...и ты тоже будешь летать

Майк сказал, что заказал столик в китайском ресторане, и я был приятно удивлён: в те далёкие времена, когда я покинул Дерри, ни о каких китайских ресторанах тут и слыхом не слыхивали. — Только не говори мне, что Дерри окультурился настолько, что тут китайские рестораны завелись, — сказал я. Майк пожал плечами: — Есть немного. Ну, сам понимаешь, не центр вселенной, но и не такая дыра, как раньше была... впрочем, всё равно дыра. Я сложил руки на груди. — Ты уверен, что это снова началось? — спросил я. Майк вздохнул. — Ну, я тебе ситуацию обрисовал, — ответил он. — Только не говори мне, что веришь, что в этой сраной окультуренной дыре завёлся маньяк. — Не верю. — Вот и я. Тем более прошло как раз... — Двадцать семь лет. — Именно. — Что мы будем делать? — немного помолчав, спросил я. — То есть, что ты собираешься делать? Майк выразительно поднял брови: — Я? Обычно это ты говорил нам, что делать. — Не в этот раз, Майк. — Ладно. Ну, признаться, у меня была кое-какая идея... Но для начала хочу всех наших ребят увидеть. Посмотреть, какой у них настрой. Надеюсь, они похожи на свои фотографии в интернете. Я усмехнулся: — Я тоже всех посмотрел. Только у Бена фото нет. Майк взглянул на часы: — Время. Идём. Не хочу, чтобы нас ждали. Я хотел сказать что-то вроде «надеюсь, это рядом», а потом вспомнил, что в этой долбаной дыре всё всегда было рядом. Когда мы вошли в зал, Эдди Каспбрак уже был на месте. Он оказался высоким и худощавым, всё с теми же большими глазами и худым перепуганным лицом. — Ну слава богу, — сказал он, вставая из-за стола. — Я уже, признаться, подумал было, что это какой-то пранк. — Хорош был бы пранк, — усмехнулся Майк, обнимая его. Я тоже поздоровался и приобнял Эдди, но не крепко и неохотно. —А ты изменился, — сказал мне Эдди. — Встретил на улице — не узнал бы. — Зато ты узнаваем. Эдди недоверчиво покосился на лежащий на столе собственный телефон. — Жена беспокоится, — сказал он, продолжая смотреть на телефон теперь уже с выражением ужаса на лице. — Пока я вас ждал, трижды позвонила. Уж такая она у меня... беспокойная, — Эдди зашарил по карманам, но затем, кажется, облегчённо выдохнул. — Фух, чуть дурно не стало, думал — ингалятор забыл. А ведь жена у меня трижды спрашивала, взял ли я его с собой... Я еле удержался от того, чтобы красноречиво вздохнуть. На примере Эдди можно было читать лекцию по психологии. Как говорил один мой знакомый психолог, «дети родителей-тиранов нередко сами стремятся в созависимые отношения, даже освободившись от родителей». Эдди явно женился на копии своей мамы, и я отчего-то не сомневался, что даже внешне эта трижды за пять минут позвонившая женщина — вылитая Соня. — А ты женат? — спросил меня Эдди. Он всегда отличался талантом задавать самые неподходящие вопросы в самый неподходящий момент. — Не знаю, — честно ответил я. — Официально — да. Эдди заморгал глазами, явно не поняв смысла моих слов, зато Майк, кажется, понял, и от души меня пожалел. Я хотел было сказать какую-нибудь херню просто, чтобы сменить тему, но тут увидел, что к нашему столику приближаются Ричи и Беверли. Беверли вырядилась в топ с очень глубоким декольте и, несмотря на небрежно наброшенный жакет, выглядела так, словно пришла на свидание. Кажется, она уже успела повздорить с Ричи ещё на входе и теперь смотрела на него так, будто собирается его сожрать. Зная Ричи, он наверняка сказал ей что-то на редкость противное: Беверли Марш он не выносил всегда и, судя по тому, какими красноречивыми взглядами они обменивались, за двадцать семь лет мало что изменилось. Ричи в миру был намного ниже, чем казался на видео и фото — не выше пяти с половиной футов. Судя по тому, что я видел, выступал он обычно без очков, но сейчас очки были снова при нём (правда, выглядели они намного приличнее, чем тот ужас, который мать заставляла его носить в детстве). Он был хрупким и кукольным, у него были длинные ресницы и кудрявые волосы, и на какой-то момент я невольно залюбовался им. Сам Ричи между тем вытаращился на меня с удивлением. Судя по выражению его лица, он явно представлял меня как-то иначе. — Какой ты маленький! — в сердцах воскликнул я. Точнее, я воскликнул не так, я воскликнул «к-к-какой», и, кажется, именно это окончательно убедило Ричи в том, кто перед ним. — Это ж ебануться можно, — выдал он в ответ на мою реплику. — Билл, это ты? — Н-н-ну... — Теперь точно вижу, что ты! Мы обнялись. Беверли это явно не понравилось. Вероятно, она ждала, что я сначала дружески пожму её декольте, а уже потом обращу внимание на Ричи. Я поздоровался с ней — слишком вежливо и официально — и, пока я думал, стоит ли обняться с ней для приличия, она уже полезла обнимать Эдди. Майк подошёл, чтобы обнять Ричи, и разрушил нашу идиллию, и в этот момент к нам приблизился ещё какой-то мужчина, показавшийся мне откровенно незнакомым. Все остальные тоже с интересом уставились на него. Это было странно, учитывая, что мужчина явно подошёл к нам прицельно. Он был среднего роста, русоволосый, моложавый и очень худой — не то, чтобы прям скелет, но явно отличающийся субтильностью. У него была стильная стрижка с выбритым виском с одной стороны. В ухе под выбритым виском было две маленьких серёжки. — Я опоздал, да? — явно стесняясь, поинтересовался он, и в этот момент лица у всех нас одновременно стали до неприличия вытянутыми. — Я Бен Хэнском, — пояснил он, поняв, что его не узнают. Я вспомнил свои мысли о бегемоте весом двести пятьдесят фунтов, и мне вдруг стало стыдно. В свои тринадцать Бен действительно был очень толстым. В школе, где мы учились, были разные дети, но по-настоящему толстых там, как назло, не водилось, до того самого момента, пока туда не заявился Бен, переехавший с матерью из Небраски. Отец Бена, как он рассказывал нам, был родом из Дерри, но уехал учиться в Омаху, где жила его родня, и так больше и не вернулся. Дерри отец Бена (которого звали тоже Беном) ненавидел и не приезжал туда даже в гости к своим родителям. Когда был жив дед Бена (ещё один Бен — самый первый), он по иронии судьбы занимал ту самую должность, которую после его смерти и предложили моему отцу, — главного инженера по водоснабжению. Бен Второй появился в Дерри лишь для того, чтобы похоронить отца и принять наследство, после чего, заколотив в доме ставни, развернулся и уехал обратно в Омаху. Сдавать дом в аренду он категорически отказался, продавать тоже не стал.  Работавший архитектором в Омахе, он стал жертвой автокатастрофы, притом, крайне нелепой: пьяный водитель не справился с управлением и вылетел на встречную полосу; Бен Второй погиб на месте. Мать Бена испытывала серьёзные финансовые трудности после гибели мужа и решила вместе с сыном переехать в Мэн, где у них был хотя бы тот самый, перешедший по наследству дом. Так Бен Хэнском, толстый мальчик, постоянно жующий бургеры, чипсы и прочую высококалорийную срань, оказался в Дерри, где сразу же стал объектом насмешек и нападок. Однажды в своём классе (Бен учился вместе с Беверли Марш) он по глупости ляпнул, что в роду у него настоящие индейцы-микмаки. Кто-то из детей тут же заявил, что это были биг-маки, другие окрестили Бена «вождь Большая Сиська», а наиболее «одарённые», узнав от родителей, что микмаки славились тем, что ели людей, стали говорить, что Бен де ест людей — именно потому он такой жирный. Не дававший нам жизни Генри Бауэрс, которого, кажется, боялся весь город, а  не только дети, однажды, проходя мимо, громко заявил, что Бен сожрал своего покойного папашу, оттого и разжирел. Я поморщился, вспомнив Бауэрса. Если когда-то в жизни мне хотелось убить человека, то это был именно он. Не считая моего отца, конечно. Мысленно отогнав матерной бранью воспоминания о Бауэрсе, я вновь взглянул на Бена, который уже обнимался с Ричи и Эдди. Ричи, кажется, припух настолько, что даже никак не прокомментировал «явление Бена народу». — У меня один вопрос, — сказал я, тоже подойдя к Бену. — Как? Бен посмотрел на меня. Взрослый и похудевший, он и впрямь чем-то напоминал индейца, должно быть, разрезом глаз. — Да так, диета и спорт немного, — скромно ответил он. Я подумал, что, кажется, он так и остался хорошим парнем, и от души обнял его. Оставался Стэн, который так и не появился. Майк попытался позвонить ему, но номер Стэна не отвечал. Через некоторое время номер Стэна стал недоступен, и мы опрометчиво решили, что, должно быть, он в пути и можно начинать без него. Майк сказал нам, что разговор со Стэном прошёл спокойно и доброжелательно, Стэн ответил ему, что всё понял, и обещал приехать. Ребёнком Стэн точно был не из тех, кто нарушает обещания, и, если ничего не изменилось, он непременно появится. Так мы думали. Сделав заказ, мы начали общаться между собой, решив узнать, как у кого дела. Эдди был очень многословным и говорил преимущественно о своём здоровье (которое, если верить ему, становилось хуже с каждым днём) и своей жене Майре (которая, если верить ему, заботилась о его здоровье не хуже, чем теперь уже покойная Соня). Мать Эдди, ставшая притчей во языцех в нашей компании с лёгкой руки Ричи, умерла несколько лет назад. Майк говорил мало и больше слушал. Складывалось впечатление, будто он пытается сложить мнение о каждом из нас, чтобы разобраться, что делать дальше. Манера общения Беверли оказалась такой же неприятной, как и её выражение лица. Она много говорила о своём муже Томе, который (впрочем, я и так это уже знал) был преуспевающим дизайнером. В Чикаго, где они жили, его коллекции разлетались на ура, Тома неоднократно приглашали на модные показы в Нью-Йорк и другие большие города. Слушали её все неохотно, со скучающими лицами, и только в глазах Бена была какая-то невыразимая печаль.  Всякий раз, произнося слово «муж», Беверли тайком, как ей касалось, косилась то на меня, то на Бена, и грустные глаза последнего явно доставляли ей удовольствие. Я же никакой реакции не выдавал, и это в конце концов достало Беверли. — Я читала твою книгу, — сказала она наконец, кокетливо глядя на меня. — Какую именно? — нарочито небрежно поинтересовался я. Этот «контрольный вопрос» я задавал всякому из своих знакомых, кто заявлял, что де меня читал, чтобы понять, правда ли это или же таким образом меня просто пытаются расположить к себе. Последнее я не выношу и, положа руку на сердце, такого рода враньём можно испоганить навсегда моё хорошее к себе отношение. Проще говоря, я нахожу это унизительным. Беверли явно замялась, и я понял, что лучше бы было ей совсем ничего не говорить, но, к несчастью, она произнесла: — Не помню точно, прости. Это был ужастик. — Ну надо же, — сыронизировал я, подумав, что Беверли, вероятно, что-то прочла обо мне в интернете и узнала, в каком жанре я работаю. Мне стало противно, и это окончательно испортило моё о ней впечатление. Зато Бен продолжал пялиться на неё всё теми же грустными глазами, и в этот момент я от души пожалел его. Я спросил Ричи о его работе, и он охотно разговорился. В жанре стэнд-ап он не выступал уже давно, зато у него было своё шоу на одном из нью-йоркских телеканалов. Никаких понтов я за ним не заметил, потому признался, что смотрел видео на его странице. Ричи отчего-то смутился, но, кажется, никто кроме меня этого не заметил. Зато все заметили, что телефон его постоянно разрывался, и Ричи сбрасывал звонки. — Мой менеджер, — отмахнувшись пояснил он. — Доёбистый, как мать твою налево, — Ричи поморщился и сбросил очередной звонок. — Просто липучий мудак. — Сочувствую, — кивнул я. Мне, как ни странно, никто не звонил. Одра что-то написала мне в Вотсап, но я даже не дочитал. Уильямс, к счастью, молчал. К концу вечера почти все мы надрались в хлам — кроме Бена, который почти не пил, и Эдди, который заявил, что всё спиртное, которое производится в наше время, — ненатурально и вредит здоровью. По крайней мере, Майра считает именно так, и сам Эдди с ней совершенно солидарен. Я, Ричи, Майк и Беверли были откровенно пьяны, притом, Беверли явно поразила глядящего на неё влюблёнными глазами Бена своим умением закидываться бухлом, будто заправский матрос. Однако глаза его быть влюблёнными от этого не перестали, и я расстроился. Вечер подходил к концу, все были уже пьяны, а Стэн так и не появился. Майк, который уже едва держался на ногах, но всячески это скрывал, предложил закончить ужин и выйти улицу, а оттуда ещё раз позвонить Стэну, когда мы вспомнили, что осталось ещё печенье с предсказаниями. На бумажке каждого из нас было написано по одному слову, что сразу же показалось мне странным. И, кажется, не только мне. — Ничего не понимаю, — Эдди нахмурился, глядя в бумажку. — У меня слово «тоже», что значит «тоже»? — У меня «ты», — сказал Бен. — У меня «будешь», — Беверли, тоже старавшаяся выглядеть трезвее, чем было на самом деле, постучала пальцами по столу. — У меня «и», — Майк показал свою бумажку. — Что у тебя, Ричи? Ричи, и без того не отличавшийся бронзовым загаром, кажется, побелел ещё сильнее. Он бросил на стол свою бумажку, на которой было написано слово «летать». — Дерьмо, — сказал он, — блядь, какое же дерьмо... — Мне кажется, или здесь правда воняет дерьмом? — спросил Бен. Дерьмом и впрямь воняло. Притом, завоняло им буквально только что. Сразу. Моментально. И очень сильно. И тут я понял, что свою бумажку я так и не развернул. Пальцы снова предательски задёргались, и заговори я в тот момент — должно быть висел бы на одном слове не меньше минуты. Быстро развернув бумажку, я увидел, что на ней вообще нет никаких слов: на бумажке был нарисован лишь улыбающийся смайлик клоуна. — Б-б-блядь, — в сердцах сказал я. Запах дерьма усилился. Теперь он, казалось, заполонил собой всё вокруг, и было трудно дышать. Майк, руки которого дрожали не меньше моих и который, казалось, моментально протрезвел, сложил все бумажки по порядку, и теперь перед нами было: И ты тоже будешь летать. Моя бумажка со смайликом всё ещё была в моей руке, и я положил её в самый конец после слова «летать». — Это вместо т-т-точки, — пояснил я, чувствуя, как дёргается лицо. Запах дерьма уже был не запахом, а целым слезоточивым газом с запахом. Он жёг глаза, проникал в лёгкие, он превратился в пар, в котором слышался шёпот: И ты тоже будешь летать, будешь летать, будешь летать, будешь летать, будешь летать!.. — Предлагаю свалить нахер отсюда, — сказал Майк, который, казалось, моментально протрезвел. — Д-давай я расплачусь, — предложил я, отмахиваясь от дерьмового дыма. — Лучше я, — сказал Майк. На лицах остальных была паника. Эдди явно испугался больше всех. — Ни на минуту больше в этом сраном Дерри не останусь! — выпалил он. И на какую-то долю секунды я понял, что солидарен с ним, но прекрасно понимал, что уж я-то точно никуда отсюда не денусь. По крайней мере — пока всё не закончится. Выйдя на улицу, мы пытались отдышаться. Дерьмовый пар исчез. — Я попробую ещё раз позвонить Стэну, — сказал Майк, откашлявшись. Он набрал номер телефона Стэна, и, кажется, на этот раз ему ответили. Только вот голос в трубке был женским. Майк быстро поблагодарил женщину в трубке и извинился за беспокойство. Когда он нажал на клавишу отбоя, лицо его было землисто-серым. — Стэн умер, — сказал он. — Умер? — кажется, это был Эдди, но на тот момент я даже не был уверен: у меня зашумело в ушах, и голос Эдди звучал как будто откуда-то издалека. — Что... что с ним случилось? — Он покончил с собой, — ответил Майк. — Покончил с собой... как? — Он вскрыл себе вены в ванной, — сказал Майк, и, взглянув на него, я понял, что он вот-вот заплачет. На какую-то секунду вдруг снова отчаянно пахнуло дерьмом, а потом всё исчезло.