***
Головная боль преследует её с самого утра, волнами распространяясь во лбу, висках и затылке. Невыносимо пульсирует и вызывает желание раздавить себе всю черепушку. Вики накрывает лицо подушкой, прижимает так сильно, что кажется, будто вот-вот вдавит себя в кровать. Лежать на спине всë ещё больно — на самом деле ей везде больно. И на боку, и на животе. Сейчас она хотя бы одна в комнате. И вольна корчиться на этой постели сколько хочет. Вот только достойная ли цена уединению — боль? Вики могла бы уже давно встать и попросить дать обезболивающее. Но вместо этого снова выбирает мучения. Кто знает, когда закончится благосклонность её похитителей. Однажды им точно наскучит слушать её страдательные вздохи. От большой руки, ободряюще охватившей щиколотку, Вики моментально вскакивает. О чём сразу же жалеет, стоит комнате неистово закружиться, а её очертаниям безоговорочно поплыть. С трудом сосредоточив взгляд, она узнаёт Бонта перед собой. И заботливый вид его вызывает в ней только тошноту. В тёплые серые глаза совсем не хочется смотреть. — Сильно болит? — Он помогает ей лечь обратно на подушку, словно она инвалид, а не обычный человек с ушибом и сотрясением. Вики не отвечает. Решает, что по её внешнему виду можно запросто понять внутреннее самочувствие. Глупо строить обиженную с похитителями, но она и не пытается. Просто не хочет говорить. Ни с кем. Как и не хочет слышать собственные мысли, но они всë повторяют в голове одно и то же несметное количество раз. И мигрень только усиливается. Ощущение лёгких, почти невесомых прикосновений Бонта к виску вгоняет в отчаяние. Он гладит её как ручную зверушку, не спрашивая разрешения, не интересуясь её мнением. Так будет только продолжаться, с каждым новым разом заходя всë дальше за рамки дозволенного. Пока однажды… Она не хочет об этом думать. Теперь она почти что вещь. И прав у неё не больше, чем у вешалки. — Сейчас принесу тебе таблетки, — вдоволь наигравшись с её волосами, он поднимается с кровати. Смотрит с мгновение, будто хочет что-то сказать. Или ждёт чего-то. Вики даже не переводит уставший взгляд с потолка. Она не станет благодарить его за заботу. Скорее подавится этими таблетками насмерть, чем скажет заветное «спасибо». Это определëнно не та тактика, которая поможет спастись. Но полное, беспрекословное принятие себя, как жертвы, на второй день — слишком подозрительно, не так ли?***
К обеду ужасное самочувствие немного отпускает. В теле появляются силы на то, чтобы встать с кровати и спуститься на кухню. Деревянные ступени на вид новой лестницы почти не скрипят, но Вики всё равно ступает осторожно, контролирует каждый свой шаг, точно не уверенная в том, что в её небольшие дозволения входит разрешение покидать спальню. Живот требовательно бурлит, нередко скручивая болезненными спазмами. Неудивительно, ведь в последний раз она ела позавчера вечером перед вылазкой в лес, остановившись в придорожном кафе. Это были самые жирные блинчики в её жизни, которые она запила горьким крепким кофе без единого намёка на сахар, но сейчас и это покажется ей высшим шедевром кулинарии. Зато у неё есть тёплые пушистые носки, и ноги теперь совсем не мёрзнут — ещё один акт «заботы» от Бонта. Вики с трудом подавила в себе гордость и непреодолимое желание пойти босиком, как только увидела новую упаковку в пакете с другой одеждой. Новой. Её хотя бы никто не носил до неё. Хоть что-то своё в этом чужом доме. И то, если захотят — запросто отнимут. Вики здесь ничего не принадлежит, даже если и куплено изначально для неё. И она сама себе тоже не принадлежит. Со стороны чёрного входа в глубине дома доносится негромкий разговор. Один из голосов явно принадлежит Малю. Он говорит на несколько тонов ниже Бонта, отчего всегда звучит опасно. Даже когда обсуждает самые обычные вещи. А второго Вики не может узнать, но это точно не его брат. Подкравшись ближе, она прижимается спиной к стене, не решаясь выглянуть из-за угла. Было бы полезно запомнить лица других причастных к похищениям людей, но результат не стоит риска. Едва различимые обрывки фраз складываются в полноценный диалог, который можно подслушать без особого труда. — Когда я говорил, что ты должен приводить заблудших, я не имел в виду, что их нужно оглушать ручкой ножа по шее, — Маль говорит раздражённо, как обращается начальник к подчинённым. Вероятно так и есть. Только титулы иные. — Раньше ты не жаловался, — голос незнакомца бархатистый, глубокий. Подобными голосами озвучивают привлекательных антигероев в современных фильмах. Такой хочется слушать. Нет, между ними явно не отношения контроля и подчинения. Они общаются словно давние друзья. — Она — девушка, а не пушечное мясо. Посланница богов, — Вики чувствует, как дыхание безоговорочно сбивается с очередным упоминанием Маля того, что её приход в культ был не её собственным невезением, а решением свыше. Она прижимает ладонь к груди, будто может замедлить бешеный ритм сердца. — Ты мог сделать её калекой. — Ты решил к ней прикипеть только из-за того, что эта девчонка — последствие обряда? В ответ следует тишина. Вики старается вовсе не дышать, опасаясь быть застуканной. — Что там с церемонией? — спустя время спрашивает Маль, проигнорировав вопрос. — Верховный считает правильным, чтобы праздник состоялся после солнцестояния, но если вы хотите жениться на ней оба… Жениться? На ней? — Я настаиваю. — Как только поправится, так сразу можете приступать к подготовке. Мир в миг мутнеет перед глазами. Рисунок мелких белых пионов на голубых обоях двоится. Вики тяжело сглатывает и отступает назад. Пятится обратно в сторону лестницы, едва не спотыкаясь о собственные ноги. Ни о какой еде уже и речи быть не может. В неё сейчас даже глоток воды не влезет. Она позволяет себе выдохнуть, только когда приваливается спиной с плотно закрытой двери. Ноги не держат, Вики скатывается вниз и садится прямо на пол. Пальцы сами цепляются за волосы и с силой дёргают. Будто боль может вернуть ощущение реальности происходящего. Почти как ребёнок, искренне верящий, что выйдет из сна, если сильно ущипнёт себя. Не выйдет. Потому что это не сон. Судьба снова кидает её лицом в грязь всего мира и показывает, что скрывается за простой и спокойной жизнью, к которой привыкла Вики. Легко гнаться за приключениями, когда не знаешь последствий. Проходит минута, две. Взгляд следит за тонкой стрелкой, рывками скачущей по циферблату. Желудок скручивает из-за отсутствия пищи. Но она не встанет. Ей больше не хочется выходить из комнаты. Следующее, что врезается в память, после бездумного сидения в комнате — яркий запах еды, настолько вкусный, что во рту скапливается слюна. Вики обнаруживает себя в мягком кресле в доселе незнакомой комнате. Видимо, она всё же отключилась, и они принесли её сюда покормить, потому что с обычного стула она бы просто свалилась. А так от падения её удерживают высокие валиковые подлокотники с обеих сторон. На круглом столе напротив стоит глубокая тарелка с рагу, от которого тонким шлейфом вверх струится белый пар. Торопливо заходит Бонт с ложкой и стулом под мышкой. Напряжённое лицо расслабляется, когда он замечает, что Вики уже пришла в себя. — Я нашёл тебя без сознания в комн- Она перебивает его слишком резко. — Я знаю. Не нужно ей объяснять самые простые вещи. Вики может и упала в голодный обморок, но не напивалась до потери пульса, чтобы забыть что-то. Уголки губ Бонта опускаются. Он открывает рот и… молчит. Снова. И только глаза смотрят с таким сожалением, что становится дурно. Будто она похищена не по его воле. Будто не он сам с обожанием в голосе произносит, что она дар богов. Она ненавидит этот взгляд. — Тебе нужно поесть. Вики надеется, что он уйдёт. Но Бонт, передав ей ароматную тарелку в руки, садится за стол и подпирает кулаком подбородок. И продолжает смотреть. Несколько иначе следит за тем, как она зачерпывает бульон с овощами и, совсем не подув, засовывает ложку с горячей едой в рот. Язык нещадно обжигает, но она только кривится. Рагу великолепное. Вики корит себя, что не может удержаться от блаженного закатывания глаз. Ещё больше — за то, что на короткое мгновение, длившееся меньше секунды, ей становится легче. Будто закрыв глаза, она теряет связь с реальностью и возвращается домой. Туда, где отец ждёт её с распростёртыми объятиями, в которых всегда тепло и уютно, где они вдвоём будут готовить лазанью, изредка поглядывая в экран телевизора на кухне за сюжетом какого-нибудь дешёвого сериала и обсуждая персонажей. Раньше они нередко проводили так время вместе. Вики бывало даже сбегала с лекций, если чувствовала, что сильно соскучилась по отцу. И он ни разу не корил её за это. Только шутил, что однажды в универе все прознают о её «срочных делах». Она обещала, что когда-нибудь завяжет с этим. Но снова и снова срывалась с занятий. Вики будто и правда сейчас дома. Но вот она открывает глаза. И перед ней только улыбающийся Бонт. И совершенно чужой дом. — Вкусно? Вики скорее продолжает есть, чтобы боль от горячей еды перекрыла боль в душе. Впрочем, ему и не нужно её подтверждение, он и без того видит, что блюдо ей понравилось. И, вероятно, именно это и побуждает его начать очередной разговор. — Маль готовил, — Бонт переводит взгляд в сторону.— Я вот не умею. А он всë может. Не пропадёт без меня. Глаза непроизвольно слезятся. Вики смаргивает, замечая, как несколько капелек падают в тарелку. Медленно стекают по фарфоровым стенкам, растворяясь в бульоне. Интересно, отец уже знает о её пропаже? Или он так и сидит в своём кресле-качалке, читая ветхую газету с круглыми очками на переносице, в ожидании звонка от дочери? Она не хочет, чтобы он волновался и грустил. У него и без того слабое сердце. Но это неизбежно. И Вики решается. Единственное, что ей нужно — чтобы папа не тревожился. Чтобы думал, что с ней всë в порядке. Что она просто загружена учёбой, нашла работу и совсем не может найти время, чтобы приехать. — Можно мне позвонить отцу? Вот тогда Бонт уходит. Оставляет её одну в пустой комнате, как она того и желала. Глупо, очень глупо было просить об этом. Она не позволяет себе плакать. Давится этим дурацким рагу с кроликом и вытирает тыльной стороной ладони влажные глаза.***
Они снова спят вместе. Снова на одной громадной кровати, на которой каким-то чудом умещаются втроём. Маль ведь наверняка ещё вчера убрал осколки зеркала из той комнаты почти сразу же. И жить с близнецами в одной комнате больше нет особой надобности. Но… Никаких но. Они просто так хотят. А чего хочет она — совершенно не имеет значения. На этот раз сон её крепче, но всё такой же беспокойный. Просыпается реже и засыпает быстрее. Но оглушительные мысли, заменившие тишину ночи, горечи полные. Не отпускают истерзанное тревогой сознание, пока глаза в очередной раз не охватит усталость, забирая её в мир иллюзий о мнимом покое. Но и там безмятежность имеет свойство однажды заканчиваться. И тёплые воспоминания оборачиваются кошмарами. Когда Вики просыпается в который раз — на часах уже шесть утра. Она никогда раньше не вставала в такое время, предпочитая валяться в постели до самого обеда. Но она больше не вынесет и десяти минут в кровати наедине со своими страхами. Бонта уже нет, как и его одежды, оставленной вчера на стуле у стены. А вот вещи Маля до сих пор висят на резной спинке. Он лежит на боку, подложив руку под голову. Карие глаза блуждают по фигуре Вики, затронутой лучами утреннего солнца. Он не любуется, и даже не изучает. Просто смотрит, не имея во взгляде никакой заинтересованности. Разглядывает, как узор на ковре со скуки. Если быть честной, то Вики становится легче. Ведь это не тот взгляд — плотоядный, полный тёмных желаний, не имеющих ничего общего с целомудрием. Не тот, от которого хочется спрятаться под тремя одеялами, закутаться плотнее, чтобы ни один участок кожи не был открыт прохладному воздуху. Но не настолько, чтобы расслабиться хотя бы на минуту. Голос Маля хриплый после сна, отчего кажется чуточку мягче. — Как ты? На мгновение ей совсем не хочется врать. Лекарства, которые они ей дают действительно помогают, и хотя боль в шее полностью не прошла и пройдет ещё не скоро, но тошнота и головокружение появляются намного реже. С языка почти слетает, что ей уже лучше. Свадьба. Они устроят церемонию, как только Вики полегчает. Долго притворяться не получится, но нужно постараться отсрочить это. Может, к этому моменту, она уже успеет сбежать. Либо найдёт способ. — Голова болит. Маль задерживает внимательный взгляд на её лице, и Вики всеми силами пытается не переигрывать. Она опускает взор на размеренно вздымающуюся грудь близнеца, предпочитая смотреть куда угодно, но только не в глаза. Иначе раскусит. Запросто. Она чувствует, как он следит за каждым движением её тела, пытаясь поймать на лжи. Улавливает каждый взмах ресниц, положение бровей, наверняка замечает пересохшие губы, которые ей так и хочется облизать. И… ловит. Ходит с козырей, полностью уверенный в своей правоте. Придвинувшись ближе, Маль хватает Вики за подбородок, вынуждая посмотреть на себя. — Прежде, чем подслушивать чужие разговоры, — явно наслаждаясь видом её расширившихся зрачков, он говорит вкрадчиво, уголки рта растягиваются в лёгкой ухмылке, — Убедись, что позади тебя нет моего братца. Вот чëрт. Как она могла не заметить? Маль очевидно упивается своей безоговорочной победой. И ни капельки не скрывает этого. Он решает её морально добить и добавляет с совершенно серьёзным выражением лица. — Даже не пытайся притворяться. — Но… — Через три дня. Он стремительно поднимается с постели, всем своим видом показывая, что в их диалоге поставлена жирная точка. Но Вики слишком устала бояться. Бесцеремонно заходит за ним в ванную и терпеливо ждёт, пока он умоется. Разве что ногой не стучит, отсчитывая секунды. Но весь воинственный настрой куда-то девается, стоит их взглядам встретиться в зеркале. — Вряд ли я могу участвовать во всём этом, — пальцы дрожат, Вики мнёт их, и от внимательных тёмных глаз это не укрывается, — Насколько я знаю: в индейских племенах ценится невинность. Мне давно не шестнадцать, чтобы ждать того самого. Маль негромко смеётся в ответ и поворачивается лицом, предпочитая сохранять зрительный контакт без сторонних преград. Склоняет голову набок, капли воды стекают с волос прямо на лицо. На влажных губах снова ухмылка. И снова она показывает, насколько Вики глупа и наивна. — Невинность — бремя непросвещённого, Вики, — по какой-то причине он не чурается объяснить ей, не злится и даже не раздражается. Он неестественно спокоен. и это пугает, — Люди привыкли считать вещи, дарованными нам самой природой — грехами. И секс в том числе. Запрещают, думают, что всё это грязь. Но тем, кто не вкусил «греха» — никогда не откроется правда. Словно завороженная, она спрашивает почти шёпотом. — Почему? Он делает шаг в её сторону, останавливаясь на дозволенном состоянии. — Потому что они не пожертвовали ничем. Она тоже должна чем-то жертвовать? Считается ли похищение — той самой жертвой? — Тебе повезло, что ты не девственница, — его рука дёргается, будто он хочет коснуться её пальцев, — Иначе ты была бы должна провести ночь до свадьбы с тем, кто не является тебе женихом. Вики тяжело сглатывает, ощущая, как по спине проходит крупная дрожь. Должна… Вот так просто. — Но разве моё согласие вам не нужно? Конечно, не нужно. Её мнение ни в каких аспектах им вообще не нужно. Она знает, что спрашивает абсолютную глупость, по не может перестать. Будто до сих пор без твёрдого подтверждения не может принять правду жизни. Жестокую, с железным привкусом крови от прокушенной губы, и ощущением горячих слёз на щеках. Именно такая она — правда, которую все так хотят знать. Вот только принять не у всех получается. И у неё тоже не выходит. В глазах напротив снова что-то меняется. Сначала Вики кажется, будто она разозлила его. Но наблюдая за тем, насколько напряжены широкие плечи, возможность того, что он ударит её — последнее, что может прийти в голову. А зря. Это сейчас они к ней великодушны. Взгляд Маля спускается с её лица на шею, ключицы и ниже. Туда, где под лифом этой дурацкой белой сорочки, купленной будто совсем не в магазине женского белья, а задрипанном секс-шопе, начинается огромный разрез до самых бёдер, полностью открывающий живот. Его ноздри расширяются, как от сбившегося дыхания. Вики даже не пытается закрыться. Не потому, что нечем, а из-за того, что это его не остановит. Если захочет — ничего не остановит. И она, ослабшая, напичканная таблетками, в этом полуобморочном состоянии тоже не сможет дать отпор. Адреналина в организме нет, только страх, сковывающий тело. Он возбуждён. Уже давно. Она могла бы понять это раньше по необычному, слишком спокойному поведению, лишённому привычной непоколебимости. Или хотя бы просто посмотрев вниз. Но она не поняла. Потому что надеется непонятно на что. Вероятно, она даже не является первостепенной причиной его… состояния. Вики уже однажды жила с парнем, и знает, что такое утренняя эрекция. И если раньше это побуждало и ей самой захотеть заняться близостью, то сейчас… Сейчас она боится, что он сорвётся. Рано или поздно это всё равно произойдёт. Когда он приближается, она закрывает глаза, опустив голову. Едва не вжимает её в плечи. Но следующее, что Вики слышит — шаги, покидающие ванную. Шорох одежды и скрип закрывающейся двери. Ни разу в жизни она не испускала настолько облегчённый выдох, полный пережитого ужаса. Ни разу в жизни она не думала, что мысли о сексе с незнакомым красивым мужчиной однажды вгонят её в невыносимую тревогу. Вики хочет выкинуть сорочку в мусорку. Потому что нет в этом полупрозрачном куске ткани ничего непорочного. В одном только разрезе, открывающем живот, сплошной разврат. И чем она думала, когда надевала это вчера? Она больше не дома. И ныне не может ходить в чём ей заблагорассудится. И чувствовать себя хотя бы на мгновение в безопасности тоже не может. Ещё несколько минут назад она чувствовала себя легче под внимательным взглядом, как ей казалось, не имеющим никакой заинтересованности. Только что она увидела его настоящий интерес. Что скрывается за тем, что она не видела?