Но такое не выразишь словами, так что Рома лишь в очередной раз произнес: — Я пиздец как тебя люблю. Антон слышал эти слова уже много раз, но смущение накатывало каждый раз все с новой силой. Вот и сейчас он немного захихикал, проводя рукой по щеке парня. В следующую секунду равновесие было потеряно, и Петров завалился назад, оказываясь в объятиях воды. Глубина была не больше полуметра, но Антон все равно весь вымок, а Рома в это время бесстыдно смеялся над падением товарища. — Бля, — выругался Петров, но тоже рассмеялся собственной неуклюжести. — Пойдем давай, водолаз, — сказал Пятифан, протягивая парню руку. Надвигался вечер, жара лениво уползала и поднимался прохладный ветер, от которого группа солдат прячется среди деревьев. На небольшой поляне разбит лагерь из четырех двухместных палаток, в центре зреет пламя костра, вокруг него собираются бойцы. — Ну что! Будем страшилки травить? — потирая руки, воскликнул Миша. — Давай херней не будем страдать, — со смешком ответил Глеб, держа в руках над костром шампур с насаженными на него сосисками. Богданов словно игнорируя выпад товарища, прикрыл глаза и начал свой рассказ. — Как-то ночью, в темной холодной квартире, спала семья, — голос Мишки словно не узнать. Он нахмурился, лицо его помрачнело, — Вдруг все просыпаются от громкого звука — на кухне что-то капает. Богданов медленно осмотрел всех собравшихся у костра. Глаза его приобрели пугающее выражение, стали будто стеклянными. Парни, удивленные переменой в поведении сослуживца, замолкли. — Глава семьи — отец — отправляется к источнику звука. Проходит пять минут, десять, пятнадцать, но он не возвращается, — Рома слушал друга, сложив руки на груди, и немного ухмылялся. Он с интересом наблюдал за тем, как все вокруг неотрывно смотрят на Мишку и ждут продолжения истории, — Теперь уже мать, забеспокоившись о муже, направляется на кухню… Но тоже не возвращается. Богданов очень умело манипулировал голосом, отчего среди тьмы деревьев и правда становилось неуютно. Будто опасность, которая поджидала героев истории прячется где-то здесь, в лесу. — Старший брат покидает комнату, скрываясь во мраке кухни. Звук падающих капель разносится по дому, бьет в уши, словно звон колоколов, — продолжил парень, — Младший сын, совсем еще кроха, остается в комнате один. Он решается проследовать за своей семьей. Аккуратно ступает в темноте, половицы скрипят, заставляют мальчика вздрагивать. Все солдаты замерли, ожидая развязки, поежились. Миша сделал голос тише, понизил на несколько тонов, немного наклонил голову вперед. Его лицо стало еще более пугающим, когда глаз его не видно из-за волос, а на щеках и губах хаотично пляшут тени, отбрасываемые костром. Краем глаза Рома увидел, что Антон выглядит напряженно. Мысленно он по-доброму усмехнулся тому, что Петров поддался манипуляции и действительно испугался истории, которую рассказывает Мишка. — Он открывает дверь, звук падающих капель становится все громче, заставляет сердце мальчика биться все сильнее. Малыш заходит на кухню и видит, что его семья… — Богданов замолк. Он выдержал паузу длиной почти в полминуты, прежде чем Глеб, расположившийся рядом с Мишей, немного наклонился и тихо спросил: — Его семья… Что? — Закручивает кран! — вдруг выкрикнул Богданов, резко всплеснув руками и зловеще засмеявшись. Глеб от неожиданности громко закричал на высокой ноте, это напугало остальных парней и по лесу эхом расползся дружный солдатский вопль. — Миша блять, ты дебильный совсем? Я так обосрался! — закричал Некрасов, потрясывая товарища за плечи. Богданов же забился в истерике от смеха и не смог ничего сказать в свое оправдание. Ромка тоже подхватил хохот, хотя выкрик Мишки заставил и его немного испугаться и вздрогнуть. Вскоре все в группе уже смеялись сами над собой и над дурашливостью истории. Понемногу солдаты успокоились и начали делиться своими планами на жизнь после армии. Так как начальства, которое может дать команду «отбой», сейчас не было, парни сидели допоздна. Многие разбрелись по палаткам уже к часу ночи, кто-то продолжил сидеть у костра и разговаривать, в основном, на абстрактные и философские темы. К трем утра у потухающего костра остались только трое — Миша, Антон и Рома. Солнце еще не взошло, но уже начало одаривать небо своим светом. Редкие облака, видимые сквозь кроны деревьев, приобрели розоватый оттенок и смиренно плыли над тремя друзьями. Сон начал наваливаться на парней, но расходиться так не хотелось. — Пойдемте рассвет встречать, — с улыбкой сказал Антон. Рома и Миша молча согласились и поднялись на ноги. Солдаты вышли к реке, которая простиралась вдаль, словно к самому горизонту. Они наблюдали за первыми лучами, которые ложились на их лица, наслаждались легкими дуновениями теплого летнего ветра, слушали шум воды. — Знаете, я думал, служба меня сломит, — вдруг сказал Миша спокойным и негромким голосом. Из-за тишины утра его слова будто бы отскакивали от песка, от деревьев, от водной глади, и проникали не в уши, а сразу в сердце, — Думал, я стану черствым и серьезным. Но благодаря вам… Он повернулся к парням и одарил их взглядом, наполненным дружеской любовью. — Благодаря вам, я стал любить жизнь еще больше, — закончил Миша и растянулся в очаровательной улыбке. В его глазах плясали блики от подступающих слез. Антон и Рома в оцепенении смотрели на него в ответ, ошарашенные столь трогательными словами. В следующие пару мгновений их сердца наполнились благодарностью, и они улыбнулись так же добродушно. — Ты такой милый, засранец, — посмеялся Пятифан, потрепав Мишку по волосам. Он притянул обоих друзей, приобнимая их за плечи, — Хорошие, все-таки, были эти два года. Петров и Богданов обняли Рому в ответ, положив руки ему на лопатки, и продолжили любоваться рекой и утренним солнцем. Это был их последний совместный поход. Утро общего дембеля выдалось крайне суетливым. Солдаты собирали сумки, готовили форму к последнему военному построению, обменивались контактами, да и просто изнемогали от желания вернуться домой. Рома сидел на верхнем ярусе кровати, свесив ноги вниз, и наблюдал, как казарма начинает пустеть. Койки заправляют, из тумбочек забирают все личные вещи, солдаты покидают помещение и выходят к автобусам. Пятифан же словно окоченел. Он сжимал спортивную сумку, расположившуюся на его коленях, и смотрел в одну точку. В его душе сейчас все было как-то смазано. Конечно, он хотел домой. Но что он будет делать? Какой план? На какое-то время ему придется вернуться в поселок, встретиться с семьей, с которой он не виделся два года, и от которой пришло всего два письма за все время службы. Потом ему нужно будет снова подавать документы в техникум. А если опять не выйдет? Что тогда? Искать работу? Куда его возьмут без образования, без опыта, без связей? Вдруг он станет таким же, как его отец? Встанет на преступную дорожку, как и пророчил Тихонов. Что если они с Антоном снова потеряются? Все это очень пугает, появляются горькие мысли о том, чтобы никуда не уезжать, вечно жить в этой обстановке, к которой он привык. Из раздумий Рому вытащил Антон. В казарме уже никого не осталось кроме них двоих, так что Петров подошел к Пятифану, оперся ладонями о его колени и посмотрел в глаза. — Уже скоро поедем, — мягким голосом сказал Антон. Рома поежился, но заботливый взгляд Петрова придал уверенности, так что парень спрыгнул вниз, поправил покрывало кровати, и двое бойцов направились на улицу. На парковке целое столпотворение, множество радостных солдат сновали туда-сюда и ждут команды. Капитан Ронжин посмотрел на часы и запустил бойцов в автобусы. Когда Рома сел в кресло, его ладони потели, сердце бешено колотилось, а глаза, напоследок, беспокойно осматривали территорию части. Антон заметил волнение парня и сжал его руку в своей. Автобус тронулся и оставил позади себя административные и спальные корпуса, которые через неделю примут в свои объятия новичков. Дорога по трассе немного успокаивала, за окнами мелькали бескрайние поля, лесные пейзажи. — Тебе страшно? — спросил Антон, заранее зная ответ. Рома не ответил, но по его взгляду и так все понятно, — Тебя кто-нибудь встретит? Пятифан помолчал, после чего пожал плечами и сказал: — Наверное, нет. Сам на автобусе до поселка доеду. Петров немного нахумрился и ненадолго погрузился в мысли. — Хочешь сегодня остаться со мной? — наконец, произнес Антон. Рома вскинул брови и вопросительно посмотрел на парня, — Ну, чтобы немного прийти в себя, привыкнуть и не тащиться домой к ночи… Пятифан сразу расплылся в улыбке. Он не говорил Петрову о своих чувствах, не делился тем, что сейчас творилось у него в душе, но Антон понял это сам. И это заставляло Рому любить еще сильнее. — А твои родители? — Они не будут против, — Петров улыбнулся, сжимая руку Пятифана чуть крепче, и смиренно положил голову на его плечо. Наконец, природа за окном сменилась на городские окраины. Автобус двигался по уже привычному маршруту, и подъехал к военкомату. Перед воротами суетилась толпа встречающих, в которой Антон увидел свою семью. Транспорт остановился на парковке, с которой два года назад не такие взрослые, не такие окрепшие, не такие опытные, не такие храбрые ребята отправлялись на службу. Родственники и друзья, оставшиеся за воротами, встречали солдат радостными выкриками. Но прежде чем парни разбредутся по домам и окончательно распрощаются, предстоит небольшая формальность. Ронжин отвел солдат на небольшое тренировочное поле за зданием военкомата, где парни встали в шеренгу. Капитан стал подходить к каждому, жать руку и благодарить за службу. — Все вы были отличными бойцами! — громко произнес мужчина, — Я от всей души благодарю вас за смелость, отвагу, мужество! Когда прозвучала команда «вольно», бойцы стали радостно восклицать, апплодировать, прощаться между собой. К Антону и Роме полетел Миша, уже не в силах сдержать слезы. Он сбивчиво что-то говорил, благодарил парней и бросился им в объятия. Это так и тронуло до глубины души, что даже у Пятифана в горле встал ком. Петров сдерживался, как мог, но все же уронил пару редких слез, крепко обнимая Богданова, который всегда помогал и добросовестно хранил в секрете любовь двух парней. — Я т-там брата видел, — сказал Миша. Он понемногу успокоился, но голос его все еще дрожал, — Пойду, п-пока его родители заживо не сожрали. — Давай, брат, — ответил Рома, похлопывая друга по плечу. Богданов быстро, почти бегом удалился от парней. Он обернулся, последний раз помахал на прощание, после чего скрылся за углом военкомата. Антон и Рома какое-то время стояли молча, не двигаясь, и пытались справиться с эмоциями. После они переглянулись и одновременно направились к Ронжину, который сейчас разговаривал с некоторыми солдатами и отдавал напутствия. Когда он заметил, что Петров и Пятифанов приближаются, то отошел от толпы солдат и завел руки за спину, чтобы никто не мешал разговору. Юноши медлили. После случая с доносом отношения между начальником и подчиненными немного попортились — уже не было прежнего панибратства. Но парни себе бы не простили, если бы достойно не попрощались и не поблагодарили капитана за все, что он для них сделал и за все то, чему он их научил. — Леонид Васильевич, мы тут… — наконец сказал Рома и начал рыться в сумке. Он извлек оттуда бутылку и протянул Ронжину, — В общем, подарок от нас… Капитан опустил взгляд и увидел ликер. Тот самый ликер, который он пил сам и предлагал воспитанникам после несчастного случая на льду. Сердце мужчины наполнилось теплом, и он не смог сдержать улыбку. Он бережно принял подарок в свои руки. — Выпейте потом за нас и нашу службу, — сказал Антон. Голос его плавал от волнения. Ронжин окинул солдат взглядом, а в груди у него словно бушевал пожар. «Хорошие, все-таки, парнишки» — подумал капитан и окончательно забыл обо всех своих предрассудках в их сторону. Он долго и крепко пожал руку Антону, а затем Роме. — С Богом, — на выдохе произнес Ронжин, часто моргая и стараясь смахнуть с ресниц слезы. Петров и Пятифанов широко улыбнулись и, в последний раз, отдали начальнику честь. Капитан проводил удаляющихся парней взглядом, после чего незаметно вытер глаза тыльной стороной ладони и заботливо прижал к груди подарок. Антон и Рома, сами того не замечая, ускорили шаг. Они задержались у стены военкомата, за углом которого их ждала не просто толпа встречающих, а новая жизнь. Петров сделал шаг, обернулся и внимательно посмотрел Пятифану в глаза. Он улыбнулся, протянул руку и сказал: — Ну что, пойдем? Последние крупицы страха растворились, и Рома улыбается в ответ. Он взял Антона за руку, ощутил мягкую кожу и сжал его пальцы. Рома заступал на службу с желанием найти свое место в жизни. Этой цели он достиг. Место его здесь — рядом с Антоном.