“Как прекрасно путешествовать по таким местам. Казалось бы, ты остаёшься на одну, две, хоть дюжину ночей, но каждый подобный вечер и медленно плывущий после мрак так греет душу. Раскрываясь лепестками как жаждущая воды роза, дух утопает в умиротворённости, раны заживают, проблемы уходят, всплывая темными пузырями вверх.”
Роскошная расчёска из злата и, вероятно, платины, на своём гребне была сделана из затупленных корешков какого-то твёрдого дерева. Её рука медленно тянется вслед, и вскоре кудри немного расправляются, становятся упорядочение. Рога девы ещё не так сильно отросли — хотя корректнее будет сказать рог, ведь правый рос столь медленно, что легче уж сказать, что не рос вовсе. Но это не имело значения сейчас — она будет привлекать внимание людей, а не горбато скрываться в какой-то одёжке поверх. Несмотря на то, что некоторые находят копыта непривлекательными, Фелосиаль удивительно украшает свои подковы, ухаживает за ногами и даже носит подобие обуви — перетянутые через всю “ступню” упругие ленты приятно греют и уменьшают риск скола или десятка мелких камешков под подковами. Именно свои копыта она и вычищает — те красиво блестят и более походят на необычный элемент одежды. Ворсяное полотенце проходится по площади спины, спускаясь то ниже, то выше. Ароматические масла уже удержали запах осенних ягод на её шее, а вода практически полностью стекла с грациозного тела. Новые одеяния — вероятно так же краденые — уже сияют на расслабленном и отдохнувшем теле. На крупные ушки вешается, казалось бы, нелепая пара серьг, но Фелосиаль удивительно обращает их красивыми аксессуарами. Одно кольцо, второе... Трёх будет достаточно. Ногти, браслеты, даже ожерелье — она разоделась словно бы на бал в роли главной принцессы, однако её ждёт обычная прогулка с двумя приятелями. И вот, когда на её губы нанесена помада из непахнущих трав и глиняных смесей, которую та купила ещё “дома”, лёгкий шепот у самого огонька, один вздох — и она наконец выходит.. . .
Тяжелый кашель — под капюшоном он наконец вздохнул, ощущая небывалую лёгкость. Ду-Эйн подал ему кусок хлеба и тонко нарезанное копчёное мясо, обернутое сверху жиром и салом. Пальцы кузнеца аккуратно скинули кусочки жира вниз и тот неохотно откусил. Две крупные фигуры сидели за лавочкой перед буйным потоком воды, который, тем не менее, их речь не прерывал. — Не переживай, дружище. Я уверен, что всё сложится наилучшим образом. Я в тебя верю! Деорум немного задержал жевательное действие, однако после сразу же ускорил его темп чтобы возразить. — Я понимаю, тяжеловато поверить в то, что нечто подобное нам раньше удавалось за... За сколько? День-два, неделю дам максимум. Но и ты ж унываешь больше моего, хотя Айра вроде как моя жена. Ну чего ты грустный такой? — Ду-Эйн, — сказал тот, наконец закончив с перекусом, — твои попытки подбодрить меня тщетны, ведь я вроде бы в нормальном настроении. Просто при тебе не нужно создавать иллюзий. СонДжо улыбнулся, посмотрев в глаза Маллеуса. То, что другие находили устрашающим, Ду-Эйн находил очень даже нормальным. — Слушай, ты давай там как-то бодрее будь, ладно? А то такое вот твоё уныние вообще ни в тему, понял? Давай, не найдём здесь, пойдём дальше! Да и ты сам подмечал, что мы как по провидению идём, и у тебя боли закончились! Всё ж славно будет, ты не парься так люто. Деорум молчал — он опустил взгляд на плитку, у которой суетились мелкие птички. Ещё один тяжелый вздох, и те быстро разлетелись. — Почему ты веришь в меня? — неожиданно молвил Маллеус. — Ч... Чего? Что за глупый вопрос? — Тогда, на горе, ты упал близь Айры, тянулся к ней, хотя был очень тяжело отравлен. А она ведь кто? Что-то на подобии помеси суккуба, человека и мимика. В ней ты увидел именно человека — не со стороны расы, а со стороны её души. То же самое и про других могу сказать — в Силусе ты увидел почти что младшего брата, в Кербраре — хорошего друга, а во мне ты видишь то, чем я давно не являюсь. Ду-Эйн саркастично задрал глаза, словно Маллеус сказал какую-то небылицу или абсурд. — ... И ты знаешь обо мне почти всё, Ду-Эйн. Ты знаешь, что я не лекарь, что я не герой и уж тем более не рыцарь или паладин. Я — потрошитель, убийца. Всё то, что я создал — все эти инструменты, доспехи, орудия — всё это лишь малые кирпичики в моей тропе к мести. И путь мой кровав и жесток. А ты веришь в меня как в того, кем я мог бы стать, но кем точно не являюсь. Раз ранее за лидера у нас был Кербраре или ты, то теперь эта ноша на мне — решения, идеи, тактика. Ты доверяешь мне, и я понимаю из-за чего, но не понимаю почему. И я повторюсь вновь — почему ты в меня веришь? Почему ты видишь во мне собрата? — Потому что, — сказал тот наконец, тяжело вздохнув, — потому что ты, даже будучи в теле той машины, проявлял повадки типичного такого человека, я уже молчу про голиафскую твёрдость и решительность, а никакая машина такого не заменит. Да и бляха муха, ты решил мне тут лекцию зачитать о том, какой ты “ути-пути, злой злюка”? Мужик, ты в ситуации с двумя равноценно дерьмовыми выборами вырвал третий, мать его! Случайность это, ты такой или нас направляет кто-то — да даже хоть всё вместе, ты не забывай, что именно из-за тебя мы здесь! В плане... Блять, в плане не того, что из-за тебя Айра в таком состоянии, а что ты без промедления начал искать лекарство, что мы вот так полетели, что теперь мы на другом континенте ищем книжечки! Так что давай, хватит уже страдать ху... Хватит прокраст... Прокр... пакро... — Прокрастинировать. —Во, во! А то эти слова заумные, язык заплетается иногда, и вот совсем не выговоришь с первой попытки... О, кстати, ещё будешь?. . .
Маллеус показывал другу часы — точный механизм практически не шумел, выглядел, в силу мраморных пластинок, крайне эффектно... Когда-то Кербраре подарил ему эти часы как символ старой дружбы. СонДжо оценил такой ценный дар, подметил пару изящных деталей и Маллеус рассказал и про них. Время летело так незаметно в этом обычном разговоре по душам, когда они вдвоем просто болтали обо всём, о чём приходилось. Может, это в Ду-Эйне было настоящей способностью — он мог так просто разговорить любого своего товарища, что порою казалось, будто СонДжо чуть ли не обладает какой-то странной аурой упрощения. Фелосиаль стояла позади них всё это время — её ушки слышали весь их разговор, и та понимала, что стоит ей подать о себе знать, как вероятность вновь застукать двух друзей вместе становилась равна практически нулю. И тем не менее, неаккуратное движение копытцем, и оба обернулись на неё. Ду-Эйн тут же встал, и, будучи в хорошем настроении, пошёл за дамой. Маллеус же вновь стал крупной тенью позади них. Двигались они вниз к открытым вечерним лавочкам, в которых за небольшую цену продавались различные сладости и, как выражалась дама, “вкусности”. Как раз парнокопытная и несла с собой мешочек имперского золота, отлитого небольшими монетами. Подойдя к лавке, где женщина средних лет продавала обжаренные, небольшие, тонкие колбасы в яичном кляре и сухарях, Фелосиаль тотчас купила сразу 9 штук. Пока радостная дама приготавливала шпарящее масло, Маллеус на удивление без всякого подозрения огляделся, дабы понять, куда же пойти. Ду-Эйн без слов показал рукой на дальнее небольшое заведение с парой открытых столиков, где было комфортно присесть. Еда была горячей и необычайно вкусной — оказывается, можно готовить даже так! СонДжо расхваливал вкус такой быстрой на готовку еды, а Фелосиаль пусть и с опасением, но всё же доедала уже вторую палочку. Маллеус не отставал, и, если ранее он походил на грозного паладина, теперь же ничем от обычного люда, окромя одеяний, отличен не был. Уже выбрав столик, тот помог Фелосиаль за него присесть, что даже для Ду-Эйна было небольшой, но невероятно приятной неожиданностью. — Что это за заведение? — спросил Кузнец. — Это? “Кафе”. Ну, тут так называют, хотя говорят, что название как-то с юга пошло ещё во времена до массовых воин. Это такое вот заведение для лёгкого перекуса. Ещё вот есть побольше, только если у нас чаще встречаются бары и пабы различные, ну вот где можно выпить хорошенько, то есть такие, где чисто покушать приходят. — О-о-о! Мне Айра как-то раз про такие рассказывала ну месяца два к ряду о таких, только название вылетело из головы! А как называются? — Ну, это что-то вот тоже из разряда юга, юго-востока. На “Ре” ... — Ресторан, — добавил Маллеус. — Вот! Ресторан. Я бы хотела там посидеть. Представьте! Я, с кубком старого вина где-то с низин Терра-Ле-Фатта, сижу на балконе такого вот ресторана, гляжу в прекрасный закат лазурного моря... И рядом прислуга бегает, какой-нибудь робкий мальчишка, и я ему такая “Эй, малыш, подай госпоже салата...”, а он такой “Да, госпожа...” ... — ... “Вам надо меньше жрать.” — тут же пошутил Ду-Эйн, от чего Фелосиаль насупила брови, но раздалась хохотом, как и сам Голиаф. Заказав себе салата, дама так же положила пару монет “подороже” за своих друзей: Маллеус попросил мясо в горных травах с таким же горным вином, а Ду-Эйн решил взять себе легкий суп с птицей. — ... Так, мои мальчики, ну что? Завтра последний рывок? Я вот уверена, всё шикарно будет. Так что давайте покушаем хорошо, завтра у нас дел не мало... Нам же вечером, верно? — Да. Ду-Эйн, достань, пожалуйста, письмо. — ... Та-а-ак... Во! Смотри, Барашек! Завтра, вечерком туда притопаем... Главное не забыть его. А так всё шикарно будет, уверен, что Белка там тоже будет. Держи, посмотришь на богатую жизнь. — Белка? — спросила Фелосиаль. — С детства привычка клички давать. Но не обидные, а хорошие. — И поэтому я — Фасоль?! — Так это ж Звездочет сказал! Аха-ха-ха! ... Во время перекуса молчал лишь Кузнец, который на удивление элегантно разделывал своё мясо и без лишних прикрас попивал маленькими глотками такое знакомое своими ароматами и вкусом вино. Ду-Эйн постепенно поглощал свою порцию супа, а вот Фелосиаль показательно нанизывала каждый отдельный листик, ломтик помидора и сыра на вилку, оттопыривая при этом мизинец со своим накладным длинным ногтем и парой колечек. — ... Ах, мисье, Ваши манеры так напускны и жалки! Посмотрите на себя, вы же вылитый варвар, хо-хо-хо! — Госпожа Фелосиаль, Вы этого... Жрите и не подавитесь! — Да Вы на себя посмотрите, у Вас ложка надкушена! — Чего?! Где... Ах ты! Лишь Деорум спокойно ел, а его брови немного упали в утомлении после такого долгого пути. Тем не менее, тот позволил себе всё же насладиться этим прекрасным моментом. Со стороны они ведь походили на троицу друзей — сюда бы и остальных, и было бы прекрасно... Но Кербраре должен следить за обстановкой на передовой, буквально наблюдая за действиями Морталиса в границах Терра-Ле-Фатта; Силус ныне рыщет в библиотеках Атлантиды и держит политическую ситуацию в небольшом контроле, а остальные... А остальные — последний оплот Ле-Фатта. Стил и Кастелла ныне ведут наблюдательную и защитную деятельность — Маллеус им в помощь создал и выдал хорошее снаряжение в виде скорострельного арбалета, мощного огнемёта и небольшого набора вооружения из его личных запасов. Диеромус же... Мысль о нём тяжела и полна надежд — ведь он лишь ждёт своего часа, но совсем не в Агентстве. Воспоминания полились рекой.. . .
После окончания первого задания те стояли в руинах разрушенного особняка. Его металлическое тело склонилось перед великаном Сиостом, которому Маллеус оставил свой топор. Ду-Эйн помог встать Силусу — осознав всю ошибочность своих действий и разбитую организацию “преступников”, те только тогда осознали, какую же ошибку они совершили. Последняя воля бывшей Королевы Фей — Форзы — ныне упокоена в виде единственного из подданых, кто знал правду. И ведь Рован был прав — он последний, кто слышит тихий плач их прекрасной, но давно позабытой в легендах властительницы... Их команда безжалостно терзала тела тех, пожалуй, единственных из рыцарей, что помнили былые сказания о доблестных воинах, что помогают простому люду. Слово волчья стая, они перебили почти всех — будь тогда у Маллеуса живые глаза, он бы проронил слезу печали и скорби от осознания того, что же они натворили. Отдав свой топор Сиосту, сыну лидера того ополчения, что рыдал от смерти своего, вероятно, приёмного отца, Деорум понял, что теперь он будет обязан доделать ими начатое. Клятва изменить ход вещей, попытка пройти по последнему из наилучших вариантов — тогда их судьба решилась окончательно. Его душа была неправильно закреплена в том жалком механическом теле, а проклятье вбило её как деревянный брусок в металлическую форму. Но тогда он вспомнил, что и сам когда-то ронял слёзы над теми, кто был так же бесславно убит. И он, и Ду-Эйн, и Силус — они поклялись исправить свои ошибки, поклялись взять на себя ответственность за свои поступки. Та сфера в его Кузне была запечатанной душой Форзы — душой, тело для которой Маллеус поклялся восстановить. Она была Реликтоносцем, и за свою жизнь завладела Реликтами к каждой костяшке своих пальцев. Но то, что он с ребятами нашел за спиной убитого лидера той бедной группы было поразительным — это было подобие небольшой усыпальницы, в структуру которой был впечатан один из Реликтов — её Око. Ныне, этот драгоценный камень невероятной мощи был встроен в голову Маллеуса. Но как он был глуп, размещая его в себе — его дух был слабее, чем дух Форзы, и от того Деорум раскрыл потенциал столь мощного артефакта в минимальной степени, обрекая себя на усиленное давление от проклятия. С тех пор их жизнь стала куда более интересной — после этого задания, Маллеус и Силус отправились за Железным Деревом, карту которого купили у одной хитрой эльфийки — Эл’Рии, а там и спасли её же товарищей. В это время, Ду-Эйн только начинал адаптироваться к социуму — на людях гнул несгибаемые объекты, а после пытался перепить Кербраре, и всё на деньги. Чем закончилась та пьянка уже никто не узнает, ведь спящими их нашли Силус и уже облачённый в полуорганические доспехи Деорум. За те вырученные деньги с железного дерева и его листьев, они позволили себе много чего — хороших ресурсов, еды и даже ремонт в агентстве Зел. И то было прекрасное время, спокойное — казалось, что всё будет хорошо. Мяса осталось относительно немного. После, они пошли на королевский турнир, где Эхо Волны выступал в роли их гладиатора, а Ду-Эйн с Кербраре старались прервать покушение вампиров на короля, который и устроил этот турнир. Тогда Маллеус, для закрытия спин товарищей, пробрался в катакомбы под местом проведения турнира, полетел сражаться с каким-то мерзким комком плоти, и прибежал обратно только тогда, когда свора вампиров атаковала короля. Бедный старик пал в мучительной смерти, передав свой титул единственному из достойных — Доменик принял титул тотчас, но вампирские отродья только и ждали момента получения короны новым королём. Один ритуал — и в мгновенье то прекрасное место разрушилось в шторме из самого пространства; вампирский полубог пробудился и жаждал испить крови всего царства. Мясо оставалось на языке, его соки стекали, а слюна заполняла рот. Из рассказов Силуса, с того момента всё было как в полусне — Ду-Эйн схватил Кербраре, за ними пошел Доменик, прикрывая спины, и те кое-как доковыляли до какой-то разрушенной башни. Оказалось, что один из домов вампиров решил призвать могущественного духа — Первородного, “Бога” вампиров, и у них почти получилось. О чём жалел Деорум — его там не было, и он не кромсал толпы нежити со своими друзьями. Он выпал за границы реальности, где Первородный и был расположен, и именно там он нашёл то, что сдерживало тот дух — Реликт Путей. Именно с его помощью он вернулся из того небытия обратно и помог товарищам в осаде замка лидера дома тех вампиров — Лукарда. Лишь совместно, те смогли одолеть его и "вернуть Звезду на Небосвод" через прерывание ритуала призыва Первородого на материальный план — то была славная бойня, и как бы ни старался вампир, одолеть их он не смог. Ещё один намеренный надрез и сильный, до стука зубов, укус. А дальше — небольшие путешествия, столкновения Инферно пойми с кем, прорывы демонов, знакомство с Экстрисом, охота на монстров, застолье у пространственного мага Митрина... И то, с чего начался их путь за лекарством для Айры. — Мал? Ты как? Чего задумался-то? — спросил Ду-Эйн. — Да так... Решил кое-что вспомнить. И теперь они здесь. Он доел своё блюдо — отодвинул в сторону пустую тарелку и попросил у рабочего заведения воды.. . .
— ... Блин, так офигенно путешествовать! Да и нас трое, шик, нет лишних ртов и нет лишних проблем... — Это ты с Силусом не ела ещё, он такой обжора бывает. Помню, кабана завалили, ну принесли на жарку. Так он как голиаф ел! — Да судя по тому, что ты выхлебал чашку супа за минуты 3, вы не едите, а жрёте! — Ну барашиков всяких, овечек — это конечно да, особенно с корочкой и мёдом, м-м-м... — подстёгивал девушку Ду-Эйн. И опять Маллеус впал в раздумья. Он ведь столько лет не был по-настоящему живым — его душа как-то неправильно перенеслась в механическое тело того железного автоматона. Он потерял что-то — нет, скорее даже практически выронил из рук, словно бы удерживая над обрывом дорогого человека из последних сил. Почему? Почему он помогает Ду-Эйну? Почему он взял на Кузню Фелосиаль? Почему не поступил с Немеей так, как поступал бы раньше? Возможно, потому что он попытался вновь вернуть свою человечность? Да... Да. В том старом теле дробить черепные коробки было значительно проще, ведь душа почти стала напоминать его тело. Эта кровожадность — она с тех самых пор была в его крови, была частью его самого. Ненависть, злоба — то, что заменило большую часть той почти утраченной части его души. И ему было так просто дышать — так просто расслабить тросы механизмов, а позже и мышцы лица, когда по его рукам текли ручьи горячей крови, а в холодном воздухе витал аромат внутренностей, что совсем недавно восседали в чреве очередного противника. Кербраре видел это, и после многих лет дружбы уже просто закрывал глаза на эту животную ненависть.Его зубы сжались сильнее, но Маллеус не подал виду.
Он понял, что ошибся, начав об этом думать. Его глаза ненормально не моргали, и Маллеус понял, что жевал абсолютно неправильно, словно бы с яростью обгладывал чей-то череп. Этот приступ вновь напал на него — он ощущал его на протяжении всего их пути. С самого того дня, когда они с Кербраре допустили свою самую роковую ошибку. Дыхание понемногу выравнивалось, и пусть — он молил любого, кто услышит его глас заточенной в гниющем теле души — пусть они не заметят его сейчас, пусть Ду-Эйн поймёт! — Малина, у тебя вилка... Он дёрнулся — опять пришёл в себя и постарался выгнуть вилку обратно. Немного свёл брови — это было неестественно, словно его лик — это маска марионетки. Ду-Эйн продолжал говорить с Фелосиаль, словно бы незаметно отвлекая её от этого странного зрелища — в его руках вилка распрямилась сразу же. — Мы тут этого, обсуждали ту хрень с картой. У меня тут мысль появилась... — Я... Я слушаю, Фелосиаль, — сказал спокойно кузнец. — Так вот, короче, давай я завтра бахну себе на одежду пару символов с той карты — вдруг, кто узнает, подойдёт, а может и бровью дёрнет. И потом уже никуда не денется! Моя обворожительность, ловкие ручки — пару минут, и любой или любая будет в моих цепких лапках! — Это... Любопытно. Имеет смысл найти того, кто поймёт руны, если мы хотим попутно понять, как использовать карту. — Так, а теперь мне объясните ещё раз, прям по пальцам — на кой нам карта эта нужна? — При любом из исходов, нам необходимо понять, куда двигаться и что делать. Если точки на карте — крупные города, столицы стран или сами страны, то посещение и их библиотек будет рациональным. А если карта будет ещё и с разметкой, то это позволит нам точно измерять то, куда мы сможем выпрыгнуть на Кузне. Для нас это небольшой шанс получить ценный ресурс и приоритет в гонке со смертью. — Хм, вот как. Ну и раз на то пошло, то согласен, надо будет как-нибудь согнуть пару прутков в эти закорючки, а там как сложится.. . .
Они гуляли уже ночью — Фелосиаль держала в руках элегантный, даже слишком вычурный стаканчик с белым вином, а в рука гроздь винограда. Ду-Эйн попивал обычное пиво из крупного деревянного бутыля, Деорум шёл позади и руки его были скованы позади тела. Последний изредка вкидывал пару уместных фраз, стараясь переключить своё внимание на другие вещи. СонДжо травил анекдоты, Фелосиаль его дразнила, перебивала, иногда внаглую даже толкала, но Ду-Эйн воспринял это нормально, как обычную шутку. Что-то в Фелосиаль всё же было хорошее — она была пусть и с крайне ярковыраженным характером воровки, но словно воровать для неё — это зависимость и не более, словно бы это было для девушки так же естественно, как и дышать. Вот и в этот раз она украла ту самую вилочку, ведь если не серебро, то хотя бы посеребрённая! Но, даже несмотря на, пожалуй, немного странно выглядящие рога, она была крайне привлекательной дамой. Острые черты лица, мягкая улыбка, загадочный взгляд, хорошие украшения, сладкий голос... Ду-Эйн вряд ли испытывал к ней какой угодно романтический интерес, но отрицать этих факторов он не мог. Да и не разделял он этой врожденной черты голиафов к “полигамии” — за заумным словечком Маллеуса скрывалась интересная особенность их культуры. В силу того, что их тянет к свершениям самых сложных достижений; что с самого детства их, в основном, воспитывают в адских условиях горных хребтов; что в них взращивают стальные характеры и готовят к самым тяжким сражениям — не удивительно, что вопрос о создании семьи лишь временный, и редки те голиафы, что не имеют хотя бы одной жены или одного мужа ради продолжения рода. И тем более не удивителен тот факт, что вся родня Ду-Эйна — от разных матерей. Хотя Маллеус рассказывал, что у него в поселении, в основном именно у женщин были, как выразился бы Кербраре, “гаремы” из мужчин. Это иногда доходило до крайностей и превращалось в почти-что культы личностей, что, в свою очередь, не нравилось Ду-Эйну. Он был и есть однолюбом-романтиком, и как бы за ним чуть ли ни бегали, подобного фанатизма он не разделял совсем. Наоборот, ему так нравилось быть с Айрой наедине — её внешний вид был единственным, что напоминало о нечеловеческой природе возлюбленной. На кулоне, который он носил с собой всё это время, была небольшая, совсем крошечная картина, которую и нарисовала Айра — на ней была она, он и место для их будущего ребёнка. Вот поворот — СонДжо уже привык ко всем этим запутанным городским улочкам, хотя перемещаться по ним было немного проблематично в силу его размеров. Пусть на фоне обычного человека он и был крупным, такая высокая компания словно бы ещё сильнее удлиняла его, пусть для голиафа он был совершенно обычных размеров. Улица, бульвар, парк... Как удивительно. Всему этому не было времени построится в реалиях Терра-Ле-Фатта, и от того участь этой страны для СонДжо становилась ещё тяжелее. Он не хотел, чтобы место, которое тот, пожалуй, мог бы назвать домом, в конечном итоге стояло первым на истребление со стороны Морталиса. Почему — почему в их мире всё решается насилием? Неужели никаких переговоров и быть не должно? Неужели всё то, к чему им теперь нужно стремиться — это попытка пережить очередную войну? И ведь близок тот час, никакой Деорум, никакой Принцепс со своим огромным механическим рыцарем им не поможет, если против них скинут десяток таких же гигантов. Зачем этому чертовому эльфу убивать своих детей? И если Айру и ту малышку они и спасли, то что на счет тех, кого спасти не удалось? Все эти размышления, все эти вопросы вызывали в нём лишь праведную ярость, но если Маллеус мог сорваться на ковке снаряжения, то Ду-Эйн копил ярость как монеты в крупном кошеле. И наступит тот час, когда этот поток ярости вырвется наружу — и как же он желает, чтобы тем, кто эту ярость на себе испытал, был бы именно Белиал.Но теперь их должен был ждать лишь сладкий сон.